– Развлеките меня, Лили, – приказала новоявленная работодательница после часа полного молчания, когда боль расставания немного утихла, – и ответьте мне на несколько вопросов. Только отвечайте честно. Это одно из основных правил игры «а что, если».

Лили, заставив себя улыбнуться, посмотрела на Элизабет. Она еще не знала, сможет ли стать компаньонкой Элизабет, но решила, что попытается по возможности сделать все, что требуется.

– Если бы вам предоставили право выбора и средства сделать то, что вы больше всего на свете желаете, – спросила Элизабет, – что бы вы сделали?

«Вернулась бы к Невилю». Такой ответ был бы глупым. У нее есть право вернуться туда. Он просил ее остаться. Но вернуться к нему – означает вернуться в Ньюбери-Эбби и ко всему, что с ним связано. Лили задумалась. Но ответ на вопрос пришел сам собой, так как это желание зрело в ней уже давно.

– Я бы научилась читать и писать, – ответила она. – Это два желания?

– Будем считать, что одно, – засмеялась Элизабет, хлопая в ладоши. – Какой восхитительный ответ! Я знала, что вы не разочаруете меня, Лили. Давайте продолжим. Пусть это будут сразу пять желаний. Итак?

Лили мечтала и о других вещах. Конечно, ни одна из них не изменит того, что она потеряла, но, возможно, они придадут ее жизни какую-то цель. Скорее всего ни одно из ее желаний не исполнится, но такова уж природа мечты. В этом и есть ее привлекательность. «Возможно» – замечательное слово. Оно позволяет надеяться.

– Я бы научилась играть на фортепиано, – мечтательно продолжала она, – и узнала бы все, что касается музыки.

– Сейчас это уже определенно два желания, – улыбнулась Элизабет, – но так как я устанавливаю правила игры, мы можем объединить их в одно. Следующее?

Лили посмотрела на Элизабет, такую красивую и элегантную в дорожном костюме, в котором сочетались коричневые, бронзовые и кремовые цвета, исключительно подходившие ее возрасту, общественному положению, фигуре и цвету волос.

– Я бы научилась одеваться со вкусом, элегантно и по возможности модно.

– Но вашему дорожному ансамблю, Лили, уже присущи все эти качества, – сказала Элизабет. – Бледно-голубой цвет очень вам к лицу.

– Все, что на мне, – ваш выбор, – напомнила Лили, – за исключением шали и туфель. Одна бы я не справилась. Для меня одежда всегда должна была быть только удобной и чистой, теплой – зимой и легкой – летом.

– Тогда хорошо, – снова улыбнулась Элизабет, – будем считать это третьим желанием. А четвертое и пятое? Вам не хотелось бы путешествовать или приобрести дорогую собственность?

– Всю свою жизнь я только и делала, что путешествовала, – вздохнула Лили. – Я всегда мечтала подольше оставаться на одном месте, чтобы почувствовать его своим домом. А что касается собственности... – Лили пожала плечами. Что еще она может добавить, чтобы завершить этот список? Она научится читать и писать, узнает все о музыке. Она будет играть на фортепиано, элегантно и со вкусом одеваться. Она будет...

– Мне бы хотелось уметь считать, – вспомнила она. – Но не на пальцах или в уме, как это делаю я, а так, как считает домоправительница и графиня, когда ведут книги счетов по дому. Они как-то раз знакомили меня с ними. Они разбираются в цифрах и сразу понимают, сколько было истрачено и сколько денег надо отложить на будущее. Мне бы хотелось уметь делать то же самое. Мне бы хотелось самой вести эти книги и научиться управлять таким большим хозяйством, как Ньюбери-Эбби.

– А ваше последнее желание, Лили?

– Я всегда чувствовала себя легко с любыми людьми, – ответила Лили, немного поразмыслив. – С людьми всех слоев общества, даже с офицерами нашего полка. Но только не с такими людьми, как вы. Мне бы хотелось... хотелось бы знать, как себя вести с ними, о чем говорить, знать, чего они от меня ожидают. Я бы хотела научиться хорошим манерам. Не потому, что .я горю желанием принадлежать к вашему обществу, а потому... ну я не знаю почему. Возможно, потому, что я восхищаюсь вами. Потому, что я уважаю графиню.

