– Хм!.. – Питер Эджворт, виконт Уитлиф, хмуро сложил прочитанное письмо и опустил его на стол возле своей тарелки. Джон Рейкрофт, сидевший на противоположном конце стола, посмотрел на него поверх утренней газеты, которую держал перед собой, и вопросительно вскинул брови.

– Дурные вести?

Питер шумно вздохнул.

– Хоть я и славно провел у вас эти две недели, – сказал он, – о возвращении домой, признаться, думал не без удовольствия. После столь радушного приема, оказанного мне здесь, покинуть вас будет нелегко. И все же, черт возьми, меня тянет домой. Однако я допустил непростительную оплошность, заранее оповестив о своем намерении мать, и та теперь готовит мне пышную встречу: созвала полный дом гостей, которые собираются провести у нее несколько недель, в их числе и некая мисс Роуз Ларчуэлл. Я слышу о ней впервые, а ты? Уверяю тебя, Рейкрофт, это не смешно.

Но Джон Рейкрофт уже смеялся. Он отложил газету, и теперь его внимание полностью принадлежало другу. За стоном они сидели одни – остальные члены семейства уже позавтракали, пока друзья ездили прокатиться верхом.

– Твоя матушка, очевидно, вздумала тебя женить, – отозвался Джон. – И в том нет ничего удивительного: ты ее единственный сын и тебе скоро тридцать.

– Мне всего двадцать шесть, – снова нахмурил брови Питер.

– И прошло уже пять лет с тех пор, как она в последний раз предприняла подобную – как известно, неудачную – попытку, – с улыбкой напомнил Рейкрофт. – Теперь она, без сомнения, решила, что пришло время ее повторить. Но ты ведь всегда можешь сказать свое «нет» – как и в прошлый раз.

– Хм-м… – Питер по-прежнему не разделял веселья своего друга. В том, прошлом эпизоде его жизни не было ровно ничего забавного. Своим отказом он бросил вызов свету, полагавшему, что Питер слишком приблизился к заключению помолвки с Бертой Грантем, чтобы пойти на попятный, не нарушая приличий, хотя официального объявления еще не было. Зато у молодых аристократов Питер тогда вызвал восхищение, прослыв чертовски славным малым: ведь он – пусть в самый последний момент – не дал себя захомутать и показал нос всему благопристойному обществу.

Нет, черт побери, ему в то время было не до смеха. Ему тогда исполнился двадцать один год – весьма нежный возраст, – и Питер, невинный, как младенец, радостно шагал путем, уготованным ему семьей и опекунами. Боже правый! Он даже влюбился в Берту: ведь именно этого она от него и ждала. Питер не подозревал, насколько тверд его характер, пока в самый решительный момент потрясение не заставило его проявить твердость. Он все-таки не допустил помолвки, которая должна была вот-вот состояться. Правда, сделал он это чертовски неуклюже, наделал шуму. С тех пор эта твердость характера принесла ему много горя, хотя после этого он проявил ее лишь раз – примерно через час после скандала, когда отправил своим дядьям (и бывшим опекунам в одном лице) послание, в котором объявлял, что достиг совершеннолетия, а потому премного благодарен, но в их дальнейших услугах он более не нуждается. Впрочем, в том, что он выразил благодарность, Питер сейчас не был уверен.

– Дело в том, – проговорил он, – что девушке – или, во всяком случае, ее маменьке, отцу, братьям, сестрам, бабушкам и дедушкам, а также кузенам и кузинам – подали надежду. Боже мой!

– Как знать, – возразил Джон Рейкрофт, – может, она тебе действительно понравится и окажется достойной парой.

– Возможно, – поморщился Питер. – Мне прекрасный пол вообще нравится. Но дело не в этом. Я пока не имею намерения жениться ни на ней, ни на какой другой женщине, которую мне пытаются сосватать – пусть даже она прекрасна, как тысяча роз. А посему положение мое весьма затруднительно – я должен быть обходителен и любезен, но так, чтобы дама не приняла это за ухаживания. А гости наши меж тем наверняка прекрасно осведомлены о том, ради чего ее пригласили, – об этом позаботится моя матушка. Так что повода для веселья нет, Рейкрофт, перестань скалить зубы.

