Глава 3

Виконт Гарлан Хэркнесс, лорд Хэркинг, терпеть не мог Лондон, хотя любил дружескую обстановку клубов, лекции в Земледельческом обществе, книжные магазины. Гарри, как его обычно все называли, всегда возил с собой портного, обувщика, шляпника, которым были известны его предпочтения. Но Гарри ненавидел грязь и дурной запах этого города, толпы людей и преступность. И мамаш в роли свах.

Его раздражали светские обязанности: ношение вечерней неудобной одежды, в которой надо было вести неудобные беседы с молодыми девицами, вместо удобной классной комнаты расхаживающих по гостиным, пока их бессовестные матери пытаются захомутать каждого имеющегося в наличии холостяка.

Что плохого, если парень двадцати девяти лет остается неженатым? У Гарри есть еще масса времени, чтобы произвести на свет наследника. Если же он этого не сделает, титул виконта перейдет к его кузену. Леонард уже имеет двух сыновей и сварливую жену. Кроме того, Гарри отнюдь не сокровище на рынке женихов. Его лицо не испугает собак или маленьких детей, но и Адонисом его тоже не назовешь. Волосы обычного каштанового цвета, неприметные карие глаза, щеки, словно у школьника, краснеют от холода и жары и в бальном зале. Телосложение вполне обыкновенное для трудолюбивого человека, который работает вместе со своими фермерами. Не изящен, не строен, как столичные денди, да и с чего бы, если он помогает восстанавливать после бури мосты и укреплять крыши. Он весьма неуклюж на танцевальной площадке, не говоря уже о непринужденном разговоре с юной леди, и совершенный олух в ухаживаниях, до чего, слава Богу, пока не доходило. Его состояние не так велико, чтобы своим поведением вызывать негодование или крушение тщетных надежд. Правда, Хэркинг-Холл, по его мнению, большое, хорошее поместье. Усадьба располагалась среди парков и плодородных земель, там были конюшни для скаковых лошадей, выгулы, скаковой круг. Гарри любил свое поместье и хотел бы сейчас находиться там.

Столичных леди не интересовали ни скаковые лошади, ни плодородные земли, ни красивая архитектура. Они беспокоились о заполнении своих танцевальных карточек, обязанных соответствовать их красивым нарядам, о приглашении на подходящие балы и поиске лучшей партии. Получше партия, повыше титул и поглубже карманы, видимо, значили для этих мисс больше, чем любовь, уважение или общие интересы.

По всему выходило, что их не может заинтересовать некрасивый деревенский увалень вроде него. Тем не менее, где бы он ни появлялся, они старались его соблазнить. Черт побери, не прошло и недели, как они поставили капканы на Гарри.

Он поселился в «Гранд-отеле», восстановленном после пожара, где из окна своего номера мог смотреть на Грин-парк, представляя себя в Линкольншире, Но каким-то образом приглашения его все равно находили. Ему предлагали различные увеселения от венецианских завтраков днем и танцевальных балов вечером. Ха! Неужели дамы, оставшиеся без кавалеров, были в таком отчаянии, что добровольно жертвовали пальцы своих ног простому виконту? Были также приглашения в театр, на шесть обедов, рауты, балы дебютанток. И все это каждый вечер, в конце зимы, до наступления сезона, когда половина высшего общества жила в своих загородных домах, где сейчас хотел быть и Гарри.

Вероятно, думал он, его раздражает в Лондоне и свете это безумное стремление заполнить каждый час погоней за удовольствием. Разве плохо, закончив дневные труды, с удовлетворением посидеть у собственного камина с хорошей книгой и верной собакой? Гарри получал от жизни массу удовольствия и без необходимости покидать свой дом или бриться дважды в день.

Но как ни плохи женщины, мужчины еще хуже.

