Глава 16

Из темноты раздался сдавленный голос Памелы:

— Кажется, на этот раз, если ты нажмешь на курок, из дула вылетит уже не букет цветов…

На мгновение Коннору показалось, что он все еще спит. Как иначе можно было объяснить пьянящий запах сирени и теплую Памелу в его постели? Но если это сон, то почему она одета? Почему их тела разделяет тонкая хлопковая ткань? Почему его напряженная плоть упирается ей в бедро, вместо того чтобы быть глубоко внутри ее? И почему дуло его пистолета упирается в ее шею ниже подбородка?

Он почувствовал, как по ее горлу пробежала дрожь.

— Если вы именно так встречаете в своей постели каждую женщину, мистер Кинкейд, то становится понятным, почему вам приходится за это платить.

Он осторожно опустил пистолет, но ничего не мог поделать с тем взведенным «пистолетом», который был дан ему от природы.

— Если бы кто-то в этом доме хотел убить тебя, ты бы тоже держала заряженный пистолет под подушкой, — проговорил он, крепко сжимая ее запястья.

— Уверяю вас, мистер Кинкейд, я пришла сюда не для того, чтобы задушить вас подушкой, хотя в этом тоже есть своя прелесть.

Он смотрел на нее, с трудом подавляя желание закрыть ей рот поцелуем, поскольку хорошо понимал, что в такой ситуации, когда она оказалась полностью в его власти, да еще в его постели, он не довольствуется одним поцелуем, каким бы сладким он ни был.

Мысленно ругая себя за глупость, Коннор отпустил ее руки и перекатился на бок, прикрываясь простыней. Увы, это привело к обратному результату — напряженная плоть заметно топорщилась из-под простыней, образуя что-то вроде маленького шатра. Но с этим Коннор уже ничего не мог поделать. Сунув пистолет под подушку, он отодвинулся на самый край постели, полагая, что чем дальше он окажется от Памелы, тем скорее остынет его вскипевшая кровь.

Девушка присела на постель и, укоризненно глядя на Коннора, принялась растирать запястья.

— Должна заметить, что твое гостеприимство оставляет желать лучшего…

— Как ты попала сюда? — спросил Коннор. — Влезла через окно?

— Нет, я спокойно вошла в дверь.

— Черт бы побрал этого никчемного камердинера, — нахмурился Коннор. — Броуди должен был запереть дверь на ночь. Должно быть, он все еще наслаждается обществом кухарки.

Глаза Памелы расширились от удивления.

— Ты имеешь в виду эту коренастую женщину без шеи, со свиными окороками вместо рук?

— Именно так. Сегодня днем Броуди предложил ей показать свою татуировку, и она прогнала его с кухни, размахивая тесаком для разделки мяса. Но он уверен, что это она так кокетничает с ним и когда-нибудь станет ему хорошей женой.

Памела с сочувствием покачала головой.

— Наверное, нам следует опасаться, что кухарка по ошибке во сне зарежет тебя вместо Броуди, а вовсе не того, что леди Астрид отравит твой чай или что Криспин столкнет тебя с лестницы.

Коннор вспомнил тот ужас, который он испытал при виде рапиры Криспина, нацеленной на Памелу, и его лицо посуровело.

— Что касается юного Криспина, я смогу позаботиться о нем, — сказал он. — Только позволь мне отлупить его хорошенько, и он во всем сознается.

— А если он ни в чем не виноват?

— Такие, как он, не бывают ни в чем не виноватыми, — фыркнул горец.

— Ты говоришь так, потому что он англичанин или потому что он напоминает тебе самого себя в этом возрасте?

— В его возрасте я еще жил вместе с членами своего клана, пытаясь воплотить в жизнь мечту моего отца о воссоединении клана Кинкейдов. — Почему ты махнул рукой на эту мечту?

— Потому что я окончательно понял, что мы не герои, какими всегда себя представляли, а самые заурядные бандиты, живущие за счет слабых и беззащитных.

Памела удивленно приподняла бровь.

— Поэтому ты решил заняться более добродетельной профессией разбойника-одиночки?

