Глава 18

Разбудил Эллен птичий щебет за окнами спальни. Поднявшись, она проворно умылась, оделась и поспешила на кухню, где Лиззи и ее помощницы уже вынимали из духовки свежеиспеченный хлеб. За столом сидели молодой парнишка и девушка. Юнец тщательно срезал верхушки с караваев, испеченных вчера и оставленных черстветь. Девушка осторожно вытаскивала мякиш, превращая корки в подобие мисок. Мякиш потом клали в рагу. Лиззи была женщиной бережливой, и у нее ничего не пропадало даром, ибо она, как и другие обитатели Даффдура, знала, что такое голод.

– Доброе утро, госпожа, – поздоровалась она с Эллен.

– Король со своими людьми уезжает сегодня утром, – напомнила Эллен. – Все ли готово?

– Да, госпожа, все в полном порядке, – гордо доложила Лиззи. – Овсяные лепешки испекли вчера, чтобы они подсохли и не крошились в седельных сумках. Я поджарила жирного кролика, чтобы дать в дорогу королю. Есть еще крутые яйца, хлеб, сливочное масло и сыр. А к завтраку я подам окорок, яйца в сливках, посыпанные мускатным орехом, сыр, масло и хлеб.

– Спасибо, Лиззи, – благодарно выдохнула Эллен. – Приятно знать, что я могу положиться на тебя и твоих помощников. Подайте вино на высокий стол и эль – на раскладные.

Потом она поспешно поднялась из кухни в зал, где слуги уже расставляли столы и скамьи. Огонь в очагах весело пылал, прогоняя ночной холод из помещения.

Перед самым восходом солнца мужчины толпой повалили в зал. Слуги поднимались из кухни с горячей овсяной кашей, налитой в корки от каравая, которые ставили перед каждым, кто сидел за столом. К каше полагались хлеб, масло и сыр. Две служанки с кувшинами наполняли деревянные чаши. Подошедший слуга сообщил Эллен, что король вот-вот появится. Эллен послала его на кухню с приказом немедленно накрывать высокий стол. Еще один лакей отправился на конюшни – передать конюхам, чтобы седлали коней.

– Доброе утро, жена, – поздоровался Дункан с широкой улыбкой. Он не мог оторвать от нее глаз. Пусть она сердится на него, но прекрасна даже в гневе. Самая обожаемая из женщин. А он – глупец, безумно влюбленный в жену.

Эллен обернулась.

– Доброе утро, мидорд, – ответила она без улыбки.

– Ты хорошо спала? – вежливо осведомился он, хотя знал, что Эллен за всю ночь ни разу не открыла глаз. В отличие от него. Дункан так и не смог найти покоя и ворочался с боку на бок.

– Прекрасно! Видите ли, милорд, моя совесть чиста в отличие от многих! – язвительно бросила Эллен. – А теперь простите. Я должна приветствовать короля, который только что вошел в зал.

Она отвернулась от мужа и, подойдя к Якову, почтительно присела в реверансе.

– Доброе утро, милорд. Надеюсь, вы хорошо отдохнули. Завтрак уже готов, а лошадей седлают. Я дам вам с собой немного еды в дорогу.

– Доброе утро, красотка! – жизнерадостно воскликнул король. – Да, сегодня мы успеем добраться до Хейлз. Моя Мег уже ждет нас, и я ужасно рад, что скоро увижу ее.

Король и лэрд с супругой уселись за высокий стол. К ним присоединился Херкьюлиз Хепберн.

– Яйца в сливочном соусе?! – обрадовался король. – Кухарка сестры моей Мег добавляет туда марсалы.

Он щедрой рукой положил себе яиц.

– Жаль, но у нас нет такого вина, – вздохнула Эллен, – зато соус присыпан только что натертым мускатным орехом. У нас совсем простая кухня, милорд.

– Я прикажу послать тебе бочонок с марсалой, – пообещал король. – Ты, конечно, пробовала ее, потому что моя тетка очень любит это вино.

– Я помню, – кивнула Эллен, лучась улыбкой. – Она утверждает, что оно помогает ей заснуть.

– Вы, приграничные жители, всегда так гостеприимны и великодушны! – заметил король, обращаясь к лэрду. – И я счастлив видеть, что вы достойно приготовились к любому нападению англичан.

– Здесь, на западе, непременно будут стычки, – ответил Дункан, – но мы граничим с Камбрией, местностью столь же уединенной и заброшенной, как наша. А вот восточным границам приходится хуже всех остальных.

Король и Хепберн согласно кивнули.

– Я собираюсь еще раз вторгнуться в Англию, ради мужа Кэтрин Гордон, – объявил король. – И когда призову вас, знаю, что могу рассчитывать на своих приграничных лордов.

– Мы непременно приедем, ваше величество, – заверил Дункан.

После завтрака хозяева проводили короля во двор, где стояли оседланные лошади. Королевский эскорт уже был готов к отъезду. Хепберн поблагодарил Эллен и лэрда за гостеприимство. Яков Стюарт дружески пожал руку Дункану и расцеловал Эллен в обе щеки, после чего, вскочив в седло, повел свой отряд к воротам.

Лэрд с женой долго стояли, глядя вслед удалявшимся всадникам. Когда они исчезли из виду, Эллен в бешенстве набросилась на мужа:

– То есть как это ты присоединишься к королю в очередном бесполезном и бесплодном походе?! Ради какого-то ничтожного самозванца, который вместе с королем изводил и терзал Генриха Тюдора?!

– Он действительно самозванец? – уточнил Дункан. – И говори потише, женщина!

– Да, самозванец. И король прекрасно это знает! – завопила Эллен, не желая ничего слушать.

– Если король призовет, я должен идти. Сама понимаешь, отказаться невозможно!

– С его стороны несправедливо просить тебя об этом, после всего, что он мне поведал.

– Если король поднимет приграничных жителей, я не могу остаться в стороне!

– Но можешь заболеть, не так ли?

