Глава 3

На следующее утро Мейсон, глядя из окна своего кабинета, наблюдал, как точно в половине десятого прибыла наемная карета, доставившая мадам Фонтейн и ее слугу Хасима. Он улыбнулся, увидев, что женщина подняла руку и прикрыла ею глаза от яркого утреннего солнца.

«Должно быть, довольно ранний час для такой ночной бабочки, как ты, — подумал он, — интересно, в котором часу дня актрисы обычно покидают свои роскошные апартаменты?»

Хотя Мейсон никогда не бывал в апартаментах актрисы, он прекрасно представлял себе гнездышко, которое устроил Фредди для своей последней любовницы. Для этого ему достаточно было вспомнить неоплаченные счета за дорогую мебель и ценные безделушки, украшавшие нечестивую обитель этой дамы.

Глядя на мадам Фонтейн и мысленно подсчитывая стоимость ее модного туалета, Мейсон понял, что не только роскошная обстановка, но и дорогая одежда является обязательной принадлежностью актрис. Несмотря на то что нынче ее платье было обманчиво невинного розового цвета, оно плохо скрывало ее… как это вчера в клубе выразился один из молодых щеголей? Ах да, «потрясающие прелести»!

И он позволил кузине Фелисити убедить себя, что вот эта женщина станет прекрасной учительницей для его молодых племянниц? Разве он хотел, чтобы они стали жрицами любви? О чем он только думал?

Однако Мейсон прекрасно осознавал, какие мысли появляются у него при взгляде на великолепную высокую грудь и соблазнительную линию талии и бедер мадам Фонтейн, поднимавшейся по ступеням. Ему хотелось надеяться, что наброшенный на обнаженные плечи шифоновый шарф означал, что она стремилась выглядеть скромнее, однако ткань была настолько прозрачна, что эта уступка приличиям не достигала цели, потому что не скрывала ее… привлекательных качеств.

Он глубоко вздохнул и собирался отвернуться, но его влекли и манили кокетливые белые перья на ее шляпе, даже напудренные завитые волосы таили какое-то очарование в своих густых локонах, касавшихся ее шеи.

На мгновение разгоряченное воображение нарисовало ему сцену, где он был рядом с ней, вырвавшийся из плена своего воздержания, далекий от всех обязательств, уже достаточно свободный для того, чтобы снять ее роскошные шелка — неторопливо, один за другим — в комнате с алыми бархатными занавесями, залитой лунным светом, расположенной где-то далеко…

Черт побери, о чем это он размечтался? Потрясенный, Мейсон быстро отошел от окна.

Такие мысли более свойственны Фредерику и ему подобным. Три поколения Эшлинов прославили семью тем, что не платили долгов и не выполняли своих обещаний, удовлетворяя свои самые низменные желания с оперными певичками… и актрисами. Оставалось только удивляться, как еще сохранились титул и кое-какая собственность.

Нет, твердо говорил себе Мейсон, ему хватило ума не слушать ворчливых замечаний Фредерика по поводу того, что университет требовал от своих преподавателей обета безбрачия. Строгий режим научил его сосредотачиваться на своих занятиях, и теперь поможет ему не отступить от поставленной цели — восстановления доброго имени и состояния Эшлинов. Чем он и займется, как только избавится от мадам Фонтейн и ее нежелательного влияния.

Он бросил взгляд в сторону окна, ожидая, когда Белтон доложит о ее приезде. Заложив руки за спину, Мейсон расхаживал перед столом, как в аудитории перед студентами-первокурсниками, и репетировал вступительную речь.

«Мадам Фонтейн, ваша репутация и поведение не позволяют вам общаться с моими племянницами. — Начало вдохновило его, и он продолжал: — Вы вызывающе одеваетесь. Прекрасный пример — это платье». Мейсон запустил пальцы в волосы. Черт, он заговорил как отвратительный старый ханжа! Нет, как старый Чезвик, сорок лет преподававший философию в колледже Сент-Джонс. Он призывал молодых преподавателей быть образцом воздержания и вести трезвый и целомудренный образ жизни.

