Глава 11

Возможно, Алистер не прислушался бы к доводам капитана и настоял на своем, но в нем заговорила совесть.

Когда капитан сказал «вы и половины всего не знаете», решимость Алистера заколебалась.

Алистер хотел представить дело так, будто он руководствуется исключительно практическими соображениями. Чем больше, мол, он узнает о мисс Олдридж, тем больше у него будет шансов либо заручиться ее поддержкой в деле строительства канала, либо ослабить ее влияние на остальных.

Но это была чудовищная ложь. А правда заключалась в том, что ему вообще хотелось узнать о ней побольше, потому что он был по уши влюблен.

И поддавшись на уговоры капитана, переехал в дом по соседству.

Брамблхерст не был построен с таким размахом, как Олдридж-Холл, однако не являлся деревенским коттеджем, хотя принадлежал капитану, уволенному в запас с половинным окладом. Не походил он также и на холостяцкое жилье. Каждый дюйм здесь был надраен, выскоблен и отполирован. Капитан Хьюз считал, что дисциплина нужна не только на море, но и на суше.

Предписаний доктора Вудфри он придерживался с такой точностью, словно они исходили непосредственно от Адмиралтейства.

Он неукоснительно соблюдал правила «никаких посетителей» и «никакого умственного напряжения» и заботился о том, чтобы Алистер в должном объеме делал физические упражнения. Вместе с гостем он соблюдал предписанную строгую диету, как разделял в свое время лишения, которому подвергались его офицеры во время продолжительных периодов пребывания в море на пути из одного порта в другой. Он был внимательным и заботливым хозяином, который не нарушал без надобности уединения гостя, но и не оставлял его надолго без внимания.

Тем не менее у Алистера участились ночные кошмары, обнаруживая то, что раньше оставалось спрятанным в потаенном уголке его сознания. И теперь он не знал, что хуже: зияющие провалы в памяти или болезненно яркие впечатления, в которых он с трудом себя узнавал.

Он также не знал, насколько достоверны эти воспоминания. Не искажены ли?

Все это его тревожило, однако виду он не подавал.

Каждое утро за завтраком, когда капитан спрашивал, хорошо ли он спал, Алистер отвечал, что спал как убитый.

Но однажды капитан покачал головой и сказал:

— Удивляюсь, как может здоровый сон дать столь плачевные результаты. Глаза у вас ввалились, будто кто-то их подбил. Надеюсь, вы не лежите по ночам без сна, размышляя об этом вашем канале?

— Конечно, нет, — ответил Алистер. — От этого нет никакого толку.

— Вам также не следует напрягать мозг, гадая о том, что предпримет мисс Олдридж, — заявил капитан. — Вы только не думайте, что она будет действовать в соответствии с общепринятыми правилами. Ничего подобного.

— Само собой, женский ум сильно отличается от мужского, — заявил Алистер.

— Гораздо труднее вести с женщиной пустяковый спор, чем участвовать в самом тяжелом морском бою, — сказал капитан. — Женщина пускает в ход свое собственное оружие и ведет спор по своим собственным правилам, причем в любой момент может их изменить. Даже мне, старому морскому волку, не под силу тягаться с женщинами. — Он нахмурился и, поблескивая глазами, вонзил вилку в кусок бекона. — Мне скоро полвека, но я так и не изучил их повадки и не умею избегать с ними столкновений.

— Но если бы мы избегали столкновений с женщинами, жизнь утратила бы свою прелесть, — возразил Алистер. Когда он оглянулся на годы, прошедшие после битвы при Ватерлоо, годы, прожитые без женщин, ему стало тоскливо. Удивительно, что он не повесился.

Некоторое время они ели молча.

Потом капитан заговорил:

— Но он тоже отчасти виноват в этом. Этакий самодовольный, вечно всех поучающий свиной огузок. До сих пор не пойму, что заставило ее выйти за него замуж. Сказала, что он, мол, степенный. Степенный.