– Не уверена, что могу рассматривать ваши желания как пять разных, – сказала Элизабет после некоторого раздумья. – На самом деле все они сводятся к одному – желанию быть образованной и обладать знаниями настоящей леди. Сюда можно добавить рисование, шитье, умение танцевать, владеть языками, но все это в той или» иной степени входит в те пять желаний, которые вы перечислили. Может, вы рисуете или танцуете. Я знаю, что вы умеете латать и штопать, но не умеете вышивать.

– Я говорю на хинди и испанском, – ответила Лили. – Танцую народные танцы, но никогда не рисовала.

Здесь их беседа прервалась, так как карета свернула на мощеный двор почтовой гостиницы, где они должны были сменить лошадей. Лили с удивлением поняла, что после часа пути ее мысли были настроены на более приятный лад. Она была даже довольна собой, хотя в этом была заслуга Элизабет, которая сумела отвлечь свою компаньонку от печальных мыслей.

Герцог Анбери попросил, чтобы им отвели отдельную гостиную, где они вшестером пообедали. Леди Вильма горела желанием поскорее попасть в Лондон, где светский сезон был в самом разгаре. Она постоянно говорила о балах, раутах, театрах, приемах при дворе и увеселительных прогулках в Воксхолл-Гарденз и Алмак. От ее болтовни у Лили кружилась голова, она с трудом заставила себя проглотить немного еды и не сделала ни малейшей попытки вступить в разговор даже тогда, когда Джозеф предположил, что неудобства их путешествия не идут ни в какое сравнение с тем, что испытала Лили, добираясь до Лиссабона. Она ответила ему слабой улыбкой, хотя отлично понимала, что он, как и Элизабет, пытается отвлечь ее от мыслей, которыми, словно свинцом, была налита ее голова: она не переставала думать, что «он» делает в эту самую минуту.

Как только Джозеф помог им сесть в карету и они снова отправились в путь, Элизабет возобновила их прерванную беседу.

– Ну, Лили, – сказала она, слегка похлопав ее по колену, – теперь я уверена, что следующие месяц или два мне будет очень интересно с вами. По-моему, вчера я употребила слово «весело»? Это время действительно будет для меня веселым. Пожалуй, именно это слово здесь подходит больше всего. Мы, моя дорогая, с помощью лучших наставников, которых я смогу нанять, будем превращать вас в леди с хорошим образованием и всем прочим, что этому сопутствует. Это может занять месяц, два или десять. На изучение одних предметов уйдет больше времени, чем на изучение других. Что вы на это скажете?

Несколько минут Лили ничего не говорила. Они ведь играли в игру «А что, если», разве нет?

– Нет, – наконец ответила она, нахмурившись. – Нет. Учителям надо платить.

– А лучшим учителям надо платить много. – Элизабет улыбнулась. – Лили, моя дорогая, я сказочно богата.

– Но вы не можете тратить свои деньги на меня, – возразила Лили. – Я ваша прислуга.

– Ну хорошо, – согласилась Элизабет. – Сдаюсь, чтобы не ущемить вашу гордость. Но слугам, как вам известно, приходится много трудиться, чтобы заработать. А как они это делают? Повинуясь своим работодателям, исполняя каждую их прихоть. Как вам известно, по целому ряду причин я одна из самых удачливых женщин. Но имея все – или почти все, – можно оказаться в невыгодном положении, особенно если ты женщина. Мне часто приходится испытывать скуку. Я даже не могу припомнить, когда я в последний раз веселилась. Наблюдать за вашим образованием будет для меня развлечением, Лили. Вы не должны отказываться от моего предложения, понимая, что это именно то, чего вы хотите больше всего на свете.

Внезапно Лили поняла, что это вовсе не игра и что ее пригласили не для выполнения работы. У Элизабет относительно Лили другие планы. Она получит удовольствие от того, что сделает из нее леди.

Но это невозможно!

А почему нет? Это будет великолепно. Она научится читать. Она сможет читать книги. Она сможет наполнить комнату звуками музыки, извлекаемой ее собственными пальцами. Она сможет... Сколько возможностей открывается перед ней!

У нее появится новая мечта.

– О чем вы думаете? – спросила Элизабет.

– Я бы могла... после того как уйду от вас, найти работу продавщицы, а возможно, даже и гувернантки.

Перспектива была заманчивой. Приобретя знания, она потом сможет передать их другим.

