Глава 21

Артемизия понимала разумом, что это бесполезно, однако никак не могла остановиться и целовала его снова и снова, слегка приоткрыв губы, словно приглашая к поцелую. Тревелин принял вызов, мягко и нежно завладев ее губами. А потом поцелуй изменился, стал глубже, и искра, которая всегда пробегала между ними, вспыхнула пламенем.

Он целовал ее губы, ямочку на щеке, изящный изгиб шеи. По всему ее телу пробегала дрожь наслаждения, словно фейерверк.

Она положила обе ладони на его щеки и приблизила его лицо к своему.

Наконец ей все-таки пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание.

– О Боже! – Она поняла, какую неконтролируемую и всепоглощающую страсть пробудила.

– Согласен с вами! – Он приподнял бровь. – И этому никогда не будет конца.

Он дотронулся до ее платья из синей саржи и расстегнул первую пуговицу на лифе, почувствовав в тот же момент, как безудержно бьется сердце у нее в груди.

– То, что происходит между нами, – продолжил он пока его пальцы пытались справиться со следующей пуговицей, – можешь ты мне объяснить, что это такое?

Она покачала головой, не доверяя своему голосу.

– Проклятие, – сказал он нежно, – а я-то надеялся, что ты мне все объяснишь.

Он пробежал рукой по ее волосам, вытащив шпильки и освободив от плена прекрасные кудри.

– Я знал людей, которые пристрастились к опиуму. Они были одержимы им. Теперь я понимаю их страсть. Ты мой цветок лотоса. С того момента, как я вошел в студию, несмотря на мою цель найти Беддингтона, я мог думать лишь о тебе. А когда ты рядом, я не могу удержаться и не прикоснуться к тебе.

Он скользнул пальцем в вырез на лифе и начал ласкать ее грудь дразнящими прикосновениями.

– Не знаю, обрадовало ли вас, что своей цели вы достигли, – сказала она, когда он наклонил голову и начал покрывать ее кожу от подбородка до впадинки на шее легкими поцелуями. Ее пульс забился еще быстрее. – Но вы нашли мистера Беддингтона.

Его смех был похож на тихие раскаты грома.

– Верно, полагаю, что нашел. Я просто не ожидал, что захочу затащить этого парня в постель.

– Вот к чему все ведет, да? – Следующую пуговицу она расстегнула сама, открыв его восхищенному взору краешек обнаженной груди. – К твоей кровати.

Он прижался губами к ее уху, слегка прикусив нежную мочку.

– Если Бог есть на небесах…

– Конечно, есть, – заверила она его.

Он снова поцеловал ее, и тогда ей показалось, что все прежние поцелуи были просто детской игрой. Их души объединились в одно дыхание, переплелись, и уже нельзя было сказать, в каком теле какая обитала раньше.

Он продолжал расшнуровывать тугой корсет, пока его губы творили с ней настоящие чудеса. Ее грудь жаждала его прикосновения, томясь в узкой тюрьме корсета. Он поставил ее на ноги, чтобы помочь снять корсет, а она одновременно помогала ему освободиться от одежды. Одна из пуговиц, на его накрахмаленной рубашке, никак не желающая поддаваться, оторвалась и покатилась по полу.

– Извини, – пробормотала она в перерыве между поцелуями. – Я снова тебе ее пришью.

Он усмехнулся:

– Готов смириться с одной потерянной пуговицей как с неизбежной жертвой в жестокой схватке.

– Говоришь, в схватке? – У нее перехватило дыхание, когда он провел губами по ее шее и вдоль кружев, которыми был обшит ворот сорочки. – Ты говоришь так, будто бы мы с тобой на войне.

– Конечно, на войне. – Он выпрямился и окинул ее взглядом. – И не нужно удивляться. Разве ты не нарекла меня своим богом войны? Эта битва столь же вечная, как и рай, однако в этой войне обе стороны непременно должны проиграть, даже если обе выиграют.

– Я не понимаю.

– Не понимаешь? Я думал, что, как вдова, ты… – Он бросил на нее вопросительный взгляд. – Не имеет значения. Мне очень приятно быть твоим наставником в любви. Понимаешь, Ларла, если я не смогу доставить тебе удовольствие в этой игре, то не смогу получить удовольствие сам. Вот почему я говорю, что мы оба должны проиграть, если хотим выиграть.

Она подняла руки, и он через голову снял с нее кружевную юбку. Она прокляла моду, которая требовала от нее носить несколько нижних юбок, кринолин, корсет, сорочку и панталоны. Стоит снять что-то одно, и обнаруживаешь другое.