У Алистера отвисла челюсть. Значит, мисс Олдридж была замужем? А потом рассталась с супругом? Видимо, так, иначе она не была бы «мисс Олдридж».

Итак, она не девственница, а это меняет правила игры.

Подумав об этом, Алистер разозлился на себя. Неужели он так деградировал, что только и ищет лазейку, позволяющую ему затащить ее в постель?

Взгляд капитана затуманился печалью.

— Речь не о мисс Олдридж, а о другой леди. Миссис Э. Мы, старые холостяки, частенько позволяем себе поворчать, — сказал он, снова принимаясь за еду.

— Понятно, — сказал Алистер. Значит, речь идет о другой леди. Скорее всего о миссис Энтуисл, решил Алистер. А мисс Олдридж замужем не была.

Ведь она говорила, что у нее нет опыта.

— Мисс Олдридж нравятся мужчины жизнерадостные, — сообщил капитан мгновение спустя. — По крайней мере так было раньше. Ее жених был энергичным парнем. С блестящим будущим. Когда она расторгла помолвку, он последовал за ней сюда с намерением ждать до тех пор, пока она не приведет в порядок свои дела.

Заметив недоумевающий взгляд Алистера, капитан объяснил, что после смерти жены мистер Олдридж совсем забросил поместье и оно пришло в упадок. Положение достигло критической точки вскоре после помолвки мисс Олдридж в Лондоне. Она расторгла помолвку и возвратилась домой. Было это одиннадцать лет назад.

— Нетрудно было догадаться, — продолжал капитан, — что потребуются годы, чтобы привести имение в порядок. Насколько мне известно, до сих пор имеются одно или два спорных дела, над которыми трудятся юристы.

Так вот почему она так строго контролирует деятельность управляющего, подумал Алистер.

— Но разве мог Уильям Пойнтон ждать все эти годы в Дербишире? — произнес Хьюз.

— Пойнтон? — переспросил Алистер. — Уильям Пойнтон, художник?

Капитан кивнул.

— Тогда он был начинающим. Он получил заказ написать фрески для дворца какого-то венецианского аристократа. Это был счастливый случай. Не мог же он предложить сеньору подождать два-три года, а то и пять лет! Теперь, возможно, смог бы, но не тогда.

Пойнтон очень известный художник, много работал за границей. Алистер вспомнил великолепные египетские пейзажи, висевшие в малой гостиной Олдридж-Холла. Конечно, они принадлежали кисти Пойнтона.

— Ей нужно было спасать поместье, а ему — создавать себе имя, — произнес капитан. — Миссис Э. утверждает, что ему следовало подождать. Через год-другой, говорит она, мисс Олдридж, возможно, рискнула бы оставить поместье на управляющего. Но я ей прямо сказал, что это абсурд. Пойнтон не мог отказаться от заказа или предложить заказчику подождать, как я, например, не мог бы отказаться от командования судном или заявить Адмиралтейской комиссии, что в данный момент, мол, меня это не устраивает. Когда вы только начинаете карьеру, а ваше начальство предлагает вам подняться на одну ступеньку по служебной лестнице, вы не можете ставить условий.

— Но как можно отказаться от женщины ради карьеры? — воскликнул Алистер. — Он просто не любил ее.

Капитан покачал головой.

— Пойнтон безумно ее любил. Весь Лондон говорил об одном. Он приехал сюда после того, как она порвала с ним. Его ничуть не беспокоило, что его светские друзья смотрели на него с жалостью.

— Он художник, — сказал Алистер. — А им свойственны рассчитанные на внешний эффект поступки. Они большие мастера демонстрировать великую страсть. Если бы он искренне любил ее, нашел бы какой-нибудь выход.

Впервые разговор за завтраком не шел о состоянии здоровья Алистера. Мистер Карсингтон с интересом беседовал о Пойнтоне и его отношениях с мисс Олдридж. Однако здоровье гостя отнюдь не внушало капитану оптимизма, поскольку день ото дня ухудшалось.