Джон Рейкрофт, бросив салфетку поверх газеты, снова расхохотался.

– Прими мои глубочайшие соболезнования, братец, – сказал он. – Это истинное наказание – быть завидным женихом, богатым, знатным, да еще и с младых ногтей прослывшим сердцеедом. Последнее обстоятельство, конечно, лишь добавляет тебе привлекательности, по крайней мере в глазах прекрасного пола. Однако рано или поздно жениться тебе придется. Это одна из обязанностей человека твоего положения. Так почему ж не сделать это поскорее?

– А почему не позже? – поспешно вставил Питер, беря нож и вонзая вилку в остатки яичницы с ветчиной. – Я не ты, Рейкрофт. Только ты можешь, приметив в толпе бального зала женщину, тут же решить, что она любовь всей твоей жизни, потом целый год преданно за ней ухаживать, не замечая никого вокруг, и с легким сердцем обручиться с ней, чтобы ждать еще год, пока она прохлаждается бог знает где в Европе.

– В Вене, если быть точным, – отозвался приятель. – С родителями, которые уже сто лет как собирались свозить ее гуда. И потом, не целый год, Уитлиф. Они вернутся весной. Мы поженимся до осени. Однажды ты поймешь, почему я готов ждать ее и в три раза дольше. Твоя беда в том, что для тебя все женщины одинаковы. Тебе ничего не стоит влюбиться. Ты влюбляешься во всех подряд… и ни в кого.

– Так безопаснее, – лениво улыбнулся Питер. – Но уверяю тебя, Рейкрофт, я не влюбляюсь в женщин, они мне просто нравятся.

Это было правдой: он не влюблялся – возможно, к счастью. Ни к одной женщине он не прикипал душой, избегая любви или какой бы то ни было привязанности. Однако его благорасположение к женщинам – да и к людям вообще, если на то пошло, – не позволило ему в тот ужасный день превратиться из неопытного юнца в отъявленного циника.

Друг покачал головой.

– Что ты теперь думаешь делать? – спросил он, кивком указывая на письмо. – Поедешь домой на смотрины или останешься у нас, в Харфорд-Хаусе? Почему бы тебе не изменить свои планы и не пожить здесь месяц? Напиши матушке, что, собравшись до времени уехать, ты тем самым очень меня огорчил. Что моя мать убита горем и ты чувствуешь себя обязанным остаться на ассамблею, которая ожидается через две недели. Все эти утверждения не так уж далеки от правды. Ведь соседи и впрямь будут изрядно огорчены, если бал состоится без тебя. Все настолько утратят к нему интерес, что ассамблею, возможно, придется отменить. Хорошо, что я обручен с Эллис и уверен в ее любви. Такой друг, как ты, любого холостяка способен ввергнуть в пучину уныния. Ведь для женщин, когда ты находишься в пределах десяти миль от них, не существует других мужчин.

Питер рассмеялся, хотя ему по-прежнему было невесело.

Пять лет он жил, словно блуждая по лесу, ведомый лишь своим собственным представлением о жизни, весьма, впрочем, ограниченным, влача пустое и бессмысленное существование, типичное для молодого человека из общества, но в конце концов все же принял несколько твердых решений относительно своего будущего.

Пришло время окончательно вернуться в Сидли-Парк. Последние пять лет он ограничивался лишь короткими наездами домой, после чего неизменно уезжал то в Лондон, то в Брайтон или куда-нибудь на воды.

Пришло время изменить жизнь, позаботиться о своем имении и обратиться к обязанностям, доставшимся ему вместе с титулом.

Иными словами, он должен повзрослеть и стать тем человеком, каким его старались воспитать и каким он, по правде говоря, сам всегда мечтал быть, пусть даже мечта до сих пор оставалась мечтой. Он вырос в Сидли, окруженный любовью, и с тех пор как в трехлетнем возрасте лишился отца, постоянно помнил, что хозяин имения теперь он.

