Глава 23

Так в последние недели лета установился некий ритуал. Каждую пятницу вечером вне зависимости от того, была ли погода хорошая или плохая, в сельском доме графа Рексема давали легкий званый ужин для местных джентри. Когда граф Робин не мог оказать честь своим гостям, хозяйкой была его сестра Элетея. Мало кто отказывался посетить эти оживленные собрания, потому что они, как правило, сопровождались шаловливой забавой – вызывать сэра Гейбриела на карточную игру и заявлять потом, что кто-то из деревенских жителей обыграл профессионального игрока.

В промежутках между этими вечерами он изобретал один повод за другим, чтобы встретить Элетею во время ее ежедневных прогулок верхом, пока она не перестала подшучивать над ним, говоря, что ее это удивляет, а он перестал искать оправдания. Дважды он сопровождал ее и миссис Брайант в поездках по приходу. Но поклялся не участвовать в этих делах после того, как одна старая вдова, которую они посетили, сообщила Элетее, что некогда школьный учитель застал Гейбриела за писанием грубых стишков на латыни.

Всю дорогу домой она смеялась над этим. Смеялась и миссис Брайант.

– Это был не я, – настаивал он. – Это был мой брат Колин. У него есть талант.

– К проказам? – предположила Элетея; ленты у нее на капоре танцевали вокруг белой шеи.

Она неудобно сидела рядом с миссис Брайант, правившей своей двуколкой, точно фригийская богиня плодородия Кибела – повозкой, в которую были запряжены львы.

Гейбриел ехал рядом с ними на своем андалусце, наслаждаясь этим зрелищем. Он и в детстве не владел латынью настолько, чтобы кропать на ней стишки, да и теперь не преуспел бы в этом. Его не беспокоило, что она над ним посмеивается. Ему нравилось быть с ней, слышать ее голос. Но когда их взгляды встречались, ему казалось, что по спине его проводят чем-то острым. И он не знал, выдержит ли эту муку.

Гейбриел отвел глаза и стал смотреть на лес.

– Вы приедете к чаю? – беспечно спросила миссис Брайант.

Гейбриел прищурился. Ему показалось, что он видит какую-то фигуру между деревьев, столь смутную, что она казалась ему отражением его собственного прошлого. К чаю? Он не хотел чаю, но он будет его пить.

К концу пятого званого ужина – каждый из этих ужинов заканчивался позже предыдущего – Гейбриел не мог заставить себя уехать домой. Граф Рексем отправился с визитом к родителям молодой леди, на которой собирался жениться. Леди и лорд Понтсби уехали рано, жалуясь друг на друга и на сильный насморк.

Гейбриел вежливо откланялся.

Но, будучи в глубине души человеком невежливым, он кружил вокруг дома до тех пор, пока не убедился, что все гости разъехались. И тогда он вернулся. Элетея подошла к двери, неся кашемировую шаль леди Понтсби.

– Я знала, что вы вернетесь за…

– За вами? – Он бросил взгляд на дорогую шаль и поджал губы. – Это не в моем стиле. Все эти узоры и бахрома. Я скорее…

– Негодяй? – Она сложила руки на груди, а он, не дожидаясь приглашения, вошел в холл и закрыл дверь, ведущую в тихую ночь. – Или взломщик? Гейбриел, я действительно спрашиваю себя, чем вы занимались все эти годы…

Он прошел рядом с ней по холлу, под геральдическими щитами, и его шаги заглушались топотом прислуги, которая сновала взад-вперед, унося со стола посуду и гася восковые свечи, освещавшие столовую и гостиную.

– Я передумал насчет десерта.

Она покачала головой, едва удерживаясь от улыбки.

– Вы вернулись слишком поздно.

– И мне ничего не достанется?

– Полагаю, еще осталось немного бренди и кекса…

– Я не этого хочу, – сказал он с прямотой, от которой она широко раскрыла глаза.

– Не знаю, что вам ответить, Гейбриел, – сказала она, помолчав. – Конечно, я – скучное общество по сравнению с дамами, которых вы знали в Лондоне.

Он грустно усмехнулся:

– Вы шутите. Известно ли вам, какие это пустоголовые женщины?

– Не все они пустоголовые. Некоторые очень умны.

Гейбриел нахмурился:

– Ни одна из моих знакомых не умеет играть в «Ударь тапочкой».

