Глава 4

Райли молча смотрела на их руки, соединенные в крепком рукопожатии, скрепившем это необычное соглашение, и спрашивала себя, что же с ней будет дальше. Она подняла глаза, и их взгляды встретились. Его пронзительные голубые глаза смотрели на нее требовательно, но в глубине этих глаз она сумела разглядеть отчаяние.

О черт, поняла она, он действительно верит, что Райли выдаст замуж этих нахалок! Еще очень легко сказано! У Райли появилось нехорошее предчувствие. Конечно, девицы не были уродами, и при некоторых усилиях с их стороны, она избавила бы их от ужасных манер, и они засверкали бы, как три бриллианта.

Нет, не эта часть сделки пугала ее! Ее пугал лорд Эшлин и его взгляд, скрытый очками, но тем не менее замеченный ею. В какую-то минуту она увидела в оксфордском профессоре неотразимо красивого человека. Его пальцы все еще сжимали ее руку. Райли поняла, что в заключенную ею сделку входили не только уроки хороших манер. И это становилось основной частью договора. Что-то подсказывало ей, что, несмотря на свой ученый вид и благонравие, этот Эшлин унаследовал немалую долю знаменитого шарма своей семьи. Перед его чарами не устояла бы и легендарная Афродита.

Райли хотелось освободить руку и отказаться от этой глупой сделки, даже если она и чувствовала, что сила, скрытая в его прикосновении, проникает в ее неприступное сердце. Она еще никогда не встречала мужчину, который бы не падал к ее ногам, клянясь в вечной верности, и, вероятно, поэтому лорд Эшлин раздражал ее. Это не поддавалось объяснению. Как мог какой-то очкастый, плохо одетый, дурно воспитанный дворянин возбудить в ней такое любопытство и в то же время одной своей фразой заставить ее почувствовать себя такой неуклюжей, такой некрасивой, ни к чему не пригодной?

Довольно миловидна, подумать только!

Нет, она не поддастся глупым переживаниям. Это не для нее. Райли повидала немало актрис, которые были влюблены в мужчин благородного происхождения.

Конечно, они были достаточно добры — когда это не затрудняло их. Даже великодушны — когда это не затрудняло их. Но, когда их актрисы надоедали им, эти эгоисты уходили не оглядываясь, в лучшем случае «возместив ущерб» за разбитое сердце.

Но этому дворянину не удастся разбить ее сердце!

Райли резко выдернула руку и украдкой вытерла ее о юбку, решив, что этой меры будет достаточно, чтобы разрушить его чары. Да, она сумеет это сделать. Выполнит свое обещание. Не так уж это и трудно.

Мейсон заметил, как дама вытерла руку, и подумал, как же долго он, идиот, удерживал ее.

Он чувствовал некоторую вину за то, что не был достаточно откровенен и не признался ей, что воспитанием девиц никто никогда не занимался. Ему не хотелось, чтобы Райли сбежала или упрекнула его в обмане, и он поспешил заверить ее:

— Думаю, это послужит нашей взаимной выгоде, мадам. Мои племянницы так стремятся выйти замуж.

— Дядя, — воскликнула Беатрис, — мы вовсе не стремимся выйти замуж!

Она со злостью взглянула на кузину Фелисити, которая только что незаметно проскользнула в комнату. Мейсону оставалось только удивляться, чем был вызван этот взрыв негодования. Кузина Фелисити заверяла его, что девочкам нужны мужья, и, конечно, они и сами понимают, что плохо подготовлены к выходу в свет.

Кроме того, он всего лишь хотел помочь.

— Если вы, дядя, думаете, что мы собираемся брать уроки у какой-то торговки нижними юбками, вы жестоко ошибаетесь, — заявила Луиза. — Мама пришла бы в ужас, и, я уверена, отец вызвал бы вас на дуэль уже за то, что вы оскорбляете нас, приглашая такую женщину в наш дом. Не говоря уж об этом, — она указала большим пальцем на Хасима, вошедшего в комнату вслед за кузиной Фелисити, — дикаре, которого она притащила с собой. Я не удивлюсь, если стража еще до ночи найдет всех нас с перерезанным горлом, а серебро исчезнет.