Гарри презирал мораль высшего света, все больше напоминавшего вертеп. Прелюбодеяние стало нормой. И похоже, никого это не заботило. Так называемые джентльмены отбрасывали клятвы, данные у алтаря, словно лепестки свадебных цветов. Леди полагалось подождать до рождения наследника, прежде чем завести любовника. Но как можно следовать неписаным законам света, если священные клятвы потеряли всякую ценность? И похоже, что ни женщины, ни мужчины не выполняют своих обещаний.

Конечно, Гарри не был монахом, но ему не требовалась каждую ночь другая женщина, как многим лондонским распутникам. Он сожалел, что у женщин мало возможностей заработать себе на жизнь и они вынуждены торговать своим телом, но сам не любил покупать их благосклонность. Он предпочитал редкие связи с женщиной, которая могла охотно лечь с ним без вступления в брак… или платы.

Со временем Гарри хотел жениться на женщине, которая разделяла бы его взгляды. Однако мысль о том, что Хэркинг-Холл может перейти к незаконнорожденному отпрыску этой женщины от неизвестного мужчины, удерживала его от поисков невесты, и Гарри боялся, что уже не встретит добродетельную жену.

Может быть, он был гордецом, педантом или, как называл его зять, пуританином, но Гарри любил свой образ жизни, не видя ничего плохого в том, что получает удовольствие от труда, а не от погони за ним.

Это чувство ответственности, привычку к тяжелой работе воспитали в нем, сами того не желая, родители, которые служили всем дурным примером. Отец был распутником, совсем не интересовавшимся своим поместьем, за исключением того, что еще можно продать для содержания дорогих любовниц и карточных игр. Леди Хэркинг была позором местного общества, красуясь с молодыми любовниками на обедах у соседей, что, как полагал Гарри, она делала из мести супругу. К тому времени, когда прежний виконт умер от оспы, а его жена утонула, катаясь в Италии на лодке с каким-то сумасшедшим поэтом, Хэркинг-Холл уже пришел в упадок, погряз в долгах, а приданое сестры Гарри давно было растрачено.

Последние девять лет он занимался восстановлением: ферм арендаторов, дома предков, доброго имени Хэркнессов и семейной казны. Он даже сумел вернуть деньги, которые занял, чтобы сестра могла прилично выйти замуж с собственным приданым.

Хотя, черт возьми, какое уж тут приличие! Оливии вскружил голову красивый баронет, изящный светский джентльмен из Лондона, уделивший ей внимание на местном приеме. Гарри должен был заставить ее подождать. Должен был навести справки, кто такой сэр Джон Мартин. И выпороть этого негодяя кнутом. Но Оливии грозила участь старой девы, а Гарри тогда еще не мог устроить для нее сезон в Лондоне. Он понадеялся, что она старше, умнее. Ха!

Теперь он в Лондоне, задыхается от его атмосферы, избегает надеющихся мамаш, разыскивает пьяницу, игрока и бабника, в общем копию своего отца, но в данном случае своего зятя.

Наконец-то избавились, решил он, когда однажды ночью Мартин тайком покинул их семью. Оливии будет намного лучше без этого навозного жука, имевшего любовницу в деревне, предосудительную связь с кузиной викария и комнату в гостинице — комнату излишне уступчивой Элси, — где оставался, если был слишком пьян, чтобы ехать домой. У Оливии есть сын и дочь, а также необходимость заниматься хозяйством в имении Гарри. Она не будет скучать по громкой ругани, слезам и синякам, которые постоянно пыталась скрыть, или по сочувствующим взглядам соседей. Не пожалеет о своем зяте и Гарри.

Его племяннице и племяннику тоже будет намного лучше без такого родителя. Нет ничего хорошего в том, что дети видят своего шатающегося отца, который бредет в неопрятной одежде домой, воняя дешевым вином и духами.

Да и у самого Гарри дела пошли бы лучше, если бы ему не приходилось оплачивать многочисленные долги зятя. А делал он это, потому что не хотел, чтобы имя семьи снова запятналось, когда мужа сестры поволокут в долговую тюрьму.

Но сейчас он бы не стал возражать. Более того, сам бы отправил его туда, если б смог найти это ничтожество.

