Глава 12

Выражение его величественною патрицианского лица было настолько забавным, что Мирабель рассмеялась бы, если бы не нервничала так сильно. Но она тряслась от страха.

— С этим не шутят, — произнес он.

— А мне не до шуток, я серьезна, как никогда.

Он сказал, что скучал по ней. Что испытывает к ней чувства. Возможно, это всего лишь вожделение, но ведь она чувствует то же самое.

Она так давно не испытывала желания, так давно мужчина не отвечал ей взаимностью. Она вела себя сдержанно с Уильямом и сохраняла свою добродетель ради чести. Она позволила мужчине, которого любила, уйти из чувства долга. На этот раз она не станет думать о чести и долге. Она поступит так, как велит ей сердце.

Она и мистер Карсингтон были одни, и на этот раз они находились не под крышей дома ее отца или в гостинице. Никто не видел, как она входила в его спальню, и никто не увидит, как она выйдет оттуда. Такой шанс нельзя упустить.

Она не хотела умирать девственницей. Хотела познать страсть с мужчиной, к которому ее влечет. Заняться с ним любовью.

Он шагнул к ней. Она попятилась.

— Вам следует застегнуть эти пуговицы, — строго сказал он. — Или я застегну их сам. — Он снова шагнул к ней.

Она отступила.

Комната была несколько меньших размеров, чем его спальня в Олдридж-Холле. Мебель и его вещи загромождали путь, оставляя ему мало места для маневра. Она понимала, что он побоится опрокинуть стул или стол или уронить какую-нибудь бьющуюся вещь, которых в комнате великое множество. Ведь на шум сбегутся слуги.

Он осторожно хромал за ней следом, а она отступала, расстегивая дрожащими пальцами пуговицы на накидке.

— Мисс Олдридж, это очень опасная игра, — сказал он. — Нас могут услышать.

— В таком случае говорите тише, — прошептала она.

Она вскочила на кровать и, торопливо стряхнув с плеч накидку, бросила в него, попав ему в лицо. Он на мгновение задержал ее у лица, потом прижал к груди.

— Вы не должны так делать, — хрипло пробормотал он. — Жестоко так поступать со мной. Она хранит… — он судорожно глотнул воздух, — она хранит ваше тепло и запах.

У нее неистово заколотилось сердце.

— Это в высшей степени неразумно, — проговорил он. — И несправедливо.

— Вы не оставляете мне выбора, — возразила она. — Вы и ваша честь, черт бы ее побрал!

— Вы не должны этого делать, — сказал он. — Не должны.

— Другого шанса у нас никогда не будет, — промолвила она.

«Другого шанса у нас никогда не будет».

Алистер пытался убедить себя, что это не имеет значения. Он не мог обесчестить ее здесь, как и в доме ее отца.

Она сражалась с застежками своего платья. Они были на спине. Он мог бы без труда расстегнуть их.

Он сжал кулаки и стоял не двигаясь.

Без его помощи она не сможет снять платье. Он не должен помогать ей.

— Я всю жизнь выполняла свой долг, — продолжала она, пытаясь повернуть платье задом наперед, чтобы добраться до пуговиц и тесемок. — Я не жалею об этом. По крайней мере не очень. Но я знаю, что буду сожалеть о вас.

— Моя дорогая!

— Не говорите так!

— Но вы действительно мне дороги. Если бы не… Но мы не можем. Нам надо поговорить. Умоляю вас, не раздевайтесь. Невозможно говорить разумно, когда вы это делаете.

— Я всегда была очень разумна, — произнесла она. — Всегда делала то, что правильно. Почему бы мне хоть раз не поступить неправильно?

— Вы можете это сделать, но в другой раз. Не сейчас.

— Вы сказали, что скучали по мне, что без меня чувствовали себя несчастным, — напомнила она. — Когда вы вернетесь в Лондон, там будут другие женщины, которые заставят вас забыть обо мне. А у меня не будет никого похожего на вас. Я не хочу сожалеть о том, что упустила этот шанс. Разве вам не понятно? Мое время истекает.

Она перестала возиться с застежками и ухватилась за столбик кровати. Подняв правую ногу, она расстегнула сапожок и, едва не потеряв равновесие, сняла его.