Она кивнула старшим сестрам, и вся троица, задрав носы, направилась к двери, демонстрируя сестринское согласие. Их протест мог бы произвести впечатление, если бы Мэгги не споткнулась на втором же шаге и не налетела на Беа, которая незамедлительно обрушила на сестру поток ругательств. Луиза схватила их за руки и потянула прочь из комнаты, чтобы они не натворили чего-нибудь еще и не нарушили ее планы.

У Мейсона возникло желание пожаловаться на свою судьбу небесам. Ибо в душе он не сомневался, что если выпустит своих племянниц в свет в их теперешнем состоянии, то они впишут в семейную историю такую страницу, что ее не смогут стереть и двадцать поколений Эшлинов. Еще больше ему не понравилась напряженная поза мадам Фонтейн. Оскорбительные замечания Луизы задели актрису, как, впрочем, и его самого.

Может быть, мадам Фонтейн действительно была такой, какой ее считали его племянницы и всеобщая молва, но она гостила в его доме, и поэтому ей следовало оказывать уважение, как всякой леди.

Луиза еще не закончила свою тираду в адрес дяди, не умеющего устроить их жизнь:

— Не могу поверить, дядя, будто вы думаете, что мы нуждаемся в этой… этой… шлю…

— Довольно! — громовым голосом приказал Мейсон, заставив своевольных племянниц забыть о клоунских ужимках и застыть на месте от изумления. Даже кузина Фелисити, как он заметил, вечно вертевшаяся и о чем-то хлопотавшая, замерла, пораженная внезапной вспышкой его гнева.

— Но… — снова заговорила Луиза.

— Я сказал — довольно! — И это были не пустые слова. Если он хотел восстановить доброе имя семьи, ему следовало начинать с домочадцев. Мейсон оглядел девиц, не решавшихся сбежать от его праведного гнева.

— Маргарет, не двигайся.

— Как вы смеете? — сказала Беатрис, вставая на защиту сестры. — Луиза имела полное право назвать эту женщину… Мейсон взглянул в лицо старшей племяннице.

— Беатрис, еще одно грязное слово, и ты проведешь остаток жизни в монастыре в полном молчании и до конца своих дней не услышишь ни единого звука, кроме ударов собственного сердца.

При этих словах даже мадам Фонтейн отступила от него.

Единственным, кого, казалось, не обескуражила необычная для графа вспышка гнева, был слуга дамы, Хасим. Великан стоял в углу с идиотской улыбкой на лице. Заметив, что Мейсон на него смотрит, он не отвел взгляда, а только поощрительно кивнул, словно одобряя лорда Эшлина, который наконец вступился за его хозяйку.

Мейсон умел поддерживать дисциплину на занятиях, поэтому он не предвидел особых трудностей в наведении порядка в собственной семье, состоявшей из одних женщин. Он заложил руки за спину и принял самый суровый вид, бывало, приводивший в трепет буйных студентов-первокурсников.

— Теперь, когда вы в состоянии выслушать меня… объявляю: я оставляю мадам Фонтейн, чтобы она помогла вам подготовиться к предстоящему сезону. Вы, все трое, начнете выезжать в свет в этом году.

Беа открыла рот — как он предположил, собираясь возразить. Он поднял бровь, ожидая, когда она заговорит, как будто подбивая ее отважиться и высказаться. Очевидно, он не утратил своего таланта, ибо она все же промолчала — или поняла бесполезность своих слов, или угроза заточения в монастырь произвела на нее сильное впечатление.

— Как я уже сказал, мадам Фонтейн начнет уроки сегодня.

— Сегодня?! — дружно запротестовали все.

Мейсон посмотрел на Хасима, чья улыбка, казалось, говорила: «Положи этому конец».

— Да, сегодня. И судя по тому, как вы вели себя только что, нельзя терять ни минуты.

Его решительное распоряжение было встречено с неудовольствием, но вслух никто ничего не произнес.

Мейсон глубоко вздохнул, впервые после смерти Фредди чувствуя себя хозяином своей судьбы. Он твердым шагом вышел из-за стола.

— Дядя, можно я спрошу? — Вопрос задала Луиза, что не удивило его, ибо ему была известна ее дерзость, но сейчас его поразили ее мягкий тон и милая улыбка.

— Да?