Однако совсем недавно Чезвика отправили лечиться в Бат. После долгих лет героического воздержания его нашли в холостяцкой квартире совершенно пьяным. Он горланил непристойные песни, а его мыли в ванне две аппетитные толстушки француженки — Моника и Мари.

Пожалуй, не следовало в данной ситуации руководствоваться наставлениями Чезвика. Но в то же время нет ничего плохого в том, что он, Мейсон, — степенный уважаемый человек. «Кроме одного: ты можешь провести свои последние дни, распевая непристойные вирши, пока тебя не вынесут вперед ногами», — вмешался прятавшийся где-то в глубине подсознания голосок, весьма напоминавший голос Фредерика. Мейсон потряс головой, пытаясь прояснить свои мысли.

Может быть, ему следует серьезнее отнестись к совету кузины Фелисити и найти себе жену. Не какую-то богатую манерную кокетку, как мисс Пиндар, а тихую скромную девушку благородного происхождения, брак с которой принесет его семье полезные связи. Они поженятся, нарожают целый выводок благовоспитанных детей и проживут свою жизнь в безмятежном монастырском спокойствии родового имения Эшлинов.

Он позаботится, чтобы его племянницы встречались только с избранными молодыми людьми и в свое время были бы хорошо устроены, а не отданы на съедение лондонским распутникам.

И все же, когда Мейсон рисовал перед собой эту милую картину, случайная мысль, из наихудших «фредерикизмов», промелькнула у него в голове:

«Братишка, с любовницей было бы веселее!»

— Это глупо. Он быстро разоблачит меня, и все будет потеряно. — Райли повернулась и направилась назад к карете.

Хасим ухватил ее сзади за юбку, не дав выйти на улицу. Он покачал головой и кивнул в сторону внушительной парадной двери резиденции Эшлинов.

— Ты меня слышал? Я сказала, что это глупо. Более чем глупо — это граничит с безумием! Я понятия не имею о том, как ведут себя леди.

Он покачал головой и прижал руку к сердцу.

— Ладно, я немного знаю, как ведут себя леди, — согласилась она. — Но не те леди, которые живут в таких домах, как этот, или ездят на балы. То, что я знаю, наверняка ему не понравится.

Хасим покачал головой, в уголках его прищуренных глаз таилась легкая насмешка.

— Сейчас же перестань, — рассердилась Райли. Слишком хорошо ее друг и слуга знал ее. Не напрасно они были вместе уже десять лет, с того самого дня, когда она купила его в Париже у работорговца. Несмотря на положение, в котором он оказался, в царственной осанке и благородстве его черт было что-то понятное и близкое Райли. После своего дебюта на парижской сцене она заработала достаточно денег для выкупа и, как только бумаги были подписаны, освободила его.

Но гигант не захотел получить свободу. По крайней мере до тех пор, пока не вернет деньги за свой выкуп. Райли считала, что он уже давно отработал свой долг, но каждый раз, когда она заводила разговор о его свободе, он только качал головой. Стоя за ее спиной, он кашлянул и снова кивнул в сторону двери.

Райли перебирала в уме сведения об их патроне, добытые Агги прошлой ночью.

— Как сказал Агги, новый граф преподавал древнюю историю. Скучные войны, мертвые короли, проигранные дела. — Она сделала гримаску. — Ничего удивительного, что он ведет себя, как старый священник, а не один из Эшлинов.

Хасим поднял брови.

— Я только что подумала, что он выглядел бы намного интереснее, если бы не одевался во все черное, — заметила Райли и шутливо добавила: — Если он питает склонность к истории, мы могли бы предложить ему одну из римских тог, оставшихся с «Антония и Клеопатры». Это дало бы ему новое представление о моде.

Хасим, казалось, не находил в ее словах ничего забавного, между тем как Райли смеялась, представляя строгого оксфордского профессора, завернутого в одну только полотняную простыню. То есть смеялась, пока не представила его голые ноги и длинные руки, широкую грудь, прикрытую только тонким белым полотном. Горячий румянец вспыхнул на ее щеках, когда она поняла, что он будет выглядеть отнюдь не плохо.