– Конечно, – поддержала ее Элизабет. – А возможно, вы выйдете замуж, Лили. Я собираюсь вывозить вас в свет еще до окончания сезона. Это входит в обязанности компаньонки. Но вы будете больше, чем компаньонкой. Вы будете подругой и активной участницей всех мероприятий, которые мы посетим.

– О нет! – воскликнула Лили. – Нет и нет. Это просто невозможно. Я не леди.

– Совершенно верно, – согласилась Элизабет. – Бомонд придерживается очень строгих правил в таких вещах, как происхождение и связи. Вести себя как леди еще не означает быть ею. Но всегда есть исключения из правил. Постарайтесь вспомнить, какой известностью вы пользуетесь. Чего стоит ваш приезд в самый разгар венчания Невиля и Лорен! А его заявление, что вы его жена, которую он считал погибшей, – это такая сенсация для Лондона! А вторая половина вашей истории – известие, что этот брак является незаконным, и ваш отказ заключить новый брак с графом Килбурном. Да от этого весь свет встанет на уши! Все будут сходить с ума, чтобы только познакомиться с вами, хоть одним глазком взглянуть на вас. Когда они узнают, что вы живете у меня, приглашения посыплются как из рога изобилия. Но мы сначала заставим их немного подождать. Когда вы наконец появитесь, вы штурмом возьмете Лондон. В добавление ко всей вашей истории в вас, Лили, есть природные красота, грация и очарование. А к тому времени, когда вы появитесь в свете, мы постараемся обучить вас хорошим манерам, и одеты вы будете по самой последней моде. Осмелюсь заметить, что вы сможете выйти замуж за герцога, если захотите и если, конечно, найдется подходящий и свободный.

– Я уже не смогу выйти замуж. – Лили старалась особенно не углубляться в перспективу, которая одновременно и пугала, и притягивала ее.

– Почему? – Вопрос был поставлен так, что требовал ответа.

Лили долго молчала. «Потому что я уже замужем. Потому что я люблю его. Потому что я уже спала с ним, отдавала ему не только свое тело, но и душу. Потому что... Потому что...»

– Не могу, – наконец ответила она. – Вы знаете причину.

– Да, моя дорогая. – Элизабет взяла Лили за руку. – С моей стороны было бы нелепым заверять вас, что время все лечит. Я ничего похожего не испытывала, поэтому не знаю, как залечить те раны, которые были нанесены вам и от которых вы страдаете. Но вы сильная женщина, Лили. Уверена, что не ошибаюсь в этом. Вы выживете, моя дорогая, вы не будете влачить жалкое существование, а извлечете пользу из моих связей и рекомендаций. Однако материально я не собираюсь поддерживать вас. Вы сделаете это самостоятельно. Я в этом абсолютно уверена.

Но Лили не была уверена, что все сказанное ее вполне устраивает. Когда игра стала превращаться в реальность, породившую в Лили новые мечты, ее настроение заметно ухудшилось. С каждой милей расстояние между Невилем и ею увеличивалось, и это расстояние может никогда не сократиться и не сблизить их снова.

– Спасибо, – сказала Лили.

– Расскажите мне, – вновь заговорила Элизабет, после того как они молча проехали значительное расстояние, – что произошло с вами, Лили, за те долгие месяцы, когда Невиль считал вас погибшей?

– Правду? – вздрогнув, спросила Лили.

– Мне кажется, что французы могли бы информировать британцев, что у них в плену долгое время находится жена офицера. Они могли бы обменять вас на одного из своих офицеров, захваченных в плен англичанами. Но они этого не сделали, не так ли?

– Нет, – подтвердила Лили.

– Лили, – сказала Элизабет, прежде чем Лили продолжила, – я хочу, чтобы вы знали: вам совсем не обязательно доверять мне свои секреты. Но вы выросли среди мужчин, моя дорогая. Возможно, вы не знаете, как хорошо иметь в качестве друга женщину, которая сможет вас понять.