— Разбойнику-одиночке не нужно лгать самому себе и убеждать себя в том, что все это ради высокой и благородной идеи, в то время как по-настоящему цель одна — набить собственный карман чужим богатством.

Памелу должен был бы насторожить и испугать жесткий блеск в глазах горца, но, вместо того чтобы убежать, она еще ближе придвинулась к нему.

— Зачем ты пришла сегодня, Памела? — требовательным тоном спросил Коннор. — Чего ты хочешь?

Еще никто в жизни не задавал ей такого вопроса. Ни мать, ни Софи. Памела была слишком занята удовлетворением их нужд и выполнением их желаний, чтобы хоть когда-нибудь подумать о себе. Вот и теперь она не знала, что ему ответить. Она могла только выразительно посмотреть на него, чтобы он сам все понял.

Протянув руку, Коннор медленно провел большим пальцем по ее пухлым губам.

— Я надеялся, что ты пришла, чтобы отдать мне мой приз…

Памела улыбнулась:

— А если бы поединок выиграл Криспин, ты бы позволил ему поцеловать меня?

— Если бы я хоть на мгновение мог допустить, что Криспин одолеет меня, я ни за что не согласился бы на такую высокую ставку, потому что в этом случае мне бы пришлось отрубить ему голову палашом.

Ну вот, опять! В его голосе снова звучали властные нотки собственника, от которых дрожь пробегала по ее телу и она начинала чувствовать себя так, словно действительно принадлежала ему. Причем всегда.

— В конце концов, выиграл ты, — вздохнула она, — поэтому, полагаю, у меня нет иного выбора, кроме как вручить тебе награду.

Она наклонилась к нему и крепко зажмурила глаза, ожидая, что он поцелует ее.

— Нет, детка, так не пойдет, — тихо сказал Коннор.

Она открыла глаза и увидела, что он сидит, прислонившись спиной к одному из столбиков кровати, закинув руки за голову. На его губах играла ленивая улыбка.

— Это ведь мой приз, значит, это ты должна поцеловать меня.

Памела смутилась. Коннор уже не раз целовал ее, и она отвечала ему с пугающе безудержной страстью. Но все-таки это была его инициатива. А теперь инициатива должна исходить от нее.

Судя по его самодовольной улыбке, он ожидал от нее чего-то вроде быстрого девственного поцелуя в щечку. Сжав губы розовым бутоном, она коснулась уголка его рта, потом «розовый бутон» стал распускаться, и вот уже мягкие теплые губы коснулись его твердых гладких губ.

Затаив дыхание, Коннор старался не двигаться, чтобы Памела могла целовать его столько, сколько ей захочется. За первым поцелуем последовал второй, третий… Потом кончик ее языка легко коснулся края его губ, чуть раздвинул их… осторожно проник внутрь и ласково коснулся внутренней поверхности губ…

Не выдержав этой сладкой муки, Коннор обхватил руками ее голову и слегка отстранил от себя. Ее губы все еще были полуоткрыты, глаза затуманены жаждой близости.

— А Криспина ты целовала бы с такой же страстью? — спросил он прерывистым голосом.

— Это ты принял его предложение, а не я. Так что если бы ты проиграл ему, я бы заставила тебя целовать его.

Коннор сокрушенно покачал головой:

— Я всегда знал, что англичанам нельзя доверять.

— Вот и не доверяй, — прошептала она, гладя его щеку, — лучше поцелуй меня…

Памеле не пришлось просить его дважды. Коннор с жадностью прильнул к ее губам. Памела забыла обо всем на свете, прижимаясь к нему всем телом и упиваясь его поцелуями.

Коннор с радостью исполнял ее невысказанные желания. Не переставая щедро осыпать ее долгими страстными поцелуями, он подхватил ее и посадил себе на колени. Халат распахнулся и упал на пол, а ночная рубашка задралась вверх, когда ее колени обняли его мускулистые бедра, и она оказалась сидящей верхом на твердом пенисе под простыней. Он приподнял бедра навстречу мягкому холмику между ее ног, и она со стоном наслаждения запрокинула голову. Потом негромко вскрикнула, когда сильные руки Коннора повернули ее так, что она оказалась верхом на его расставленных бедрах, спиной к его груди. Он обнял ее своими загорелыми руками и медленно поднял рубашку до самой талии, открыв панталоны с оборками.