– Я не трус и не лгун, как Йен Джонстон! – сухо отпарировал лэрд.

– А-а-а, так теперь ты признаешь, что он лгун?! – возмущенно прошипела Эллен. – А еще недавно, милорд, вы вовсе не были в этом уверены!

– Дети, дети мои, почему вы ссоритесь? – спросил подошедший отец Айвер, престарелый священник Даффдура.

– Потому что ваш лэрд—дурак! – выпалила Эллен, убегая в дом.

– Очевидно, сын мой, ты сильно оскорбил жену, если она дала волю нраву, столь часто встречающемуся у рыжеволосых людей, – мягко заметил отец Айвер. – В жизни не видел госпожу в таком гневе. Может, тебе стоит исповедаться?

– Моя жена права, добрый отче, – вздохнул лэрд, – Я воистину дурак.

– Пойдем ко мне домой, – предложил отец Айвер. – Там расскажешь, что послужило причиной ссоры. Может, я сумею вас помирить.

Хотя работу над внутренними стенами еще предстояло закончить, час был ранний, и лэрд рассудил, что старенький священник действительно способен ему помочь. Поэтому он последовал за дряхлым старичком в маленький домик, с всего одной комнатой, и уселся на табурет. Сам хозяин занял единственный в комнате стул.

– Что произошло между вами, милорд? Может, вы были неверны своей доброй жене, и она узнала об этом?

– Нет, добрый отче. О неверности не может быть и речи, – покачал головой Дункан и объяснил, что произошло в Дьявольской долине. – Она призналась, что была вынуждена терпеть его ласки и поцелуи, пока он держал ее в плену. Но поклялась, что худшего не произошло, и мне казалось, что я поверил, пока Йен Джонстон, умирая, не обвинил ее в измене.

Лэрд нетерпеливо провел рукой по темным волосам.

– Отче, я посчитал, что человек, готовый предстать перед Господом, не может лгать. Но Джонстон солгал, и подозрение терзало меня, хотя я сказал Эллен, что не верю ему.

– И ты молчал, пока король не проткнул мечом сэра Роджера, – добавил священник. – Искушение было слишком велико, сын мой. Ты так любишь жену, что не можешь представить, как это злодею удалось воспротивиться ее чарам. Да, ты пытался верить ей. Но твоя вера пошатнулась, и ты понял, что только умирающий Колби станет последней возможностью узнать правду: – Отец Айвер покачал седой головой: – Да, сын мой. Как мужчина, я тебя понимаю. Женщины слабы и готовы лгать, чтобы скрыть свои грехи. Но и мужчины не менее слабы и подвержены ревности, когда речь идет об их женщинах. Но до похищения миледи ты не имел причин сомневаться в ней. И она призналась, что он насильно целовал и ласкал ее, несмотря на сопротивление. Неужели только слова Джонстона так тебя раззадорили?

– Да. Он умирал, добрый отче. Зачем ему лгать на смертном одре? Неужели он не боялся за свою бессмертную душу?

– Есть много причин, по которым он сказал то, что сказал. – задумчиво заметил священник. – Возможно, он полагал, что сэр Роджер взял твою жену силой. А может, сам сэр Роджер намекнул ему на это, чтобы казаться более опасным, чем на самом деле. А может, Джонстон просто завидовал тебе. Ты уважаемый во всей округе человек. У тебя есть любимая жена, которая дала тебе здорового сына и наследника через год после свадьбы. Джонстона никто не уважал. Свою жену он не любил. Она, бедняжка, либо выкидывала, либо рожала мертвых младенцев. Тебе не приходило в голову, что Йен Джонстон мог ненавидеть тебя за это, сын мой? Ненавидеть настолько, чтобы измыслить ложь, которая ранила бы твою гордость, душу и, возможно, разрушила бы твой брак, как сам он разрушил свой собственный? Трудно поверить в такое коварство, но оно существует, – заключил отец Айвер, перебирая четки на поясе.

Дункан медленно кивнул:

– Да. Уверен, что Джонстон ненавидел меня. Все же, как и вам, мне трудно представить такую злобу.

– Черная душа и продажность. Вот что заставило сэра Роджера обратить на него внимание. Будучи сам человеком порочным, он распознал родственную, хотя куда более слабую, душу и использовал Джонстона в своих целях. Но все это в прошлом. Сейчас тебе нужно вернуть доверие и любовь жены, сын мой. Это будет нелегко.

– Она ненавидит меня, – в отчаянии прошептал Дункан.

– Нет, сын мой, – усмехнулся священник, – в этом я сомневаюсь, Она любит тебя, и, думаю, ты это знаешь. Однако из-за своей безумной ревности ты подверг любовь жены страшному испытанию, Боюсь, теперь тебе придется сделать то, что так не терпят мужчины: извиниться перед женой и покаяться в собственной вине.

– Извиниться? – поразился лэрд Даффдура. – Это еще зачем? Я ревновал. Всякий муж имеет право ревновать. Неужели Эллен предпочла бы, чтобы я не ревновал к человеку, который много недель держал ее в плену и который, по ее собственным словам, насильно осыпал поцелуями и ласками?

– Ты должен извиниться зато, что не поверил ей. Не поверил ее клятвам! В обычных обстоятельствах, сын мой, я не посоветовал бы ничего подобного. Но ты глубоко оскорбил женщину, в которой до этого, ни разу не усомнился. И только признавшись, как ты сожалеешь о содеянном, сможешь заслужить ее прощение. А она должна простить тебя. Хотя бы ради спасения собственной души.

– Я подумаю об этом, – пробормотал лэрд, вставая.

– И не жди слишком долго, чтобы помириться с ней, сын мой, – добавил священник. – Чем дольше ты ждешь, тем шире становится пропасть между вами и тем труднее будет перепрыгнуть ее и исцелить раны, нанесенные друг другу.

Задумчиво покачивая головой, он смотрел вслед лэрду, шагавшему к рабочим, трудившимся на стенах. Дункан Армстронг, славившийся своим умом, оказывается, еще и очень упрям.