Откинув голову на подушки и закрыв глаза, Лили рассказала Элизабет все свои злоключения со всеми горькими, грязными и унизительными подробностями, которые она утаила от Невиля, рассказывая ему о своей жизни в плену. К тому времени, как она закончила свой рассказ, рука Элизабет уже крепко сжимала ее руку. Это прикосновение было до странности успокаивающим. Это было прикосновение женщины, сочувствующей другой женщине. Элизабет поняла, что значит оказаться в плену, когда у тебя отбирают свободу, а затем, что еще более унизительно, отбирают и тело, чтобы пользоваться им ради удовольствия. Другая женщина поняла ту огромную внутреннюю борьбу, которую ей пришлось вести изо дня в день, чтобы не сломить в себе тот внутренний стержень, который дает человеку силу сохранить достоинство и самоуважение. Этого нельзя отнять ни насилием, ни даже угрозой смерти.

– Спасибо, – одновременно сказали они друг другу после короткого молчания, и обе рассмеялись, хотя этот смех нельзя было назвать веселым.

– Знаете, Лили, мужчины считают, что они должны сохранять твердость духа даже тогда, когда в их жизни происходит самое тяжелое. Женщины не такие глупые. Они могут поплакать, моя дорогая.

И Лили заплакала. Она рыдала до тех пор, пока не выплакала всю боль. Она рыдала, уткнувшись лицом в колени Элизабет, а та гладила ее по голове и приговаривала что-то ласковое.

Наконец Лили выпрямилась, осушила слезы и извинилась за мокрое пятно, оставшееся на юбке Элизабет.

– В следующий раз вы должны хорошо подумать, прежде чем предлагать мне поплакать, – сказала она с нервным смешком.

– Невиль это знает? – спросила Элизабет.

– Только основные факты и никаких подробностей, – ответила Лили.

– Хорошая девочка. А теперь будем смотреть в будущее и мечтать, да? Лили, моя дорогая, нам будет весело, весело, весело!

Невиль ждал месяц.

Он пытался вернуться к обычной жизни. В понятие обычной жизни входило возобновление тесных дружеских отношений с сестрой и кузиной.

Отношения с кузиной были натянутыми. Ему не хотелось вводить Лорен в заблуждение и вселять в нее уверенность в то, что его ухаживания возобновятся; она же, в свою очередь, старалась делать вид, что ничего подобного не ждет от него. Гвен была почти откровенно недружелюбна. Как правильно заметила Лорен за обедом накануне отъезда Лили, прошлое уже не вернется.

Однако все ожидали, что Невиль и Лорен поженятся. Соседи, которые приезжали в дом под любым благовидным предлогом и чаще приглашали на обеды к себе, партнеры по картам, любители танцев и пикников были слишком хорошо воспитанными людьми, чтобы говорить об этом открыто, но всяческими намеками и другими окольными путями пытались разузнать побольше.

Не ожидают ли они в ближайшее время возвращения барона Галтона, дедушки мисс Эджворт, пыталась выведать леди Лей.

Мисс Амелии Тейлор хотелось знать, не собирается ли графиня Килбурн вернуться из вдовьего дома в свою прежнюю резиденцию? Она спрашивала об этом якобы потому, что, приехав вместе с сестрой в особняк, может застать там только его светлость, а даже мысль об этом вгоняла ее в краску.

Миссис Каннадайн как-то спросила Невиля, не одиноко ли ему в большом пустом доме, где уже не живут его сестра и кузина?

Оправилась ли его светлость от маленькой неприятности, поинтересовалась миссис Бекфорд, жена викария, тем сочувствующим тоном, которым ее муж читал молитву у постели умирающего. Они с мужем надеются – это сочувствие сопровождалось взглядом, которым смотрят на больного, – что очень скоро все изменится к лучшему.

Не только соседи, но и сама графиня очень скоро заговорила о прежних планах.

– Мне нравилась Лили, Невиль, – сказала она за завтраком спустя неделю после отъезда Лили. – Что бы я о ней ни думала, но она мне нравилась. Она хорошенькая, и в ней есть шарм. Я была готова оказывать ей протекцию и поддержку до конца моих дней. И я знаю, что ты был без ума от нее и что последняя неделя была для тебя очень тяжелой. Но ты мой сын, я хорошо тебя знаю и волнуюсь за твое будущее.

– Но? – уныло спросил Невиль.

– Но она не твоя жена и не хочет стать ею. Лорен с детства предназначалась тебе в жены. Вы хорошо знаете друг друга, вы искренне симпатизируете друг другу, у вас одинаковый склад ума, вы оба получили хорошее образование. Ей не надо привыкать к роли хозяйки в этом доме. Она внесет стабильность в твою жизнь, а детскую заполнит детьми. Я давно мечтаю о внуках, Невиль. Тебе трудно понять мое горе и разочарование, когда в результате несчастного случая у Гвендолайн случился выкидыш. Но я отклонилась от главной темы. Ты решил жениться на Лорен. Ты был счастлив, приняв это решение! Ты уже стоял у алтаря, ожидая ее. Пусть шумиха последних дней уляжется, соберись с силами и начни все сначала. Так будет лучше для всех.

