Глава 3

Джиллиана откинулась на подушки кареты, внезапно пожалев, что доктор Фентон попросил ее сопровождать их в Роузмур. Попросил? Едва ли подходящее слово. Это было не просьбой, а скорее приказом. Да и какой у нее выбор? Перестав быть компаньонкой Арабеллы, она вообще останется без дела.

Ей бы следовало воспользоваться нечастыми поездками в Инвернесс, чтобы посетить тамошних модисток. Она могла бы ознакомиться с новейшими фасонами и, быть может, потренироваться в украшении нескольких своих шляпок. Затем можно было бы взять с собой результаты своей работы и поискать место. Она талантливая вышивальщица, дом доктора Фентона изобилует ее работами. И если бы она показала свои работы нескольким портнихам, наверняка кто-нибудь из них взял бы ее к себе.

А может, она попросту обманывает себя, и талант, которым она обладает, не столь значителен, чтобы ей удалось себя содержать? Вот потому-то она и упаковала свой сундук, а затем наблюдала, как его погрузили на повозку, предназначенную для перевозки всех вещей Арабеллы.

Джиллиана не могла не задаваться вопросом, что подумает граф о приданом Арабеллы, состоящем из двух сундуков с книгами, сундука с ее личными вещами, такими как зеркало в серебряной оправе и расческа, которые достались ей от матери, а также фарфоровая чашка из Франции, сундука с одеждой и последнего – самого важного, по словам Арабеллы, – в котором находился скелет мужчины.

Правда, вряд ли было возможно определить, даже при внимательном рассмотрении, какого пола когда-то был Родерик. Да Джиллиана и не утруждала себя размышлениями на эту тему. Она до сих пор помнила, как в первый раз открыла бюро в гостиной Арабеллы и оказалась лицом к лицу с ухмыляющимся черепом. Она бросила лишь один взгляд на Родерика и зажала рот ладонью, чтобы сдержать крик.

– Ну ты прямо как маленькая, Джиллиана, – сказала тогда Арабелла. – Это всего лишь скелет. Когда-нибудь мы все будем выглядеть, как Родерик.

– Существуют определенные вещи, о которых я ничего не желаю знать, – парировала Джиллиана. – Точный час и день своей смерти, например, и то, как я буду потом выглядеть.

С того дня она не обращала внимания на скелет, вернее, пыталась не обращать внимания.

Сейчас Арабелла сидела рядом с Джиллианой, напротив отца. Голова ее была склонена, взгляд устремлен в открытую книгу. Однако Джиллиана знала, что она не читает. Арабелле становилось плохо, если она читала в карете, – одна из немногих личных подробностей, которые Джиллиана успела узнать о ней. Арабелла не любила овощи и обожала баранину с мятным желе. Она с удовольствием пила теплое молоко по вечерам и предпочитала спать в ночной рубашке с вышитыми вдоль ворота голубыми цветами. Она терпеть не могла карточные игры и какие бы то ни было разговоры, а если и разговаривала, то только с тем жутким скелетом в своей гостиной. Этим да еще все возраставшим неприятием предстоящего брака исчерпывались знания Джиллианы об Арабелле.

Что-то белое промелькнуло за деревьями. Наклонившись вперед, Джиллиана рассмотрела остроконечную верхушку башни. Вернее, верхушки двух башен. Они венчали кирпичную стену, покрытую лишайником и плющом. За башнями виднелись два других строения; квадратные и громоздкие, они казались более поздней пристройкой к стене.

– Это он? – спросила Джиллиана, потрясенная как размерами, так и величием нового дома Арабеллы. – Это Роузмур?

Доктор Фентон выпрямился и выглянул в окно.

– Да, он самый. Роузмур – имение графов Стрейтерн. Весьма внушительное сооружение, не так ли, Джиллиана?

Роузмур представлял собой хаотичное нагромождение строений, объединенных под одной крышей – где-то высокой, где-то низкой, где-то заостренной, с башенками, а где-то плоской. Все здания были выстроены из обожженного красного песчаника; кое-где их украшали большие арочные окна. Джиллиана начала считать их и остановилась, когда дошла до двадцати.