Отец Айвер решил поговорить с Эллен и немедленно выполнил свое намерение.

Он нашел ее в огороде. Эллен сажала рассаду в только что вскопанную землю.

– Я хочу поговорить с тобой, дочь моя, – начал он…

Эллен подняла глаза. На щеке виднелся грязный мазок.

– Не возражаете, если я буду продолжать работу, отец мой? – с надеждой спросила она. – Старый Малькольм уверяет, что дожди начнутся вечером и будут продолжаться не менее двух дней. Нужно высадить рассаду сегодня, иначе потом грядки развезет. Это горох и лечебные травы. А ведь тепло продлится недолго.

– Разумеется, дитя мое, – кивнул священник, садясь на маленькую, деревянную скамью у низкой ограды. – Я потолковал с лэрдом. Он крайне расстроен ссорой между вами. Бедный мальчик!

– Отец, вы зря тратите время и слова. Если Дункан придет и извинится за то, что усомнился во мне, я его прощу. И постараюсь выбросить из сердца и головы картину того, как он стоит на коленях рядом с умирающим Колби и спрашивает громко, на весь зал, так что слышно всем и каждому: «Ты поимел мою жену?»

Мой собственный муж усомнился во мне и опозорил перед королем, перед всеми, кто собрался в зале. Я его жена, пока смерть не разлучит нас, добрый отче. Я стану вести его дом и развлекать гостей, стану заботиться о нашем сыне. Но не рожу ему еще детей, пока Дункан не извинится за свои слова. За свои сомнения. И больше мне нечего сказать. Благодарю за вашу заботу.

Священник медленно поднялся. Он знал, как и когда следует отступить.

– Позволь заверить, дочь моя, что я полностью с тобой согласен. Лэрд поступил с тобой постыдно, тем более что ты была ему хорошей и верной женой.

С этими словами довольный отец Айвер удалился. Ему все-таки удалось убедить госпожу, что он на ее стороне!

Эллен продолжала работу, выдалбливая ямки в земле и сажая рассаду, которую до этого дня старательно выращивала в лекарне.

Совесть немного мучила ее, но придется с этим жить. Она честно рассказала о ласках и поцелуях. Но умолчала о той ночи, когда Колби терзал ее пальцами и той ужасной штукой, которую называл «дилдо». Эту тайну она унесет с собой в могилу, хотя воспоминания об этом не давали ей покоя.

Но подумать только, какие неприятности причинили ей слова Йена Джонстона! Дункан вбил себе в голову, что Колби поимел ее и пока сам Колби, умирая, не уверил его в обратном, Дункан продолжал сомневаться. Но если Колби отрицал, что спал с ней, значит, то, что он делал, нельзя назвать этим словом. Но почему он постарался успокоить Дункана? Он мог бы уничтожить и их брак и любовь, даже если бы промолчал. И все же уверил всех в ее чистоте, и поэтому Эллен до конца жизни будет молиться за его душу.

И еще она подозревала, что, несмотря на все презрение Колби к женщинам, которых тот считал шлюхами и развратницами, Роджер втайне уважал ее за решимость и стойкость. Восхищался ею. И может, поверил, что на свете бывают и добродетельные женщины. А вдруг в самой глубине души он надеялся на то, что когда-нибудь она сбежит от него? Правда, Эллен ничуть не сомневалась в том, что произошло бы, поймай он ее тогда. Оба знали, что она намеренно выводит его из себя, но он все же ответил на вызов и дал ей шанс скрыться. Но если бы его охота удалась, овладел бы ею прямо на земле, забыв о своих тайных чувствах.

Эллен содрогнулась. Господь и его Пресвятая Матерь наверняка были с ней в тот день.

Но сейчас ее ждут новые беды и новые трудности. Дункан ранил ее. Публично опозорил. И пока он не признает свою вину, она не сможет его простить. Жаль, что она не столь благородна и не может забыть о ревности, которая заставила его усомниться в ней, потому что больше грехов за ним не числится.

Но Эллен не смогла. Если он не способен извиниться, значит, не уважает ее и она немногим лучше служанки в его доме.

Дункану очень хотелось извиниться, но он не мог набраться храбрости и сказать подходящие слова. Нужно отдать Эллен должное: на людях она обращалась с ним почтительно и ни в чем не упрекала. Но она холодна и равнодушна. При посторонних разговаривает любезно, но сдержанно, а оставшись наедине с мужем, больше молчит. Дункан знал, что не сможет взять ее силой, иначе потеряет навсегда. Когда он пытался улестить Эллен нежными словами, она отодвигалась как можно дальше. Если же не отодвигалась, лежала неподвижно, как камень, в объятиях мужа, словно тепло навсегда ее покинуло.

Ему вдруг пришло в голову, что он не лучше своего брата Конала, который долго не мог сказать Адэр о своей любви, пока не стало очевидным, что иначе он просто потеряет ее. Сколько раз Дункан журил брата за упрямство, но теперь сам оказался на его месте. Что же с ним происходит, черт возьми? Да, он человек гордый, но раньше никогда не позволял гордости управлять собой. Даже слуги стали замечать, что отношения между лэрдом и женой уже не те, что были раньше. А ведь еще совсем недавно они не скрывали своей любви!

Как-то в середине лета с маленьким Уилли приключилась беда Малыш, научившийся ходить, бойко топал по всему дому и каким-то образом ухитрился сбежать от няни. Пока та искала его, он выскользнул в маленький дворик, окружавший дом. Новую стену вокруг Даффдура только успели выложить, но по углам громоздились горы оставшихся от постройки камней. И поскольку детей в этом возрасте вечно тянет на приключения, парень взобрался на одну такую груду. В восторге от своего успеха, он громко завопил, но тут же потерял равновесие и свалился на землю, пролетев добрых два фута. Не слишком высоко, конечно, но Уилли был еще мал и слаб. Бедняга умудрился удариться головой о булыжник, валявшийся у подножия каменной горы, и разбил затылок. Из раны полилась кровь. Мальчик потерял сознание и лежал в грязи, крохотный и неподвижный.