О чем это она размышляет? Должно быть, ранний час вызывает лихорадку. Ничем другим это не объяснишь. Подумаешь, лорд Эшлин!

Еще больше Райли раздражало, что, как она знала, Ха-симу ученый лорд понравился.

— Как ты думаешь, он может нам помочь?

Хасим пожал плечами и молитвенно сложил руки.

— Вера? Ты в него веришь? — Райли покачала головой. — Один раз увидев его, ты вдруг решил, что он мой спаситель. Совершенно тебя не понимаю. Или он тебе понравился из-за того, что Агги узнал, что он не женат? Кандидат в ваш клуб?

Подняв брови, Хасим указал на нее.

— Спасибо, что напомнил. Но это должно оставаться тайной. Интересно, сколько билетов мы продали бы, если бы все знали, что я… ну, ты понимаешь, что я имею в виду.

Она взглянула на дом.

Райли и представить не могла, как ученый граф, вероятно, проводивший большую часть жизни запершись в пыльной библиотеке, сумеет сделать то, что оказалось не под силу самому ловкому и, как она с досадой отметила, самому дорогому сыщику с Боу-стрит: узнать, кто пытается причинить ей зло.

Не то чтобы Райли придавала этому большое значение, но нельзя отрицать, что трудности, возникшие в театре, — не случайность, а действия, направленные против нее. Балка от декораций обрушилась на сцену, когда она разучивала монолог, занавес вспыхнул, когда она одна была в зале, а сегодня утром пришла записка:

Она никому ее не показала, и Хасиму тоже, ибо знала, что эта угроза вызовет страшный гнев у ее преданного слуги. Он считал своим долгом охранять ее, и если бы увидел эту записку, то, вероятно, перестал бы спать, присматривая за ней все двадцать четыре часа в сутки.

И все же зачем кому-то нужно, чтобы она уехала, или — того хуже — умерла? Райли решительно не видела в этом никакого смысла, поэтому она спрятала страшный кусок бумаги в ридикюль и решила забыть о нем.

Нанятый ею сыщик заявил, что это, вероятно, чья-то шутка или же их пытается закрыть владелец конкурирующего театра.

Райли убедила себя, что это самый правильный ответ, и, отбросив в сторону пустую тревогу, сосредоточила свое внимание на непосредственной задаче — убедить их патрона не закрывать их. Она любила свой театр, и труппа заменила ей семью, которой у нее никогда не было. Будь она проклята, если позволит какому-то невидимому трусу лишать ее возможности зарабатывать на жизнь и отнимать средства к существованию у многих людей.

Взглянув на Хасима, Райли прочла на его лице то, чего он не мог сказать своим изувеченным языком: «Не попробуешь — не узнаешь». И все же ее трясло от страха так, как никогда не трясло даже на сцене.

— Что, если…

Все старания Райли потянуть время оказались напрасными, дверь внезапно распахнулась, и кузина Фелисити с грацией торговки рыбой скатилась по ступеням.

— Моя дорогая, дорогая мадам Фонтейн и мистер Хасим! — воскликнула она, беззастенчиво останавливая взгляд на плотно сжатых губах Хасима, как бы прикидывая, хватит ли у нее храбрости попросить разрешения заглянуть ему в рот еще раз. Вместо этого она торопливо тараторила: — Ах, не могу и сказать, как я счастлива видеть вас, я имею в виду вас обоих, снова здесь, в нашем скромном доме.

Едва переведя дыхание, она ухватила Райли за локоть и потащила вверх по ступеням.

— Моя самая лучшая и близкая подруга, леди Дэландер, — продолжала кузина Фелисити, подчеркивая имя, чтобы Райли поняла, какая важная персона эта леди Дэландер, — просто позеленеет, когда узнает, что лорд Эшлин произвел настоящую революцию в обществе, прибегнув к вашим услугам. Осмелюсь сказать, может быть, вы больше не останетесь на подмостках, как говорят в театре. Вы будете полностью ангажированы, я хочу сказать, на вас будет огромный спрос, самые знатные молодые леди пожелают узнать ваши… как это говорят… — покраснев, она взглянула на Хасима, затем на ухо прошептала Райли: — восточные секреты.