— Я понимаю, что вы наняли мадам Фонтейн с наилучшими намерениями, — сказала она, улыбаясь ему и даме, о которой шла речь. — Но что будет, когда кто-нибудь узнает о ее присутствии здесь? Узнает, что вы наняли…

— Обыкновенную проститутку? — подсказала Беа с такой же сладкой улыбкой на лице.

Луиза с досадой посмотрела на сестру и закончила свою фразу более приличным выражением:

— Скажем, леди с сомнительной репутацией для нашего обучения. Подумайте, как это могут истолковать. — Она деликатно передернула плечами.

Если бы Мейсон не прожил вместе с племянницами целых три месяца, его мог бы задеть невинный вопрос Луизы, но время, когда они могли обмануть его, прошло. Кроме того, вопрос решался просто.

— Никто не будет знать, что мадам Фонтейн бывает в нашем доме, потому что мы никому об этом не скажем.

— А слуги? — возразила Беа.

— Я поручу Белтону предупредить их, что если они не хотят потерять место, то должны соблюдать тайну.

Да и не так уж много у них слуг. Немногие оставшиеся поступили так только из преданности семье.

— Ни слова никому. Или ни у одной из вас не будет дебюта, не будет приглашений на балы, — еще раз повторил он своим племянницам.

— Вы и в самом деле думаете, что мы сможем получить рекомендации? — с благоговением прошептала Мэгги.

Мейсон улыбнулся племяннице, питая надежду, что хотя бы одна из них поймет, что занятия с мадам принесут им какую-то пользу.

— Вам придется доказать патронессам, что вы достойны получить их рекомендации. Судя по тому, что рассказывала мне кузина Фелисити, это может оказаться довольно трудным.

— Но не для нас, — заявила Луиза. Она скрестила руки на груди. — Ведь наша мама везде была желанной гостьей. И нет причины сомневаться… — она остановилась и посмотрела на сестер, — что хотя бы одна из нас получит рекомендации.

— Но нет никаких гарантий, — заметил Мейсон, — что кого-нибудь из вас удостоят такой чести, в случае если одна из вас опозорит семью.

Он замолчал, давая им время осознать услышанное. Девицы придирчиво оглядели друг друга, и каждая нашла у своих сестер недостатки, недопустимые в светском обществе. По тому, как помрачнели их лица, стало ясно, что это им не понравилось.

— Итак, вы даете мне слово? — спросил Мейсон.

Они, хотя и неохотно, кивнули и посмотрели на кузину Фелисити. Мейсон понимал их беспокойство.

— Это была ваша идея, кузина. Что вы скажете? Вы сумеете удержаться и не рассказать вашим знакомым о присутствии мадам Фонтейн в нашем доме?

Кузина Фелисити поджала губы. Ее нахмуренный лоб явно свидетельствовал о том, что от нее хотят слишком многого.

— Даже вашей портнихе, — добавил Мейсон.

— Но, Мейсон, неужели и леди… — начала она, и кружева на ее чепце затряслись.

— Нет, кузина. Никому. Это должно остаться тайной.

У бедной женщины был такой вид, как будто ее попросили появиться на приеме в королевском дворце в прошлогоднем платье. Мадам Фонтейн подошла к ней и ласково тронула за плечо.

— Подумайте о судьбе моего несчастного слуги. Я точно не знаю, но в Париже ходили слухи, что ему вырвали язык за то, что он проговорился и выдал какие-то секретные сведения. — Мадам Фонтейн вздохнула. — Очень опасно быть неразборчивым при выборе знакомств.

Мейсон едва не расхохотался, увидев, как кузина Фелисити сглотнула и покосилась на стоявшего в углу Хасима, который с негодованием взирал на свою хозяйку. В ответ она чуть заметно пожала плечами, как бы говоря ему: «Прости, друг мой». Выражение глаз Хасима не смягчилось, но он немного расслабился, давая понять, что хотел бы сказать: «Мы еще поговорим об этом».

— Так что вы скажете, кузина Фелисити? Теперь, кажется, будущее девочек зависит от вас, — настаивал Мейсон.

Она тихонько вздохнула, сдаваясь.

— Если ты так настаиваешь, Мейсон. Ты можешь мне не поверить, но многие мои друзья считают, что я храню секреты как каменная скала.

Беатрис неприлично фыркнула.

Все взгляды обратились на нее.

— А что? — спросила она.