Капитан все меньше и меньше доверял доктору Вудфри и обратился за советом к миссис Энтуисл. Он хоть и частенько спорил с ней, опровергая ее способность проникать в сущность человеческой природы, но был почти такого же высокого мнения о ее уме, как и о ее привлекательной внешности.

Вскоре после завтрака он встретился с ней в парке Олдридж-Холла, где она совершала свой обычный утренний моцион по тем же лесным тропинкам, по которым любила гулять, когда служила здесь гувернанткой.

В прежние времена она одевалась, как того требовало ее положение, в неприметные серые и коричневые тона. Теперь предпочитала более яркие. В то утро на ней была красная ротонда. Шляпка того же цвета представляла собой очаровательное сооружение из перьев и оборочек.

Капитан Хьюз сделал ей комплимент, который она восприняла с полным безразличием, даже не замедлив шага. Но когда он рассказал, как его гость отреагировал на историю о Пойнтоне, она оживилась и сказала, что, судя по всему, у мистера Карсингтона затронуты чувства.

Однако едва ли можно рассчитывать на какое-то развитие событий, если здоровье мужчины ухудшается. И этим, как объяснил капитан Хьюз, следовало заняться немедленно.

— Не могу поверить, что он так плохо выглядит, потому что страдает по мисс Олдридж, — проговорил он.

— Вчера Мирабель получила письмо из Лондона от своей тетушки, — сообщила миссис Энтуисл. — В нем содержался подробный отчет о любовных похождениях мистера Карсингтона. Она прочла мне его. Судя по этой информации, он не способен страдать от любви. В его стиле скорее драматические сцены, пламенные речи и мятежи. А для всего этого требуются физические усилия, несовместимые с томлением и страданиями.

— Мятежи? — удивился капитан. — Из-за женщин? Легкомысленная шляпка миссис Энтуисл кивнула.

— Ну что ж, это похоже на правду, — заявил капитан. — Он человек действия, как я и предполагал.

— К сожалению, вы далеко не так проницательны, как может показаться со стороны, — промолвила миссис Энтуисл. — Мистер Олдридж, например, убежден, что вы один понимаете, что происходит с мистером Карсингтоном.

— Я? — удивился капитан. Шляпка снова кивнула.

— Что-то связанное с египтянами, маком и… — Она на мгновение задумалась, закусив губки, и капитан Хьюз совсем потерял терпение.

— Египтяне? — произнес он. — Маки? Какого чер… Как прикажете понимать все это?

— Мистера Олдриджа удивило, что доктор Вудфри не прописал лауданум, — объяснила она. — Если я правильно поняла, мистер Олдридж не верит, что проблема в сотрясении мозга. Он уверен, будто вы знаете, что у него за недуг, и не раз говорил об этом.

— Я знаю лишь, что мистер Карсингтон плохо спит и не признается в этом, — произнес капитан. — Я подумал, что он беспокоится о своем канале или о том, что Олдридж может разрушить все это…

Он умолк на полуслове. В памяти мелькнуло какое-то воспоминание. Оно было подобно белому парусу на горизонте, который находится на таком большом расстоянии, что идентифицировать его пока невозможно. Он ждал, но парусник так и не приблизился.

— Делать нечего, — сказал он наконец. — Придется поговорить с мистером Олдриджем. Знаю, что у меня после этого разболится голова, но готов рискнуть ради доброго дела.

Тем временем Мирабель тоже выслушивала мнения о мистере Карсингтоне. Но если капитан Хьюз для получения информации разыскивал ее отца, то она беседовала с группой простых женщин, обеспокоенных тем, как обеспечить средства к существованию своим семьям.

Много лет назад такие неформальные собрания начала проводить ее мать. Женщины собирались раз в месяц и обсуждали подходящие для общины проекты и наилучшие способы их осуществления. Собрания также давали возможность изложить свои претензии перед членом своей общины, который имел больше возможностей разрешить споры, а именно перед хозяйкой Олдридж-Холла.

