Глава 36

Гейбриел торопливо спускался по главной лестнице, меньше всего думая о приличиях. То есть о том, чтобы самому придерживаться приличий по крайней мере. Отношения Элетеи с Одри Уотсон оставались тайной, требующей разгадки. Но как заметила Одри, он жил на самом краю приличного общества все время, сколько себя помнил.

Игрок. Негодяй. Вчера по уши в долгах, сегодня с деньгами. Отчим бил его по голове, крича о его бестолковости прямо в ухо так часто, что он частично потерял слух, с одной стороны, и подозревал, что, с другой стороны, его умственным способностям был нанесен ущерб.

Однако он выжил. Благодаря силе воли, унаследованной им от его отца, и упрямству французской крови, унаследованной от матери, ему удалось стать хорошим кавалерийским офицером, непобедимым игроком и составной частью печально знаменитой ветви его семьи.

А Элетея не изгнала его из своей жизни – благословенное чудо, учитывая, что она видела его в худшие моменты его жизни и не отказалась от него, по причинам, которых он никогда не мог понять. Он любил ее. И кто бы не любил ее, находясь в здравом уме? Что она в нем нашла? Он был человек подозрительный, неискренний, порывистый и вдобавок в шрамах.

Гейбриел знал только одно: когда его сбивали с ног, он поднимался, часто шатаясь, оцепеневший и онемевший, но иначе он не мог. В тот день, когда он не сможет поднять свое закаленное в боях тело с земли, – он умрет. Жизнь нападала на него. Он в ответ нападал на нее и на самого себя. Он никогда не стремился быть героем, возможно, кроме тех моментов, которые касались Элетеи, и если она считает его храбрецом, ну что же, он хорошо постарался, чтобы одурачить ее, вот и все.

Гейбриел спустился по лестнице в холл на нижнем этаже, глядя на картины, которые призывали его к тому, что теперь можно назвать его прошлой жизнью. Куртизанки выставляли напоказ утонченную красоту; их искусство считалось в Лондоне легендарным. Гейбриел узнал выдающегося члена военного министерства, секретаря Ост-Индской компании и какого-то виконта, который прославился как художник-портретист. Затем он услышал, как кто-то зовет его по имени; он остановился в нерешительности, и одетая в темное женщина появилась из-за буфета, подняв бокал бренди в знак приветствия.

– Время к полуночи, Золушка. Я должен вернуться домой.

Они с Дрейком прошли к двери вместе в дружелюбном молчании, а там чопорный дворецкий миссис Уотсон поклонился им и щелкнул костлявыми пальцами. Появились два лакея с факелами, чтобы осветить им дорогу до экипажа.

– Могу ли я помочь вам чем-либо, чтобы ваша дорога домой была более приятной, лорд Дрейк… сэр Гейбриел? – спросил дворецкий, также крепко заведенный, как континентальные часы.

Дрейк быстро прошел мимо него.

– Мы завершили ночь. Если я могу дать…

Гейбриел взглянул на только что прибывшего гостя, который задержался на нижней ступеньке, и его взгляд мгновенно стал жестко-презрительным. Он остановился, в то время как Дрейк продолжал свой путь к карете. Человек в вечернем плаще на леопардовой подкладке узнал его и криво улыбнулся:

– А, сэр Гейбриел, вижу, мы опять встретились – и опять в доме блудницы.

Дрейк повернулся, его красивое лицо потемнело.

– Прошу прощения, сэр? Вы обратились к моему кузену?

Легкое движение Дрейка послужило каким-то знаком. Еще мгновение – и его братья Хит и Девон Боскаслы присоединились к нему на тротуаре, их кучер и два лакея стали позади в нескольких шагах. Гейбриел посмотрел на зловещие дубинки, которые держали в руках его кузены, потом твердо покачал головой.

Это было его сражение.

– Лорд Хазлетт, – холодно сказал он, – я и вправду очень надеялся, что мы с вами снова встретимся. Между нами осталось кое-что недоговоренное.