– Он очень большой.

– Воистину так. Семьдесят две комнаты, если быть точным. Я сам видел лишь небольшую их часть. Но ожидаю, что ты, моя дорогая, – доктор послал своей дочери любящий взгляд, – хорошо будешь знать их все.

Арабелла ничего не сказала. Даже не подняла глаз от книги.

– Твоя невеста будет здесь с минуты на минуту, Грант. Грант неотрывно смотрел на лист бумаги, лежащий перед ним, раздумывая, стоит ли вступать в разговор с матерью или нет. Она, в конце концов, графиня Стрейтерн и вольна высказывать свою точку зрения. Но это отнюдь не значит, что он должен соглашаться с ней. Да, время от времени он спрашивал ее мнения или совета, но то, что она собиралась сказать сейчас, ему было неинтересно. Он поднял глаза от бумаг.

– Я отдал распоряжение уведомить меня, когда она прибудет.

– И это все? Больше тебя ничто не интересует? Жена не лошадь, Грант, однако даже когда ты покупаешь кобылу, то больше обсуждаешь ее достоинства.

Он встал, неуютно чувствуя себя за столом под взглядом надвигающейся на него графини. Ему бы следовало еще рано утром уйти к себе в лабораторию, но его задержала корреспонденция.

– Эта тема не подлежит обсуждению, мама. Я поступаю так, как считаю нужным.

– В самом деле? – Она отступила на шаг, как бы пытаясь уравнять их рост, но Грант был по меньшей мере на шесть дюймов выше матери. Да и не был он больше в чем-то провинившимся двенадцатилетним мальчиком, которого можно запугать суровым взглядом.

Жизнь в Италии была для него полезной во всех отношениях.

– Эта тема не подлежит обсуждению, – повторил Грант. – У тебя ко мне что-нибудь еще?

Графиня сжала губы и сузила глаза.

– Ты стал невыносимо надменным, Грант. Мне не нравится это качество в тебе.

– Возможно, если ты составишь список всех моих недостатков, мы могли бы как-нибудь сесть и обсудить их. Я не против того, чтобы измениться к лучшему, мама.

– Тогда хотя бы объясни мне, почему ты выбрал дочь доктора Фентона? Ты уверен, что поступаешь правильно?

Несколько мгновений он смотрел на нее.

– Ты готова поехать в Эдинбург, мама? Возобновить спои знакомства, снова войти в общество?

Она не ответила.

– Арабелла Фентон вполне подойдет. Что-нибудь еще, мама? – Кончиками пальцев Грант нетерпеливо пробежал по лежащему перед ним письму, мечтая наконец покончить с этим делом и сбежать. Ему нравилась рутина, доведение до конца одной задачи перед началом другой. Не будь он столь педантичным, Грант выскочил бы из комнаты еще до того, как мать надвинулась на него.

– Ты влюбился? – нахмурившись, спросила графиня.

Гранта позабавил этот вопрос, он даже почувствовал, как уголки губ приподнимаются в улыбке.

– Нет, мама, я не влюбился. Я еще даже не видел девушку.

– Тогда почему?

– Потому что будет разумнее мне жениться как можно скорее, – сказал он.

Они обменялись долгим взглядом, и Грант не мог не гадать, что было в ее глазах. Какое-то знание, то, что мать увидела и поняла, некое чувство, которое заставило ее кивнуть и отвести взгляд.

Возможно, этот брак с дочерью доктора Фентона сделает его семью предметом сплетен, однако не больше, чем его внезапное появление на эдинбургском брачном рынке. Грант мог себе представить, сколько домыслов и предположений это бы вызвало.

– Она скоро прибудет. Если ты не сможешь одобрить ее, я это приму. Но не делай ее несчастной. Я даже считаю, что ты могла бы обучить ее. Вылепить из нее то, чем, по-твоему, она должна быть.

В темных глазах графини мелькнуло нечто, чему Грант предпочел не искать названия. Не сказав больше ни слова, она повернулась и вышла из комнаты.

Грант смотрел ей вслед, раздумывая, стоит ли поделиться своими подозрениями.