Мейсон покачал головой. Мадам Фонтейн, бесспорно, предстояло потрудиться. Заложив руки за спину, он задумался над их видимым согласием. Ему следовало бы помнить, что его племянницы так легко не сдаются.

Снова заговорила Луиза:

— Все это хорошо, мы будем молчать, но как насчет нее? — Она указала на мадам Фонтейн словно на какой-то незнакомый предмет на обочине дороги. — И его, — продолжала она, поводя носом в сторону Хасима. — Они не очень-то похожи на тех, кто обычно гуляет по Эшлин-сквер. Кто-то обязательно заметит, как они приходят и уходят, особенно в таком виде. — Она выдержала паузу. — Если вы не знакомы со всеми нашими соседями, дядя, поверьте мне, ни один из них не обладает способностью кузины Фелисити «молчать как каменная скала. — И она улыбнулась пожилой даме, как будто сделала ей комплимент.

Хотя Мейсону не понравился тон Луизы, он был вынужден с ней: согласиться. Мадам Фонтейн выделялась в толпе, хотя, возможно, в другом платье и с более простой прической она не будет так заметна. Но Хасим? Мейсон сомневался, что можно переодеть гигантского сарацина. Он решил рассмотреть каждую проблему отдельно.

— Моя племянница права, мадам. Завтра я бы попросил вас приехать ровно в семь…

— В семь?! — в один голос с ужасом воскликнули все. Он с неудовольствием заметил, что даже мадам Фонтейн присоединилась к их хору.

— Да, в семь. Однажды один очень мудрый человек сказал что-то о ранней птичке, которой достается червячок. Мы не можем терять время, потому что до начала сезона осталось меньше месяца, — твердо заявил он и, не услышав новых жалоб, кроме неразборчивого ругательства Беа, сидевшей в углу, продолжил: — И я попрошу, мадам, чтобы вы завтра утром были одеты более подобающе для учительницы, обучающей молодых аристократок.

Единственным возражением с ее стороны была приподнятая изящная бровь. И Мейсон понимал, что это не относится ни ко времени, ни к ее манере одеваться. Райли, вероятно, удивилась, где это он собирается найти молодых аристократок.

— Как вам угодно, милорд, — сказала она.

«Ну вот, — подумал Мейсон, — все и устроилось». Он навел порядок в доме, раз и навсегда. Через несколько недель девушки будут вращаться в хорошем обществе, найдут благовоспитанных мужей и начнут самостоятельную жизнь, а он займется ее жизнью. Мейсон покачал головой. Нет, он хотел сказать, своей жизнью.

На мгновение Мейсон прикрыл глаза, представив пышную грудь, готовую выскочить из низкого выреза декольте, округлую линию бедер и кокетливое колыхание перьев на шляпе, казалось, манящих его к ней. Боже милостивый, во что он вовлек себя, пригласив эту даму в свой дом на целый месяц? Оставалось надеяться, что, лишенная роскошного наряда, она не будет так соблазнительна для его сердца. Да, убедил он себя. Вероятно, без всех этих модных ухищрений она окажется совершенно невзрачной.

— Дядя, вы меня слушаете? — Настойчивый голос Беа вернул его к действительности.

— Да? В чем дело?

Он выпрямился и постарался сделать вид, что все слышал.

— Я говорю, можно одеть эту вашу модную штучку в мешковину, но что делать с ним? Дикарей на Эшлин-сквер можно увидеть не чаще, чем снег в аду…

— Да, Беатрис. Думаю, мы тебя поняли. — Мейсон повернулся к мадам Фонтейн: — Моя племянница права. Вы не должны брать его с собой.

При таком повороте дела Хасим издал гортанный звук, заставивший кузину Фелисити испуганно вскрикнуть.

Мадам Фонтейн успокаивающе положила руку на плечо своего слуги.

— Боюсь, что не мне это решать, милорд, — вежливо произнесла она. — Хасим приходит и уходит, когда хочет. И ему доставляет удовольствие сопровождать меня, когда я выхожу из дома.

Мейсон внимательно посмотрел на нее. Он мог поклясться, что заметил в ее голосе что-то, заставившее его заподозрить, что она не откровенна. Но вероятно, как и остальные избалованные особы женского пола в Лондоне, мадам Фонтейн привыкла поступать по-своему. Однако на этот раз ей придется изменить этой традиции.