Восточные секреты? Черт, дело обстояло хуже, чем она думала.

Райли решительно сделала шаг назад, но кузина Фелисити придержала ее за один локоть, а Хасим твердо ухватился за другой, и побег был предотвращен. Ей пришли на ум слова Агги, которыми он любил ее подбадривать: «Держись, душа моя, держись!» Обводя взглядом громадный холл дома Эшлинов, величественную мраморную лестницу, темные дубовые панели и желтые парчовые занавеси, Райли старалась убедить себя, что он не так уж и отличается от их театра. Ну, кроме мрамора. И в доме Эшлинов не пахло пролитым вином и забытыми кем-то жареными каштанами.

— Как только я расскажу о нашем маленьком секрете леди Дэландер…

— Мы никому не расскажем о мадам Фонтейн, кузина Фелисити, — заявил, появляясь в дверях своего кабинета, лорд Эшлин.

Его появление испугало Райли не только властными нотками, звучавшими в его словах, но и бархатной глубиной его голоса, от которой у нее по спине пробежали мурашки и перехватило дыхание. У Райли появилось какое-то странное предчувствие.

«Черт бы его побрал», — в душе выругалась она. Он приводил ее в замешательство одним своим присутствием. Райли без труда могла себе представить, как граф своим бархатным баритоном сможет уговорить женщину сделать что-нибудь похуже, чем просто сохранить его тайну.

Слава Богу, он находит ее всего лишь довольно миловидной, о чем свидетельствовало его ворчливое замечание. Райли думать даже не хотела о том, что бы она охотно сделала ради этого человека.

— Но, Мейсон…

— Никаких возражений, кузина, — решительно отрезал он.

Райли представила комнату, полную студентов, которые, услышав такую команду, все обратились в слух. Судя по тому, как нахмурилась кузина Фелисити, дама не собиралась легко сдаваться.

— О, Мейсон, даже леди Дэландер? Мне так трудно терпеть ее превосходство с тех пор, как ее племянница помолвлена с лордом Пенфордом. — Она повернулась к Райли: — Можно подумать, она устроила этот брак своими руками. И я все это выслушиваю каждый раз, когда мы обедаем вместе. — Ее большие голубые глаза умоляюще смотрели на лорда Эшлина.

Тот покачал головой.

— Нам с мадам Фонтейн надо кое-что обсудить до того, как она приступит к своим обязанностям.

— Пустяки, мой мальчик, ты слишком ворчлив и скромен. Как будто ты приемыш, а не Эшлин! — Фелисити направилась вверх по лестнице. — Ладно, я хотя бы смогу посидеть с девочками на уроках и узнать что-то полезное для себя. Может быть, у нас в этом сезоне будет четыре невесты. — Она покраснела и повернулась, глядя на ступени. — Куда же это я шла?

Райли, которая сразу же поняла, что за время, прошедшее после их встречи, граф передумал и собирается отменить их соглашение, поспешила подсказать кузине:

— К девочкам?

Лицо кузины Фелисити расплылось в широкой улыбке.

— К девочкам! Конечно. Я быстренько доставлю ваших учениц сюда.

Она поспешила, не оглядываясь, вверх по лестнице.

— Кузина Фелисити! — попытался остановить ее Мей-сон, но она не обратила на него никакого внимания.

Он тяжело вздохнул, что, как была уверена Райли, не сулило ей ничего хорошего, поскольку затем лорд Эшлин неодобрительно посмотрел на нее. Его стиснутые зубы придавали ему совсем другой вид — непохожий на вчерашний, осуждающе суровый, который, как считала Райли, больше подошел бы военному, а не ученому.