– Тогда я желаю вам успеха в вашей кампании, сэр. – Она стянула рубашку с его плеч. – Я люблю выигрывать.

– И я тоже. – Он со смехом избавился от следующего предмета ее одежды. – Но ты должна признать, с сари было намного проще.

– Мой отец говорил: «Если хочешь что-то иметь, придется потрудиться».

– Твой отец действительно очень мудрый человек, – согласился Тревелин. Последняя из нижних юбок упала к ее ногам.

Улыбка исчезла с его лица, и он серьезно продолжил освобождать ее от оставшейся одежды. Артемизия повернулась к нему спиной, чтобы он мог расслабить шнуровку, потом снова встала к нему лицом. Он расшнуровал корсет, высвободив грудь под тонкой рубашкой.

Теперь, когда наконец-то ее грудь не была сдавлена корсетом, Артемизия смогла глубоко вздохнуть, и избыток кислорода повлек за собой головокружение. Артемизия наблюдала за лицом Трева, пока он развязывал ленту на присобранном вороте рубашки. Он ослабил ее и стянул с плеч, обнажая ее упругую грудь. Нерв на его щеке начал подергиваться.

– Что-то не так? – спросила Артемизия.

– Почему ты спрашиваешь? – Напряжение не покидало его.

Она поднесла руку к его щеке и погладила ее.

– Кажется… что тебе больно.

Он накрыл ее руку своей.

– Мне сложно себя контролировать, и я боюсь, что могу тебя напугать.

– Что в тебе может меня испугать?

– То, что я хочу сделать, находясь рядом с тобой. Никогда такого не чувствовал. Я так сильно хочу тебя, что не знаю, смогу ли сдержаться и обуздать себя. – На миг ей показалось, что рука, накрывшая ее руку, задрожала.

– Не волнуйся, – сказала она язвительно. – Если ты только напугаешь меня, я сама помогу тебе сделать это.

Он откинул голову назад и расхохотался:

– Маленькая дерзкая девчонка. Охотно верю, что ты так и поступишь. – Его глаза потемнели от желания, когда он потянулся к ее груди, чтобы заключить ее в свои ладони. Его пальцы ласкали ее грудь, обводя круги вокруг сосков. – Ты такая нежная, Ларла, я не могу насытиться тобой. – Он наклонил голову, чтобы продолжать целовать ее.

Артемизия начала расстегивать пуговицы на его брюках, но ощущения, которые вызывали в ней его поцелуи, заставили ее затаить дыхание. Как это было прекрасно! Он слегка прикусил ее грудь, и она ощутила волну наслаждения, которая буквально граничила с болью.

А когда его рука залезла в ее панталоны и умелые пальцы принялись играть серенаду любви, Артемизия застонала от удовольствия и слегка раздвинула ноги. Тупая боль начала пульсировать в ее тайной плоти. Еще несколько быстрых движений его пальцев, и она ощутила мучительное блаженство.

– Прошу тебя, – взмолилась она.

– Я намерен довести дело до конца. – Он поднял голову, и она увидела на его лице самодовольную улыбку. – Я не успокоюсь, пока не доставлю вам удовольствие, мадам.

– Тогда помоги мне раздеть тебя, или я окончательно потеряю рассудок.

– Похоже, вы испытываете слабость к обнаженным натурам, верно? – поддразнил он, расстегивая пуговицы на брюках. – Как оказалось, и я тоже.

Он приспустил ее панталоны, и она скинула их, оставшись в одних чулках и изящных туфельках. Он отступил на несколько шагов и взглянул на нее, уже избавившись и от своих брюк. Артемизия поборола желание прикрыть себя руками. Тревелин стоял – руки в боки, фаллос в полной боевой готовности, мышцы груди напряжены, живот каменно твердый. Создавалось впечатление, что бог войны планировал свою кампанию.

– Мой старый преподаватель по ораторскому искусству всегда советовал мне представлять слушателей голыми, в одних носках, чтобы я не нервничал, когда выступаю перед большой аудиторией, – сказал он. – Но заверяю тебя, я бы никогда не мог сосредоточиться на выступлении, если бы ты была моей слушательницей.

Артемизия засмеялась, но ее хихиканье превратилось в «ой!», когда он поднял ее и перекинул через плечо, словно мешок с картошкой.