Он шагнул к кровати, чтобы остановить ее.

— Даже не думайте, — предупредила она. — Я так нервничаю, что могу закричать.

Алистер отступил на шаг. Она нервничает. Похоже, от ее храбрости скоро не останется и следа, подумал он, моля Бога, чтобы это произошло раньше, чем исчезнет его решимость. До того, как он забудет о чести. Он должен притвориться. Это он умеет.

Он отошел, смахнул с кресла ее шляпку, сел и сложил руки на коленях.

— Ладно, — сказал он. — Снимайте с себя всю одежду. Лежите на постели голая, если желаете. Все это я видел раньше и увижу еще не раз. Как вы изволили заметить, в моей жизни были и будут другие женщины. Я меняю их как перчатки.

Он увидел, как в его сторону пролетел другой сапожок. К счастью, сапожок был мягкий, а ковер толстый. Сапожок приземлился почти неслышно.

Затем последовали подвязки.

Алистер уставился на носки своих сапог.

Что-то мягкое, невесомое опустилось на его голову. Он схватил это и открыл глаза. Это был чулок.

Второй чулок приземлился у его ног. Он уставился на него, ероша волосы.

Что-то снова пронеслось мимо, и на его колено упали шелковые панталоны, сразу соскользнувшие на пол.

Он хотел сделать вид, будто не заметил их, но это было выше его сил. Воображение нарисовало ему светло-рыжие кудряшки в…

Ее огненные волосы рассыпались по плечам, платье было сдвинуто набок. Подол задран до бедер. Она развязывала тесемки нижней юбки. Когда он увидел ее впервые, то обратил внимание на ее щиколотки и икры. Алистер знал, что они красивой формы. Но он еще не видел ее длинные стройные ноги.

На сгибе под левым коленом он заметил родинку.

— Мисс Олдридж, — заплетающимся языком проговорил он. — Мирабель.

— Мне еще никогда не приходилось расстегивать платье изнутри, — сказала она. — Это нелегкая задача. — Она спустила нижнюю юбку и, переступив через нее, взглянула на него.

— У вас очень красивые ноги, — сказал он. «Пожалуйста, прикройте их», — следовало бы ему добавить. Но от этого ничего не изменилось бы.

Она взглянула на свои ноги.

— Да, ноги у меня действительно красивые. Но их никто не видит. Все остальное у меня тоже достойно внимания. Жаль, что все это никому не нужно!

И тут он понял, в чем ее беда.

Она живет в этом захолустье с отцом, который преимущественно отсутствует — если не телом, то душой. Она трудится день и ночь, но никто не обращает на это внимания. Никто не хвалит ее за достигнутые результаты, никто не восхищается, не флиртует с ней. Некому сказать, что она хорошенькая, отдать должное ее остроумию, интеллекту, ее доброму и любящему сердцу.

Зачем ей думать о том, как она одета и как причесана, если никто ее не замечает?

— Я все вижу, — сказал он, подходя ближе. — Вы красавица. Я отдал бы все на свете, чтобы заполучить вас. Но я не могу, потому что не имею возможности на вас жениться.

— Разумеется, мы не можем пожениться, — промолвила она. — Вероятнее всего, вы построите свой проклятый канал и разрушите все, что дорого мне, и я возненавижу вас за это. А если вам не удастся его построить, то в этом буду виновата я, и вы возненавидите меня. Сейчас мы любим друг друга, но это не может долго продолжаться. Если мы не займемся любовью сейчас, то не сделаем этого никогда. У вас будут другие возможности с другими женщинами. Я это знаю. А вот я едва ли встречу другого мужчину, к которому буду испытывать такие же сильные чувства, как к вам.

Она говорила спокойно и сдержанно, но лицо ее то краснело, то снова бледнело. Она стояла в напряженной позе, все еще крепко сжимая подол приподнятой юбки.

На ее глазах не блестели слезы, губы ее не дрожали, но подбородок был упрямо вздернут.

Алистер понимал, что хочет того же, чего хочет она, и чувствовал себя последним мерзавцем из-за того, что заставляет ее упрашивать себя. Впрочем, он все равно будет чувствовать себя мерзавцем, независимо от того, как поступит.