Кто-то хотел, чтобы его братья умерли. Но кто? Распространяется ли их жестокое намерение и на него тоже? Кто следующий в роду унаследует титул? Какой-то малоизвестный кузен, который эмигрировал в Америку. О нем много лет ничего не было слышно, Грант даже не знал, жив ли он. Но поверенные так или иначе отыщут его, если с Грантом что-то случится.

Если с ним что-то случится. Какая согревающая мысль.

Его мать будет защищена громадным состоянием Роберсонов. Но ей придется покинуть Роузмур, если какой-нибудь дальний родственник унаследует титул. Поместье является неотчуждаемым, настолько связанное дополнительными распоряжениями и оговорками, что даже самым ловким адвокатам Эдинбурга не удастся их распутать.

Внимание Гранта привлекло какое-то движение снаружи. По подъездной дорожке к дому медленно приближалась карета. Грант встал и подошел к окну. Экипаж остановился перед каменными ступенями. Один из лакеев открыл дверцу. Появившийся доктор Фентон протянул руку внутрь кареты.

С подножки спустилась женщина. Капюшон накидки упал, позволив Гранту разглядеть ее. Лицо казалось бледным, лишь на щеках играл слабый румянец. Каштановые волосы были собраны в тугой узел на затылке.

Она устремила взгляд куда-то вдаль, и Гранту стало интересно, что же привлекло ее внимание. Он посмотрел туда, куда был направлен ее взгляд. Дерево. Она смотрела на дерево, и чуть заметная улыбка играла на ее губах.

Что же это за женщина, которая может находить забавным дерево?

Тем временем к ней присоединилась еще одна особа. У этой в руках была книга, и окружающее, похоже, мало интересовало ее. Но она была еще красивее, чем первая. Ангел с золотистыми волосами и лицом, которое притягивало взгляд словно магнит. Она была, пожалуй, самой красивой женщиной из всех, кого ему доводилось когда-либо видеть. Красавица подняла глаза от книги, и Грант пожалел, что у него нет бинокля, чтобы разглядеть их цвет.

Следует ли ему присоединиться к ним? Должен ли он приветствовать их на широких каменных ступенях? Или ему стоит остаться в своем кабинете надменным хозяином с репутацией человека, который не любит, когда прерывают его занятия?

Одна из этих женщин будет его женой. Которая? Они обе красивы – факт, который вызвал у Гранта раздражение. Он не ожидал, что дочь доктора Фентона окажется красавицей. Почему Фентон ничего не сказал о ее внешности? Нет, кажется, он говорил, да Грант просто принял его слова за хвастовство гордого отца.

Красивая женщина станет помехой для той жизни, которую он наметил для себя. Красивая женщина будет ожидать некоторой доли внимания, определенного поклонения. Вряд ли ей понравятся заведенный им порядок, его занятость работой.

На мгновение отвлекшись от своей книги, блондинка бросила взгляд на Роузмур. Лицо ее было серьезным, рот неулыбающимся. Грант задался вопросом, что же может развеселить ее, что может стереть эту напряженную настороженность с ее лица.

Внезапно перспектива женитьбы на красивой женщине не показалась такой уж нежелательной.

Изогнутая в виде подковы каменная лестница поднималась к двойным дверям, над которыми возвышался щит, без сомнения, принадлежащий графам Стрейтерн. Венчала вход квадратная башня, в центре которой были часы с римскими цифрами на циферблате цвета слоновой кости.

Когда Арабелла не сделала никакого движения, чтобы покинуть карету, Джиллиана вышла первой. Живая изгородь, окружавшая дом, была подстрижена, деревья склонялись над дорогой, образуя аккуратный свод. Даже гравийная подъездная дорожка была опрятной, словно ее чисто вымели от лишних листьев. Одинокое дерево стояло в центре круглого островка, и у его ветвей была возможность расти естественным образом; листья подрагивали от дуновения свежего весеннего ветерка. Это дерево словно демонстрировало всем, что произойдет, если природу оставить без присмотра. Это была, пожалуй, самая гостеприимная часть Роузмура.

