Глава 2

– Она вас не примет, – заявила служанка и хотела закрыть дверь у полковника перед носом.

Монкриф уперся ладонью в деревянную панель.

– Я настаиваю, – твердо произнес Монкриф, раздраженный тем, что девчонка не желает даже переговорить с хозяйкой.

– Она в трауре, сэр, и никого не принимает. Только викария, – подумав, добавила девушка.

– Я служил с ее мужем. Служанка засомневалась:

– Я передам ей, сэр. Она сама решит. – Девушка смерила его взглядом. Примерно так смотрел на Монкрифа в детстве его отец – с осуждением и оценивающе. – Я бы на вашем месте не стала надеяться. Она никого не принимает.

С недовольной миной на лице служанка провела полковника в маленькую гостиную с окнами на запад. Камин не топился, а в долине все еще лежал плотный туман, но в комнате было на удивление тепло. Толстый слой пыли покрывал столик у тахты и полку над камином. Казалось, сюда давно никто не входил, в воздухе витал дух заброшенности, Монкриф обошел комнату по периметру. Стук шагов гулко отдавался на дощатом полу. Вдруг сверху донесся какой-то звук. Неужели идет?

Внезапно золотой кант воротника врезался полковнику в шею. Стало трудно дышать. Да и чему удивляться, он так давно ждал этой встречи. Естественно, он волнуется.

Монкриф поймал свое отражение в зеркальной панели двери. Ради визита к Кэтрин он надел ярко-красный мундир и черные панталоны – форму, которую носил последние четырнадцать лет.

Шотландский стрелковый полк был образован именно четырнадцать лет назад, через год после восстания против английского владычества. Младшие сыновья из многих знатных семей пошли служить, чтобы доказать свою верность британской короне. Монкриф вступил в полк потому, что не знал, чем заняться.

Монкриф внимательно изучал свое отражение. Интересно, что подумает Кэтрин, когда увидит его впервые?

Глаза голубые. Говорят, у матери были такие же. За последние четырнадцать лет Монкриф отвык улыбаться, но сейчас попробовал. Ничего, вполне приемлемо. Лицо не длинное и не особенно угловатое – среднее. Вот горбинка на носу великовата, слишком уж аристократично. Это несколько встревожило Монкрифа. Черные волосы перевязаны красной лентой. Шотландские стрелки носили меховые головные уборы очень характерного вида, но сейчас Монкриф держал шляпу под мышкой. Сюда он приехал верхом, а потому форменные панталоны были заправлены в сапоги. Сегодня утром Монкриф лично начистил сапоги до блеска. Герцогский титул не отвратил его от выполнения обязанностей по самообслуживанию, что очень удивляло Питера. Ага, вот подходящее выражение лица – естественное и приличное.

Звук за спиной заставил его обернуться. В дверях стояла высокая и поразительно хрупкая женщина. Спутанные каштановые волосы разметались по плечам. Кожа имела восковой оттенок, сухие губы растрескались. Мятый пеньюар сползал с плеча, она пыталась удержать его у горла тонкими бледными руками. Кто-то, очевидно, служанка хотела накинуть на нее одеяло, но оно упало на пол, когда женщина вошла в гостиную.

Кэтрин Дуннан медленно приближалась к полковнику. Босые ноги едва слышно шаркали по деревянному полу. Покрасневшие карие глаза впивались в лицо Монкрифа с такой жадностью, что он невольно занервничал и даже не шевельнулся, чтобы закрыть за ней дверь или помочь опуститься на диван. Полковник словно окаменел.

– Так вы знали его? – Голос звучал иначе, чем представлялось полковнику. Низкое, чуть хрипловатое контральто, а он ожидал услышать слабое сопрано.

– Я служил с капитаном Дуннаном, мадам. – Монкриф поклонился. – К несчастью, именно мне выпала тяжелая обязанность сообщить вам о его смерти.

Лицо женщины исказилось. На мгновение Монкрифу показалось, что она сейчас разрыдается. Он пришел в ужас. О Боже!

– Я приехал сюда, чтобы выразить вам свое соболезнование, – добавил он, надеясь, что беседа удержит ее от слез.

Взгляд женщины стал отрешенным. Казалось, она не понимает, что следует делать дальше. Монкриф протянул ей руку, желая предложить помощь, но она посмотрела с недоумением, как будто не понимая значения этого жеста. Тогда он сам положил ее руку на свой локоть и осторожно подвел Кэтрин к дивану.