Во время последнего светского сезона в Лондоне он окончательно решил, что бесцельные удовольствия не по нем. Как и безумства юности, коих, к слову, у него было не много. Пять лет жизни прошли впустую. Впрочем, Питер надеялся, что все же не совсем: ведь он встал на ноги, пусть и не очень твердо, не так, как ему того бы хотелось. Тем не менее он научился трезво оценивать то, чему учили его любящая мать с сестрами, а также отряд строгих опекунов, и отделять зерна от плевел, отличать важное от того, что для него неприемлемо.

Пять лет назад они – и опекуны, и в первую очередь мать – серьезно подвели его. Но в общем и целом – Питер в конце концов это признал – они дали ему хорошее воспитание. А потому пора перестать упрекать их, а также жалеть и корить себя. Пришло время стать наконец тем человеком, каким он хотел стать. Никто, кроме него самого, не сделает этого.

Осознав, что он один в ответе за свою судьбу, Питер испытал большое облегчение.

Он действительно обещал Рейкрофту пожить с ним в Харфорд-Хаусе после светского сезона и сдержал бы слово, если б не позавидовал сердечной атмосфере, царившей в семействе Рейкрофтов, и теплым отношениям, которые они поддерживали с друзьями и соседями. Это укрепило Питера в его решении, став наконец полноправным хозяином своего имения, завести в собственном доме такие же порядки. И он решил сократить свой визит и уже через две недели отправиться в Сидли-Парк. Близился конец августа, пора сбора урожая. В этом году Питер хотел встретить это время дома и затем уж остаться там навсегда.

Однако материнское письмо поколебало его намерения. Поразительно, но события пятилетней давности, судя по всему, мало изменили мать. А может, она просто пыталась исправить положение единственным известным ей образом. Ведь ей хотелось видеть сына остепенившимся, женатым человеком, отцом семейства.

Питер не успел ответить Рейкрофту, ибо их разговор прервался появлением мисс Розамонд Рейкрофт, младшей сестры Джона. Она вошла в зал, розовощекая, удивительно хорошенькая, с ясными после часовой прогулки глазами – они с матерью собирали цветы. Питер посмотрел на нее с нежностью и восхищением. Она чмокнула брата в щеку и с показной обидой повернулась к Питеру. Тот встал и выдвинул для нее стул.

– Отчего вы ко мне так жестоки? – проговорила она, усаживаясь. – Могли бы погостить у нас и дольше.

– Вы терзаете мне сердце, – ответил Питер, возвращаясь на свое место. – Но жесток я отнюдь не с вами. Я жесток к себе. Я даже хочу просить об одолжении, ибо вы ослепляете меня своей красотой и напрочь лишили бы аппетита, если б я уже не позавтракал. Покорнейше прошу вас, мисс Рейкрофт, оставить за мной первый танец на балу.

Обиженная гримаска тотчас слетела с лица Розамонд, и в глазах ее засверкал юношеский задор.

– Так вы останетесь на бал? – воскликнула она.

– Как мог я устоять перед вами? – Питер прижал руку к сердцу и с чувством посмотрел на Розамонд. – Ах, зачем вы нынче утром выходили на свежий воздух, на солнце – ваш цвет лица, и без того восхитительный, стал еще краше. Вам бы явиться сюда бледной и болезненной, в каких-нибудь старых обносках. А впрочем, и тогда перед вами невозможно было бы устоять.

Розамонд рассмеялась.

– О! Вы остаетесь! – продолжала радоваться она. – А я, глупая, и впрямь в обносках. Значит, вы остаетесь? О, я так и знала, что вы просто дразните нас, объявляя о своем отъезде. Конечно, первый танец непременно ваш. Вы не представляете себе, лорд Уитлиф, как мало на балах молодых джентльменов. А многие из тех, что на них бывают, вечер напролет играют в карты или просто стоят и смотрят, будто умрут, если потанцуют.

– Не исключено, Роз, – вступил в разговор брат. – Танцы требуют немалых физических усилий.

– Калверты с ума сойдут от зависти, узнав, что я уже обещала первый танец. И кому! Самому виконту Уитклифу! – Мисс Рейкрофт захлопала в ладоши. – Нынче же утром сообщу им об этом. Я собиралась прийти к ним, мы хотели вместе отправиться гулять. Джон, ты бы попросил у Гертруды первый танец. Несмотря на твою помолвку с Эллис Хикмор, мама с миссис Калверт будут ждать от тебя этого. И Гертруда обрадуется – тогда ей не придется танцевать с мистером Финном: ведь он, бедняга, страшно неуклюж.