Невиль взял ее руки в свои.

– Мне искренне жаль, мама, но нет. – Он попытался найти объяснение, которое дошло бы до ее сознания, но понял, что это бесполезно. Он не мог раскрыть свое сердце даже перед матерью. – Нам всем надо подождать некоторое время.

Казалось, что его жизнь в эти дни была сплошным ожиданием. Больше недели он ждал ответа на письмо, которое послал в штаб полка в то самое утро, когда уехала Лили. И вот ответ наконец пришел. Он ожидал, что проблема будет более трудной, если она вообще разрешима. Невиль не стал посылать это письмо по почте, а отправил с камердинером, снабдив устными инструкциями. Камердинер, его бывший денщик, был человеком сильным, замкнутым, служившим Невилю верой и правдой и никогда ни на йоту не отступавшим от его приказов. Ответ дал Невилю возможность хоть что-то делать, не говоря уже о том, что он под благовидным предлогом мог уехать из дома, обстановка в котором начала угнетать его.

Для наведения дальнейших справок он мог бы послать кого-нибудь вместо себя, но предпочел лично поехать в Ливенскорт в Лестершире, куда были отправлены пожитки Томаса Дойла, когда их отослали в Англию. Отец Томаса работал грумом в поместье Ливенскорт.

Его долгое путешествие сопровождалось штормовым ветром и холодом. Невиль был вынужден ехать в закрытой карете, что всегда было для него весьма утомительным. К тому же он не ожидал, что его поездка увенчается успехом. «Но по крайней мере, – думал он, направляясь в бар второразрядной гостиницы, куда на одну ночь занесла его непогода, – по крайней мере я хоть что-то делаю». Ньюбери стал ненавистен: так многое там напоминало ему о Лили. Он даже провел одну ночь в коттедже, лежа на постели, где они лежали с Лили, и его сердце было наполнено такой пустотой, что он не мог заставить себя сдвинуться с места и уйти.

Ливенскорт было небольшим, но на вид процветающим поместьем. Подходя к дому, Невиль с любопытством оглядывался вокруг. Неужели это место, где вырос Дойл? Хозяева были в отъезде, и его встретила удивленная домоправительница. Она, тупо уставившись на него, слушала его объяснения, что он приехал сюда, чтобы поговорить с мистером Дойлом, одним из грумов, сыном которого был покойный сержант Томас Доил из Девяносто пятого полка.

Оказалось, что Генри Дойл вот уже четыре года как покоится в могиле.

Невиль почувствовал, что дверь вот-вот захлопнется перед его носом.

– Насколько мне известно, – сказал он, – полк переслал вещи сержанта Дойла сюда всего восемнадцать месяцев назад. Может быть, вы что-нибудь об этом знаете, мадам?

– Они были переданы Уильяму Дойлу, милорд. Он сын покойного Генри Дойла.

– А где я могу найти Уильяма Дойла?

– Он умер, милорд, – ответила домоправительница. – Умер два года назад при ужасных обстоятельствах.

– Мне жаль это слышать, – сказал Невиль, и ему действительно было жаль. Двое мужчин, которые, возможно, были единственными родственниками Лили, умерли. – А вы не знаете, мадам, что случилось с его вещами?

– Бесси Дойл забрала их, милорд. Она вдова Уильяма. Она все еще живет в коттедже. Она растит двоих сыновей, и у хозяина хватило сердца не выставить их на улицу. Она стирает белье.

Тетка Лили и два ее кузена.

– Может, вы проводите меня к этому коттеджу, мадам? Домоправительница сильно разволновалась и сказала, что для его светлости будет лучше пригласить Бесси сюда, но Невиль отказался и пошел в указанном направлении.

Бесси Дойл была дородной женщиной средних лет с багровым лицом. Увидев на пороге модно одетого графа, она, уперев руки в толстые бока, оглядела его с головы до ног.