Очевидно, он узнач, кто она такая, или, вернее, какой ее изображали сплетники. И теперь он хочет уволить ее и обобрать ее театр до нитки, чтобы получить обратно свои деньги. Что же с ней будет? С Агги? С Хасимом? Райли поправила шляпу, затем разгладила юбку, сдерживая себя, чтобы не наброситься на него с упреками за отказ от соглашения. Нельзя сказать, что это было для нее неожиданностью. Райли кое-что знала о том, как надо торговаться с мужчинами, а его милость был мужчиной, какую бы чушь ни говорили о его предполагаемом целомудрии.

Целомудренный Эшлин? Какой вздор!

Она подняла голову и застенчиво посмотрела на него.

— Что-то случилось, милорд? — спросила она самым сладким голосом, на какой только была способна. — Осмелюсь заметить, сегодня утром у вас нездоровый вид. Возможно, вам нужно укрепляющее средство или хороший отдых в деревне.

«Не спеши, — подумала она. — Найди способ помешать ему уволить тебя прямо сейчас». Ибо существовала только одна вещь, в которой Райли была уверена: он ей нужен. Вероятно, больше, чем она ему. Ее преимущество было в том, что Райли справлялась и с более коварным противником, чем какой-то граф в очках. И в ее распоряжении была целая ночь, чтобы продумать все возможные аргументы.

Однако она скоро убедилась, что и лорд Эшлин тоже не терял времени даром.

— Мадам Фонтейн, думаю, я совершил ужасную оши… — Тут он оглянулся, и она, посмотрев в том же направлении, увидела не только лакеев, взиравших на них разинув рот, но и целую толпу слуг, выглядывавших из всех дверей и углов.

Райли не могла сказать, кто вызывал у них больший интерес — она или Хасим. Страшный турок отвечал им самым свирепым взглядом, которым он любил пугать молодых женщин или угрожать ее слишком настойчивым поклонникам.

Райли решила любезно улыбнуться зрителям, чем вызвала еще большее неудовольствие лорда.

— Белтон! — закричал лорд Эшлин. — Разве мы платим этим людям за то, чтобы они таращились и разевали рты?

Как только в дверях появился дворецкий, слуги нырнули под лестницу или поспешили вернуться к своим обязанностям, о которых явно забыли. Лорд Эшлин кивнул дворецкому, затем перевел холодный взгляд на нее:

— Мадам, как я уже говорил, я хотел бы побеседовать с вами. Наедине.

Последние слова, без сомнения, относились к Хасиму.

Она повернулась к своему добровольному защитнику:

— Ты не против?

Хасим взглядом смерил лорда Эшлина с головы до ног и кивнул, соглашаясь на продолжение их разговора наедине. Когда Райли вслед за графом вошла в кабинет, Хасим занял пост у двери, застыв в своей обычной позе — сложив на груди руки и слегка касаясь рукой ножен своего украшенного драгоценными камнями меча.

Райли озадаченно наблюдала за человеком, который ввел ее в кабинет. Движения лорда Эшлина отличались пластичной грацией атлета, заставляя подозревать, что под скромной черной одеждой скрыто прекрасно тренированное тело. Очевидно, профессора колледжа интересовали не только книги и экзамены…

Она присела на предложенный им стул. С его стола были убраны неоплаченные счета и бумаги. Она собиралась заговорить, но лорд Эшлин опередил ее.

— Мадам Фонтейн, — начал он, — я навел справки, чтобы убедиться в том, что вам можно доверить подготовку моих племянниц к их дебюту…

— И вы узнали, что я обладаю чрезвычайно большим опытом, — перебила она, предвидя его первое возражение. Она могла бы поспорить на свою долю имущества театра, что то, что он узнал, не входило в программу обучения в университете. По крайней мере не изучалось на занятиях, «Обучение только начинается, милорд», — подумала она, подвигая свой стул поближе к широкому и массивному дубовому столу, разделявшему их.

— Ваша опытность, конечно… — Он замолк, подыскивая нужное слово.

Райли, воспользовавшись его смущением, помогла ему:

— Вы хотите сказать «не вызывает сомнений». Я знаю, что вы, вероятно, думаете, что такая задача ниже моих способностей, и я, конечно же, с вами согласна.