Мартин сбежал ночью, когда в Хэркинг-Холле закончилось празднование Дня святого Валентина, первый за много лет бал, который организовал Гарри, когда у него появились средства. Оливия была в фамильных бриллиантах.

Мартин увел двух коней — лучшую упряжку Гарри, — прихватив с собой и драгоценности.

Бриллианты Хэркнессов принадлежали семье с тех пор, как их предок спас короля от стрелы убийцы, чем заслужил награду и титул виконта. Бриллианты предназначались жене Гарри, которой у него пока не было, или сыну Гарри, которого он тоже пока не имел. Поэтому оставались в неприкосновенности до поры до времени, которым Гарри, несомненно, располагал.

Никто еще не крал у Гарлана Хэркнесса, лорда Хэркинга. Ни его деньги, ни его доброе имя, ни его наследство. И не фамильные драгоценности.

Экипаж и лошади Гарри должны были направиться в Лондон. Он поехал туда, уверенный, что сможет найти Мартина прежде, чем тот продаст бриллианты и проиграет деньги. Теперь он уже не был так уверен. Он спрашивал о нем в мужских клубах, даже заходил в два десятка отвратительных игорных притонов, но не обнаружил там ни зятя, ни своих драгоценностей. Гарри не хотел идти на Боу-стрит, трясти грязным бельем семьи, но постепенно стал склоняться к мысли, что ему придется это сделать, пока не слишком поздно. Так что у него оставалось еще одно, последнее место.

Гарри, как и многие, слышал, что его школьный товарищ открыл игорный клуб, шокировав высшее общество, но заработал на нем немалые деньги, подогревая интерес света поисками своей пропавшей сестры. Конечно, Безумный Джек Эндикотт мог показать нос светским условностям, он был героем войны и братом графа. Он мог позволить себе и больше, его все равно не выкинут из общества.

Клуб «Красное и черное» был элегантным игровым залом с роскошной обстановкой и восхитительными красавицами, работающими за столами. Вряд ли сэр Джон Мартин стал бы тратить свое время — и деньги Гарри — в столь дорогом заведении. Но Гарри надеялся, что Джек Эндикотт, имеющий теперь обширный круг знакомств, должен знать, куда может пойти человек, чтобы продать украденные драгоценности и спрятаться от семьи.

Гарри отправился в «Красное и черное» пешком. Конечно, городские щеголи взяли бы для короткой прогулки своих лошадей и кучеров, и их щеки не покраснели бы от холода, волосы не растрепались, а сапоги не запылились. Но Гарри было не до этого. Он здесь, чтобы найти украденные драгоценности, а не жену.

Виконта не удивило, что с утра черная дверь клуба с табличкой «Для гостей» была заперта и никто не отозвался на его стук. За красной дверью с надписью «Собеседование» оказалась узкая комната, в которой находились две женщины и похожий на клерка молодой парень. Хотя Гарри привел в клуб исключительно деловой интерес, но, войдя и увидев дам, он торопливо поправил галстук и по возможности пригладил волосы. Действительно, Безумный Джек Эндикотт привлекал к работе самых красивых птичек Лондона.

Женщина, что была пониже ростом, пухленькая брюнетка, одарила его наглой улыбкой, пока ее подруга разговаривала с клерком. Но именно от подруги у Гарри захватило дух. Хотя нет, просто от холода и быстрой ходьбы. Никакая райская птица не способна отвлечь его от дела, подтолкнуть к неразумному поступку. Тем не менее одетая в черное дама была сногсшибательна. Может, цвет ее платья и был несколько траурный, но только не покрой. Под черным бархатом прорисовывалась красивая стройная фигурка. Однако бархат не мог сравниться с мягкостью ее кожи. Гарри не видел ее глаз, но заметил блеск волос цвета черного дерева под шляпкой из черных гофрированных кружев, украшенной черным пером и державшейся на голове с помощью ярко-голубой ленты. Стиль, грация, красота — и все это в одной женщине. Черт побери, даже собака ей под стать.