На одном из таких собраний одиннадцать лет назад ей впервые открыли глаза на махинации Калеба Финча.

Темой сегодняшнего обсуждения был мистер Карсингтон.

Все знали, зачем третий сын лорда Харгейта прибыл в эту часть Дербишира. Это известие обрадовало нетитулованных мелкопоместных дворян, в чьих семьях имелись замужние дочери.

Мельник Джейкоб Ридлер, как и остальные мельники из районов, где предполагалось прокладывать канал, категорически возражал, по словам его жены, против строительства. Возражали даже те, кому строительство канала сулило выгоды: обжигальщики извести с севера, которым нужен был уголь для печей для обжига кирпича, поставщики различных минералов, которым приходилось перевозить тяжелые грузы, а также фермеры, заинтересованные в расширении рынка сбыта своей продукции и навоза.

— Большое беспокойство вызывает вода, мисс, — сказала Мэри Энн Ингсоул, жена фермера, пока все они готовили одежду для одной нуждающейся семьи. — Если из-за канала высохнет вода у Джейкоба Ридлера, мельница не сможет работать. Где тогда молоть зерно?

— Мой Том говорит, что всю нашу баранину, говядину и зерно они отправят на баржах в Лондон, а нам придется довольствоваться одной картошкой, — мрачно произнесла другая женщина.

— Джейкоб говорит, что им придется построить водохранилище, — сообщила миссис Ридлер. — Но где, мисс? Где найдется достаточно большой участок земли, на котором не было бы фермы, каменоломни или пастбища для скота?

— И водохранилища они строят не так, как следует, — добавила одна из женщин. — Взрывают. При этом гибнут люди.

Мирабель выслушала всех и сказала:

— Я возражаю и говорю об этом открыто. Но я всего лишь женщина, последнее слово за мужчинами.

Она объяснила, что мистер Карсингтон должен будет провести общее собрание, чтобы создать комитет по проблеме канала и составить проект петиции в парламент. Это даст хорошую возможность высказаться всем противникам строительства канала.

— Не будут они высказываться, — заявила Мэри Энн Ингсоул. — Даже Хайрам, который всегда говорит, что думает, не пойдет против сына лорда Харгейта.

— Как и все они, — сказала одна из женщин. — Они могут дома ворчать и судачить между собой, но скорее дадут пригвоздить себя к позорному столбу, чем выступят против него прилюдно.

— Джейкоб говорит, что почувствовал бы себя предателем. Всем известно, как пострадал мистер Карсингтон. А ведь он рисковал жизнью ради простых солдат, таких же, как мы.

— Кроме того, лорд Харгейт и его старший сын сделали много хорошего для этих мест.

— Будь это кто-нибудь другой, наши мужчины развязали бы языки, уж будьте уверены, мисс.

Мирабель поняла, что местные мелкие земельные собственники предпочтут избежать конфликта с членом семьи лорда Харгейта, удовольствовавшись материальными выгодами, которые они получат от строительства канала. Хотя она представить себе не могла, что преуспевающие торговцы и фермеры поведут себя как средневековые вассалы.

Но если никто не пожелает высказаться, ей не удастся сколотить надежную оппозицию. И ее встречное ходатайство в парламент будет немедленно отклонено.

Выйдя с собрания, она в отвратительном настроении уселась в двуколку.

Проекты строительства канала «заваливались» и раньше, и она знала, как это делается. У нее было достаточно денег, чтобы загрузить парламентский комитет до скончания века работой с адвокатами, свидетелями и петициями.

Но она не могла сделать это в одиночку. Она была женщиной и не имела права голоса. Парламент не обратит внимания, проигнорирует ее возражения. Они, разумеется, не поверят, что она говорит от имени других, если ни один из этих «других» и не выступит против строительства канала.