Гай смотрел мимо него в освещенный свечами холл борделя. У него было жесткое лицо человека, обладающего привилегиями, привыкшего использовать других, человека, который действительно уверен, что имеет право делать то, что ему заблагорассудится. Теперь, когда он стоял перед сэром Гейбриелом Боскаслом и его двоюродными братьями, он, казалось, предполагал, что они разделяют его пренебрежительное отношение к женщинам и ко всему миру вообще.

– Гейбриел, – сказал он с покровительственной улыбкой, – мы с вами джентльмены, которые имеют общую слабость. Я допустил бы небрежность, если бы не сообщил вам, что Элетея Кларидж ничем не лучше девушек из заведения миссис Уотсон.

Гейбриел видел, как Девон шагнул вперед, словно желая защитить его. Он сделал резкий жест, и его кузен отступил.

– Что вы имеете в виду, Хазлетт? – спокойно спросил он.

Гай огляделся, словно только сейчас заметил, что они с Гейбриелом не одни.

– Неужели вы околдованы, ею, друг мой? Она того не стоит. Мой брат собирался жениться на ней, и он уже вскрыл ее для вас. Я уверен, вы оцените тот факт, что вам не придется почать очередную девственницу. Я полагаю, поначалу она оказала сопротивление.

Если он и сказал что-то еще, Гейбриел этого не услышал, потому что в голове у него взревела кровь. Он шагнул вперед, сжав кулаки. Почувствовал, как кто-то – Дрейк или Девон – положил руку ему на плечо, пытаясь остановить. Но он не собирался останавливаться. Он понимал, что они только хотят помочь ему. Но он всю жизнь сам воевал за себя.

Однако, честно говоря, он никогда еще не дрался за то, что значило для него так много, разве только за мать. Такой страсти он не испытывал даже в битве при Ватерлоо.

Гейбриел ударил Гая прямо под подбородок и с удовольствием услышал, как хрустнули кости. Наверное, он разбил себе костяшки пальцев, но ничего не почувствовал. Стон боли, который издал Гай, означал, что у того по меньшей мере сломана челюсть, а это не даст ему возможности раскрыть рот пару месяцев.

– Пошли, Гейбриел, – дружески сказал Дрейк через плечо. – Нехорошо творить беззаконие прямо перед свадьбой. Подожди недельку-другую.

Гейбриел выпрямился с намерением потребовать, чтобы его кузен убирался прочь и не лез в чужие дела, но тут Гай вдруг подскочил к нему и ударил в глаз.

Под правым веком Гейбриела вспыхнули яркие искры, он наткнулся спиной на крепкую фигуру Дрейка, и тот толкнул его обратно к Гаю, пробормотав при этом:

– Дай ему от меня как следует по яйцам. Это был грязный удар. Ударить человека, когда он отвернулся. Будь я на твоем месте…

Эти слова поощрения упали на благодатную почву нарастающего гнева. Гейбриел, парализованный пульсирующей болью в глазу, не обращая внимания на куски окровавленной кожи, висящей на его костяшках, еще раз ударил Гая. И еще раз. Он наносил удары, пока Хазлетт наконец не откинулся назад и не рухнул на ступеньки, не делая больше попыток подняться.

Понадобилось мгновение, пока до Гейбриела дошло, что именно сказал Гай. Теперь темное измышление распространилось у него в голове как тень. «Он уже вскрыл ее для вас». Мужчинам свойственно грубо шутить по поводу секса. Братья делятся тайными своими победами, преувеличивая свои подвиги, чтобы другим было завидно. Половина таких разговоров – всего лишь чепуха и напыщенное хвастовство, цель которых преувеличить собственную мужественность.

Но насмешка Гая намекала на жестокость и насилие. И теперь внезапно Гай понял – или ему показалось, что он понял, – почему Элетея не любит произносить имя Джереми. Почему она упрекала Гейбриела за то, что он вернулся слишком поздно.

«Сделайте так, чтобы я забыла, Гейбриел».