Он сделает то, чего оба они хотят, а с моральными проблемами разберется позднее.

В конце концов, он уже не мальчик. Знает, как заниматься любовью, не обесчестив ее.

Он и Джудит Гилфорд не упустили ни одного случая, когда их оставляли вдвоем. У него было достаточно времени, чтобы лишить свою невесту девственности. Она, уж будьте уверены, не старалась сохранить ее.

Но он контролировал себя.

Может быть, это глупо, но у него была совесть.

Все это он говорил себе, снимая с себя сюртук.

Он отшвырнул его в сторону, расстегнул жилет, быстро снял его и бросил поверх сюртука. Потом развязал и бросил галстук, который упал на ее панталоны.

Алистер услышал, как она сделала глубокий вдох.

Сам он дышал легко и свободно. Успокоиться и не терять голову. И стянул с ног сапоги.

Потом он взглянул на женщину, стоявшую на кровати, позволив взгляду медленно пройтись вверх от пальчиков на ее ногах вдоль изящных щиколоток, великолепной формы икр, очаровательной родинки под коленом до нежной округлости бедер.

Он взобрался на кровать и пополз к ней, опираясь на руки и колени по покрывалу, на котором отпечатались следы ее сапожек.

Она замерла, не двигаясь, продолжая держать подол юбки. Приблизившись, он заметил, что маленькое родимое пятнышко имеет форму перевернутого сердечка. Он поцеловал его. Нога у нее задрожала.

Обхватив за колени, он уложил ее.

Она удивленно охнула, упав на подушки. Он стал переползать через нее, она привлекла его к себе.

Он хотел быть нежным и осторожным, но это было почти невозможно. Он был подобен человеку, который много дней, недель, лет бродил по пустыне. А она была оазисом, свежим, чистым, прелестным. Только она была реальной.

Ее аромат был повсюду, от него кружилась голова. Он подержал у лица ее накидку, и ее запах вызвал в памяти все то, что он пытался забыть: вкус ее губ, свежих, как утро, безыскусную страсть поцелуя, тепло ее тела, удары ее сердца, волосы, щекочущие его подбородок.

И вот теперь она здесь, в его объятиях.

Другого шанса у него никогда не будет.

Он поцеловал ее крепче, и нежность уступила место страсти. Окружающий мир исчез, остались только они.

Он быстро расстегнул у нее на спине застежки, к которым поклялся не прикасаться: сначала пуговки платья, потом распустил шнуровку корсета. Затем спустил вниз все — лиф, корсет, сорочку, — обнажив ее до бедер, и замер.

Он мысленно представлял форму ее грудей, но и вообразить не мог, насколько они совершенны — твердые, бархатистые, с нежными розовыми сосками. Он не ожидал увидеть безупречную округлость живота и соблазнительное углубление пупка. В ней было все, о чем он мог только мечтать.

— Мирабель, — тихо произнес он. Великолепная. Чудесная. Он, едва прикасаясь, провел пальцами по ее груди.

Нежные соски от его прикосновения затвердели и потемнели.

— Ох, — выдохнула она. И тихонько застонала.

Его руки скользнули по шелковистому изгибу живота. Она шевельнулась, словно побуждая его продолжать, и его прикосновения стали более властным. Он погладил каждый изгиб ее бархатного тела, и она раскрылась навстречу ему, не испытывая ни страха, ни стыда. Только желание.

— Мирабель? — прошептал он, оторвавшись от ее губ.

— Да, да, да, — прошептала она. «Да, да, да».

Он спустил с ее бедер платье, сорочку и корсет, сбросил с себя остатки одежды.

Забыв обо всем на свете, они неистово ласкали друг друга. Поцелуи становились все жарче. На мгновение Алистер подумал, что совершает нечто ужасное, противоречащее его понятиям о чести, но она прильнула к нему, и он скорее умер бы, чем согласился ее отпустить.

Она была такая теплая, мягкая, такая пылкая.

Алистер понял, что она девственница, по ее реакции на его возбуждение.

«Остановись», — сказал он себе.

Но она не отпрянула от него. Не испугалась, хотя восставшее мужское естество пульсировало, упираясь ей в живот.