Сама виновата, сказала себе Мирабель. Надо было лучше организовать конкретику. Уделяй она меньше внимания мужскому обаянию мистера Карсингтона, а больше — каналу, думай она о деле, вместо того чтобы искать предлоги броситься в его объятия, она могла бы существенно ослабить его позиции.

Тем временем он без малейших усилий продвигается к своей цели семимильными шагами. Все, начиная с сэра Роджера, сложили оружие перед прославленным героем Ватерлоо.

Но как она могла винить их, если сама капитулировала перед ним. Хотя она по прежнему сопротивлялась строительству канала, но забыла о здравом смысле, нравственных устоях и женской гордости.

Повторялась история с Пойнтоном одиннадцатилетней давности. Опять на ее пути появился мужчина, который мог разрушить ее жизнь.

Почему она разнообразия ради не могла влюбиться в мужчину, чьи планы и амбиции не оказывались бы в непримиримом противоречии с ее планами и амбициями?

Она вздохнула, пытаясь успокоиться.

День клонился к вечеру. Было прохладно. По небу плыли серые облака.

Она поехала по одной из известных деревенских дорог, которые так не нравились мистеру Карсингтону. Весной трава по обе стороны дороги будет пестреть полевыми цветами, а кроны деревьев образуют над дорогой изящную зеленую арку. Сейчас лужайки представляли собой этюд в грязно-зеленых и скучно-коричневых тонах. Некоторым он казался безжизненным и унылым.

Но только не ей.

Она слышала, как под порывами ветра вечнозеленые кустарники словно перешептывались между собой, видела, как ветер подхватывает пригоршни опавших осенних листьев и рассыпает их по дороге, как слуги посыпают цветочными лепестками путь сказочной королевы, своей владычицы.

Мерное цоканье копыт ее лошади, шелест ветра, жизнерадостное чириканье птиц, трескотня белки — все эти простые деревенские виды и звуки постепенно успокоили ее.

Несвойственное Мирабель угнетенное состояние уступило место привычной жизнерадостности. Если есть мужество, выход всегда найдется, подумала она.

Главное — верить в себя. Она найдет способ победить мистера Карсингтона.

В доме тетушки Клотильды собирались люди избранного круга. Она была супругой лорда Шерфилда, активного политического деятеля, и с политиками ей приходилось общаться ежедневно. Однако даже она признавала, что мистер Карсингтон — человек необычный. Для мужчины, писала леди Шерфилд, он поразительно интеллигентен. И при этом по-рыцарски благороден. Даже его любовные интрижки — те самые «семь» или «восемь», о которых он упоминал и которые тетушка Клотильда описала в пикантных подробностях, — лишь подтверждают его благородство. Он был чрезвычайно лоялен даже по отношению к проституткам и воровкам. Был галантен и честен.

И тут у Мирабель затеплилась надежда.

Разве он не говорил, что хотел бы понять смысл возражений против строительства канала и устранить их? Он расстроился, когда она ему сказала, что люди благоговеют перед его семьей и его славой и потому не осмеливаются перечить ему.

Интересно, какова будет его реакция, если она расскажет ему, что говорили сегодня женщины? Если узнает, что из уважения к нему самому и его героизму, а также к его семье, совершившей много добрых дел, простые люди не высказывают ему своих возражений?

Если бы ей удалось его убедить, как велико и несправедливо его преимущество, то он, возможно, уехал бы в Лондон, а сюда бы прислали кого-нибудь другого. Будь на его месте сам лорд Гордмор, у простых людей появилось бы больше шансов. Уважение к его титулу не остановит их, и они выскажут свои претензии.

Мистеру Карсингтону не чуждо чувство чести, и он согласится покинуть Дербишир.

А что будет, когда он уедет?

Она не должна сейчас думать об этом.

К счастью, ехать ей было недалеко, так что ее решимость не успела растаять от воспоминаний о мальчишеских улыбках, трогательных каламбурах и страстных поцелуях.