Питер улыбнулся.

– Изволь. Я сейчас же пойду с тобой и попрошу ее, – весело согласился Джон. – Что до Финна, Роз, то он фермер, причем замечательный. Он может со ста шагов выстрелом попасть воробью в глаз. Нельзя от него требовать еще и умения танцевать.

– Выстрелить в воробья? – Мисс Рейкрофт потрясение замерла с рукой, протянутой к гренку. – Что за дикая мысль! Очень надеюсь, что мне не придется с ним танцевать.

– Это просто образное выражение, – ответил брат. – Ну зачем, скажи на милость, стрелять в воробьев? Есть их все равно никто не станет.

– Стрелять в воробьев никто не будет ни по этой, ни по какой другой причине, – успокоил девушку Питер, поднимаясь из-за стола. – Безобидные, милые пташки. Если позволите, я составлю вам компанию во время прогулки, мисс Рейкрофт. В хорошую погоду приятно полюбоваться природой. Но даже если б лил дождь, было холодно и бушевал ветер, устоять перед искушением присоединиться к такому обществу я бы не смог.

Откровенную лесть мисс Рейкрофт приняла с лучезарной улыбкой и блеском в глазах. Ей было семнадцать, она еще не начала выезжать, но не хуже других понимала, что ее чары не трогали Питера, впрочем, как и чары остальных известных ей женщин. Он никогда бы не решился на флирт и угодливые комплименты, заподозри он хоть малейшую опасность быть неправильно понятым. Питер – лучший друг ее брата, который гостит в доме их родителей.

– Пойду переоденусь, вымою руки и умою лицо, – сказала мисс Рейкрофт. Гренок был забыт. – Через пятнадцать минут буду готова.

– Постарайся успеть за десять, Роз, – вздохнул брат. – По-моему, ты и так неплохо выглядишь.

Перехватив обиженный взгляд Розамонд, Питер ей подмигнул.

– Ступайте и попытайтесь усовершенствовать совершенство, если это возможно, – напутствовал он ее. – Мы подождем, даже если вы задержитесь на двадцать минут.

Как видно, уныло подумал он, его судьба решена – домой он не едет. По крайней мере пока.

Через час виконт Уитлиф с досадой размышлял о том, почему человеку даны только две руки, а не три или – еще лучше – четыре. О его правую руку опиралась мисс Рейкрофт, о левую – старшая мисс Калверт, а мисс Джейн Калверт и мисс Мэри Калверт щебетали, порхая вокруг, точно изящные, яркие пичужки. Девушки наперебой болтали и смеялись. Джон Рейкрофт шагал рядом, размахивая руками. Он с благодушной улыбкой обозревал деревенский пейзаж, отмечая, что урожай в этом году будет отменный, и время от времени запрокидывал голову и подставлял лицо солнцу.

Питер надеялся, что и в его собственных владениях, в Сидли-Парке, урожай тоже удастся. Эта мысль вызвала в нем приступ тоски – так хотелось ему домой, так хотелось в сапогах и старых бриджах выйти в поле или, сбросив сюртук, закатать рукава и потрудиться со своими работниками, почувствовать, как течет по спине пот честного труженика, – словом, хотелось всего того, чего ему не дозволялось в ранней юности и что он испытал только в тот достопамятный год, когда ему исполнилось двадцать и он с нетерпением предвкушал наступление совершеннолетия.

Черт! Ну почему, почему он проговорился матери, что в этом году собирается вернуться домой? Почему бы не приехать просто так, без предупреждения?

Питер вздохнул, но уже в следующую минуту вернулся к действительности и воспрянул духом.

Старшая мисс Калверт была статной молодой леди, очень привлекательной, хоть и без соблазнительных ямочек на щеках, как у средней сестры, мисс Джейн Калверт, и ярко голубых глаз самой младшей из сестер, мисс Мэри Калворт. Все три девушки слыли в здешних краях красавицами. В каком-нибудь городе вроде Лондона они кружили бы мужчинам головы и, возможно, удачно вышли бы замуж даже без приданого.