Она застонала и прижалась бедрами к его бедрам.

Волна страсти захватила Алистера. Все мысли вылетели из головы.

— Я хочу тебя, — прошептал он. — Безумно.

— Я тоже тебя хочу, — выдохнула она. — Да, прошу тебя. Он скользнул пальцами в ее лоно и стал ласкать мягкие, как пух, кудряшки.

Его ласки становились настойчивее, и она крепко вцепилась в его предплечья.

— О да. Да. Боже мой, я… — Она не договорила и содрогнулась, достигнув вершины блаженства.

Запустив пальцы в его волосы, она запечатлела на его губах поцелуй, пылкий и сладостный, как сам плотский грех. Ему безумно хотелось войти в нее.

Он закинул ее ногу себе на бедро и, запустив чуть глубже дрожащие от желания пальцы, принялся поглаживать ее лоно, чтобы возбудить ее еще сильнее.

Ее рука скользнула ниже живота, и он застонал, не отрываясь от ее губ.

Она обхватила рукой его естество, и это прикосновение поразило его как удар молнии. Не выдержав, он излил семя ей на живот.

Волна счастья захлестнула Мирабель, она все еще дрожала от наслаждения.

Он прижал ее к себе, так что ее ягодицы разместились в его паху. Она уютно устроилась, подумав, что здесь ее место. Он был большой, теплый и удивительно надежный. Она погладила мускулистое бедро, прижатое к ее бедру, почувствовала, как он вздрогнул, и поняла, что прикоснулась к раненому бедру, потому ощутила приподнятую, неровную поверхность шрама.

— Извини, — прошептала она. — Тебе больно?

Он издал какой-то странный звук — не то смешок, не то стон.

— Нет, милая, не больно. Это страдание совсем иного рода. — Он прижался губами к ее шее, и она вздрогнула. — Вроде этого, — бросил он.

Удовольствие. Они доставляют друг другу удовольствие. Кажется, будто они были всегда единым целым, но что-то их разлучило на время.

У нее не хватало слов, чтобы выразить нахлынувшие на нее чувства. Это было настоящее волшебство. Но знай она, как подействует на него ее бесстыдное прикосновение, не стала бы этого делать. Лучше бы он вошел в нее.

Впрочем, нет. Это было чревато последствиями.

К горлу подступил комок.

— Это и есть деспотичная нога, — сказала она, — которая всегда требует внимания? Позволь мне взглянуть на нее.

— Картина не из приятных, — заметил он. — Но ты видишь красоту даже в черных вересковых пустошах, которые другим кажутся безобразными и унылыми. К тому же ты деревенская жительница и, несомненно, видела, как рожают коровы, овцы и свиньи. Так что никаким зрелищем тебя не испугаешь.

— Женщины в отличие от мужчин не изнеженные создания, — проговорила она.

— Изнеженные? — рассмеялся он.

Она поцеловала его и осмотрела поврежденную ногу.

Повреждение было более обширным, чем она предполагала. Не один, а целое сплетение шрамов располагалось на участке от бедра и почти до колена.

— Видимо, рана была ужасная, — сказала она. — Точнее, раны. Удивительно, что тебе удалось сохранить ногу и остаться в живых.

Она почувствовала, как он напрягся.

— Сменить тему? — спросила она. Он ответил не сразу.

— Хирурги настаивали на ампутации, но я категорически отказался. — Он долго молчал. — По-моему, я тогда тронулся Умом. Но Горди тоже был против ампутации.

— Ты, должно быть, потерял много крови, — сказала она, — и это повлияло на мозг.

Он зарылся лицом в ее волосы.

— При такой большой потере крови рискованно производить ампутацию, — продолжала она. — Я об этом не подумала. Наверное, хирурги не знали, что еще можно предпринять. Случись такое, я бы тоже растерялась. Не знаю, как тебе удалось отыскать турецкого знахаря, но он — или она? — кажется, спас твою жизнь. Тебе повезло: у тебя такой друг, как лорд Гордмор.

Этим волшебным эпизодом в своей жизни она обязана своему врагу. Благодаря ему она слетала на звезды. Ведь лорд Гордмор, который намеревается разрушить ее мир, спас жизнь Алистеру.