Почему-то даже воздух Роузмура пах по-особенному, как будто граф Стрейтерн приказал, чтобы их приветствовали только лучшие запахи: травы, свежих весенних цветов, нежного ветерка с юга.

Джиллиана повернулась и посмотрела на дом, подумав при этом, что ошибалась. Это был не дом, а замок. Башни с бойницами и зубцы по периметру крыши говорили о защите, которая едва ли требовалась сейчас, в мирное время.

Арабелла вышла наконец из кареты. Доктор Фентон протянул ей руку, и она положила ладонь ему на рукав. Они вдвоем стали подниматься впереди Джиллианы по ступеням, а замыкали процессию два лакея. Интересно, каково это всегда, в любое время дня и ночи, иметь под рукой слуг? Джиллиане хотелось остановиться и сказать им, что она не важнее, чем они. Она тоже, в сущности, служанка, несмотря на звание компаньонки. И ее роль не изменится, несмотря на возвышение Арабеллы.

– Тебе здесь понравится, Джиллиана. – Доктор Фентон остановился и оглянулся на нее. – В Роузмуре есть вышивки, выполненные Марией Стюарт, королевой Шотландии.

– Правда?

Он кивнул:

– Я не знаю, какие именно, но поинтересуюсь для тебя. Говорят также, что одну из спален занимал принц Чарли во время своего отступления. – Доктор поднял взгляд на широкие двойные двери. – Этот дом пропитан историей, Арабелла. И ты будешь его хозяйкой.

Арабелла ничего не сказала, и, хотя Джиллиана не видела ее лица, она могла бы побиться об заклад, что оно ничего не выражало. Арабелла умела прятать свои чувства настолько глубоко, что никому не под силу было понять, о чем она думает. Как все-таки странно, что в последний год и Джиллиана переняла это свойство. Ведь притворяться легко, не так ли?

Дверь внезапно открылась, и их приветствовал дородный мужчина с седыми волосами, одетый в серый костюм, который прекрасно сидел на его тучной фигуре. На одно ужасное мгновение Джиллиане подумалось, что это и есть граф. Если так, то этот брак абсолютно понятен. Граф стар, а Арабелла юна и прекрасна.

Но мужчина поклонился доктору Фентону и отступил в сторону. Ну, разумеется, это мажордом. Как глупо было так ошибиться. Граф не стал бы встречать их в дверях.

– Добрый день, Блевинс, – произнес доктор Фентон. – Его сиятельство ожидает нас.

– Да, сэр. Граф встретится с вами в Цветочной комнате.

Доктор Фентон улыбнулся.

– Моя любимая комната.

Мажордом повел их; по пути доктор Фентон делал беглые замечания обо всех сокровищах, которые можно увидеть в Роузмуре. Он остановился рядом с одним столом, не замечая неодобрительного взгляда Блевинса.

– Этот письменный стол был изготовлен Андре Шарлем Булем, краснодеревщиком, для французского короля Людовика XIV. Король подарил его графу Стрейтерну, который в то время служил послом в Париже.

Мажордом вытащил из кармана часы и посмотрел на них с величайшей церемонностью, довольно явно намекая, что нельзя заставлять графа ждать.

Джиллиана, проходя мимо, взглянула на стол. Инкрустированная крышка, медь и огромная жемчужина, безвкусно выставленная напоказ. Не все старинное обязательно красиво. Из двоих ее спутников доктор Фентон был гораздо больше очарован Роузмуром, чем его дочь. Арабелла почти всю дорогу хранила равнодушное молчание. Она держалась натянуто, плечи прямые, поза не оставляла сомнений, что она вынужденная гостья и еще более вынужденная невеста.

Блевинс приостановился перед двойными дверьми и кивнул стоявшему здесь лакею. С военной точностью молодой человек повернулся, открыл двери, отвесил входящим поклон и отступил в сторону.

Цветочная комната представляла собой гостиную, украшенную множеством набросков цветов в рамках, развешанных по стенам. Стены были обиты ярко-малиновым набивным шелком. Шкафы и столы красного дерева стояли рядом с обитыми бледно-желтым шелком стульями и диванами. Но свое название комната, без сомнения, получила благодаря ковру. В центре его располагался герб Стрейтернов, а рисунок каймы был выполнен в вице цветов, настолько искусно вытканных, что казалось, можно наклониться и сорвать их.