Полы пеньюара распахнулись, обнажая ноги ниже колен. Монкриф подобрал одеяло, укрыл Кэтрин и сел рядом. Опустив взгляд, он заметил босую стопу, изящную и тонкую, пальцы которой нервно постукивали по доскам пола. Внезапно все разочарование, которое принес ему этот визит, исчезло. Осталось одно только сострадание.

Кэтрин не отрывала взгляда от его лица, она смотрела с надеждой и ожиданием. У Монкрифа сжалось сердце.

– Расскажите мне о нем, – едва слышно проговорила она. – Расскажите о Гарри.

В глазах женщины блестели непролитые слезы, губы дрожали. Монкрифу еще никогда не приходилось видеть человека, столь убитого горем. Ему хотелось позвать служанку, чтобы та принесла тапочки, уложить Кэтрин в постель, укутать и заставить выпить что-нибудь теплое. Лишь тогда он будет готов рассказать ей, что Гарри Дуннан был вовсе не достоин такой всепоглощающей скорби. Он протянул к женщине руки, и та вложила в них свои ладони. Подобная бесхитростная доверчивость растрогала полковника.

– Пожалуйста… – прошептала Кэтрин и откинула голову на деревянное изголовье дивана. Казалось, у нее не осталось сил поддерживать тело в прямом положении.

Монкриф задумался, пытаясь вспомнить хоть что-то, представляющее капитана Дуннана в выгодном свете. Гарри играл и остался должен почти всем в полку. Жестоко обращался с лошадями. Был бесшабашно смел и часто подвергал ненужной опасности жизни других. К тому же Монкриф подозревал, что капитану просто нравилось убивать. Во время осады Квебека Дуннан проявил себя яростным воином, всегда готовым к схватке. Но ведь ни один человек не состоит из одних только пороков.

– Он был очень привлекательным, – наконец проговорил Монкриф, испытывая облегчение оттого, что вспомнил нечто хорошее. – И очень хорошим солдатом.

Кэтрин кивнула и отняла у него свои руки, не отрывая глаз от его губ – она ловила каждое слово.

– Он был отличным стрелком, настоящим снайпером.

Кэтрин слабо улыбнулась, и Монкрифу показалось, что эта фраза пробудила некие приятные воспоминания.

Наступило молчание. Монкриф лихорадочно пытался вспомнить еще что-нибудь хорошее о Гарри. В холле пробили часы. Пора было уходить. За окном поднялся ветер, разогнал туман и принялся швырять опадающие листья наземь. Призрачное очарование утра исчезло, наступил просто еще один холодный осенний день.

Вошла служанка с подносом, быстро взглянула на хозяйку, не получила от нее никакого знака, поставила поднос рядом с диваном и едва заметно улыбнулась гостю. Монкриф с благодарностью кивнул в ответ – ее появление смягчило неловкость, сейчас ему будет легче уйти.

Луч солнца упал на каштановые волосы девушки. Монкриф невольно вспомнил свои прежние мысли о Кэтрин. Эта хрупкая, почти прозрачная женщина не могла быть той, с кем он переписывался почти год. Эта была явно не в себе.

– Я подала угощение, мадам, – сказала, служанка и присела в книксене. – Булочки с изюмом и чай.

– Иногда мне кажется, что я слышу его голос, – проговорила Кэтрин, словно не услышав ее слов.

Монкриф поражение смотрел на прикрытые глаза женщины, на ее блуждающую улыбку.

Служанка прикрыла губы ладонью, как будто стараясь скрыть улыбку. В ее глазах плясали веселые чертики. Казалось, девчонку забавляло беспомощное состояние хозяйки.

– Спасибо, – произнес Монкриф, отпуская ее. Девушка снова присела в поклоне и вышла.

Судя по всему, о Кэтрин здесь никто не заботился, никто не следил, чтобы она ела, чтобы была прилично одета. Никто не поинтересовался визитером, не предотвратил ее появления в таком виде перед незнакомцем.

Монкриф положил ладонь на пальцы Кэтрин.

Она подняла на него глаза, рассеянно высвободила руку и достала из кармана пеньюара зачитанное письмо. Монкриф тотчас его узнал. Он сам написал его, вовсе не задумываясь над тем, что Кэтрин станет дорожить его словами так же, как он дорожил ее письмами.

– Я слышу его голос в письмах. Разрешите, я прочту?

Он покачал головой, но Кэтрин ничего не заметила, развернула страницу и стала читать:

Кэтрин слабо улыбнулась. Она не чувствовала нарастающего смущения гостя.