– Вы просто обязаны подумать о том, чтобы остаться здесь еще на пару недель, лорд Уитлиф, – заявила мисс Мэри Калверт, поворачиваясь к нему лицом и мелкими шажками пятясь перед троицей. – В публичных залах будет бал. Разве вы не знаете? И нам хочется, чтоб вы непременно там были.

Синие ленты у нее под подбородком и на платье под грудью – как раз под цвет ее глаз – трепетали при каждом ее движении, как и светлые локоны под полями шляпки. Из-под подола хлопкового платья выглядывали аккуратные лодыжки. Она, право, была чрезвычайно мила.

– Обязан? – проговорил Питер, картинно вздыхая. Улыбнувшись всем девушкам по очереди, он подумал, что хорошее нынче выдалось утро и он все же счастливец, что проводит его в таком приятном дамском обществе – пусть даже предпочел бы сегодня же ехать домой. – Перед таким искушением, признаюсь, устоять невозможно.

Нельзя было лишать мисс Рейкрофт удовольствия объявить важную новость самой.

– Виконт Уитлиф нынче утром решил остаться! – воскликнула она. – И я обещала ему первый танец.

– Долго упрашивать меня не понадобилось, – проговорил Питер. Мисс Джейн с мисс Мэри Калверт захлопали в ладоши, а старшая мисс Калверт крепче сжала его локоть. Все три девушки смотрели на него со счастливыми улыбками. – Как мог я уехать, покинув четырех таких очаровательных леди, танцевать с которыми на балу я почту за честь – в том, разумеется, случае, если они дадут на это свое согласие!

Конечно же, это была игра – и девушки прекрасно это понимали, – но в его словах тем не менее имелась доля правды. Две недели, что он гостил здесь, Питер часто виделся с соседями Рейкрофтов, и все они вызывали в нем искреннее расположение, особенно молодежь.

Его слова были встречены взрывом веселого смеха.

– Быть может, мисс Калверт окажет мне честь танцевать со мной второй танец, – проговорил Питер, – мисс Джейн Калверт – третий, а мисс Мэри Калверт – четвертый. Если, разумеется, меня уже не опередили другие джентльмены, живущие с вами по соседству. Я этому нисколько не удивлюсь.

Эти слова еще больше раззадорили девушек, которые поспешили уверить Питера, что танцы останутся за ним.

– Будто вам можно отказать, – простодушно прибавила мисс Мэри Калверт.

– Гертруда, обещайте первый танец мне, – весело и без лишних слов попросил Джон Рейкрофт. – Не согласитесь танцевать со мной – придется с Финном, а это, если верить Роз, равносильно смерти.

Девушки снова залились смехом.

– Вы очень любезны, Джон, – ответила мисс Калверт. – Благодарю вас. Мистер Финн – добрый и серьезный человек, и он мне безмерно симпатичен. Однако, должна согласиться, танцор из него неважный.

Питеру было ясно, что она не лукавит: ей и в самом деле нравился Финн, а тот твердо решил через год, а может, через десять собраться-таки с духом и сделать ей предложение.

– Из достоверного источника мне известно, – улыбнулся Питер, – что Финн – фермер, каких мало. Я и сам не раз беседовал с ним о посевной, о содержании скота, о дренажной системе и тому подобных предметах и нашел его весьма осведомленным в этих делах.

Мисс Калверт ответила ему счастливой улыбкой.

Они продолжили путь вдоль зеленеющих полей, едва тронутых желтизной, между густых живых изгородей, в которые вплетались полевые цветы, распространяя далеко вокруг смесь цветочных ароматов. Девушки весело щебетали без умолку, обсуждая будущий бал.

Предмет был еще не исчерпан, когда они подошли к развилке дорог, и Джон прервал их бурное обсуждение, указав тростью вправо. Эта дорога, объяснил он Питеру, ведет окольными путями в деревню, другая, что слева, – в Баркли-Корт, поместье графа и графини Эджком, которые сейчас в отъезде. Однако в это время мисс Калверт издала возглас, полный приятного удивления, ее сестры разом повернули головы в направлении ее взгляда и бросились вперед к двум дамам, которые шли к ним навстречу по упомянутой дороге.