Она подняла руку, как бы предостерегая его от возражений, и Мейсон из вежливости позволил ей продолжать. К счастью, Райли не страдала от подобной приверженности к хорошим манерам. Она беззастенчиво продолжала:

— Милорд, я бесконечно признательна вам и вашей семье за щедрость и внимание, которые вы проявили, поддержав нашу последнюю постановку. Поэтому я как актриса не страдаю от уязвленного самолюбия, помогая вам в таком прекрасном деле. — Райли быстро перевела дыхание и продолжила прежде, чем он, забыв о вежливости, успел перебить ее: — Боже мой, когда я рассказала моим актерам в «Куинз-Гейт» о вашем великодушии, вся труппа попросила, нет, потребовала, чтобы наша премьера была посвящена вам, наш дорогой патрон.

Было незаметно, что лорд Эшлин польщен.

Райли скрипнула зубами и захлопала ресницами, надеясь, что искренность, которую она репетировала всю ночь, добавит к ее словам недостающую долю правды.

— По выражению вашего лица я вижу, вы считаете, что следует продолжить нашу традицию посвящения наших премьер принцу. — Она задумчиво кивнула. — Действительно, он будет в театре и окажется в ложе Эшлинов вместе с вами, и может возникнуть неловкая ситуация. Заверяю вас, я улажу все, что касается принца. — Перегнувшись через стол, она застенчиво взглянула на него из-под полей шляпы и доверительным тоном призналась: — Мы с принцем очень близки.

Произнеся эту маленькую ложь, Райли по его изменившемуся взгляду сразу же поняла, что совершила ошибку. Если до этого она думала, что у него суровый вид, то теперь, когда Мейсон воззрился на нее, его лицо казалось высеченным из гранита.

— Вот как раз об этой близости с мужчинами я и хотел поговорить, — сказал он, пока она соображала, как исправить губительные последствия своей выдумки. — Мои племянницы ведут замкнутый образ жизни, они невинные девицы, и я бы хотел, чтобы они такими и оставались до своего замужества. Предложение моей кузины воспользоваться вашими услугами, чтобы привить им светские манеры, сначала показалось мне хорошей идеей…

— Она и остается… — Райли не закончила фразы, заметив, как грозно поднялась бровь лорда Эшлина, не оставляя сомнений в том, что это значило.

Он прокашлялся.

— Мой брат и невестка приложили огромные усилия, заботливо оберегая Беатрис, Маргарет и Луизу с тем, чтобы в свое время они по праву заняли свое положение в обществе. — Он подался вперед. — И, как их опекун, я не могу подвергать риску их репутацию, позволяя им общаться с женщиной вроде вас.

Надутый, самодовольный ханжа! Райли отказалась от попыток польстить ему и решила сменить тактику.

— Милорд, я вижу, вы все хорошо продумали, но позвольте мне быть с вами откровенной. Сезон вот-вот начнется, и в Лондон съедется множество молодых девушек, желающих найти подходящих мужей.

— И какое отношение это имеет к вопросу о ваших услугах?

— Огромное, — заявила она. — Вашим племянницам, как бы они ни были благовоспитанны и красивы, — она замолчала и улыбнулась, прекрасно понимая, что будь они и в самом деле красавицами, он бы не прибег к ее услугам, — требуется что-то, что отличало бы их от других. Качества, которые выделяли бы их из толпы.

— Какое бы обучение им ни потребовалось, — медленно произнес Мейсон, — я уверен, кузина Фелисити вполне с этим справится.

— Мы говорим о кузине Фелисити, которую я видела, или у вас есть еще одна? — спросила Райли, надеясь разрядить обстановку. Когда ее юмор не вызвал у него улыбки, она вернулась к искренности. — Скажите мне, кузина Фелисити привлекала когда-нибудь внимание мужчины настолько, чтобы он сделал ей предложение?

Ответом было молчание.

— А я привлекала. Так часто, что и счет потеряла. Под руководством вашей кузины вашим племянницам повезет, если их хотя бы пригласят на танец.