– Вряд ли это можно считать интеллектуальным досугом.

Его глаза насмешливо сверкнули.

– Ни одна из них никогда не могла обыграть меня в вист.

– Вы нам поддаетесь, Гейбриел.

Он помолчал, стал играть на ее сочувствии:

– Вы хотя бы немного представляете себе, как одиноко в Лондоне такому человеку, как я?

Ее ответ застал его врасплох:

– Не более одиноко, чем мне здесь.

Он уставился на нее, поняв, в чем она призналась.

– Я не могу его заменить, да?

– Я никогда не стану сравнивать вас с ним, – сказала она пугающе свирепым голосом.

Он выпрямился. Когда же он научится держать рот на замке? Теперь он испортил их шутливый разговор, вспомнив о другом человеке.

– Прошу прощения. Я знаю, как глубоко вы любили…

– Я не любила.

– Что?

Она не любила Джереми? Неужели она говорит серьезно? Конечно, нет.

Элетея повернулась, явно смущенная. Он подумал, что она не решается произнести чтимое ею имя Джереми вслух, боясь какого-то эмоционального срыва. Хотя он и был недоволен тем, что ее горе так глубоко и она ищет утешения, соблазняя картежника, – такое у него сложилось мнение, – он все же не был сильно обескуражен и не собирался отказываться от того, что судьба давала ему в руки.

Он привлек ее к себе и поцеловал в затылок. Она задрожала, но не отстранилась. Кровь в нем закипела от предвкушения будущих наслаждений.

«Что бы я ни сделал, пожалуйста, не дай мне упустить этот шанс». Потому что как бы отчаянно он ни хотел ее, она по-прежнему оставалась его милой девочкой со смелым сердцем – девочкой из тех, самых мучительных дней его прошлого. Он предпочтет умереть, прежде чем навлечет на нее позор.

Он медленно привлек ее ближе к себе, стиснул руки у нее под грудью, заглушив в себе стон наслаждения. Все его чувства обострились. Это было восхитительно. Ему нравилось, как она прижалась к нему, словно между ними было что-то большее, чем просто желание.

– Предупреждаю вас, – шепнул он ей в шею, – не приглашайте меня в вашу постель ради шутки.

– Вы хотите меня, Гейбриел? – прошептала она, медленно поворачиваясь в кольце его рук, пока не оказалась к нему лицом, на котором блуждала какая-то неопределенная улыбка.

– Вы – самое глубокое мое желание.

Она вздохнула:

– Как красиво!

Он поцеловал уголки ее рта и обнял крепче.

– На вас производят впечатление красивые слова?

– Нет.

– Так я и думал.

Она на миг опустила глаза.

– А вы хотите произвести на меня впечатление?

– Я хочу этого сильнее, чем того, чтобы взошло солнце.

Элетея рассмеялась и снова подняла глаза.

– Глупые красивые слова. Но… его уже нет.

Он не знал, что сказать на это. Она явно погрустнела, заговорив о человеке, за которого должна была выйти замуж. Но ведь она сказала, что не любила его. Он отбросил локоны, падающие ей на лицо.

– Можно мне остаться?

Элетея внимательно всматривалась в его жесткое, мрачное лицо.

– В последний месяц вы показали себя славным мальчиком.

Гейбриел улыбнулся через силу:

– Мы с вами знаем почему.

– Я никак не думала, что вам понравятся наши простые удовольствия.

– Разве человек не может измениться?

– Наверное, может – кое в чем.

Она-то его хорошо знала. Но знает ли он ее? Не знает, но хочет узнать. Он взял ее за руку:

– Проводите меня в комнату.

– Только не в спальню. Горничная спит в соседней комнате. Наверху есть моя личная гостиная, где я читаю.

Он не собирался спорить. Ее рука казалась нежной и крепкой, и он не понимал, зачем она ведет его в комнату, знал только то, что не хочет увлечь ее ни в одно из известных ему темных мест.

Он пошел за ней наверх по боковой лестнице. Элетея сказала, что ей одиноко. Не ищет ли он слабых мест в ее обороне? Прошло больше года со дня смерти Джереми, а она до сих пор не может заставить себя произнести его имя. В прошлом Гейбриелу никогда не приходилось планировать свои романы. Всегда и всюду у него находилось для этого прекрасное время и прекрасное место.

А ныне он гибнет, не находя выхода.