Когда она подъехала к дому капитана Хьюза, к двуколке подбежал его дворецкий, который, рассыпавшись в извинениях, сказал, что они не принимают посетителей. Сам хозяин уехал, строго приказав не беспокоить мистера Карсингтона ни при каких обстоятельствах.

— Но это абсурд, Нэнкарроу, — возмутилась Мирабель. — Ты ведь знаешь, что мистер Карсингтон совсем недавно жил в Олдридж-Холле. Доктор Вудфри не мог запретить мои посещения.

— Извините, мисс, — сказал он. — Приказ есть приказ. И я не могу его нарушить.

Нэнкарроу, бывший боцман, был фанатически предан своему капитану.

— Тогда, может быть, дашь мне перо, чернила и бумагу, я напишу мистеру Карсингтону записку.

— Никаких записок, мисс, — сказал Нэнкарроу. — Это слишком большая нагрузка для мозга джентльмена.

— Всего несколько строчек, — начала было уговаривать его Мирабель, но потом передумала. Нэнкарроу не сделает для нее исключения. И если она будет настаивать, то сама измучается и заставит страдать дворецкого.

Мирабель уехала.

Но направилась не к себе домой, как предполагал Нэнкарроу.

Алистер возвратился с ежедневной прогулки по тщательно ухоженному парку капитана как раз в то время, когда двуколка завернула за дом.

Ничего не зная о состоявшемся разговоре у главного входа, Алистер очень удивился, когда в окно его спальни, расположенной на втором этаже в задней части здания, полетели мелкие камешки.

Подойдя к окну, он увидел мисс Олдридж, стоявшую внизу посреди клумбы. Мрачное настроение вмиг улетучилось.

Он открыл окно.

— Мисс…

— Тс-с! — Она указала куда-то в сторону. Алистер проследил за ее взглядом и увидел приставную лестницу, прислоненную к стене дома. Глазам своим не веря, он увидел, как она придвинула ветхую лестницу к окну его комнаты.

— Мисс Олдридж, — произнес он.

Она бросила на него укоризненный взгляд, приложила палец к губам и начала подниматься вверх.

Алистер подумал, что это ему снится. Сон был приятный, и он решил досмотреть его до конца.

Вскоре на уровне его подоконника показалось донышко ее безобразной шляпки. Мгновение спустя она взглянула на него, как будто стоять на рахитичной лестнице на расстоянии двух этажей от земли было для нее делом обычным.

Ошеломленный Алистер посмотрел в ее голубые, как сумерки, глаза, лихорадочно соображая, не слишком ли опасно снять ее с лестницы и заключить в объятия.

— Мистер Карсингтон, — сказала она.

— Мисс Олдридж. Она улыбнулась ему.

— Я пришла просить вас об одолжении.

От ее улыбки он совсем перестал соображать.

— Просите что угодно, — сказал он.

— Я подумала, что вы захотите узнать… — Она наморщила лоб, запрокинула голову, и улыбка ее погасла.

Алистер ухватился за лестницу.

— Не делайте этого! Вы с ума сошли!

— Вы очень больны, — сказала она. — Неудивительно, что Нэнкарроу проявил такое упорство. Мне самой следовало понять. — Она стала спускаться вниз.

— Я не болен, — сказал он. Она остановилась.

— Вы выглядите ужасно. Уверена, вам нельзя стоять у открытого окна.

— Мисс Олдридж, если вы сейчас же не скажете мне, о чем идет речь, я спущусь вниз, — пригрозил он. — Без пальто и без шляпы.

Она снова поднялась вверх.

— Вы не сделаете ничего подобного, — сказала она. — Я пришла по делу. Но не подумала о том, что это сможет сильно утомить ваш мозг.

— По какому делу? Вы сказали, что просите об одолжении.

— В некотором смысле. — Она уставилась на лестницу, за которую держалась. — Но я не продумала все до конца. Не учла, что вы в долгу перед лордом Гордмором. Сделать выбор между честной игрой и лояльностью… — она покачала головой, — вам слишком тяжело. Ведь вы больны.