Наконец Райли показалось, что он как будто прислушивается к ее словам, и она заговорила с лихорадочной быстротой:

— Учитывая ваши финансовые затруднения, девицы оказались в ужасно невыгодном положении по сравнению с огромным числом молодых леди с приданым. С большим приданым, следует заметить. Я вижу, вы желаете добра своим племянницам, и это достойно восхищения, но для выгодного брака требуется приданое. Чтобы иметь обеспеченное будущее, вашим племянницам нужно иметь что-то большее, чем советы кузины Фелисити, хотя и сделанные из лучших побуждений.

— Ваши рассуждения разумны, мадам Фонтейн, однако у меня есть другие планы, как обеспечить будущее племянниц.

Он произнес это уверенным тоном, но Райли могла поклясться, что услышала нотку сомнения в его голосе.

— Появились за одну ночь, милорд? Как интересно, — сказала она, устраиваясь поудобнее на стуле. — Посвятите меня.

Мейсон поднялся и, заложив руки за спину, сделал пару шагов.

— Я собираюсь жениться.

Наступила очередь Райли изумленно поднять брови. На мгновение ей стало неприятно от мысли о женитьбе лорда Эшлина, особенно на какой-нибудь жеманной девице, но она быстро поняла, что он скорее всего блефует.

— Так быстро? — спросила она. — И кто же эта счастливая леди?

Он нахмурился.

— Я предпочел бы не называть ее имени до оглашения.

«Значит, на примете у тебя никого нет», — подумала Райли.

Лорд Эшлин повернулся и снова сделал несколько неуверенных шагов.

— Как только я женюсь, мы, я думаю, уедем в имение Эшлинов, в деревню.

«Чтобы скрыться от самых настойчивых кредиторов», — хотела добавить Райли.

— Находясь там, я сумею найти подходящих мужей для моих племянниц. Людей, которые смогут оценить их нежные натуры и скромное поведение.

При этих словах Райли прикусила язык, чтобы не спросить его, неужели он искренне верит, что старые слабоумные дураки, целую вечность не появлявшиеся в городе, живущие в окружении любимых гончих, превратятся в подходящих женихов.

Слушая самого себя, Мейсон думал: неужели кто-нибудь поверит ему? Насмешливое выражение, промелькнувшее на лице мадам Фонтейн, ясно говорило, что она считает его планы на будущее такими же забавными и неправдоподобными, как последние слухи. А всего лишь пятнадцать минут назад они звучали вполне убедительно.

Впрочем, кого он обманывал — ему нужны деньги, а не жена. А его племянницы… ему даже думать не хотелось, сколько потребуется денег, чтобы заставить хоть кого-нибудь жениться на одной из них, да и то после того, как эта женщина сумеет придать им необходимый лоск.

Будь все проклято, но ему нужны она и ее театр. Если то, что он услышал вчера в клубе, было правдой и на ее пьесы билеты раскупались вплоть до стоячих мест, деньги, вложенные Фредериком, принесут прибыль, которой с избытком хватит на уплату самых крупных долгов.

Мейсон не мог не видеть иронии в создавшейся ситуации. Фредди и два его предшественника растратили фамильное состояние на актрис и им подобных, а теперь может статься, что путь, приведший Эшлинов к разорению, обернется их спасением. Но встать на этот путь — все равно что лечь в постель с врагом.

А ему меньше всего надо было думать о том, как он лежит рядом с мадам Фонтейн — красные бархатные апартаменты все еще не покидали его воображения.

— Милорд, ваши планы звучат так обнадеживающе, — начала она, вставая, — что мне даже не хочется делать вам встречное предложение, которое мои партнеры поручили мне передать вам от их имени.

— Новое предложение? — невольно вырвалось у него.

— Ну да, — ответила она с надеждой в голосе. — Мои партнеры уполномочили меня сделать его, если ваши намерения изменятся. Но вы говорите так уверенно, что сможете преодолеть свои затруднения, поэтому я не хочу отнимать у вас время.

Она нежно вздохнула и улыбнулась ему. Такой улыбкой, которая заставила бы любого мужчину забыть все свои клятвы. Забыть свою гордость, забыть все добрые намерения. Забыть, что он — Эшлин нового типа. Но не забыть, что он должен каждому кредитору в Лондоне.