Маленькая освещенная огнем камина гостиная была, судя по всему, ее личным убежищем. Книга, письма, корзинка с вязаньем. Место покоя и размышлений.

– Наверное, вам не следовало приглашать меня сюда, Элетея. Я знаю, что не могу заменить то, на что вы когда-то надеялись.

Она закрыла дверь, глаза ее сверкали от гнева.

– Откуда вам это известно?

Гейбриел покачал головой. Да простит его Бог, но он не хотел воспользоваться женщиной, настолько погруженной в горе, что ради мгновенного утешения она способна предложить себя какому-то распутнику. Но если он может заставить ее забыть о своей боли – и пусть утром она станет его презирать, – он не устоит.

– Я никогда не был святым, – сказал он. – Я возьму вас хотя бы ради того, чтобы облегчить вашу печаль.

Он ждал, что она станет возражать. А когда она промолчала, подвел ее к ложу – в темноте оно казалось чем-то вроде мягкой софы, на которой лежала шаль, подзорная труба и стопка бумаги. Он смахнул все это на пол, и она рассмеялась.

– Элетея, – сказал он и сам начал смеяться, – я сотню раз представлял себе это мгновение в своем воображении…

– Но в более прибранной комнате.

– Это не имеет значения. – Сейчас ничто не имело значения, кроме нее. Он привлек ее к себе и прошептал: – Можно, я вас раздену?

Она снова рассмеялась, на этот раз смех ее прозвучал неуверенно.

– Зачем? Вы же ничего не увидите здесь.

– Я мог бы прикасаться к вам. И я хочу вас ласкать.

Как легко его руки «сняли ее с якоря» и каким правильным казалось ей то, что он освободил ее от стесняющего корсета и рубашки. Он ласкал ее, дал ей время расслабиться, предвкушая дальнейшее. Он стал на колени, чтобы снять с нее чулки, и тут почувствовал, как она встревоженно напряглась.

– Гейбриел.

– Только не передумайте, – пробормотал он, резко поднимая на нее глаза. – Не заставляйте меня остановиться, иначе я умру.

В ее смехе ощущалась дрожь.

– Вы, кажется, полны решимости.

– Так оно и есть.

Он посмотрел на нее, увлеченный красотой ее обнаженного тела. Выступающие темные соски груди, округлый живот, пышные бедра. Она застенчиво улыбнулась, и у него перехватило дыхание.

Гейбриел улыбнулся в ответ:

– Я бы подумал, что это сон, если бы требования моего тела не говорили о другом.

– Я перестала верить в сны. – Она легко провела пальцами по его коротким черным волосам. – И не верила до тех пор, пока вы не вернулись.

Этим вечером он получил от нее столько намеков. Она открывала ему себя так тонко, что это должен был бы понять проницательный человек. А он не понял. Единственным оправданием ему могло служить лишь то, что желание лишало его возможности прислушиваться к чему бы то ни было, кроме его основных инстинктов. Завтра будет день, и можно будет поразмышлять над нюансами. Он мог только следовать за ней и справляться со своим желанием.

Он поцеловал ее лодыжку и мягкую впадинку под коленом. Потом встал, снял фрак и шейную косынку, расстегнул рубашку и панталоны.

– Вы никогда мне этого не простите, – грустно сказал Гейбриел, снимая сапоги.

Когда он повернулся к ней, обнажив свое сердце и тело, она молчала. Но кажется, ее не оттолкнули его шрамы и откровенное возбуждение. Ему оставалось только надеяться, что она считает его хотя бы вполовину таким же желанным, какой он считает ее.

– Откуда вы знаете, что я не прощу? – сказала она наконец. – Разве вы вообще меня знаете?

Он сел рядом с ней.

– Я хочу узнать. – Он погладил ее по лицу и обвил рукой ее шею.

– Я не та, какой была, – прошептала Элетея.

– Вы гораздо лучше, – прошептал Гейбриел и наклонился, чтобы поцеловать ее.

Будь на ее месте другая женщина, он приписал бы ее замечания ложной скромности и желанию подразнить. Но он хотел ее слишком сильно, чтобы раздумывать над тем, что она скажет. Будучи надменным дураком, он полагал, что обладает монополией на сердечную боль. Он воспринимал только то, что говорит ему внешность, да еще то, что мир наносил ему один удар за другим, а Элетея оставалась незапятнанной, совершенной молодой леди, безгрешной и милосердной. Каковой ей и полагается быть.