Не надо думать об этом.

Она погладила шелковистые волосы на его груди.

— А здесь гораздо больше золота, — шептала она.

— Чего здесь больше?

— В волосах на груди больше золота, чем на голове. — Она посмотрела на него. — Я замечаю все до мельчайших деталей, — добавила она.

Она старалась запомнить его, чтобы потом…

Об этом она тоже запретила себе думать. Она хотела сосредоточить все внимание на данном моменте.

Сейчас ей было тепло, она была удовлетворена и чувствовала себя в безопасности. И все еще составляла с ним единое целое. Но скоро…

Скоро. Господи, как долго она здесь находится?

Он еще крепче прижал ее к себе.

— Мне пора уходить, — промолвила она. — При всем моем желании остаться.

— Сначала нужно поговорить, — заметил он.

— Поговорим в другой раз.

— Поговорить о нас, — добавил он.

— Каждый существует сам по себе.

— Думаю, нам надо поговорить о женитьбе, — настаивал он.

Сердце у нее пропустило несколько ударов и бурно забилось — от восторга и страха одновременно.

Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула воздух, пытаясь взять себя в руки, потом положила голову ему на грудь.

— Как ты знаешь, я деревенская жительница, — сказала она. — И я знаю, как оплодотворяются животные. Ты меня не оплодотворил.

Он хохотнул.

— Это не потому, что я плохо старался. С тобой я теряю всякий контроль над собой, словно сексуально озабоченный школьник.

Она положила ладонь ему на щеку.

— Я ни о чем не жалею, — сказала она. — И ты тоже не должен жалеть. Ты не в ответе за мою добродетель. Ты не обольщал и не обманывал меня. Я знаю, что делаю.

— Это не имеет значения, — сказал он. — Я тоже знал, что делаю. Вернее, думал, что знаю. Мне и в голову не приходило, что дело зайдет так далеко.

— Зато мне приходило.

— Это дела не меняет, — заявил он.

— Только не говори, что это вопрос чести.

— Не только чести. Чести и любви. Я люблю тебя.

В памяти вдруг всплыло воспоминание: Уильям мчится через ее полуразоренную плантацию и хватает ее в объятия. «Я люблю тебя, Мирабель. Не разрушай нашу жизнь. Поезжай со мной».

Она тоже была влюблена, но проявила твердость, слишком многое было поставлено на карту.

Это просто увлечение, убеждала она себя. Если она поддастся ему, все, что она сделала, пойдет насмарку. Это будет означать, что она напрасно пожертвовала любовью Уильяма. И что она потратила зря все эти годы, пытаясь спасти место, которое она любила и которое было дорого ее матери.

Она попыталась высвободиться из его объятий. Мощная рука удержала ее.

— Мистер Карсингтон, — промолвила она.

— Алистер, — поправил он.

— Мистер Карсингтон, — упрямо повторила она. — Подумайте сами: о браке не может быть и речи. В самое ближайшее время нам с вами придется сразиться и пустить в ход оружие. Вы — свое, я — свое. Этот… этот эпизод, как бы приятен он ни был… нет, он был просто великолепен… Я тоже люблю вас. Но не могу позволить чувствам взять верх над разумом.

Он коснулся губами ее лба. Она едва сдерживала слезы.

— Не верю, что эту проблему нельзя решить к обоюдному согласию, — проговорил он. — Мы даже не обсудили ее как следует.

— Есть единственный путь, по которому можно проложить канал вашего друга. Другого я не нашла. Его просто нет.

— Канал не обязательно прокладывать по прямой, вполне допустимы изгибы, — возразил он.

— Это делу не поможет, — заявила она. — Проезжая дорога, которую вы собираетесь проложить, все вокруг изменит. Я не могу этого допустить. Для человека постороннего Лонгледж подобен сотне других сельских уголков. Но мне представляется уникальным и драгоценным.

— Я понимаю, дорогая моя.

В его голосе она услышала столько нежности, что сердце замерло, к горлу подступил комок.

Она приложила кулачок к его груди и оттолкнула. На этот раз он ее отпустил.

Мирабель хотела встать, но он со вздохом сказал:

— Подожди.