Расправив плечи, Мейсон заявил:

— Ваш слуга должен отказаться от своих привычек. Если он появится здесь вместе с вами, это вызовет нежелательные сплетни. Или он не появляется, или вы завтра возвращаете ваш долг.

Леди оглянулась и бросила на Хасима взгляд как бы говоривший: «Подожди. Я потом все устрою». Мейсону могла бы не понравиться та самоуверенность, с какой она так легко подчинилась его распоряжению, но он не мог не восхищаться ее умением обращаться со своим грозным спутником.

Райли снова повернулась к нему и кивнула в знак согласия.

Мейсон, в свою очередь, кивнул в ответ.

— Ну вот! Теперь все в порядке. — И обратился к племянницам: — Ваши уроки начнутся сейчас же. Пожалуйста, проводите мадам в зеленую гостиную.

Он знаком отпустил их и, снова сев за стол, открыл правый ящик и достал из него ненавистную бухгалтерскую книгу. Подняв глаза, он увидел, что никто не двинулся с места.

— Разве вы не собираетесь присутствовать? — спросила мадам Фонтейн. — Вы упомянули, милорд, что сами подумываете о женитьбе, и, может быть, некоторый лоск способствовал бы вашим успехам в этой области.

— Дядя женится? — ахнула Луиза. Придя в себя от изумления, она и ее сестры расхохотались.

Он посмотрел на них уничтожающим взглядом, но это не помогло — троица просто умирала от смеха.

— Что здесь смешного? — спросил он.

— Ох, дядя, — проговорила Мэгги, — вы слишком старый, чтобы искать жену.

Мейсон нахмурился.

— Я не думаю, что человека тридцати одного года от роду можно считать старым.

Это вызвало новый взрыв бурного веселья, и, к его великому неудовольствию, даже мадам Фонтейн присоединилась к девицам: ее буквально трясло от сдерживаемого смеха. Заметив, что он смотрит на нее, она прикрыла рот ладонью и кашлянула.

— Хватит! — сказала она, и ее резкий тон сразу же прекратил смешки. — Ваш дядя довольно хорош и не так уж стар. Не надо думать, что не найдется какой-нибудь женщины в городе или даже дальше… — она остановилась, как бы раздумывая, достаточна ли такая территория для его поисков, — которая могла бы принять его предложение за большую честь.

Ее покровительственная улыбка и тон, каким это было сказано, задели его самолюбие. Эта женщина говорила так, словно он был каким-то старым развратником, любящим пожить за чужой счет, единственной надеждой которого была женитьба на трехглазой старой деве, чье пребывание в свете исчислялось не годами, а десятилетиями!

Но кроме улыбки, Мейсон увидел чуть заметный вызов в ее зеленых глазах. Легкий намек, что ей хотелось остаться с ним. То есть если у него хватит храбрости рискнуть.

Проклятие! Уж не послана ли она для испытания его воли? Это уже слишком.

Напомнив себе, что Эшлины больше не клюют на такую наживку, он поклонился и кивнул.

— Благодарю за ваши добрые слова, мадам. Возможно, я как-нибудь загляну на ваши уроки. А сейчас я предлагаю вам воспользоваться тем немногим временем, что у вас осталось, и перейти в зеленую гостиную. Там стоит фортепиано моей матери, мебели мало и достаточно свободного места.

Кузина Фелисити поможет вам, если потребуется что-нибудь еще.

Вежливо поклонившись, он покинул кабинет, не дожидаясь дальнейших возражений или замечаний. Посвятив долгие годы изучению истории, Мейсон знал, что честь можно обрести, только вовремя отказавшись от своих прихотей. Он явно сохранил свою честь, поспешно сбежав из кабинета. Но ему не удалось скрыться — в главном холле он столкнулся с Белтоном.

— Сэр, — обратился к нему Белтон; это единственное слово прозвучало в холле как тревожный удар колокола. — Леди Дэландер поднимается по ступеням. Что мне делать с другими вашими гостями?

— Леди Дэландер? — Мейсон поежился. Объявление на первой полосе утренней газеты не сумело бы так быстро оповестить всех о пребывании мадам Фонтейн в их доме, как это могла сделать за несколько коротких часов леди Дэландер, хотя в отличие от газет ей за распространение сплетен не платили.