– Это графиня, – пояснила мисс Калверт. – Значит, они вернулись, Джон. Как это мило!

Питер знал графиню – граф был его приятелем – и всегда восхищался этой высокой темноволосой, на редкость красивой женщиной – обладательницей самого прекрасного сопрано из всех, что ему доводилось слышать. Она была довольно известна в музыкальных кругах и разъезжала по всей Европе, выступая в больших залах.

– По всему выходит, так, – весело подтвердил Джон Рейкрофт. – Вот и славно!

Но взгляд Питера задержался на спутнице графини. Это была молодая женщина, невысокая и хорошо сложенная. Из-под зеленой шляпки, на тон темнее ее платья, выглядывали золотисто-каштановые волосы какого-то редкого, насыщенного оттенка. Не меньшее впечатление производило ее очаровательное улыбчивое лицо.

Ее можно было с полным правом назвать настоящей красавицей, и Питер смотрел на нее с нескрываемым восторгом.

«Вот она», – подумал он. Эта странная мысль внезапно с кристальной ясностью оформилась в его сознании.

Что значили эти два вроде бы невинных и вместе с тем зловещих слова, он не дал себе труда подумать. Красивые молодые женщины всегда вызывали его восхищение, и он всегда стремился завязать с ними знакомство, проявить любезность, задействовать свое обаяние, в общем, всегда был готов к флирту. Однако сердце его вот уж пять лет находилось под надежной броней, защищавшей его от глубокого чувства.

Только что промелькнувшая у него в голове мысль прорвалась сквозь эту защиту.

«Вот она».

Будто эта женщина, ей-богу, недостающая часть его души и именно о ней он так давно тосковал.

Будь у Питера время оценить происходящее, собственная излишняя впечатлительность при виде незнакомой красавицы показалась бы ему весьма странной и, возможно, заставила бы почувствовать себя не только неловко, но и – что уж там говорить! – просто глупо.

Однако времени у него не было.

Встреча произошла на развилке дорог и сопровождалась бурными приветствиями. Все, кажется, были знакомы, кроме Питера и той молодой особы, которую, как выяснилось, звали мисс Осборн. Питер ждал, что кто-нибудь его представит ей. Теперь, когда женщина стояла в нескольких шагах от него, Питер смог разглядеть ее глаза. Они были цвета морской волны и чудесно сочетались с ее волосами. Эффект усиливался тщательно продуманным колоритом одежды.

Боже правый! Она была прекрасна! Почему он не встретил ее раньше? Кто она, черт побери, эта мисс Осборн?

– Лорд Уитлиф, – обратилась к нему графиня, – позвольте вас представить моей подруге мисс Осборн. Она преподает в школе для девочек мисс Мартин в Бате, где я тоже работала учительницей до того, как выйти замуж за Лусиуса. Знакомься, Сюзанна, это виконт Уитлиф.

Сюзанна Осборн. Имя ей шло. И в чертах ее лица Питер не смог найти ни малейшего изъяна. Хотя глаза мисс Осборн, большие, опушенные длинными ресницами, были, несомненно, главным ее достоинством.

Она присела в реверансе. Питер же, освободившись от мисс Рейкрофт и мисс Калверт, которые, приветствуя дам из Баркли-Корта, выпустили его руки, изящно поклонился, вложив в свою улыбку все свое обаяние.

– Очень рад, мисс Осборн, – проговорил он. – С вашим появлением этот летний день, и без того прекрасный, становится еще теплее и ярче.

В ответ на столь откровенный комплимент окружавшая его дамская свита хором рассмеялась. Но только не мисс Осборн. Теплая улыбка, озарившая ее лицо в момент встречи, поблекла. Она смотрела на Питера с… с каким же чувством? Что было в ее глазах? Неприязнь? Презрение? Определенно – либо первое, либо второе.

– Здравствуйте, милорд, – пробормотала она и перевела более дружелюбный взгляд на остальных.