Будучи командиром, Монкриф всегда старался сохранять дистанцию с подчиненными. Ему было трудно поддерживать дружеские отношения с людьми, которых приходилось посылать в бой. Время, проведенное в Северной Америке, было временем одиночества, и Монкриф скрашивал его перепиской с Кэтрин, сам перед собой притворяясь, что она принадлежит ему, ее заботы – его заботы и ее обращение в начале письма – мой дорогой – предназначалось только ему.

Каким же он был идиотом!

Кэтрин обеими руками прижала письмо к груди, снова закрыла глаза и стала читать наизусть. В словах не было ничего особенного, отчего они могли бы врезаться в чью-либо память, но для Кэтрин они, видимо, стали единственной нитью, связывающей ее с погибшим мужем, которого она боготворила.

О Боже, что он наделал!

– Он всегда был таким, – продолжала Кэтрин. – Всегда думал о других больше, чем о себе.

На самом деле в характере Гарри не было ничего подобного. Гарри Дуннану не было дела ни до кого, кроме Гарри Дуннана.

– Викарий часто вас навещает? – спросил Монкриф, чтобы сменить тему. Его раздражало бесконечное перечисление достоинств Гарри.

Вопрос удивил Кэтрин. Она с недоумением посмотрела на гостя:

– О да, конечно. Почему вы опрашиваете?

– Неужели вы такая уж грешница?

По щеке Кэтрин покатилась одинокая слеза. Монкрифу хотелось протянуть руку и стереть ее, но он сознавал, что это слишком интимный жест.

Кэтрин тряхнула головой и опустила взгляд.

– Теперь это не имеет значения, – чуть слышно произнесла она, продолжая поглаживать письмо. Сколько раз она его прочитала? Сто? Тысячу?

– Вы сохранили все его письма? – Полковник знал ответ. Кэтрин бросила на гостя возмущенный взгляд, как будто он покусился на нечто святое.

– Разумеется. Я помню все, не только это. Письма – единственное, что у меня осталось от Гарри.

Испытывая неловкость, Монкриф поднялся и подошел к окну.

– Мадам, ваш муж умер уже несколько месяцев назад.

– Так все говорят.

Монкриф оглянулся. Кэтрин с невероятной нежностью сложила письмо и убрала его в карман.

– Но я все еще слышу его голос. Письма разговаривают со мной.

Взгляд ее темных заплаканных глаз заставил полковника смутиться. Потеря, отчаяние, одиночество так явно отражались на лице Кэтрин, что ей не было нужды говорить о своих чувствах.

– Эти слова как будто воскрешают его. Я их читаю и вижу его. Он так близко, вот как вы сейчас.

– У меня есть еще одно. – Монкриф с ужасом услышал собственный голос. – Еще одно письмо от Гарри.

Глаза Кэтрин расширились. Она выпрямилась.

– Неужели, правда?

Вынужденный продолжать ложь, Монкриф кивнул:

– Он написал его перед смертью. Он думал о вас и хотел написать.

Странно было не то, что Монкриф так быстро придумал эту ложь, а то, что он почти убедил себя, что видел, как Дуннан пишет.

Кэтрин быстро оглядела мундир Монкрифа, перевела взгляд на его руки, словно бы ожидая, что письмо мужа появится прямо сейчас.

– Вы мне его дадите?

– Я его не принес. – Силы, а с ними и изобретательность вдруг покинули Монкрифа. – Оставил его в трактире.

Кэтрин поднялась на ноги, но покачнулась. Монкриф бросился ей на помощь, но она только отмахнулась. Как долго она не ела?

Женщина добрела до противоположной стены и потянула за богато расшитый шнурок.

– Я вызову кого-нибудь из слуг. – Она обернулась к гостю. – Мы можем послать его за письмом.

– В этом нет необходимости. – Монкриф шагнул к женщине. – Завтра я его привезу.

Лицо Кэтрин помертвело.

– Зачем так долго ждать? Не могли бы вы вернуться сегодня вечером?

Какое помутнение разума вынудило его заявить, что есть еще одно письмо? Разве новое письмо от погибшего мужа могло облегчить ее страдания?

– Боюсь, это невозможно.

– Значит, завтра?

Монкриф поклонился. Кэтрин ответила кивком, явно ожидая, что гость сейчас уйдет. Испытывая муки совести, полковник попрощался и покинул хозяйку.

Кэтрин вернулась к себе в комнату и слабой рукой прикрыла дверь. Сердце отчаянно колотилось. Было трудно дышать. Вытянув руку, она оперлась о стену, надеясь, что слабость и дурнота пройдут.

О Боже, горе отняло у нее все силы.