Лерайя, выбежавшая во дворик, увидела, как падает Уилли, и с визгом помчалась к своему питомцу. Она и отнесла окровавленного ребенка в зал, громко зовя на помощь и жалобно всхлипывая.

Сим уже издали услышал ее голос. При виде девушки с ее ношей он перекрестился:

– Святая Матерь Божья! Что случилось? Эй, Роберт, немедленно беги за хозяйкой. Она в саду. А потом найди лэрда! Да поторопись! Шевели ногами! А ты, девчонка, немедленно перестань выть и положи парня на высокий стол. Что с ним произошло?

Лерайя проворно уложила мальчика, но плакать не перестала.

– Я на секунду отвернулась, – всхлипывала она, – а он исчез. Я знаю, как он любит гулять во дворе. О-о-о! Теперь лэрд сдерет с меня шкуру!

Эллен вбежала в зал и, увидев лежавшего на столе сына, бросилась к нему.

– Что с ним?!

Лерайя зарыдала еще громче.

– Парень удрал от нее во двор, – пояснил Сим.

Эллен ударила истерически вопившую девушку по щеке:

– Что с ним, я спрашиваю?!

Лерайя ахнула от удивления, но тут же пришла в себя.

– Он взобрался на груду камней, оставшихся от строительства стены. Прежде чем я успела подбежать к нему, он упал и разбил себе голову.

Она шмыгнула носом, и слезы потекли снова.

– Я пыталась добраться до него…

Эллен приказала:

– Иди в лекарню. Там найдешь Гунну. Она помогает мне делать сиропы от кашля. Передай, что Уилли разбил голову, и пусть она придет со всем необходимым, чтобы перевязать рану. Скорее!

– Да, госпожа, – кивнула Лерайя, опрометью бросаясь вон из зала.

– Сим, принеси мне воды и чистых тряпок. Нужно очистить рану, – велела Эллен, но хотя голос ее был спокойным, сердце тревожно билось. Уилли – ее дитя. Любимое и единственное. И сейчас лежит такой бледный и неподвижный! Но маленькая грудка мерно поднимается и опускается, значит, он дышит!

Взяв тряпку, Эллен окунула ее в воду, принесенную Симом, подняла сына и стала стирать с раны запекшуюся кровь. Малыш захныкал.

– Позвольте я подержу его, госпожа, – вызвался Сим, – Вам сподручнее работать двумя руками.

– Спасибо, – кивнула Эллен.

Кровь была смыта, и она осмотрела рану. Порез оказался длинным, но неглубоким, и грязи в нем не было.

– Гунна сейчас придет, госпожа, – сообщила вернувшаяся Лерайя.

– Налей в чашу немного виски и принеси мне, – скомандовала Эллен, после чего полила рану Уилли жгучей жидкостью.

Мальчик снова захныкал, а мать улыбнулась:

– Вот и хорошо. Ты выживешь.

Тут примчалась Гунна с маленькой корзинкой. – Придется зашивать? – спросила она.

– Нет, – покачала головой Эллен. – Думаю, мази и пластыря будет достаточно.

– Мама! – вскрикнул внезапно открывший глаза Уилли. – Ма-а-ма!

– Мама с тобой, Уилли. Ты очень непослушный мальчик. Зачем убежал от Лерайи? Вот и разбил голову. Но мама тебя вылечит.

– Мама, мама, мама! – орал парнишка.

– Где Макара? – спросила Эллен, перекрывая шум. – Лерайя, немедленно найди ее. Я не могу перевязать голову Уилли, пока он плачет и вырывается. – Она обняла малыша, прижала к себе и стала укачивать, стараясь не коснуться раны: – Ну, детка, не плачь, все хорошо. Все хорошо.

И тут в зал ворвался Дункан.

– Уилли жив? – выдохнул он – И как, черт побери, он сумел улизнуть от Лерайи?! Я велю ее выпороть!

– Успокойтесь, милорд, – посоветовала Эллен. – Он ваш сын и поэтому большой озорник. Конечно, могло бы кончиться хуже, но, слава Пресвятой Деве, ничего дурного с ним не случилось. Боюсь только, что этот случай его ничему не научит.

Лэрд вскочил на возвышение и взглянул на сына.

– Па! – улыбнулся Уилли, потянувшись к отцу. – Па!

Лэрд взял сына у матери.

– Если подержишь его, – тихо сказала Эллен, – я, возможно, сумею наложить мазь. Порез неглубокий, и накладывать швы нет нужды.

– Я подержу его. Делай все, что считаешь нужным.

Синие глаза встретились с серовато-голубыми.

– Прости, – внезапно прошептал он. – Я виноват. Пожалуйста, прости и забудь. Мне правда очень жаль.

– Знаю, – кивнула она, и на сердце вдруг стало легче – Больше мы не будем говорить об этом.

Она выстригла волосы вокруг раны и принялась накладывать мазь из теплой ячменной муки и сушеных фиг, поднесенную Гунной. Положила сверху маленький лоскуток и перевязала.

В зале появилась Макара, уже узнавшая от Лерайи, что произошло.

– Дайте его мне, милорд, – попросила она. – Он уже достаточно большой, чтобы обойтись без молока, но думаю, что сейчас оно его успокоит.

Взяв Уилли, она приложила его к своей полной груди, и тот стал сосать, что-то довольно бормоча.

Служанка вымыла высокий стол, на котором лежал Уилли. Гунна собрала в корзинку зелья и травы и ушла. Слуга унес тазик с водой и окровавленные тряпки, которыми Эллен очищала рану. Лэрд взял жену за руку и вывел из дома, где велел одному из своих людей убрать все оставшиеся во дворе камни. При виде окровавленного булыжника он слегка покачал головой.