Гарри искренне восхитился и длинноногим, коротко подстриженным черным пуделем в голубом ошейнике. Пытливо и умно посмотрев на Гарри, он вильнул один раз хвостом с кисточкой на конце. Женщина же совершенно не обращала на него внимания и, наклонившись к молодому человеку в очках, внимательно слушала, что он ей говорил.

Сев на жесткую скамью и ожидая своей очереди, Гарри любовался ее профилем и великолепной грудью. Нет, сказал он себе, это неприлично, к тому же его могут не за того принять. Он здесь, чтобы получить необходимые сведения, а не ради интрижки с девицей, сдающей карты в игорном клубе.

Встав, Гарри подошел к стене, чтобы изучить портрет и прочесть сообщение о награде за сведения о пропавшей сестре Джека Эндикотта. Вот кто настоящая леди, невольно подумал он, глядя на ангельские глаза портрета, безмятежную улыбку, прямую осанку, спокойные черты лица. Наверняка леди Шарлотта (либо ее мать, либо кузина, послужившие моделью для изображения пропавшей девочки, теперь уже выросшей), не стала бы ругаться, тем более по-французски.

— Черт побери!

Гарри поморщился, услышав выражение, модное сейчас у лондонских честолюбцев.

«Черт побери» вырвалось невольно. Куини не собиралась ругаться, тем более в присутствии джентльмена. Разумеется, она заметила вошедшего. Да и как она могла не заметить, если вместе с его приходом в комнату ворвался холодный ветер? К тому же у него были впечатляющие габариты и приятная внешность. Это не лондонский бездельник, зашедший проиграть состояние, или разорившийся прошлой ночью игрок.

Куини повернулась к нему спиной, пытаясь не обращать внимания на то, как Хеллен улыбается джентльмену. Ей сейчас не до того, чтобы думать о причинах, которые привели незнакомца утром в «Красное и черное». У нее самой полно важных дел, надежд и планов, весьма портивших ей настроение.

Кроме того, ее больше привлекала французская легкость, чем угрюмый британский стоицизм. Итак, она выругалась, покраснела и закрыла пальцами рот. Какая досада! Теперь молодой человек, сидящий в этой комнате за столом, подумал, что она всего лишь проститутка, и одному Богу известно, что подумал о ней этот симпатичный джентльмен.

С тех пор как она вернулась из Франции, удача не сопутствовала ей, хотя она прилагала все усилия и была отлично подготовлена. Коли на то пошло, надежды на Париж тоже не сбылись. То ли слишком завышены были ее требования, то ли безрассудство слишком велико.

О, приложив не так много сил и изменив имя, она сумела получить место у известного кутюрье месье Готема, который одевал богатых женщин — новую аристократию Франции. Впечатленный ее эскизами и страстным желанием учиться, месье охотно позволил Куини посещать его студию и швейную мастерскую. Затем, поняв, что она может взять на себя повседневные заботы, мешавшие его творческому вдохновению, мэтр охотно позволил ей управлять всеми его делами, пока сам он занимался любовью с красивыми заказчицами. Единственное, к чему он вообще не имел охоты, — это платить Куини. Месье полагал, что она должна быть благодарна, что он позволяет учиться бесплатно и даже не берет за свои уроки той платы, которую требует с других учениц.

Но поскольку желания водиться с неизвестной модисткой, которая не имела других рекомендаций, кроме собственных эскизов, ни у кого не возникло, то Куини согласилась на предложение месье и осталась у него. Помимо этого, она выучилась искусно владеть иголкой и ножницами, одновременно пополнив свой лексический запас французскими выражениями.

Ее домашний учитель пришел бы в ужас. Молли гордилась бы ею.