– Единственное, что я знаю, – сказал он, – это то, что я не покину вас, пока вы моя, и не погублю.

– А разве не это полагается делать повесам? – спросила она, на этот раз действительно поддразнивая его.

– Не всегда. – Он провел пальцем по ее шее, грудям, животу, ниже, пока она не задрожала. Но она не отодвинулась. Он чувствовал под своей рукой биение ее сердца. – Некоторые из нас просто губят сами себя.

– А вы думаете, что те, кому вы дороги, не страдают от этого? – спросила она и задохнулась, потому что его палец проник в ее ножны.

Ее тело напряглось, но не от сопротивления, а от отчаянного желания. А потом раскрылось, медленно тая.

Его голос стал грубым.

– Значит ли это, что я вам дорог?

Она двигала бедрами, жаждая большего.

– Разве это не понятно?

– Вы избрали меня?

Она заглушила стон. Что бы он ни делал с ней, этого осторожного проникновения было достаточно, но ей хотелось большего. Но откуда он это знает, коль она сама этого не понимает?

Его рука замерла. Она попыталась сжать бедра, перевести дух.

– Очень жаль, – сказал он; голос у него был низкий, неотразимый. – Я должен был уехать тогда, но… если бы я не уехал, разве от этого что-нибудь изменилось бы?

– Да. Наверное… да.

– То есть?

– Тогда… тогда меня не обручили бы с… ним.

Что она пытается ему сказать? Что ее утрата так глубока, что она предпочла бы вообще никогда не любить Джереми?

– Был ли рядом с Хазлеттом другой мужчина? – спросил он медленно, затаив дыхание, с почти не бьющимся сердцем.

Она обвила рукой его шею. Тронула выпуклый шрам.

– Вы вернулись сюда сегодня, чтобы выяснять историю Хелбурна или чтобы ласкать меня? – весело спросила она.

Он прижал ее к софе.

– Я был бы дураком, если бы отказался от такого предложения, потому что в вашем присутствии я почти ничего не соображаю.

– Его уже нет, Гейбриел, – сказала она призрачным шепотом. И тихо добавила: – Мне бы хотелось, чтобы его никогда не существовало.

– Вы уверены, что этого хотите?

– Нет. Но все равно – сделайте это. Чего я хочу – так это забыть.

Она видела на его лице удивление и надеялась, что он не попросит объяснений. Она сказала правду. С Гейбриелом она забывала те периоды своей жизни, которые казались ей отвратительными. И что бы ни произошло между ними сейчас – это ее выбор. Да. Сегодня ночью она сделает выбор.

Она спрятала лицо в изгиб его крепкого плеча. От него слегка пахло мускусом и одеколоном. Как чудесно! Кожа у него была горячая, под щитом силы переплелись мускулы и сухожилия. Как соблазнительно дать ему волю над собой! Оттаять. И – зима кончится.

– Когда мы соединимся, – сказал он, целуя ее в голову, – будут определенные последствия, с которыми нам придется столкнуться.

– Вы говорите о зачатии?

Когда это она стала так откровенна в житейских делах? В зеркале времени, она осталась невинной, нетронутой. Или это он не усвоил какие-то более глубокие уроки жизни? Искренен ли он с ней? А она?

– Да, – сказал он, сглотнув, – Эту возможность мы должны учесть.

– У вас есть дети, Гейбриел?

– Нет. Я…

Что он мог сказать? Что был человеком, который уклонялся от обязательств судьбы, вероятно вполне заслуженной? Он не всегда был осторожен. Но теперь все то, что он прежде презирал, вдруг оказалось важным.

– Вы всегда хотели меня? – прошептала она. – Я знаю, что когда-то вам нравилось на меня смотреть. Я никогда не понимала, что это значит. О чем вы думали?

– Я не уверен, что вообще думал в те дни. Возможно, я хотел того, чего не мог иметь. – Он прижался лицом к ее грудям, вдыхая ее запах. – Я никогда не проигрывал, если решал не проигрывать.

– Я не выигрыш для победителя, Гейбриел, – сказала она с легким возмущением.

– Конечно, но если бы вы им были, что я должен был бы сделать, чтобы получить вас? – Он поднял голову, улыбка его была чарующей. – Всю жизнь я ради выживания полагался на хитрости и силу. Другого образа жизни я не знаю.