– Я хочу, чтобы входная дверь постоянно охранялась, пока не придет время запирать ее на ночь, – потребовала Эллен. – Повезло еще, что он всего лишь расшиб головенку. А ведь мог бы побежать на мостик, упасть в ров и утонуть! И никто бы не увидел его и не услышал! Правда, мостик невелик, да и ров не слишком глубок, но все же!

– Я поговорю с Артэром и велю поставить у двери стражника, – согласился лэрд.

– Спасибо, – пробормотала Эллен и расплакалась, икая и всхлипывая, как ребенок.

Дункан притянул ее к себе и обнял.

– Мы могли потерять его, – рыдала она.

– Но не потеряли же! – утешал он.

– А ты больно ранил меня!

– Разве не ты только что пообещала больше не говорить об этом? – нежно поддразнил он.

– Но почему ты вдруг усомнился во мне? – не успокаивалась Эллен.

Дункан тяжело вздохнул:

– Не то чтобы усомнился… просто я глупец. Ревность затмила мой здравый смысл. Когда Йен Джонстон, злобно сверкая глазами, произнес эти ужасные слова, что-то завладело мной. Грызло день и ночь. Перед глазами стояли жуткие картины. Меня словно околдовали.

Он еще сильнее сжал руки.

– Я люблю тебя, Эллен Макартур, и не мог вынести мысли о том, что другой мужчина владел тобой. Я знаю, ты была мне верна, но эти коварные речи едва не довели меня до безумия.

Эллен задумчиво кивнула:

– И все же, муж мой, мы должны кое-что уладить. Я никогда не изменю тебе и всегда буду верной и преданной женой. Но ты должен поклясться, что будешь безоговорочно доверять мне, что бы тебе про меня ни плели. Если хочешь, чтобы между нами все было как прежде, ты должен мне это пообещать.

– Обещаю! – истово поклялся лэрд.

– В таком случае мы помирились, муж мой, – слегка улыбнулась Эллен. – Надеюсь, ты поцелуешь меня в знак нашей любви?

Он нагнул голову и нежно коснулся губами ее губ.

– Мы больше не в ссоре, жена моя. И надеюсь, больше никогда не поругаемся.

– Не будьте глупеньким, милорд, – засмеялась Эллен. – Семейная жизнь не бывает без скандалов и свар, но больше всего я боюсь не их, а отчуждения между нами. И мы всегда будем мириться перед сном.

– Согласен! – воскликнул он со счастливой улыбкой. – Но не хочешь же ты спать сейчас?

Эллен лукаво хихикнула, но все же качнула головой:

– Ночь и без того скоро настанет.

Вечером лэрд и его жена удалились сразу после ужина. Сим переглянулся со слугами, и они радостно заулыбались. Похоже, все неприятности подошли к концу. Несчастье с сыном заставило хозяев забыть о своих бедах. Никто не сомневался, что в будущем году зал огласится криками новорожденного.

В спальне лэрда горел огонь. Дункан медленно, осторожно снимал с жены простую одежду, целуя каждый клочок обнажавшегося тела. Оставшись нагой, Эллен, в свою очередь, стала раздевать мужа: расшнуровала и распахнула рубашку, под которой не оказалось сорочки, потому что день выдался теплым. Провела ладонями по широкой спине и стала осыпать поцелуями теплую, поросшую волосами грудь. Сняла рубашку и подняла лицо, ожидая поцелуя.

Он завладел ее губами, упиваясь их сладостью, ища языком ее язык. Эллен тихо вздохнула, когда их языки сплелись в чувственном танце. Поцелуй сменялся поцелуем, пока ее соски не напряглись от желания. Дункан рванул завязки штанов, пытаясь освободить могучую плоть.

– Сапоги! – внезапно простонал он. – Я забыл их стащить!

– Нет. Я не желаю больше ждать! – яростно прошипела Эллен и толкнула мужа на спину, так что ноги его свисали с края кровати. Встав между ними, она рывком стащила штаны, обнажив его набухшее мужское достоинство. И стала ласкать его, гладя и чуть сжимая восставшее копье, пока он не застонал. Тогда Эллен нагнулась и принялась лизать его по всей длине, после чего взяла в рот. И начала посасывать, сначала осторожно, потом все энергичнее. Дункан тихо вскрикнул и судорожно выгнулся.

Эллен подняла голову, взглянула на мужа влажными глазами и снова стала лизать, проводя дорожку от живота до горла. Язык пощекотал его соски. Не успел Дункан опомниться, как она больно их прикусила и, оседлав его, вобрала в свое жаркое лоно и стала объезжать, сначала медленно, потом все быстрее. И вскрикнула, когда, он смял ее груди, оставляя синяки на белоснежной плоти. Насладившись игрой, он стиснул ее попку и стал ласкать. Так же внезапно, как она овладела им, он слегка поднялся, схватил Эллен за талию и, уложив на спину, поднял ее ноги себе на плечи и стал вонзаться в тесное лоно. Безжалостно. Резко. Глубоко.

Она, словно в забытьи, яростно царапала его, тихо причитая и время от времени вскрикивая. Голова Эллен кружилась, а воздуха не хватало. Он уносил ее выше и выше, пока она не ослабела от невероятного наслаждения, захлестнувшего ее.

– Дункан! – всхлипнула она, но он не ответил.

Приоткрыв глаза, она уставилась в его лицо, сосредоточенное, свирепое, почти яростное. Искаженное страстью.

Откуда-то изнутри поднялась дрожь. Эллен ощутила эту дрожь более остро, чем когда-либо. Она вдруг поняла, что умирает, но почему-то ей было, все равно. В тот момент, когда она скользила в блаженную тьму, Дункан коротко вскрикнул, и краем угасающего сознания Эллен почувствовала, как его соки наполняют ее, чтобы создать новую жизнь.

Когда Эллен наконец снова пришла в себя, оказалось, что муж держит ее в объятиях. Оба они были совершенно нагие и укрыты пуховым одеялом. Слегка повернув голову, она увидела лежавшие на полу сапоги.