Куини стала искать защитника — и нашла собаку. Правда, она лучше разбиралась в мужчинах и выбранной профессии, а не в собаках, но кузен хозяйки, у которой она снимала жилье, заботился о псарнях сбежавших аристократов. Когда те, пережившие войну и террор, вернулись во Францию, то уже не могли знать, сколько пометов родилось за время их отсутствия. Так Куини стала хозяйкой благородного пса и назвала его Парфе — совершенство.

Воспитанный, хорошо выдрессированный черный королевский пудель редко отходил от хозяйки. Он терпеливо слушал ее, когда она рассказывала о своих планах и делилась своими сомнениями, в ответ на ее страхи лизал руку или щеку. Он действительно был идеальным компаньоном, в отличие от непонятливых людей. Однажды узнав, кто его кормит, кому он обязан свободой от маленькой клетки и переполненной собачьей площадки, он стал ее преданным другом и защитником. Любой мог подойти к нему или его хозяйке, но если кто-то позволял себе встать между ними, то в сильной, тщательно воспитанной и обученной благородной собаке просыпались инстинкты ее волчьих предков.

Месье Готем засмеялся и оставил Куини в покое. Швейное искусство талантливой ученицы было важнее, чем кратковременное удовлетворение похоти, а пудель значил для нее намного больше, чем желание месье.

Она с удовольствием работала с главной портнихой месье, изучала новые приемы, обретая уверенность в собственном чувстве стиля. Она взрослела, готовилась стать личностью, а не пешкой в чужой игре, не чьим-то приемышем и не жертвой. Когда она научится всему, чему сможет, то вернется домой и начнет новую жизнь.

Так Куини представляла себе будущее.

Пока месье не стал одевать своих клиентев в наряды по созданным ею эскизам.

Когда она указала ему на это, последовали проклятия, слезы, гневные тирады. Месье обезумел от бешенства. Да как она могла себе такое вообразить! Будто один из жалких фасонов его ученицы способен привлечь внимание самого знатного клиента?

Можно подумать, это не месье украл эскиз модели из ее папки. Вместе с тремя другими, которые появились (конечно, под его именем) в последнем журнале мод.

Щелканье ножницами, оскал зубов, обещание суда. Куини была непреклонна.

В конце концов, француз уступил. Он заплатил ей, конечно, не полную стоимость моделей, но сумму, достаточную для платы за обучение. И напечатал, в журнале ее новое имя, разумеется, под своим, но все же читатели могли его видеть. Эта борьба и победа были, наверное, главным уроком, который она вынесла из поездки во Францию. Этой победой она гордилась.

Теперь можно было возвращаться в Англию, но не под именем Куини Деннис. И не это имя стояло на ее моделях в пяти экземплярах журнала «Ле гран ансамбль», которые она тщательно упаковала. Теперь она мадам Дениз, художник-модельер. Имя она взяла не в честь негодяя Денниса Годфри, который принес столько горя, а в память о Молли, которая всем сердцем любила Куини. «Мадам» — для зрелости и правдоподобия. Фамилию Лекарт она выбрала потому, что в долгу перед семьей Кард, и потому, что она часть их печали.

Перед отъездом Куини безжалостно отрезала свои длинные серебристые волосы, но короткие локоны сделали ее похожей на херувима с картин старых мастеров, и тогда она выкрасила их в черный цвет. Немного сурьмы на бровях и ресницах, немного пудры и румян, красивый страстный мазок вокруг рта — и она выглядит как сбившийся с пути ангел. Молли бы не узнала ее, зато мужчины, увидев, уже не могли забыть.

Она выучила еще один урок — своей власти.

Теперь Куини вместе с Парфе без дрожи подходила к лондонскому банку, где хранилось неправедно нажитое богатство ее матери. Положив на свой личный счет честно заработанные у месье деньги, она перевела сюда и капитал, до сих пор остававшийся в Манчестере. К удовольствию банковского служащего, который занимался ее делами, одновременно посылая ей любовные намеки.

Куини вообще проигнорировала клерка. Она указала на пожелтевшее объявление:

— Я так понимаю, пропавшую наследницу еще не нашли?

Клерк выпятил грудь, не сводя глаз с Куини.