Их первая встреча в горах Шотландии дала ему некоторое преимущество в нынешней ситуации. Он знал, что стоит только потянуть за тесьму, и панталоны сами развалятся на части. Так он и сделал. Памела огорченно ахнула, но он тут же хрипло прошептал ей на ухо:

— Я куплю тебе другие… Но будет еще лучше, если ты и вовсе перестанешь их носить. Тогда я смогу ласкать тебя в любой момент, когда мне этого захочется… и где мне этого захочется. Тогда эти долгие скучные совместные трапезы с герцогом и его желчной сестрой будут значительно веселее.

Памела не сдержала ехидного смеха, когда представила, как Коннор незаметно опускает руку под стол и, проникнув под ее юбку, гладит ее между ног, в то время как остальные участники трапезы даже не подозревают об этом.

Руки Коннора были обветренны и мозолисты от привычки к многочасовой верховой езде, и это только добавляло неотразимости их нежным прикосновениям. Бережно раздвинув мягкие складки плоти, его пальцы властно и в то же время ласково коснулись самого потаенного места ее женского естества. Его пальцы гладили влажную горячую плоть, и Памела вздрагивала всем телом, наслаждаясь каждым прикосновением и постанывая от остроты ощущений.

— Тише, милая, — бормотал он ей на ухо хриплым от вожделения голосом. — Я не причиню тебе вреда, клянусь… Ведь я только ласкаю тебя…

Она не могла сказать ему, что своими ласками он касался не только ее тела, но и ее хрупкого женского сердца, оставляя в нем неизгладимые следы. Каждое прикосновение его пальцев к пульсирующему розовому бутону, спрятанному среди шелковистых завитков волос, доставляло ей ни с чем не сравнимое наслаждение. Одновременно с этим она с радостным удивлением чувствовала, как сзади в ее ягодицы упирался его напряженный пенис.

Опустив глаза, она заворожено наблюдала, как его пальцы умело ласкают ее между ног. Пока большой палец массировал набухший бугорок, средний палец то погружался, то выныривал из горячей глубины. Ритмичные движения пальцев все ускорялись, дарили удовольствие, сводили с ума. Ее лоно стало влажным — она так же сильно хотела Коннора, как и он ее. Заметив выступивший нектар любви, Коннор застонал. Ему остро захотелось откликнуться на это недвусмысленное приглашение, сорвать с себя простыню, поставить Памелу на колени и войти в нее сзади, глубоко, так чтобы слиться в единое целое и чтобы она не могла понять, где кончается ее тело и начинается его.

Но сейчас он не мог себе этого позволить. Ведь это была не просто девица на одну ночь, а его храбрая милая Памела, которая могла защищаться от разбойника игрушечным пистолетом, которая не раздумывая закрыла его своим телом от смертоносной рапиры Криспина, которая, наконец, рискнула явиться среди ночи в его спальню практически без одежды.

Он продолжал ритмичные погружения пальца в ее горячее влажное лоно, и она подавалась бедрами навстречу ему. Коннору захотелось целовать ее между ног, чувствовать ее сладкий мускусный запах, чуть прикусить зубами набухший розовый бутон, провести языком по горячему шелку складок, довести ее до самой вершины наслаждения… Но пока что он ограничивался жаркими поцелуями ее полуоткрытого рта.

Неустанные ласки Коннора становились все более страстными, и Памела невольно извивалась всем телом, боясь даже представить себе, что с ней будет, если он вдруг перестанет ласкать ее.

