Глава 2

Лизетт Руссо, шпионка и наемный убийца, знающая толк в своем ремесле, полной грудью вдохнула морской воздух через окошко иллюминатора. Ей и самой было странно, почему стремительно приближающаяся гибель, не пугает ее. Она видела смерть не раз, в самых разных ее обличьях. По большей части смертники испытывали ужас и в отчаянии молили о пощаде. Но Лизетт не видела в смерти ничего, кроме избавления, и иначе думать о ней не могла.

Утром корабль, на котором ее везли как пленницу, должен пристать к берегу Франции. Неизвестно, что ее там ожидало. Ее отправили в Англию раскопать кое-какую информацию, но миссия закончилась провалом: ее взяли в плен. Еще двое французских агентов оставались в Англии. Третий был убит ею же. При таких обстоятельствах эта ночь могла стать ее последней. Но осознание этого факта почти никак не отражалось на чувствах Лизетт.

Она была не из тех, кто любит анализировать свои чувства и ощущения, но она, тем не менее, не могла не задумываться над тем, как странно потеря памяти сказалась на ней. Словно, утеряв свое прошлое, она утратила способность радоваться жизни, ощущать ее вкус, как говорят французы. Два последних года жизни – вот все ее прошлое. А то, что происходило до этого, было, для Лизетт покрыто полнейшим мраком. И, не имея корней и почвы, в которую можно корни пустить, даже если вместо корней остались одни обрубки, Лизетт дрейфовала по жизни как плот без руля и ветрил. Жизнь ее была бессмысленной и бесцельной. И Лизетт ничего, кроме усталости, не ощущала.

В замке повернулся ключ, и в каюту вошел охранник.

– Я принес вам ужин, – сказал Саймон Куинн голосом, коим творец мог наделить мужчину лишь для того, чтобы крушить женские сердца. Но чувственная хрипотца его баритона не была искусственной, ему не нужно было специально модулировать свой голос, он был таким от природы.

Лизетт повернула голову к Куинну, отметив, что его простой наряд, состоящий из рубашки и бриджей, да еще его темные распущенные волосы делали его похожим на пирата. На самом деле он был наемником и несколько последних лет служил английской короне. Что делало его идейным противником Лизетт. Но при всем этом с ним она чувствовала себя в большей безопасности, чем с кем бы то ни было. Куинн не испытывал к ней никакого сексуального влечения, что находило свое подтверждение в самом факте существовавших между ними исключительно платонических отношений при таком тесном соседстве – они делили одну каюту на двоих, а до этого существовали бок о бок еще три месяца. Лизетт даже предложила ему раз заняться сексом и получила отказ. И ввиду полного отсутствия интереса к ней с его стороны Куинн ей почти нравился. Почти.

– Я не голодна, – сказала Лизетт, наблюдая за тем, как он ставит тарелку с солониной и сухарями на круглый столик в углу каюты.

Он приподнял черную бровь и окинул ее взглядом с головы до пят. Саймон Куинн был ирландцем, и его происхождение проявлялось не в одном лишь цвете волос, кожи и глаз или в едва уловимом акценте. Он был потрясающе хорош собой и обладал опасным очарованием. Он мог предложить женщине целый мир одной лишь улыбкой. С той лишь оговоркой, что мир будет передан ей лишь во временное пользование. Саймон был не из тех, кто способен на прочную привязанность. И, как ни странно, сознание того, что страсть его непостоянна и изменчива, как море вокруг берегов его родной страны, еще больше заставляло женщин любить и желать его так, как никогда не любят они мужчин, куда более достойных и верных. Мужское непостоянство действует на прекрасный пол как особо крепкое приворотное зелье. Лизетт успела в этом убедиться, общаясь с Саймоном Куинном. Правда, не на своем опыте. В полном недоумении она не раз наблюдала, как женщины сами плыли к нему в сети, а ему лишь оставалось сортировать улов.

– Вы должны поесть, – сказал он.

– Качка не способствует аппетиту.

Саймон провел ладонью по волосам – жест, выдававший его раздражение. Движение руки было не лишено грации, мощный бицепс, сократившись, обозначился резче. У Саймона была фигура простого работяги, что женщин скорее привлекало, чем отталкивало. Лизетт любовалась им с той же бесцеремонностью, с какой смотрела в глаза смерти.

– То, что мы прибываем уже завтра, вас… беспокоит? – нехотя спросил он.

– А если так, вас бы мучила совесть?

Он бросил на нее злобный взгляд, чем сильно ее рассмешил.