Забыть о чем?

Его не было там, чтобы защитить ее. Она была унижена так глубоко, что не могла признаться в этом никому. Он был идиотом, он не помог ей быть откровенной после пережитого унижения. Он все сделал плохо, без размышлений, без чести.

Но еще не поздно. Пусть он и Элетея разбиты на части, но они принадлежат друг другу и всегда принадлежали. Вместе они образуют целое существо.

Теперь он понял, что сегодня своими ревнивыми упреками причинил ей боль вместо того, чтобы уловить то, чего не сказали она и Одри. Гейбриел сглотнул появившуюся в горле горечь. Он предстал перед ней в образе, ничем не лучшем, чем образ того ублюдка, который ранил ее.

– Гейбриел, Гейбриел. – Кто-то сзади схватил его за плечи. – Пойдем в карету. Ты высказал свою точку зрения очень красноречиво. Посмотри на меня, кузен. Сколько пальцев я поднял?

Он развернулся не задерживаясь, чтобы понять, на кого он нападает.

Мускулистое предплечье преградило дорогу удару, который он собирался нанести. Он качнулся назад, обрел равновесие и посмотрел на указательный палец кузена Девона, которым тот водил у него под носом.

– Ты получил сильный удар по голове, Гейбриел. Сколько пальцев я поднял?

С презрительным фырканьем Гейбриел отвел в сторону руку кузена:

– Ты меня не одурачишь. Ты машешь перед моей физиономией вовсе не пальцем. Это твой причиндал, и весьма тощенький. Я бы постыдился показывать его на людях.

Девон рассмеялся:

– Ни к чему прибегать к личным оскорблениям. Пошли.

– Но я еще не закончил.

Девон взглянул на тело в плаще, распростертое в полубессознательном состоянии на ступенях крыльца Одри. Два лакея уже были рядом, готовые унести Гая, чтобы его не было видно прохожим. Такое зрелище может показаться великосветским гостям просто оскорбительным.

Из дома вышел младший дворецкий, бросил одобрительный взгляд на Боскаслов, потом сказал лакею:

– Отнесите эту особу на свалку. Миссис Уотсон не желает, чтобы его впускали в дом или чтобы он пачкал ее вход. Нам нужно поддерживать свою репутацию.

Гейбриел повернулся к трем мужчинам, стоящим полукругом. Он грустно улыбнулся. Никто еще, за исключением Элетеи Кларидж, не вставал на его защиту так решительно. Гейбриел даже подумал, что не заслуживает такой преданности.

Черт, он хорошо постарался, доказывая, какой он негодяй, а теперь должен сделать последний выбор – либо доказать тем, кто любит его, что он хороший человек, либо доказать, что он бездарь, как утверждал его отчим.

Хит положил руку ему на плечо:

– Мы возвращаемся на бал. Ты с нами?

– На бал?

– У Грейсона день рождения, – сказал Дрейк, прислоняясь к дверце кареты. – Ты помнишь – задумано, что члены семьи и близкие друзья соберутся, когда все остальные уйдут?

Гейбриел устало улыбнулся:

– Я ценю приглашение и в любой другой раз счел бы за честь отпраздновать совершеннолетие Грейсона.

– Но? – спросил Девон, усмехаясь так, точно у него не было никаких забот в жизни. – Еще одна карточная игра?

Гейбриел покачал головой:

– Нет. Я должен вернуться домой.

Дрейк отошел от кареты.

– Домой, в пустой лондонский особняк? – насмешливо спросил он.

Гейбриел ничего не ответил. Не было смысла пытаться лгать своим двоюродным братьям, людям, которые раньше распутничали так же, как и он, но теперь изменили образ жизни. Они видели его насквозь, и не стоило притворяться, что ему все равно. Он любит, он собирается начать самую крупную азартную игру в своей жизни.

– Я еду домой, в Хелбурн-Холл, – сказал он.

Хит кивнул:

– Хорошо, подкинь нас по дороге к Грейсону. Там мы выпьем за тебя.