– А хотели бы узнать?

– А вы хотите мне помочь?

Она рассмеялась:

– Я всегда думала, что вы вполне способны со всем справиться сами.

– Потому что я сбивал с ног всякого, кто становился на моем пути?

– Вы забыли о вашем отчиме. Это было с вашей стороны смело.

Он сглотнул. Ему было стыдно, что она знает об этом.

– На меня в нашей деревне никогда не смотрели как на белого рыцаря.

Ее глаза блеснули озорством.

– Некоторых леди привлекает темнота.

– Я никогда не считал вас такой.

– Вы не хотите меня, Гейбриел? – спросила она прерывающимся голосом.

– Хочу. Но не на одну ночь.

– Разве это не запрещено кодексом правил?

– А вы не могли бы думать обо мне в каких-нибудь иных терминах? – с раздражением сказал он.

– Я бы хотела просить вас об этом же.

– Вы всегда были в моих глазах совершенством.

– Но я вовсе не совершенство. И если это единственная причина, по которой вы меня хотите, значит, вы обманулись.

– Вы скоро будете думать иначе.

– О, Гейбриел, вы не понимаете!

Он закрыл глаза.

– Я не хочу причинить вам боль.

– Тогда не покидайте меня.

Как мог он покинуть ее? Его тело впитывало ее жар, ее зов. Его дыхание трепетало на ее губах. Он приподнялся над ней. Он уже тысячи раз брал ее в своем воображении. Представлял ее под собой, когда другие женщины разделяли с ним ложе.

Он сказал себе, что потом будет время обсудить то, что обременяет ее душу. Ему не хотелось предоставлять ей ни мгновения на раздумье и отступление. Все его инстинкты требовали утвердить их связь.

«Не дай ей передумать. Не дай ей понять, насколько я ей не подхожу. Конечно, я не заслуживаю женщины такой чистой и совершенной, но, клянусь, я никогда больше ничего не попрошу в моей жизни, если мне дадут возможность любить ее».

– Вы смотрите на меня так же, как смотрели тогда, – прошептала она, широко раскрыв глаза. – О чем вы думаете теперь?

– О том, что я никогда не видел более красивой женщины. – Он поцеловал ее, его рука запуталась в ее волосах.

Элетея застонала. От этого раскованного выражения поощрения глубокие волны наслаждения пробежали от его плеч к ногам. Элетея, нагая, раскрывалась ему навстречу, готовая подарить ему блаженство. Соблазнительная чувственность ее тела гипнотизировала его.

Он заключил ее в объятия, выгнул спину, не отводя взгляда от ее глаз. Вопреки тому, что о нем говорили, у него не было опыта обращения с девственницами. Но он понимал, что первый раз может оказаться не таким приятным для нее, как для него.

Когда она была готова, он проник в нее настолько глубоко, насколько осмелился.

Она несколько раз резко вздохнула. Для него не было ничего более страшного, чем необходимость остановиться; не мог он вообразить и более желанной участи, чем проникнуть в нее.

Он целовал ее веки, лицо.

– Мне кажется, я всегда был вашим.

– Гейбриел… – Она выдохнула его имя, ее пальцы сжали его плечи. – Вы хотите меня?

– Прошу вас, – хрипло сказал он.

– Мы горим от страсти или от любви? – прошептала она.

– А разве не может быть, что и от того и от другого? Разве нет?

– Да, хотя я не понимаю…

Он не дал ей договорить, додумать свой ответ. В этот миг его не очень волновало, о чем она думает.

– Расскажете потом, – пробормотал он. – Возьмите меня в себя целиком…

Она застонала, и это разбило цепи его самоконтроля. Он вошел в нее целиком. Потрясающее наслаждение пронзило его сердце. Самые сладкие из его фантазий осуществились. Он забыл обо всем.

Она выгнулась под ним. Хотя его тело напряглось в ответ, он сжал зубы и замедлил скорость. Это ее первый раз. Будут еще ночи совместных чувственных исследований. Он узнает, что ей нравится, и посвятит ее в тайну своих желаний. Конечно, он найдет место получше этой старой софы, такое же крепкое, каким, к счастью, оказалась она.

Он слышал прерывистый шепот словно издалека, очень издалека.

– Я ждала, когда ты вернешься.

– Я здесь.

– Сделай так, чтобы я забыла, Гейбриел.