— Милая, нам с тобой некуда торопиться, — шептал он, целуя уголок ее рта. — Впереди у нас целая ночь, я успею довести тебя до вершины…

Однако целой ночи не потребовалось. Стоило ему только присоединить к среднему пальцу указательный и чуть сильнее прижать большой палец к чувствительному бугорку, как Памелу с головой накрыла волна острейшего наслаждения и немыслимого восторга. Это было впервые. Ей хотелось кричать, но большая ладонь Коннора вовремя зажала ей рот, чтобы она не разбудила весь дом.

Когда Коннор почувствовал ее конвульсии, он прижался к ней всем телом, ощущая повелительную необходимость освобождения. Он был на пределе. Все могло произойти спонтанно. Последний раз это случилось с ним в шестнадцать лет, во время эротического сна.

Всхлипнув от счастья, Памела повернулась к нему лицом и, обхватив руками его шею, прижалась нежной щекой к его щетинистой скуле. В этот момент в душе у него пели ангелы…

А в коридоре раздался приглушенный голос Броуди. Он напевал очередную непристойную песенку, героиней которой на сей раз, была кухарка с толстыми ногами.

— Черт побери! — пробормотал Коннор таким хриплым от вожделения голосом, что сам не сразу его узнал. — Если этот мерзавец Броуди сейчас войдет в дверь, я застрелю его, клянусь Богом!

— Мне нужно идти, — спохватилась Памела.

— Нет, не уходи. Если ты останешься, обещаю не стрелять в него, — пробормотал он, целуя ее шею. — Я просто стукну его по голове чем-нибудь тяжелым. Скажем, железной кочергой или часами с каминной полки. Потом мы спрячем его тело куда-нибудь… Его найдут не сразу, и кухарка будет нам только благодарна за это.

Памела обхватила ладонями его голову и заставила посмотреть ей в глаза.

— Я не хочу, чтобы меня застали в твоей комнате, — прошептала она.

— Тогда ныряй под простыню, — с готовностью предложил он, откидывая простыню со своих бедер.

— Не думаю, что там найдется достаточно места, — торопливо схватила его за руку Памела.

Коннор был разочарован ее отказом, но это чувство было сглажено прозвучавшим в ее голосе смущением и одновременно восхищением, когда она увидела то, что скрывалось под простыней.

Тем временем Броуди перешел от пения к насвистыванию, которое становилось с каждой секундой все громче.

Чертыхнувшись, Коннор завязал простыню вокруг пояса, подхватил Памелу и подбежал вместе с ней к окну. Глаза ее тревожно расширились.

— Что ты собираешься делать? Выбросить меня в окно?

— Ты мне веришь? — спросил он, распахивая оконную раму.

— Нет!

Он стал целовать ее — властно, страстно, ненасытно, пока она не забыла обо всем на свете. Потом он ловко перебросил ее через подоконник и, прежде чем она успела начать сопротивляться, крепко схватил ее за запястья и стал медленно опускать вниз.

Несколько головокружительных секунд она ничего не чувствовала под ногами. Потом пальцы ног коснулись какой-то твердой поверхности, и она поняла, что он опустил ее на широкую ступеньку приставной лестницы, которая вела на крышу веранды. Оттуда она могла легко перебраться на растущий рядом большой платан, туда, где толстые ветки переплетались, образуя прочный настил.

— Оттуда ты сможешь спуститься в сад, — тихо сказал ей Коннор. — Спускайся по веткам, как по ступенькам лестницы.

Памела не отпускала его рук, с сомнением глядя вниз, на землю.

— А может, я лучше переночую здесь, на лестнице?

— Тогда тебе придется утром объясняться с садовниками. Кстати, на тебе ведь нет панталон, — усмехнулся он.

Памела невольно сжала колени — она забыла этот важный факт! Вздохнув, она отпустила его руки, скользнула с лестницы на дерево и стала осторожно спускаться на землю, нащупывая босыми ногами ветки.

Когда Броуди открыл дверь и вошел в спальню, Коннор все еще стоял у окна.

— Ты еще не спишь, дружище? Я-то думал, ты уже видишь седьмой сон.

— Так оно и было, — сказал Коннор, с улыбкой глядя, как Памела бежит по росистой траве, словно сказочная фея из его мальчишеских фантазий, — но потом я проснулся.