Джиллиана стояла, любуясь ковром, когда до нее дошло, что доктор Фентон обращается к ней. Она подняла глаза и увидела, что он жестом указывает ей на камин.

Там стоял мужчина, одетый в безупречно черное; жесткий белый воротничок был застегнут у горла булавкой с черным ониксом. Серебряные пуговицы сюртука были так начищены, что сияли в лучах солнца, вливающегося в окно. Волосы у него были черными, как и костюм, и Джиллиана ожидала, что и глаза окажутся такими же темными. Но когда взгляд ее скользнул вверх, отметив квадратный подбородок и аристократический нос, она с удивлением обнаружила, что глаза у него серые. Или серебристые. Серебристые, как пуговицы и пряжки туфель. Серебристые, как облака после грозы, как река на солнце.

Грант Роберсон, десятый граф Стрейтерн.

Он и выглядел как граф – человек, далеко отстоящий от других. Разумеется, ведь его дом являлся достопримечательностью, реликтом прошлого, а его предки были частью шотландской истории.

Но почему, Бога ради, он хочет жениться на Арабелле Фентон?

– Мисс Камерон. – Он бросил на нее беглый взгляд, потом устремил его на Арабеллу.

Были ли они уже представлены, пока ее мысли где-то витали? Очевидно, да, потому что граф больше не обращал на нее внимания.

– Ваше сиятельство, – проговорила она, колеблясь, надо ли сделать книксен. Почему она не выяснила, как приветствовать графа?

Он кивнул Блевинсу, и мажордом исчез. Доктор Фентон подвел Арабеллу к дивану, и Джиллиана пошла следом, не зная, как ей следует себя вести. Должна ли она сесть рядом с Арабеллой? Или на стул? Или, может, извиниться и вообще выйти из комнаты?

Джиллиана остановила выбор на соседнем диване и осознала, что приняла неправильное решение, когда граф сел с ней рядом.

Ладони у него были большие и широкие, пальцы длинные, с аккуратно подстриженными ногтями. Она имела склонность обращать внимание на руки мужчины, как и на его затылок. Воистину странно, ибо физические данные никоим образом не указывают ни на характер человека, ни на его темперамент.

Джиллиана улыбнулась своим мыслям и только тут заметила, что граф смотрит на нее.

– Вас что-то позабавило, мисс Камерон?

– Пожалуй, ваше сиятельство. Моя собственная глупость.

Казалось, ее ответ удивил графа.

– Я рад, что вы находите Роузмур забавным. Не такую реакцию он обычно вызывает.

– Несомненно, людей здесь переполняет благоговение, – предположила она. – А возможно, они просто лишаются дара речи.

Граф пристально посмотрел на нее, словно проверяя, не шутит ли она. Как ни странно, у нее возникло непреодолимое желание засмеяться. Но ведь он отнюдь не представлял собой забавного зрелища. В сущности, граф Стрейтерн был довольно внушителен, если не сказать неотразим.

– Сколько садовников у вас работает? – спросила Джиллиана.

Он удивился еще больше.

– Двадцать. А почему вы интересуетесь?

– Просто любопытно. Все выглядит таким ухоженным, ваше сиятельство.

– Поэтому вы так смотрели на дерево?

Пришла ее очередь удивиться. Значит, он наблюдал за ней?

От взгляда его серых глаз веяло каким-то холодом. Возможно, Арабелле удалось бы растопить его, да только Джиллиана сомневалась в этом. Арабелла была в своем роде такой же холодной.

Из них получится прекрасная пара, не так ли?

Джиллиана отвела взгляд, чтобы избавить графа от дальнейшей необходимости быть любезным, какой бы ни была эта его любезность – искренней или притворной.

Ей было совершенно ясно, что своей внешней привлекательностью он подходит Арабелле. У них будут исключительно красивые дети – если Арабелла пустит его в свою постель.

– Ваше путешествие было приятным? – поинтересовался граф у Арабеллы.