– Ты проснулся? – тихо спросила она и услышала его смешок.

– Я ждал, пока ты придешь в себя.

– Разве я спала? – смущенно спросила Эллен.

– Ты потеряла сознание, когда мы достигли пика вместе, милая, – пояснил он.

Эллен опустила глаза, не зная, стоит ли смущаться. Они с самого начала страстно отдавались друг другу, но впервые любили с таким пылом.

Она невольно покраснела:

– Мне нравится, когда ты такая дерзкая, – прошептал он. – И с каждым разом становишься все смелее.

В его веселом голосе отчетливо звучали гордые нотки.

– Просто я истосковалась по тебе, – попыталась она оправдаться.

Муж снова усмехнулся.

– Сегодня ночью мы сделали еще одно дитя, – сообщил он.

– Знаю! – счастливо ответила она.

– Никогда больше не ссорься со мной так яростно, жена, – попросил Дункан.

– Никогда не давай мне повода, муженек, – отпарировала Эллен, прижимаясь к нему. – Но может, мой гнев внезапно превратился в страсть? Не находишь? Я люблю тебя всем сердцем, Дункан Армстронг.

– А я тебя. Но эта страсть должна всегда кипеть в тебе, даже если я ничем тебя не прогневаю, Эллен Макартур. Не думал я, что на свете возможно подобное наслаждение. А теперь спи, дорогая жена. Прежде чем настанет рассвет, я захочу еще раз погрузиться в твою сладость и насладиться нашей страстью.

– О, это тот случай, когда я неизменно с тобой согласна! – весело ответила Эллен.

И их счастье снова стало полным. Рана маленького Уилли зажила без последствий, и малыш опять был бодр и весел. Эллен поняла, что носит второго ребенка.

Приграничные набеги в конце лета и начале осени обрушились на восточную границу, так что укрепления Даффдура не подверглись испытанию. К ним часто приезжал Херкьюлиз Хепберн с новостями о том, что происходит при дворе и в стране, и Дункан немедленно сообщал обо всем Коналу.

В середине осени на границу приехал король, но не затем, чтобы охотиться на дичь. Он собирал войско для нового вторжения в Англию, поскольку король Генрих снова потребовал выдать претендента. Но молодой человек был нужен Якову живым, а не мертвым, поэтому он решительно отказался выдавать самозванца. Испанский посол Педро де Айала пытался восстановить былое перемирие между Англией и Шотландией. Королю Фердинанду, его господину, не нравилось, что Англия оказалась между двух врагов: Францией и Шотландией. Разразись между ними война, и Фердинанду пришлось бы принять чью-то сторону. Но коварный испанский король не желал этого, предпочитая считаться другом всех монархов, хотя на деле строго блюл лишь собственные интересы.

Но тут на склонах приграничных холмов появились огни, призывавшие кланы к войне.

– И вся эта суета из-за человека, бесстыдно присвоившего чужое имя, – проворчала Эллен, многозначительно поглядывая на свою невестку Адэр. Она пригласила леди Клайт и ее детей пожить в Даффдуре, пока их мужья будут сражаться под знаменами короля. Клайт еще не был укреплен до конца, и в Даффдуре было безопаснее. Адэр, ее дети и слуги с радостью откликнулись на приглашение, и Эллен была счастлива в такой компании, тем более что была беременна.

– Когда роды? – осведомилась Адэр.

– Возможно, в конце мая или в начале июня. Надеюсь, мужчины к тому времени уже вернутся.

– К зиме все будут дома, – заверила Адэр. – Ни мой кузен Яков, ни англичане не пожелают мерзнуть в шатрах или под открытым небом. Они предпочитают воевать с комфортом. Поэтому зимой на границах, как правило, царит мир. Но хотелось бы видеть мужчин целыми и невредимыми. По крайней мере Мердок сейчас в монастыре и полной безопасности.

Обрывки новостей иногда доходили и до Даффдура. Шотландцы обходили замки и небольшие крепости, где местные фермеры и их скот обычно находили убежище во время приграничных войн. Вместо этого войско направилось прямо к замку Норэм, неподалеку от Берика, и осадило его. Но прежде чем осада увенчалась успехом, на север направился граф Суррей с огромной армией. Шотландцы были вынуждены поспешно ретироваться и отступить за границу, чтобы уцелеть. Обосновавшись в вышеупомянутом Берике, Суррей предпринял ряд набегов на восточную границу и разорил замок Эйтон на глазах у беспомощных шотландцев, чьи силы были гораздо меньше. Обе женщины знали, что король будет вне себя.

Так оно и вышло. Старая история повторялась снова и снова: приграничная война, стоившая жизни многим шотландцам, не говоря уже о потерях собственности и скота. И как всегда, эта война была безжалостной, кровавой и бесполезной.

– Это должно когда-нибудь кончиться, – объявил король. – Так не может продолжаться вечно. При каждой ссоре Англии и Шотландии вспыхивает очередная война. Граница вечно бурлит, как кипящий котел. А страдает народ.

И Яков Стюарт послал своего личного герольда к графу Суррею с вызовом на поединок. Победителю доставался Берик, и война будет окончена. Граф Суррей пришел в восторг и принял вызов шотландского короля.

– Ты спятил?! – непочтительно завопил Патрик Хепберн, узнав обо всем. – Суррей знаменит своим умением владеть мечом! Никому еще не удавалось его победить.

– Я моложе и проворнее. И владею оружием не хуже Суррея, – оправдывался король. – Кроме того, я чувствую, что удача на моей стороне, и что-то подсказывает, что не этот человек будет причиной моей гибели.

– Вас не убьют, потому что вы не имеете права сражаться, – спокойно вмешался лорд Хоум.

– Да, мы вам не позволим, – добавил граф Ангус.