Не обращая внимания на удивленные взгляды лакеев, Коннор положил на свою тарелку три яйца всмятку, четыре ломтя сочного поджаренного бекона и целую гору копченой рыбы. Подумав, он добавил две горячие булочки и большой кусок кекса с изюмом.

Завтрак был единственной трапезой, когда ему разрешалось самостоятельно выбирать еду и накладывать на свою тарелку столько, сколько хочется. Поэтому он решил воспользоваться этой возможностью по максимуму. К тому же за завтраком было больше блюд, которые можно есть руками, а не смешной вилочкой. Теперь он начинал понимать, почему Исав отдал своему брату право первородства за миску чечевичной похлебки. Он так изголодался с тех пор, как они поселились в доме герцога Уоррика, что сейчас с радостью обменял бы состояние и титул герцога на большую миску шотландской похлебки или добрую порцию горячего рагу из картофеля и репы.

Обменявшись удивленными взглядами с другими лакеями, один из них осмелился спросить Коннора:

— Простите, милорд, а что едят на завтрак в Шотландии?

— Младенцев, — ответил Коннор без тени улыбки. — Пухлых розовых английских младенцев. И бараний рубец с потрохами, конечно.

Не обращая внимания на испуганные лица лакеев, он понес тарелку на овальный стол у окна, где уже завтракали герцог и его сестра.

Принявшись за еду, Коннор в который уже раз посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке, потом на дверь столовой.

Его беспокойство не ускользнуло от зорких глаз герцога.

— Тебе не терпится поскорее увидеть свою невесту? Не надо так торопиться, сынок. Как только вы поженитесь, ты сможешь наслаждаться ею в постели по утрам столько, сколько захочешь.

Намазывая маслом булочку, леди Астрид вскинула удивленные глаза.

— О Господи, Арчибальд! К чему такие вульгарности?

— Ты не права, Астрид. Если мужчина хочет, чтобы молодая жена была им довольна, вульгарность будет весьма кстати. — Он махнул вилкой в сторону Коннора. — Сынок, рекомендую тебе энергичную вульгарность с полной отдачей, по крайней мере, раз в день, а по воскресеньям и два раза.

Коннор приложил к губам салфетку, чтобы скрыть улыбку. Иногда старый герцог начинал ему даже нравиться.

— Я постараюсь выполнить ваши рекомендации, ваша светлость.

Если бы Памела и впрямь стала его женой, этот совет герцога пришелся бы как нельзя кстати. Коннор даже удвоил бы рекомендованное количество… вульгарностей. Судя по горячей реакции Памелы, она бы не стала возражать.

— Да, мой брат просто кладезь мудрости, когда дело касается семейной жизни, — язвительно произнесла леди Астрид и посмотрела на Коннора. — Жаль, вы не можете спросить совета у своей матери.

Герцог громко фыркнул.

— Да что ты можешь знать о том, как доставить удовольствие супругу? Бедняга Шелдон сгорел в собственной постели, чтобы избежать твоего вечного ворчанья.

При этих словах Коннор насторожился. Сделав глоток горячего шоколада, он постарался ничем не выдать своей заинтересованности в этом разговоре.

— Бедняга Шелдон был жалким пьяницей. Если бы он обращал внимание на мое ворчанье, то не хлестал бы бренди как воду и не курил бы в постели свои вонючие сигары. Отец знал, что он безнадежный хам, когда силой выдавал меня замуж за него. Просто ему было…

Астрид замолчала, не желая произносить просившиеся на язык грубые слова, недостойные настоящей леди.

Коннор неожиданно почувствовал к ней что-то вроде жалости и сочувствия. Да, она поседела, кожа стала дряблой, но на ее лице еще сохранились следы былой красоты. Очевидно, в молодости она была весьма привлекательной.

Герцог лишь презрительно фыркнул, выслушав ее монолог, и снова повернулся к Коннору.