— Нет. Хотя мы очень стараемся. Все, кто приходит в банк, подвергаются тщательной проверке.

Она это заметила.

— Мерси.

Куини встала, дала команду собаке следовать за ней и вышла из банка прямо перед носом солдата в выцветшей форме, служившего охранником.

Куини уже подыскала себе небольшой магазин на Морнингсайд-драйв с демонстрационным залом и двумя комнатами поменьше, которые отлично подойдут для мастерской и примерочной. Наверху была квартирка с двумя крошечными спальнями и гостиной. Но что еще лучше — у магазина имелся задний дворик для прогулок Парфе.

Когда были готовы ее новые визитные карточки, Куини сразу начала переговоры с владельцами самых популярных женских журналов, по которым лондонские дамы выбирали себе фасоны, ткани и цвета нарядов, чтобы передать заказ модисткам. Если в этих журналах появится имя мадам Дениз, клиенты станут приходить прямо к ней.

Владельцы журналов, сплошь мужчины, никакого интереса к ее работам не проявили, зато охотно заинтересовались самой черноволосой красавицей с собакой под стать. Ведь мадам Дениз была совсем молодой женщиной, хотя уже и французской вдовой, но одетой по последней моде. Свое имя она связывала со знаменитым месье Тотемом… но, видимо, так делала любая парижская красавица. Они с сожалением ей отказали.

И тут вышел первый номер журнала «Ледиз уорлд». Его начала издавать одна молодая пара, желавшая разбогатеть. Ставку они делали на дам с достатком, вовремя смекнув, что после войны у встающего на ноги торгового класса стали появляться деньги, которые они могли потратить. Женам и дочерям банкиров или фабрикантов, как бы им того ни хотелось, никогда не стать настоящими леди, но, взяв несколько уроков, они вполне могли вести себя и одеваться, как аристократки. Семья Мальстрем была готова помочь им в этом и даже рискнула взять неизвестного художника-модельера, разделявшего их энтузиазм. Куини продала супругам модные картинки из парижского журнала, внеся кое-какие изменения, и подписала контракт на будущие работы. Теперь она была спокойна, точно зная, что сумеет прокормить себя. Конечно, доходов на все ее нужды не хватало, но она надеялась, что со временем все изменится, когда у нее появится клиентура и собственная марка.

Уверенность Куини основывалась на быстром успехе ее работ.

Однако уверенности в том, что ей пора встретиться с графом Кардом или с капитаном Эндикоттом, пока не было. Конечно, она полна решимости возместить убытки, принести извинения, положить конец их поискам. Но сначала должна узнать настоящее положение их дел — и ее собственное.

Возможно, семья графа уже отказалась от поисков леди Шарлотты, возможно, они приняли за нее какую-нибудь внушающую доверие самозванку, а может, дали полномочия на арест некоей Куини Деннис.

За это время они могли схватить и повесить Эзру, который обвинил ее в шантаже и прочих делах.

Отбросив предположения, она послала записку Хеллен Петтигру. Кроме Парфе, который не в счет, Хеллен — ее лучшая подруга во всей Англии, единственная подруга. Валерия всегда была слишком занята собственными потребностями и нехваткой денег на их удовлетворение. К тому же она любовница богатого человека, так что отсутствие в ней меркантильности вызывало сомнение.

Куини понимала, что должна кому-нибудь верить, но все-таки попросила Хеллен о встрече в парке, не указывая место.

— Ты что, подумала, я донесу на тебя? — возмутилась Хеллен после объяснения перемен во внешности подруги.

Куини принесла булочки, которые любила Хеллен. Она протянула одну и честно сказала:

— Вознаграждение было высоким.

— Я никогда бы тебя не сдала за деньги, — с жаром произнесла Хеллен. — И мама сейчас при деньгах. На Рождество барон подарил ей рубиновую подвеску, а мне золотое ожерелье. Денег от их продажи нам хватит надолго. — Она отдала остаток булочки Парфе. — Кроме того, мы даже не предполагали, что существует связь между тобой и объявлением о награде за наследницу Карда. Но если бы нам такое и пришло в голову, то все равно мы понятия не имели, куда ты делась. Ты ведь не сказала нам, помнишь?