Но Яков Стюарт так упрямо стоял на своем, что его лорды, не зная, что еще предпринять, срочно вызвали испанского посла, который услышал о случившемся и примчался на границу со всей возможной скоростью. Хотя многие советники короля недолюбливали де Айалу и завидовали его дружбе с королем и влиянию на него, все же сейчас понимали: если они не убедили Якова Стюарта отказаться от вызова, остается крохотная возможность, что это удастся испанскому послу.

Педро де Айала пришел в ужас, когда ему сообщили о происходящем, но, как умный человек, понимал, что королем движет гордость. Потребуются все его дипломатические способности, чтобы убедить Якова Стюарта изменить свое намерение.

Король был очень удивлен его приезду, На этот раз он не взял с собой Педро, не желая подвергать испытанию преданность друга. Де Айала, по долгу службы, обязан был докладывать королю Фердинанду о военных планах Шотландии. Тот, стараясь показать расположение к Англии, вероятнее всего, поделился бы информацией с королем Генрихом. Но теперь де Айала стоял в его шатре.

– Итак, Педро, за тобой послали, чтобы разубедить меня? – усмехнулся король.

– Верно, – признался де Айала. – Думаю, вы благороднейший из королей, если предложили столь мужественное и простое решение проблемы. Но одно обстоятельство сильно меня беспокоит.

– Какое именно? – осведомился король, решивший выслушать друга, потому что тот всегда был честен с ним.

– У графа есть жена, дети, наследники. Если вы убьете его, старший сын станет графом Сурреем. Но если, по несчастной случайности, у вас подвернется нога или, опьяненный близкой победой, вы совершите промах и Суррей убьет вас, что будет с Шотландией? Ни законного короля, ни наследников, ни жены. И тогда начнется гражданская война за обладание троном. Пока ваши кланы будут убивать друг друга, англичане захватят Шотландию. Я проехал по всему миру, но только в этой стране так защищены права простого человека. Ни в Англии, ни в моей Испании, ни во Франции, ни в Германии, ни в итальянских княжествах нет ничего подобного. Каждый ваш предшественник укреплял эти права. Вы следуете их примеру, и народ вас обожает. Ваши графы и лорды любят вас. Когда-нибудь вы женитесь, и сын станет преемником – вашим и всех королей, живших до вас, потому что вы научите его править страной. Но в Шотландии не будет короля, если графу Суррею выпадет удача убить вас. Вы не можете сделать этого, Джейми. Понимаю ваше желание остановить беспорядки на границе. Желание настолько сильное, что вы готовы рискнуть своей жизнью и будущим страны. Но вы не можете позволить себе подобных поступков. Сначала вы и король Генрих должны установить определенные законы жизни на границе. Сейчас же правят лэрды, и хотя они верны вам, ничто не мешает им в теплую погоду, когда на небе полная луна, совершить набег на Англию или уладить очередную распрю с оружием в руках. Да и англичане ничем не лучше. Но как только вы и король Генрих заставите подданных подчиняться закону, споры между англичанами и шотландцами могут быть решены мировым судом. Правда, если вы захотите дожить до того, чтобы увидеть все собственными глазами, необходимо отозвать вызов на поединок. Слишком велики ваши обязанности по отношению к стране.

– Но я буду обесчещен и стану посмешищем всей Европы! – запротестовал Яков Стюарт. – Кроме того, ты знаешь о моем даре. Говорю тебе, меня не убьют.

Педро де Айала кивнул:

– Я уважаю тот странный инстинкт, которым вы, похоже, обладаете, друг мой. Но не позволяйте ему сбить вас с толку. Что, если это не инстинкт, а некий дьяволенок, желающий ввергнуть Шотландию в хаос, заставив вас поверить, что вы непобедимы?!

– Но я доверяю этим инстинктам, Педро. Всю жизнь я следовал им, – не уступал король.

– Я не буду оспаривать их ценность, но вы не должны драться с графом Сурреем, – спокойно возразил посол.

– Но как сделать это, не опозорив себя и Шотландию, друг мой?

– Согласен, это нелегко, но все возможно. С вашего разрешения, я продиктую письмо англичанину. Вы будете стоять рядом и слышать каждое мое слово. Если вам будет угодно, сможете изменить фразу или слово.

Понимая правоту друга, Яков Стюарт хоть и с неохотой, но вызвал личного секретаря.

– Запиши все, что скажет господин посол, – велел он.

– «Его сиятельству, Эдварду, графу Суррею, – начал диктовать Педро, – с приветствием от его величества Якова Стюарта, волею Господней помазанника Божьего, короля Шотландии. С великим нежеланием я вынужден отозвать свой благородный вызов на поединок. Мне было указано, что король не может сражаться с английским графом, человеком ниже его по положению и рождению. Граф может умереть, и его смерть мало чем повлияет на судьбу его страны, поскольку монарх останется на троне. Но смерть короля станет несчастьем для королевства, моих лордов и особенно для моего народа».

Де Айала взглянул на Якова.

– Продолжай, – кивнул король.

– «Приношу вам извинения за то, что беру обратно свой вызов, который вы так храбро приняли», – заключил де Айала. – Ну, ваше величество, надеюсь, вы одобрили мое послание?

– Я хочу кое-что добавить, – объявил король. – Пишите: «Обещаю вам, милорд, что в иной день, в некоем отдаленном году, когда у меня появится законный наследник, я, с вашего согласия, повторю свой вызов».

– Весьма великодушно, – согласился Айала, хотя втайне считал подобное дополнение совершенно ненужным. Однако он понимал, что Якову Стюарту нужно утешить раненую гордость, и, честно говоря, ничего плохого в его словах не было.

Когда письмо было скопировано, подписано, запечатано и отослано, король попросил оставить его одного. Его графы и лорды были так счастливы, что не стали спорить. Де Айала один понимал, как смущен и сконфужен Яков. Как угнетен тем, что ему пришлось сделать. Интуиция, никогда не подводившая короля, на этот раз подсказывала, что если бы поединок состоялся, тело графа Суррея отвезли бы домой и похоронили с почестями. И теперь Яков Стюарт точно знал, что, поддавшись на уговоры де Айалы, подписал себе смертный приговор. Они с графом встретятся еще раз, и этот день будет последним в его жизни.