«Мадам, ваш муж умер несколько месяцев назад».

Кэтрин прижалась щекой к стене. Почему люди все время напоминают ей о том, что Гарри погиб? Неужели они считают, что она может об этом забыть? Проснуться утром, потянуться, улыбнуться солнцу, не думать о том, что она теперь вдова?

Какой самонадеянный человек! У него слишком пронзительный взгляд, слишком пристальный. Казалось, что нежданный гость следил за каждым ее движением. В форме шотландских стрелков он выглядел очень представительно. Высокий, как Гарри. Только у Гарри были светлые волосы, а этот – черноволосый. И еще: у Гарри были добрые карие глаза, а у полковника – синие, острые.

Кэтрин вздохнула и с тревогой посмотрела на стоящую вдалеке кровать. Хватит ли сил дойти и не упасть? Колени подгибались от слабости, как будто она шла без отдыха несколько дней, а ведь она всего лишь поднялась по лестнице.

Придерживаясь рукой за стену, она добралась до кровати, облегченно вздохнув, легла в постель и натянула на себя одеяло.

– Вот как! – Голос Глинет прогнал подступающий сон. – Снова лежите?

Не открывая глаз, Кэтрин кивнула. Пусть бы Глинет исчезла. Но компаньонка не желала пропадать. Вместо этого она подошла к кровати, поправила одеяло Кэтрин, взбила ее подушку.

– Вы действительно собираетесь снова спать?

– Я очень устала.

– Странно. С чего бы это? – с тревогой произнесла Глинет и убрала волосы со лба Кэтрин. Ее рука показалась Кэтрин очень горячей, а собственный лоб – ледяным. Кэтрин стиснула зубы, чтобы не задрожать. – Расскажите мне о вашем госте. – Глинет придвинула к кровати стул и села.

Кэтрин открыла глаза и посмотрела на девушку. Глинет Роуэн была одного с ней возраста, скорее компаньонка, чем горничная. Кэтрин наняла ее больше года назад. В то время Кэтрин завидовала внешности Глинет: ее золотым волосам, доброжелательной улыбке, открывающей ровные белые зубы, яркому румянцу и особенно глубокому дымчатому цвету глаз. В Глинет было все, чего не хватало самой Кэтрин. Маленькая, изящная, она составляла контраст с высокой Кэтрин, которая сама себе иногда казалась неуклюжей.

В этот последний год Кэтрин привыкла во всем полагаться на Глинет. Та не возражала, даже взяла на себя некоторые из обязанностей Кэтрин и выполняла их с обычной своей улыбкой.

– Он из полка Гарри. Глинет кивнула.

– Я видела, как он уходил. Очень представительный мужчина. В форме.

– Тебе следовало с ним познакомиться.

– Я разговаривала с викарием. Вы же знаете. Я бы с удовольствием поменялась с вами местами.

Кэтрин вздохнула. У нее самой не осталось сил на викария.

– Что ему нужно на этот раз?

– Говорит, что боится, как бы церковная крыша не рухнула ему на голову. Думаю, он собирается выклянчить у вас еще денег.

Кэтрин прикрыла глаза.

– Он занимается этим каждый месяц. То одно, то другое. Дай ему, что он просит.

Глинет расправила одеяло на груди у Кэтрин. Та вдруг спросила:

– Тли нет, а как ты справляешься? Ты ведь давно уже вдовеешь, куда дольше, чем я.

– Просто надо терпеть, и все.

– Я устала терпеть. Скажи, боль со временем притупляется?

Глинет отвела глаза.

– У нас нет выбора, Кэтрин. Надо терпеть.

– Легко сказать, – вздохнула Кэтрин. – Но мне так тяжело.

– Вы съели свой ленч? – Глинет подоткнула одеяло на кровати Кэтрин.

– Я немного поела, – пробормотала Кэтрин, не уточняя, что белкам досталось больше, чем ей.

– Я велю принести вам еще что-нибудь. Пожалуйста, поешьте или хотя бы выпейте чаю.

Глинет поднялась на ноги и вперила пристальный взгляд в хозяйку. Кэтрин смутилась.

– Не сердись, Глинет. Я попробую что-нибудь съесть.

– Вот и хорошо. Он что-нибудь рассказал о вашем муже? Ведь он из того же полка?

Кэтрин, не в состоянии одолеть сонливость, прикрыла глаза.

– Он сказал, что Гарри был прекрасным человеком, Глинет. У него есть от него письмо.

– От Гарри?

В голосе Глинет слышалось недоверие. С этой мыслью Кэтрин и заснула.