– Вполне, вполне, – ответил за дочь доктор Фентон. – Спасибо, что прислали для нас карету.

– А что вы скажете о Роузмуре, мисс Фентон?

Вот это уже лобовая атака. Быстрый взгляд графа на доктора Фентона служил предостережением. «Помолчите, – как бы говорил он. – Пусть она сама ответит».

Джиллиана сдержала улыбку. Доктор нашел равного по силам противника. А возможно, и более сильного.

– Чудесно, – коротко ответила Арабелла – и так тихо, что скорее выдохнула, чем произнесла слово.

В этот момент Джиллиана приняла решение на следующей неделе отложить несколько образцов своих вышивок и устроить поездку в Инвернесс. Наверняка ей удастся получить предложение о работе.

Все, что угодно, только бы не наблюдать, как этот брак терпит крах.

Словно услышав ее мысли, граф повернулся к ней:

– А как вам, мисс Камерон? Путешествие не показалось утомительным?

Джиллиана с удивлением взглянула на него. Какое ему дело до ее одобрения? Или, возможно, он сторонник равенства, в отличие от доктора, для которого она не более чем платная служанка?

– Оно было очень приятным, ваше сиятельство.

Она встала, подошла к окну, жалея, что не может волшебным образом перенестись куда-нибудь отсюда. Молчание в комнате было неловким, смущающим; оно ощущалось буквально физически.

Блевинс появился вместе со служанкой, несущей серебряный поднос, уставленный напитками и угощением. Пока других обслуживали, Джиллиана оставалась там, где была, – у окна, – намеренно отделившись от всех. Может, она ведет себя грубо? Она не знала, но сейчас ей это было, откровенно говоря, не важно.

Она компаньонка, дуэнья, женщина, которая в чем-то помогает, приносит извинения и предостерегает от промахов, но по большому счету бесполезна. Она нужна не более, чем железная решетка для камина в летний день.

Как странно, что она почувствовала себя не в своей тарелке именно сейчас.

На Джиллиане было ее самое практичное платье – темно-синее с белым отложным воротничком и кружевными манжетами. Прекрасный выбор в дорогу. Когда утром она одевалась, у нее и в мыслях не было выглядеть как можно лучше. Она просто хотела доставить Арабеллу в Роузмур, пока та не взбунтовалась.

Джиллиана бросила взгляд в сторону графа и обнаружила, что он рассматривает ее. Лицо его было суровым и неулыбающимся, серые глаза напряженно-внимательны.

Почему он смотрит на нее? Она совершила что-то непростительное? Возможно, в присутствии графа положено следовать какому-то особому этикету? Но не может же он так уж сильно отличаться от других мужчин. Взять хотя бы его реакцию на Арабеллу. Нет, она, конечно же, не завидует. Ей так же далеко до графа, как божьей коровке до орла.

Они обменялись долгим взглядом, прежде чем Джиллиана наконец отвернулась. Она стиснула руки и уставилась в окно, пытаясь понять причину охватившей ее дрожи.

Все дело, разумеется, в усталости. Что же еще это может быть? Хотя дорога сюда и заняла всего лишь какой-то час, но ночью она плохо спала.

Джиллиана по-прежнему чувствовала на себе взгляд графа. Она украдкой оглядела себя. Может, пуговица расстегнулась? Она провела пальцами по одной щеке, потом подругой. Нет ли у нее на лице грязи? Или с ней еще что-то не так?

Что она должна сказать графу, чтобы он перестал так смотреть на нее?

«Ваше сиятельство, пожалуйста, будьте так любезны, смотрите на Арабеллу. Разглядывайте ее так же пристально, как разглядываете меня. Или смотрите на этот великолепный стол перед окном. Мозаика, не так ли? Откуда он у вас? Еще один подарок короля? А еще вы могли бы полюбоваться видом за вашим окном. Он воистину великолепен, ваше сиятельство. Все, что угодно, было бы предпочтительнее, чем смотреть на меня».

– Блевинс?

Мажордом, в тот момент обслуживающий доктора Фентона, остановился и взглянул на своего хозяина.

– Да, ваше сиятельство?