– Какая удача выйти из Баркли-Корта и тут же встретить друзей! – проговорила графиня. – Мы с Лусиусом только вчера вернулись домой, захватив с собой по пути Сюзанну из Бата. Она погостит у нас пару недель, пока не начался учебный год. А сейчас мы идем засвидетельствовать свое почтение соседям. Сказать по правде, первым делом мы собирались нагрянуть в Харфорд-Хаус в надежде залучить вас, мистер Рейкрофт, к нам – навестить Лусиуса. Он нынче все утро сидит, запершись с управляющим. А вы, лорд Уитлиф, гостите в Харфорд-Хаусе? Вы тоже непременно должны пойти с нами. Лусиус будет рад.

– Лорд Уитлиф останется на бал, который состоится через две недели, – восторженно объявила мисс Мэри Калверт. – Он будет танцевать с каждой из нас, хотя на первый танец ангажировал Розамонд. Я на нее ужасно обижена: она воспользовалась своим преимуществом обитательницы Харфорд-Хауса. Я танцую с ним четвертая – после Гертруды и Джейн: ведь они старше меня. Но Розамонд на две недели меня младше. Какая досада, леди Эджком!

Высказывая свое недовольство, девушка без конца смеялась, показывая тем самым, что все это шутка и она ничуть не сердится. Затем, улучив момент, проворно подскочила к Питеру справа и взяла его под руку. Мисс Джейн Калверт в это время, с улыбкой глядя на Уитлифа, присваивала его левую руку.

– А вы с лордом Эджкомом и мисс Осборн приедете на ассамблею? – спросила графиню мисс Калверт.

– На ассамблею? Я в первый раз о ней слышу. Но скорее всего приедем, – заверила ее графиня. – Это будет восхитительно. Благодарю вас, мистер Рейкрофт.

Джон предложил одну руку графине, другую – мисс Осборн, которая с улыбкой оперлась о нее.

Питер в окружении остальных четырех дам двинулся вслед за ними. После того как к компании примкнули еще двое, оживление девушек возросло. Они наперебой болтали с Питером, успевая и отпускать замечания, и выкрикивать вопросы.

Так, стало быть, мисс Сюзанна Осборн – школьная учительница? В Бате. Неудивительно, что он прежде ее не встречал.

Как бестолково она растрачивает молодость и свою ослепительную красоту!

Вероятно, она умна и начитанна.

И конечно же, равнодушна к мужскому обаянию и лести – по крайней мере те комплименты, что он привык отпускать дамам, ее не трогают. Ему бы повнимательнее отнестись к словам графини, когда она представляла мисс Осборн, и обойтись вовсе без комплиментов. Вместо этого ему следовало бы поразить их обеих своим умом и образованностью – огласить, например, название каждого полевого цветка, растущего в живой изгороди, предпочтительно латинское.

Возможно, это произвело бы на нее впечатление.

Но латинских названий цветов Питер, конечно, не знал.

Школа для девочек мисс Мартин. Питер мысленно поморщился, хотя в действительности смеялся какой-то остроте мисс Джейн Калверт.

Название заведения звучит внушительно. Итак, она там преподает.

Словно соединяя в своем характере все присущие школьным учительницам черты, она, похоже, напрочь лишена чувства юмора.

Но нет, он оказался не прав. А что, черт побери, он там сморозил? Что-то насчет летнего дня, который стал еще теплее и ярче благодаря ее появлению? Питер почувствовал неловкость. Господи, неужели нельзя было придумать ничего лучше? Неужто он ждал, что она, как глупая жеманница, ответит на такой комплимент благодарной улыбкой?

Порой ему, ей-богу, становилось за себя стыдно.

Он обратил внимание на двух девушек, державших его под руки, и на двух других, что шли рядом, и уже до конца прогулки благодушно флиртовал с ними.

Рейкрофт с дамами из Баркли-Корта, судя по всему, вел вполне осмысленную беседу, в которую время от времени вклинивались замечания или вопросы следующих за ними девушек.

Питер ощутил легкую зависть. Сам он почти никогда не вел с дамами умных разговоров. Он с ними флиртовал, и это вошло у него в привычку. Впрочем, так было не всегда. Питер вспомнил, какие бесконечно серьезные беседы он вел с Бертой. Они обсуждали все, что занимало его ум в университете, религию, политику, философию, и это длилось до тех пор, пока Питер не осознал, что во взгляде остекленевших глаз Берты нет ничего, кроме отчаянной скуки.