Он подошел к умывальнику, наполнил водой тазик.

Некоторое время она наблюдала, как грациозно, несмотря на хромоту, он движется по комнате.

Он принес ей тазик и полотенце.

Она торопливо умылась, а он, нисколько не смущаясь своей наготы, собирал ее вещи.

Собрав их, он подошел к кровати и сел.

Она выудила из вороха вещей сорочку и панталоны, надела. Потом отыскала чулки и, сев рядом с ним, трясущимися пальцами натянула их.

Обретя наконец дар речи, Мирабель сказала:

— Я тоже вас понимаю. Я знаю, что вы лояльны и благородны…

— Ну, совратить тебя было не очень-то благородно, — проворчал он, положил рядом с ней остальную одежду, поднялся и натянул бриджи.

— Я просила — нет, я требовала, — чтобы меня совратили, — возразила Мирабель.

— Что за вздор!

Он взял ее подвязки, но не отдал ей, а, опустившись на колени, сам застегнул их и поцеловал родинку над ее коленом.

Поцелуй поколебал ее решимость. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы притвориться равнодушной.

— Вы совершенно не виноваты, — произнесла она. — Я делала все, чтобы соблазнить вас. Воспользовалась тем, что вы больны, и пришла сюда. А теперь я была бы вам очень благодарна, если бы вы помогли мне надеть корсет и платье.

Он остановил на ней испытующий взгляд и долго не отводил его, потом выполнил ее просьбу.

С удивительной ловкостью он застегнул корсет.

Интересно, подумала Мирабель, скольких женщин — не считая тех семи-восьми, о которых она знала, — он одевал и раздевал, и ощутила при этом что-то вроде укола ревности, в чем ни за что не призналась бы даже самой себе.

Потом он помог ей надеть платье. На то, чтобы привести в порядок волосы, потребовалось больше времени, потому что шпильки были рассыпаны по всей комнате. Однако ей показалось, что этот процесс занял всего лишь мгновение.

Теперь не оставалось никаких причин задерживаться здесь, и она направилась к окну.

Он схватил ее за плечо и повернул лицом к себе.

— Мирабель, кроме канала, есть кое-какие вопросы, которые следует обсудить, — сказал он. — Если из-за меня на вашей репутации появится хоть малейшее пятнышко…

— Не беспокойтесь об этом, — заявила она, хотя не могла об этом не думать. Ее авторитет в общине зависел от уважения к ней соседей, а если до них дойдет хотя бы намек на ее сегодняшнее приключение, от ее авторитета не останется и следа. — Здесь не лондонский высший свет, — невозмутимым тоном продолжала она, — где репутация зависит от узкого круга своенравных матрон. Мои соседи не такие строгие судьи в вопросах нравственности. Чтобы заслужить их осуждение, я должна была совершить нечто такое, что карается смертной казнью через повешение. Признаться, подозрения в легком флирте с вами могло бы даже повысить доверие ко мне в обществе, и меня стали бы считать более интересной и смелой.

Выражение его лица стало напряженным. Он не сводил с нее глаз, продолжая держать ее руку.

— Но если отношение к вам изменится в худшую сторону, я сделаю то, что считаю правильным.

Она не сомневалась в его благородстве. Казалось, он родился в сверкающих рыцарских доспехах. Капризнице судьбе было угодно послать ей сэра Галаада, чтобы он, словно злой дракон, уничтожил все, что ей дорого.

Она радостно улыбнулась.

— Если соседи заподозрят, что я согрешила, то некоторое время будут развлекаться, наблюдать, не начинаю ли я толстеть, — сказала она. — Когда же наконец станет ясно, что героический сын лорда Харгейта не наградил меня внебрачным ребенком, их внимание переключится на другую сенсацию. Например, свинья Сорли сожрет настурции у миссис Ридлер. Или в ночь накануне ярмарки загадочным образом исчезнет один из призовых кабачков викария. Или экономка миссис Эрншоу увидит в кладовой привидение. — Она погладила его по щеке. — Мне пора.

Он отпустил ее руку и отвел взгляд. Мирабель торопливо направилась к окну и вылезла наружу не оглянувшись.