– Никогда не смейся над преподавателями из Оксфорда. – Он отвесил ей шлепок, по голой попке и понес в спальню. Она покачивалась в такт его шагу, словно тряпичная кукла, ее руки свободно свисали. Но вдруг она заметила, что его ягодицы в пределах ее досягаемости, и прежде чем Тревелин опустил ее на кровать, она сильно шлепнула его.

– Никогда не смейте плохо обращаться с герцогиней, – предостерегла она.

– Верно замечено, – ответил он, – Я изо всех сил постараюсь обращаться с вами как можно лучше. Но сейчас намерен показать все, на что я способен, Ларла. – Задорное выражение исчезло с его лица, уступив место серьезности.

Он начал с ее ног и, высоко поднимая каждую, снял с нее туфельки и стянул чулки. Затем Тревелин начал гладить каждый пальчик, пробегая по всей стопе до пяток. Она вздрагивала, но стойко сдерживала смех. Артемизии казалось, что Тревелин не слишком любит щекотку, и она изо всех сил вознамерилась не подавать виду, как действуют на нее его прикосновения.

Затем он забросил ее ноги себе на плечи, а его взгляд скользнул от щиколотки к колену, а затем к внутренней стороне бедра. Она была полностью обнажена перед ним; и ответом на пламя в его глазах стала ее увлажнившаяся плоть. Когда они чуть не занялись любовью во время маскарада, студия была залита мягким лунным светом, сглаживающим все несовершенства. Теперь же она осталась перед ним без малейшего прикрытия в резком свете дня. Он провел рукой по ее ножке, и от прикосновения ее кожа покрылась мурашками.

– Нет, не надо, – возразил он, когда она попыталась соединить колени. – Я обещал завладеть тобой целиком и полностью, а я всегда держу свое слово.

– Но… – Как она могла облечь в слова то, что чувствует? Всю жизнь ее учили, что какая-то часть ее нечиста и нельзя прикасаться к ней, кроме как в случае крайней необходимости и только после использования мыла. Она боялась, что ему не понравится то, что он обнаружит, когда полностью познает ее.

– Все в тебе прекрасно, Ларла, – заверил ее Тревелин, словно бы разгадав все ее тайные страхи. Она расслабилась, почувствовав тепло его одобрения, и закрыла глаза. Он ласкал темный треугольник большим пальцем, исследуя все ее самые потаенные секреты. Он прикасался. Он дразнил. Он осыпал ее нежными и настойчивыми ласками, и напряжение внутри ее все возрастало, пока она не смогла лишь простонать его имя.

Все внутри ее пульсировало, когда он убрал руку.

– Нет, пожалуйста. – Она боялась, что он остановится, однако все слова улетучились, когда он накрыл ее тело своим, его ягодицы разместились между ее раскинутыми ногами. – О да!

А потом он поцеловал ее. Его язык проскользнул в ее рот, в то время как его мужская плоть медленно наполнила ее. Она оплела его ноги своими, умоляя его войти глубже, однако он делал это со сводящей с ума медлительностью.

А потом внезапно он погрузился в нее, прижавшись к ее плоти, а затем поднялся на локтях и взглянул на нее сверху.

Никто из них не мог говорить еще некоторое время, однако их взгляды соединились, и Артемизия не смогла бы отвести глаз, даже если бы от этого зависело обещание рая. Было так прекрасно ощущать его внутри, это невозможно было передать словами.

Затем он начал двигаться, и она отвечала на его ласки, приподнимая бедра в такт его толчкам. Мир Артемизии распался на отдельные составляющие. Жар. Трение. Ноющая боль.

Она почувствовала аромат его теплого мужественного тела и тесно прижалась к нему, готовая насладиться им. Желая отдаться ему полностью и без остатка, Артемизия ощущала пульсацию между ног.

– Сильнее, – просила она.

Отрывистый вскрик вырвался из его груди, и он глубоко в нее ввел свое мужское достоинство. Изнутри она ощутила все нарастающее волнение, конвульсию, которая заставила ее потерять контроль над своим телом. Радость наполнила все ее существо.

Его освобождение наступило следом, и после резких толчков его семя оказалось внутри ее. На мгновение в ее голове мелькнула мысль, что они не принимали никаких мер предосторожности, а затем ее охватила приятная апатия. Ей уже не хотелось больше ни о чем думать, только бы ощущать прикосновение его виска к своей щеке.

Их сердца бились в унисон, когда она поглаживала его спину.

Затем он приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на нее, не нарушая их единства.

– Мадам, вы просто волшебны.

– Спасибо, мой Марс, – прошептала она. – Мне кажется, вы только что завершили свою первую успешную кампанию. И оба мы выиграли.