Куини проигнорировала скрытый упрек. Она сбежала, чтобы обезопасить себя и друзей.

— Я тебе все расскажу, если поклянешься, что не проронишь ни слова. Честно говоря, моя жизнь может зависеть от твоего молчания.

Хеллен подошла ближе, не обращая внимания на собаку, которая обнюхивала ее перчатки.

— Клянусь своим упованием на небеса, что не произнесу твоего настоящего имени, если только ты скажешь мне правду.

Куини с облегчением рассказала подруге все, будто старалась оправдаться перед кем-то, однако Хеллен была поражена.

— Значит, ты можешь быть леди Шарлоттой, но не хочешь?

— Разумеется, нет.

Хеллен покачала головой и вздохнула:

— Кто тебе теперь поверит — с твоими черными волосами? Но ты могла это сделать, притвориться леди, жить в огромном доме со слугами, ни дня в жизни не работать.

— Я люблю свою работу. Кроме того, я не леди Шарлотта Эндикотт. Я сирота.

— Это им знать ни к чему. С них будет достаточно, что тебя подкинули Молли в то самое время. Ничего другого они не смогут доказать.

— А я не смогу доказать свои слова. Но я знаю правду. И не стану мучить бедную семью ложной надеждой или появлением новой обманщицы.

— Я что-то не слышала про их мучения. Вряд ли они сохнут от горя по ребенку, которого не видели больше пятнадцати лет. Да и надежда, что девочка еще жива, весьма призрачна, они должны это понимать. Суля по колонкам светской хроники, братья неплохо себя чувствуют. Говорят, у капитана Джека новая жена и приемный ребенок, а граф усердно пополняет свою детскую.

— Я рада за них. — У Куини было странное ощущение родства с этими джентльменами. И если они довольны своей жизнью, то, возможно, благодушнее отнесутся к ее признанию. — Кстати, Эзра не доставляет вам с матерью неприятностей?

Хеллен взяла из кулька еще одну булочку.

— Он время от времени заходит. Мама не любит приглашать его в комнаты из-за соседей. Она просто говорит, что мы ничего о тебе не слышали, затем быстро выпроваживает его.

— Правильно. Эзра — дурной человек.

— Кажется, он дал маме порядочную сумму за се драгоценности, хотя у него больше нет лавочки.

— Все равно это опасный человек. — Куини не рассказала подруге о его участии в преступлениях, только упомянула, что он каким-то образом в них замешан и очень раздражен. — Поэтому я не дала вам свой адрес, чтобы вы не могли сообщить ему.

— Но если ты открываешь магазин как мадам Дениз, то должна будешь раздавать свои визитные карточки.

— Эзра ведь не знает, что мадам Дениз Лекарт и Куини Деннис — одно лицо. И не должен узнать.

— Понимаю.

— Следовательно, мы не должны больше встречаться.

— Тьфу, он даже не отличит тебя от последней любовницы принца. Клянусь, я сама едва отличила, ты очень изменилась. Я узнала тебя по голосу и по глазам, но я ведь шла на встречу именно с тобой. А если ты будешь говорить по-французски и томно смотреть из-под ресниц, Эзра ни за что не примет тебя за робкую маленькую Куини. Разве может кому-то показаться странным, что я подружилась с недавно приехавшей в Лондон модисткой, которая собирается красиво одеть меня?

— Это со мной?

— Конечно. Ты же не позволишь мне упустить самое захватывающее в жизни приключение?

— Ну, раз ты заговорила об этом, надеюсь, ты согласишься быть моей управляющей?

Круглое лицо Хеллен вытянулось. Булочка, к радости Парфе, выпала из ее рук.

— То есть клерком в магазине? Но я хотела стать куртизанкой.