– Позаботьтесь, чтобы мисс Камерон тоже обслужили. – Голос графа походил на шоколад, такой же густой, темный и теплый.

Блевинс поклонился.

– Разумеется, ваше сиятельство.

– Я не голодна, ваше сиятельство, – сказала Джиллиана, надеясь, что присутствующие не заметили, как она покраснела. – Но благодарю вас.

Доктор Фентон нахмурился. Очевидно, она чем-то вызвала его раздражение. Неужели весь этот визит будет таким же изматывающим, как последние пять минут? Неужели ей придется думать о том, как бы всем угодить?

Граф Стрейтерн положил два печенья и маленький кусочек торта на тарелку и лично принес ей это.

– Вы не передумали? Наша кухарка славится своей выпечкой.

В его серых глазах светилось что-то такое, чего она не могла понять. Веселость? Чем она насмешила его? Или он проверяет, осмелится ли она быть грубой, рискуя еще больше усугубить недовольство доктора Фентона?

Джиллиана взяла тарелку, их пальцы соприкоснулись. Она подняла глаза и обнаружила, что граф снова смотрит на нее.

– Пожалуйста, не надо, – попросила она, понизив голос, чтобы не услышал доктор Фентон.

– Что не надо?

– Так пристально смотреть на меня. – Она отвела взгляд, все еще держа тарелку перед собой.

– Я понятия не имел, что смотрю пристально.

– Неправда, ваше сиятельство. Все вы прекрасно знаете.

Он, казалось, снова удивился, но не возразил ей. Напротив, улыбнулся.

– Дайте знать моей челяди, если мисс Фентон что-нибудь понадобится.

– Конечно, ваше сиятельство.

– Ее благополучие для меня чрезвычайно важно.

– Конечно, ваше сиятельство. – Поскольку Арабелла избегала смотреть в его сторону, она, очевидно, не испытывала такой потребности в заботе о графе, как он о ней. Но Джиллиана благоразумно воздержалась от любых замечаний подобного рода. Она ведь, в конце концов, всего лишь компаньонка.

– У вас такой вид, словно вы не прочь сбежать на веранду, мисс Камерон.

Он бросает ей вызов?

– Вовсе нет, ваше сиятельство, – спокойно отозвалась она.

– Вы можете, разумеется, если желаете. – Граф жестом указал на дверь, ведущую наружу.

Доктор Фентон ее не поймет. Арабелла могла бы, если бы захотела, высказать мнение по поводу поступков своей компаньонки, но она редко делала это. Арабелла была настолько погружена в себя, что трудно сказать, замечает ли она вообще кого-нибудь еще.

– Благодарю вас, нет, – сказала Джиллиана.

– Весьма пристойный ответ.

Она взглянула на него.

– Я дала вам повод подумать, что не вполне пристойна, ваше сиятельство? – Джиллиана подавила страх, который, казалось, сжимал ее горло, словно невидимая рука.

– Ни в коем случае, мисс Камерон.

– Тогда, пожалуйста, не говорите такие…

– Я оскорбил вас? – Ситуация явно забавляла графа, и это вызвало раздражение Джиллианы.

– Да, – бросила она достаточно громко. Доктор Фентон повернулся и посмотрел на нее с выражением озабоченности на лице.

– Тогда я прошу извинить меня и за это тоже, мисс Камерон.

– А за что еще, ваше сиятельство? – Неужели он не может просто отойти?

– За намек на то, что вы недостаточно пристойны. Приличия очень важны для меня.

– В самом деле, ваше сиятельство? – Она повернулась к нему лицом, смущенная тем, что приходится смотреть на него снизу вверх. – Тогда я бы осмелилась напомнить, что вам следует направить свое внимание на Арабеллу, а не на меня.

Граф слегка улыбнулся и, не говоря ни слова, оставил ее.

Когда он отошел от нее, Джиллиана сделала глубокий вдохи подумала, что лучше бы он не быт так красив. Или так благороден и внушителен. Он заполнял собой все пространство вокруг, и не замечать его было просто невозможно. Но может, только она одна это ощущает?

Чем скорее Арабелла выйдет замуж и устроится в своем новом доме, тем будет лучше для всех.