Лизетт чувствовала, что он не знает, как к ней относиться. И эта неясность его тревожит. Он чувствовал, что она не такая, как все, но не понимал, в чем причина ее странности. Никто, включая, естественно, её Лизетт не сообщил ему о том, что все ее прошлое ограничивается двумя последними годами жизни. Лизетт рассматривала утраченную память как серьезный недостаток, обнаруживающий в ней слабость, а слабость она старалась никому не показывать, если, конечно, исключить ту единственную слабость, что была для всех очевидна – принадлежность к слабому полу.

– Вы даже не пытаетесь вести себя дружелюбно, – пожаловался он.

– Нет, не пытаюсь, – согласилась Лизетт и села на единственный в комнате стул с гнутой спинкой. Они жили в одной каюте, достаточно удобной, и, тем не менее, первые несколько дней были довольно напряженными для нее. Она не привыкла жить с мужчиной в столь близком соседстве, особенно в течение длительного времени. – Завтра вы от меня освободитесь.

– Ха! – Саймон присел на край ее кровати, чтобы стянуть сапоги. Сам он спал в гамаке в противоположном углу. Когда корабль качало на волнах, этот гамак тоже покачивался, вызывая в Лизетт желание помечтать о лучшем будущем. – Я бы избавился от вас еще в Англии, если бы вы постоянно не лгали, не обманывали и не выкидывали всякие фортели.

– Этим я зарабатываю на жизнь, мой друг.

– Вскоре вас передадут в ведение другого несчастного.

– Ваш цинизм впечатляет.

Саймон бросил на Лизетт хмурый взгляд:

– Я подал прошение об отставке еще до того, как покинул Англию. Я возвращаю вас во Францию только из-за своих людей. Если бы не они, только бы меня здесь и видели. Я был бы уже далеко от вас.

– Ах, как трогательно.

Но под ее насмешкой скрывалось искреннее восхищение этим мужчиной, его чувством ответственности, его чувством долга. Его подчиненные, десять человек, которые тайно работали на него, теперь удерживались французами в качестве заложников ее возвращения. Отставка его была принята, и он не имел перед этими десятью никаких обязательств, но Саймон, тем не менее, счел своим долгом позаботиться о них.

– Что же касается того, буду ли я свободен от вашего общества завтра или нет, у меня есть сомнения. Быстрого обмена не произойдет, – сказал он, удивив ее. – Вначале я должен увидеть своих людей. Если хоть с одним из них что-то случилось, придется дождаться его выздоровления. Кроме того, предстоит обговорить условия освобождения для Жако и Картланда. Многое будет зависеть от того, насколько сговорчивым окажется виконт Дежардан.

– А если вам не удастся вытащить всех?

Саймон посмотрел на Лизетт в упор:

– Тогда ваши люди не получат вас.

– Тогда, возможно, вы никогда от меня не избавитесь.

– Для вас это не самый приятный исход, – пробурчал он.

– О, я вынуждена с вами не согласиться. На вас приятно посмотреть и в вас есть некий мрачный шарм.

Другой на его месте превратил бы жизнь Лизетт в ад, а Саймон заботился о ее комфорте и благополучии, хотя и ворчал. Его старомодное чувство чести восхищало ее, Лизетт немало размышляла над тем, что побуждает его так вести себя с ней. Если бы ей удалось его разгадать, у нее было бы над ним определенное преимущество.

– Ведьма, – пробурчал Саймон.

Лизетт, вздохнув про себя, положила ноги на грубо сколоченный табурет. Есть ли у нее семья? Есть ли у нее хоть кто-то, кто бы думал о ней, скучал по ней? Есть ли люди, которым она дорога, которые задумываются о том, почему и как она исчезла из их жизни? Она понятия не имела, что движет такими, как Саймон? Какие извилистые жизненные тропы привели его к тому, что он стал наемником? Однако она знала, что движет ею, – желание узнать, кто она такая. Для того чтобы узнать об этом, нужны были деньги и прочие ресурсы, и еще мастерство, умение лишить жизни всякого, кто встанет у нее на пути, кто встанет между ней и разгадкой тайны.

Когда Лизетт отправилась в Англию вместе с Саймоном, она рассчитывала вернуться при совершенно иных обстоятельствах. Виконт Дежардан пообещал дать ей свободу и открыть ей тайну ее прошлой жизни в обмен за информацию о шпионской сети Саймона во Франции. Но она возвращалась в Париж как пленница.

– Ешьте, – приказал Саймон, кивнув на стол.

Лизетт хотела было огрызнуться, но решила, что не стоит его злить. Ей не хотелось провести последнюю ночь в ссоре с человеком, который, единственный из всех, кого она знала, ей нравился.

Поэтому она приступила к еде, выбросив из головы все мысли о завтрашнем дне.