— Я не болен, — повторил он. Она подняла на него глаза.

— Но с вами что-то не в порядке.

— Да, что-то не в порядке, — согласился он. — Вы. Я. И то, что нас разделяет. — Он жестом указал на расстояние между ними.

Она взглянула вниз на землю. Ее руки, затянутые в перчатки, крепче уцепились за ступеньку, за которую она держалась.

— Уж лучше бы вы этого не говорили, — сказала она.

— Я не хотел. Но вы… — Он не договорил, потому что она, преодолев несколько ступенек, стала перелезать на подоконник.

— Боже милосердный! — С гулко бьющимся сердцем он схватил ее и втащил внутрь.

Ему хотелось как следует встряхнуть ее, но она вырвалась из его рук и отошла на безопасное расстояние.

— Вы могли убиться, — проворчал он.

— Лишь в том случае, если бы вы меня уронили. — Голос ее дрогнул. — Не надо было меня хватать. Я знала, что делаю.

— Неужели?

— Я деревенская жительница. — Она поправила шляпку. — Не то что ваши лондонские леди.

— Что правда то, правда. Вы особенная. Вы… вы…

Ее голубые глаза встретились с его глазами, и на него нахлынули воспоминания: каждый взгляд, каждое прикосновение, ее шепот, ее улыбки, ее податливое тело. Он лишился дара речи и не мог произнести ни слова.

Она бросилась к нему и прижалась к его груди.

Он затаил дыхание и заключил ее в объятия.

— Вам не следовало приходить, — сказал он, уткнувшись в ее шляпку. — Но я рад, что вы здесь.

— Мне следовало держаться от вас подальше, но я не смогла.

— Я так по вас скучал, — признался он.

— Вот и хорошо. Потому что я чувствовала себя без вас бесконечно несчастной. — Запрокинув голову, она поглядела ему в лицо. — С тех самых пор, как вы ушли, я жалела о том, что мы не закончили то, что начали. Мне хотелось, чтобы вы не останавливались. Хотелось, чтобы вы расстегнули все мои пуговки, развязали все ленточки и не беспокоились о последствиях.

— Вы сами не знаете, что говорите, — сказал он. Сказал и тут же пожалел. Ведь он не железный.

— Я говорю правду. Зачем мне притворяться? Я все время ищу какие-то оправдания, обманываю и себя, и вас, чтобы защитить… — у нее дрогнул голос, — я и сама не знаю, что я пытаюсь защитить. Самолюбие? А может быть, гордость?

— Свою честь, — произнес он.

— Я должна ее защитить? — спросила она. — Мне нужно уйти? Почему вы не прогнали меня, прежде чем я начала говорить?

— Дорогая моя… — Все, он погиб. Уж лучше бы она вонзила кинжал ему в сердце.

— Ваша, — повторила она. — Ваша! — Она хохотнула и вытерла глаза. — Ох, не смотрите на меня так… Я не стану плакать. Я презираю женщин, которые с помощью слез добиваются, чего хотят. Вы просто на мгновение вывели меня из себя. — Последовала продолжительная напряженная пауза. Вдруг она спросила: — Лучше бы я не была благовоспитанной девицей, да? И незамужней леди тоже? Что тогда? — Она сняла перчатки и бросила на пол. Потом стала развязывать ленты шляпки. — Что тогда? — повторила она. — Что, если бы я не была леди?

Алистер смотрел на валявшиеся на полу перчатки и на ее руки.

— Вы не можете быть… — Он не договорил, борясь с искушением воспользоваться этой невероятной возможностью.

Она сняла шляпку и бросила на кресло.

— Нет, — сказал он.

Она принялась расстегивать накидку.

— Мне тридцать один год, — сказала она. — И мне хотелось бы, чтобы кто-то сорвал мои розочки, прежде чем они начнут ронять лепестки.