— Завтра вы с мисс Дарби приглашены на званый вечер в городской дом лорда Ньютона. Портной заверил меня, что вместе с помощником будет работать круглые сутки, чтобы первый костюм для тебя был готов к утру. Боюсь, я не смогу поехать вместе с вами к лорду Ньютону, потому что хочу поберечь силы для бала, который я дам на следующей неделе в честь твоего официального возвращения в высший свет.

— Бал? — нахмурился Коннор. — Надеюсь, там не надо будет танцевать?

В глазах герцога вспыхнул огонек удивления.

— Ну, вообще-то принято сделать один-два тура с дамой сердца.

«Дама сердца». Коннор снова взглянул на часы и увидел, что стрелки приближались к десяти. Он нахмурился.

Может быть, Памела просто нежилась до сих пор в постели, устав от ночного приключения в его спальне. И в его постели. Он перевел взгляд на дверь. За время путешествия из Шотландии в Лондон он успел узнать, что она привыкла вставать рано и с радостью встречала каждый новый день.

Что, если она прячется от него в своей спальне и не хочет его видеть? Может, она стыдится того, что произошло между ними ночью, и теперь не в силах показаться на люди? Мысль о том, что он мог причинить ей душевную боль, была невыносимой. Возможно, она сожалеет о том, что случилось этой ночью?

Он вскочил, с сожалением взглянув на свою тарелку с едой.

— Куда это вы? — спросила леди Астрид, увидев, что Коннор направляется к дверям. — Неужели вы собираетесь вытаскивать бедную мисс Дарби из постели? Вряд ли это можно считать приличествующим поведением для наследника герцога.

Коннор тут же развернулся и решительно направился к столу. Взяв теплую булочку, он снова пошел к дверям.

За его спиной беззвучно смеялся герцог. Леди Астрид открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба.

Когда Коннор дошел до спальни Памелы, булочка уже была съедена, но его одолевали дурные предчувствия. Прежде чем войти, он приложил ухо к дверям, опасаясь услышать рыдания Памелы. Однако за дверью царила тишина. Он хотел, было постучать, но передумал. Вдруг она не разрешит ему даже войти в свою комнату? Решительно сжав челюсти, он смело открыл дверь.

Памела в отчаянии разглядывала кипу тафты и муслина, наваленную на неубранной после сна постели. Когда дверь в комнату внезапно отворилась, она резко повернулась и увидела Коннора.

При виде Памелы у него упало сердце. Все было хуже, чем он ожидал. Ее прекрасные глаза были заплаканы до едва заметных опухших щелочек, нос был ярко-красным, а по щекам катились крупные слезы. Волосы были в ужасном беспорядке, и из них в разные стороны торчали гребни и шпильки. Но больше всего его расстроило то, что она смотрела на него так, словно это он убил ее несчастную мать.

Ноги Коннора налились свинцом, но он все же двинулся к Памеле.

— Не надо так убиваться, детка, — обескуражено произнес он. — Нельзя же теперь всю жизнь плакать и прятаться в своей спальне только потому, что ты провела несколько минут у меня.

В этот момент до его слуха донесся удивленный вздох. Слишком поздно он заметил стоявшую у туалетного столика Софи. Ее прелестный ротик был открыт от изумления и испуга. Она смотрела на сестру так, словно видела ее в первый раз.

Остановившись в двух шагах от Памелы, хотя ему смертельно хотелось обнять ее, Коннор мягко сказал:

— Тебе нечего стыдиться. Это я виноват в том, что воспользовался твоей неопытностью и наивностью. Знаешь, я не из благородных, но могу поклясться, что ты все еще девственна. Несмотря на то, что произошло между нами прошлой ночью, — в его голосе прозвучали горькие нотки, — ты не навлечешь позор на своего будущего мужа. Ему даже не надо будет говорить о том, что когда-то ты позволила грязному шотландскому дикарю прикасаться к тебе.

Схватив щетку для волос, Памела с силой запустила ею в Коннора, но промахнулась, и щетка с грохотом ударилась о дверь за его спиной.

— Я плачу не от стыда, тупоголовый дикарь! — гневно выкрикнула она. — Я плачу, потому что мне нечего надеть!