Кивком Мейсон попросил ее продолжать.

— Как известно, вам полагаются проценты от нашей выручки. Мы с партнерами готовы удвоить эти проценты, что позволит вам выплатить свой долг вдвое быстрее. И к концу театрального сезона вы более чем утроите сумму, вложенную вашим братом.

Мейсон ответил не сразу. И как оказалось, его удивление и замешательство сыграли в его пользу. Райли снова заговорила, торопливо перечисляя дополнительные преимущества своего и без того уже невероятного предложения.

— Я знаю, вы сомневаетесь в моих качествах, но я обещаю вам, что буду обучать ваших племянниц исключительно благородным манерам и изяществу, — захлебываясь говорила она. — Я охотно поспорю, что ваши племянницы будут помолвлены в течение первой же недели сезона. Если этого не произойдет, я отдам мои пять процентов из трехнедельной выручки. — И мадам Фонтейн протянула ему руку: — Итак, милорд, наше соглашение остается в силе?

Мейсон не успел заключить эту, по его мнению, сделку с дьяволом, как в кабинет ворвалась его старшая племянница, Беатрис. И как вкопанная остановилась на середине комнаты. Оглянувшись через плечо в сторону еще не закрывшейся двери, она крикнула младшей сестре:

— Господи, Луиза, это правда. Зря ты обозвала кузину Фелисити выжившей из ума каргой.

Мейсон взглянул на свою старшую племянницу и увидел то, что увидела и мадам Фонтейн, — по-жеребячьи игривую белокурую девицу двадцати с лишним лет. За ней, к его ужасу, в комнату, словно разогнавшаяся свора гончих, влетела его средняя племянница, Маргарет.

Не заметив застывшую посередине комнаты сестру, девятнадцатилетняя Мэгги врезалась в Беа, и та отлетела к дивану. Результатом столкновения оказался большой кусок материи, вырванный из весьма поношенной юбки Беа.

— Дьявол тебя побери, — выругалась Беа с непосредственностью обитателя портовых притонов, указывая сестре на порванное платье. — Ты хоть раз можешь войти в комнату, не изображая пьяного солдата?

Мэгги моментально разразилась громким плачем, ее и без того красное лицо покрылось пятнами.

— Я не видела тебя, Беа, — рыдала она, — прости меня.

— Ну, ты не только глупа, но еще и слепа, — ответила сестра, прибавив букет ругательств, способных заставить покраснеть даже бывалого моряка.

— Гм, гм, — прокашлялся еще кто-то.

Мейсон поднял глаза и увидел в дверях Луизу, свою младшую племянницу: она раздраженно постукивала носком туфли по полу, потому что никто не обращал на нее внимания.

Луиза, ей было семнадцать, стояла в позе, напоминавшей позу ее матери, когда та из каждого своего появления устраивала театральное представление. Но если Каро была жизнерадостной и остроумной, то лицо Луизы выражало высокомерное презрение. Она не унаследовала элегантной грациозности своей матери. По-солдатски печатая шаг, держась как можно дальше от мадам Фонтейн, Луиза обошла ее, как будто от их гостьи можно было заразиться чумой.

Девица надменно уставилась на Мейсона.

— Бог мой, дядя. Что делает эта шлюха в нашем доме? — спросила она, указывая на мадам Фонтейн.

Он всего лишь секунду смотрел на своих племянниц и увидел свое будущее, в котором это невоспитанное, нахальное трио останется в его доме до конца жизни.

«Я люблю своих племянниц, я люблю своих племянниц…» — словно молитву повторял он, убеждая себя. Но правду не скроешь: других таких отвратительных гарпий на свете не существовало. В эту страшную минуту его блуждающий взгляд упал на мадам Фонтейн — контраст был более чем очевиден. Никогда еще дьявол так не походил на ангела. Прежде чем Райли успела убрать свою руку, он ухватился за нее как за спасательный круг и закрепил их сделку горячим рукопожатием.