– Если вы принесли белье, – сказала она, – то попали как раз по назначению. Только вот не знаю, что делать с вашими модными ботинками, после того как вы протопали сюда по такой грязи. Получше вытирайте ноги, если вы собираетесь пройти в дом.

Невиль усмехнулся. В обозе армии было полно таких Бесси Дойл, сильных, выносливых, практичных женщин, которые готовы были встретиться хоть с целой армией Наполеона, уперев руки в крутые бока и пользуясь отборными словечками, которые легко слетали с их языка.

Да, Бесси помнила письмо, в котором сообщалось о смерти Томаса; Уилл носил его читать к викарию. Да, там было и какое-то тряпье, совершенно, на ее взгляд, бесполезное. Оно валялось вон там, в куче, Бесси указала в угол комнаты, в которой они находились, когда она вернулась от своей престарелой матушки, за которой ухаживала, но та так и не умерла, чего нельзя сказать об Уилле. Она была еще у матушки, когда ей сообщили, что Уилл упал с лошади и, ударившись головой о камень, вышиб себе мозги.

– Мне очень жаль, – сказал Невиль.

– Ну, – философским тоном начала она, – по крайней мере это доказывает, что у него были мозги. Иногда я в этом сильно сомневалась.

Бесси Дойл, как решил Невиль, не была безутешной вдовой.

– Я сожгла это тряпье, – сказала она, прежде чем он успел спросить об этом. – Это была куча окровавленных тряпок.

– А вы не просмотрели его сначала? – спросил Невиль. – Не было ли там письма, какого-нибудь пакета, возможно, денег?

При упоминании о деньгах миссис Дойл разразилась громким смехом. Если они там и были, то Уилл сразу же пропил их.

– Возможно, напившись, он и упал с лошади, – заявила она, но это не было серьезным предположением, так как она тут же заметила: – Том никогда бы не стал копить деньги для Уилла.

– У Томаса Дойла была дочь, – сказал Невиль.

Бесси Доил ничего не знала об этом и совсем не горела желанием узнать что-нибудь о племяннице. Она сообщила его светлости, что скоро с конюшен придут ее парни настолько голодные, что смогут съесть целого быка.

Невиль воспринял это замечание как намек, что ему пора уходить. Он повернулся к двери, и тут что-то привлекло его внимание: на гвозде у самой двери висел военный ранец.

– Он принадлежал Томасу Дойлу? – спросил Невиль, указывая на ранец.

– Осмелюсь сказать, что да, – ответила Бесси. – Это была единственная полезная вещь из всего барахла. Но он был таким грязным, что я чуть не протерла его до дыр, пока отскребла.

– Могу я взять его? – спросил Невиль. – Вы не могли бы продать его мне? – Вытащив из кармана кошелек, он достал купюру в десять фунтов и протянул Бесси.

Бесси с подозрением посмотрела на него.

– Вы что, чокнутый? – спросила она его светлость. – Здесь больше, чем мы с парнями зарабатываем за год. За это старье?

– Пожалуйста, – сказал Невиль. – Если десяти фунтов недостаточно, я удвою сумму.

Но у Бесси была своя гордость. Она не грабительница. Вытряхнув на пол содержимое ранца, она одной рукой протянула его Невилю, а другой схватила деньги.

Деформированный ранец, когда-то принадлежавший его сержанту, лежал на противоположном от Невиля сиденье, когда он возвращался обратно в Ньюбери. Он будет служить Лили напоминанием об отце. Он бы заплатил за него и сто фунтов, и тысячу. И в то же время он испытывал разочарование. Может, миссис Дойл нечаянно сожгла письмо или какой-нибудь пакет, содержавший что-то, предназначенное лично Лили?

Невиль решил пробыть еще месяц в Ньюбери, а затем вернуться в свой городской дом в Лондоне. Прошло уже две недели, как он вернулся из Лестершира. Две недели прошло, оставалось еще две. Слабая надежда, которая все еще жила в нем, могла оказаться призрачной. Он подозревал, что ему будет трудно убедить Лили изменить свое решение.

Но еще до окончания месяца, до того как он назначил дату своего отъезда, от Элизабет пришло небольшое письмо.

«Посылаю это тебе, зная, что вскоре ты собирался быть в городе. Твое присутствие желательно, Невиль», – сообщала она в короткой записке.

К записке прилагалось приглашение на бал к леди Аштон в ее особняк на Кавендиш-сквер.