— О Боже, — засуетилась кузина Фелисити, — я совсем забыла о ней.

— Что забыли? — спросил Мейсон.

— Я пригласила ее зайти сегодня утром.

— Кузина Фелисити!

— Но ведь это было до твоего ужасного запрещения, Мейсон. Откуда я могла знать, что ты хочешь лишить меня моего триумфа?

Кузина Фелисити начала искать носовой платок.

Дверной колокольчик громко зазвонил, и все застыли на месте.

— Мне не впускать ее, сэр? — спросил Белтон с таким видом, словно послать сплетницу леди Дэландер подальше для него не составит труда.

— Вы не можете так поступить! — запротестовала кузина Фелисити. — Жозефина считает, что половина патронесс — ее близкие подруги. Оскорбим ее, и нам не видать ни одной рекомендации.

Снова зазвонил звонок, на этот раз нетерпеливо и требовательно. Дверь в дом Эшлинов начала открываться, но Белтон оказался проворнее: нажав на нее, он запер ее на задвижку.

— Мы должны впустить ее, — прошептала кузина Фелисити, — или она…

Ей не пришлось закончить фразу, поскольку леди, о которой шла речь, сделала это за нее.

— Это неслыханно! — послышался за тяжелой дверью громкий голос леди Дэландер, настолько громкий, как будто она уже стояла в холле. — Фелисити! Где вы все? — возмущалась она, сопровождая крики оглушительным стуком. — Какая наглость! Где Белтон?

Наступила пауза, которая, как они скоро поняли, означала передышку, потому что леди быстро оправилась и снова начала ругаться:

— Этот дикарь, которого я видела сегодня утром. Он, должно быть, в доме и их всех убивает! Выходи сейчас же, или я позову стражу и заставлю их выломать дверь.

Мейсону казалось, что он видит кошмарный сон: в его доме находились актриса с самой скандальной репутацией в Лондоне и ее телохранитель-сарацин, а у дверей дома стояла самая отъявленная сплетница и собиралась брать его штурмом, как во времена норманнского завоевания.

— Уходите отсюда все! — приказал он, поняв, что леди Дэландер приказала своему лакею взломать дверь.

Беатрис подхватила Хасима под руку и потащила его через открытую дверь, которой пользовались слуги, и помчалась из дома, как будто на Эшлин-сквер выпустили свору адских псов. А Луиза поволокла свою неуклюжую сестру Мэгги вверх по лестнице, они исчезли почти с такой же быстротой, как и Беа с сарацином.

Мейсон не винил их: вполне возможно, леди Дэландер упоминалась в забытых древних рукописях как одна из заблудших служительниц преисподней.

Белтон все еще выдерживал осаду у двери, но быстро сдавал свои позиции. Снаружи леди Дэландер торопила лакея:

— Нельзя терять ни минуты, Питер! Их жизни в опасности.

У Мейсона оставалось всего несколько секунд. Он схватил Райли и, хотя это было не очень любезно с его стороны, затолкал ее в ближайший чулан. Захлопнув дверь, он повернулся к кузине Фелисити:

— Ни слова, кузина.

Он собрался сделать знак Белтону, чтобы тот открыл дверь, но в этот момент дверца чулана распахнулась.

— Я не… — возмущенно начала мадам.

У Мейсона не оставалось выхода: парадная дверь начала открываться, и он понял, что должен немедленно заставить мадам Фонтейн замолчать. Позже, размышляя о том, что он тогда мог сделать, чтобы спасти положение, Мейсон только удивлялся, почему выбрал именно этот способ. Не самый достойный, не самый приличный и не самый похвальный.

Это был один из наихудших способов Фредди.

Он принес свои результаты — мадам Фонтейн замолчала, — но в то же время создал совершенно новые проблемы. Ибо как только бравшая дом приступом леди Дэландер распахнула дверь, Мейсон схватил сопротивлявшуюся мадам Фонтейн в объятия и втащил ее в чулан. Очутившись с ней внутри, он поступил как истинный Эшлин, чего раньше с ним не случалось. Он заставил леди замолчать, поцеловав ее, и понял, почему его предки оставили за собой целый хвост долгов, тянущийся от Ковент-Гардена до Воксхолла.