Король распустил приграничных лордов и вернулся в Эдинбург с маленьким войском и своими лордами. Конал Брюс и Дункан отправились в Даффдур, где их с радостью встретили жены. Англичане не перешли границу, чтобы погнаться за шотландцами: зима была на носу, а граф Суррей не позаботился запастись провизией. Поэтому и они разъехались по домам. Приехавший Херкьюлиз Хепберн рассказал, что в разоренном замке Эйтон было подписано перемирие с англичанами на будущие семь лет. Король не получил спорный город Берик. Но в договоре детально описывались права мирового суда для людей, живущих по обе стороны границы. Оба короля, очевидно, пытались навести порядок в своих приграничных владениях.

– И наш король, – добавил Хепберн, – согласился прекратить всякую помощь претенденту. Отныне он будет называться не королем Ричардом Четвертым, а герцогом Йорком. И мы не выдадим его ни королю Генриху, никому иному. Могу сказать, что в Хантли все счастливы, а особенно Кэтрин Гордон.

– Мой кузен делает все, лишь бы не признавать свою ошибку, – язвительно заметила Адэр.

– Перестань, женщина, – велел Конал.

– Но ты еще не все выложил, верно? – спросила Эллен, уютно устроившаяся на коленях мужа.

– Да, – кивнул Хепберн. – Король предложил герцогу титул шотландского графа вместе с небольшим поместьем и доходом, если тот откажется от претензий на английский трон и все английские титулы. Глупец, разумеется, противится что есть сил, но Гордоны пытаются убедить его принять предложение, ради своей дочери. Она снова беременна, а ведь ее первенца трудно будет назвать крепким парнем.

– Бедняжка, – вздохнула Эллен. Адэр изогнула бровь:

– Жалеешь ее? После того, как она так с тобой обошлась?

– Жалею, – упрямо подтвердила Эллен. – У нее нет ничего. У меня есть все.

– Она – дочь графа и сможет стать женой графа, если ее муж не совсем глуп, во что я не верю! – отрезала Адэр. – Ты же – незнатная бедная уроженка гор, ставшая женой незнатного и небогатого приграничного лэрда.

– А ты – незнатное отродье короля, ставшее женой незнатного приграничного лэрда, – ехидно хихикнула Эллен. – Зато мы с тобой счастливы. Мы любим мужчин, за которых вышли замуж. У нас красивые, сильные дети. Кэтрин Гордон замужем за тщеславным самозванцем и теперь, если ее муж не примет предложения короля Якова, останется бездомной. Не думаю, что ты ей завидуешь. А если не завидуешь, значит, должна пожалеть.

– У тебя слишком доброе сердце, – слегка улыбнулась Адэр. Ничего не скажешь, у Дункана идеальная жена. У нее не только благородная душа, но и твердый характер.

Брюсы вместе с Хепберном покинули Даффдур незадолго до Двенадцатой ночи, оставив Эллен и Дункана одних. Зима пролетела незаметно. За ней прошла весна, и в первый день июня родился второй сын Эллен, названный Эваном, в честь ее любимого деда. Как и Уилли, он был крепким парнишкой, но унаследовал темные волосы отца.

Лето прошло спокойно. В округе никто не слышал о набегах. Лэрды выполняли закон, установленный его величеством, и суд выполнял возложенные на него обязанности. В октябре Херкьюлиз Хепберн, приехавший поохотиться на дичь вместе с Дунканом и Брюсом, привез новости о герцоге Йорке, которые и сообщил после ужина:

– Никто не смог убедить парня, женатого на девчонке Гордонов, принять шотландский титул. Ни король, ни его собственная жена, ни сам Джордж Гордон. Этим летом несчастная Кэтрин родила второго ребенка, тоже слабого и худенького. А потом, оставив детей родителям, отправилась вслед за мужем. Сначала они отплыли в Ирландию, но даже Килдэр и Десмонд на этот раз не пожелали им помочь. Поэтому они совершили огромную глупость, высадившись на английском побережье в Корнуолле, где герцог поднял восстание среди тех провинциалов, которые были не слишком довольны новыми налогами короля Генриха. Он добрался до Эксетера, но не смог взять город, а при подходе королевских войск струсил и бежал. Попросил убежища в аббатстве Боле в Гемпшире, а там уже сдался королю. Теперь он в Тауэре.

– А что сталось с Кэтрин Гордон? – спросила Эллен.

– Говорят, королева взяла ее к себе и хорошо с ней обращается, – ответил Херкьюлиз.

– Бедняжка, – со вздохом повторила Эллен и ничуть не покривила душой. Увидит ли когда-нибудь Кэтрин родных и детей? Даже Адэр, узнай она обо всем, посочувствовала бы несчастной.

Вечером, лежа в постели, Эллен прижалась к своему спящему мужу. Да, она незнатна и небогата. Как и Дункан. Но у них есть хороший дом, прелестные дети и благосклонность шотландского короля. Их амбары полны, а скот жиреет с каждым днем. И она ничего не захотела бы менять.

Ей вдруг вспомнился Лохерн, но годы стерли горечь, так долго жившую в ее сердце. Теперь ее дом – Даффдур, и иного она не желает.

– Не спишь? – ворвался в ее мысли голос мужа. – О чем ты думаешь?

Он повернулся к ней лицом.

– Что люблю тебя, и счастливее быть невозможно, – улыбнулась Эллен.

Лэрд поцеловал ее долгим, сладостным поцелуем.

– Спи, жена, – тихо прошептал он и с ответной улыбкой обнял ее.

– Да, муженек, – откликнулась Эллен и, нежась в надежных объятиях мужа, закрыла глаза. Может, она увидит во сне рыжеволосую дочку или мальчишек, которым только предстоит родиться… или долгую, счастливую жизнь…