Глава 7

За десять минут до прибытия леди, назначивших очередную встречу на час пополуночи, Сара стояла в своей спальне перед большим зеркалом в красивой раме и смотрела на свое отражение. Она успела переодеться в простенькую белую ночную сорочку и, туго завязав вокруг талии поясок белого халатика, заплела непослушные волосы в одну толстую косу. Она выглядела так же, как выглядела перед сном каждый вечер, – ничуть не лучше. Хотя чувствовала себя совсем по-другому.

Она провела кончиками пальцев по губам. Ресницы ее затрепетали, и, глубоко вздохнув, она закрыла глаза. Никогда, даже в самых несбыточных фантазиях, когда она лежала без сна по ночам, воображая, как ее целует мужчина, как он прикасается к ней, она не представляла себе, что в действительности это может быть так великолепно.

Это пьянящее ощущение его тела, прижимающегося к ее телу, его губ на своих губах, его языка, прикасающегося к ее языку, его рук, скользнувших вниз, к ягодицам, чтобы прижать ее еще крепче. А ощущение своих ладоней на его обнаженной груди? Звук его участившегося дыхания и ощущение его твердого естества, прижавшегося к ней на стыке ее бедер? Жаркая волна пробежала по ее телу, и она сжала ноги, чтобы успокоить пульсацию, начавшуюся в том месте, где он столь интимно прикасался к ней. Правда, попытка эта оказалась безрезультатной.

Он был такой теплый. Сильный и широкоплечий. В его объятиях она чувствовала себя так, как будто ее закутали в теплое одеяло, только что просушенное на солнце. Его мокрые волосы под ее пальцами были похожи на влажный шелк. Он обнимал ее, целовал, прикасался к ней с такой страстью, о какой она могла только лишь мечтать. И каким бы живым воображением она ни обладала, она не могла и представить себе то, что произошло между ней и лордом Лэнгстоном.

Почему? Почему он так целовал ее? Она открыла глаза и пытливым взором вгляделась в свое отражение, но покачала головой в полном смятении. Ничто из того, что отражалось в зеркале, не могло зажечь в мужчине такую страсть. Возможно, он действительно был пьян, хотя ни запаха, ни привкуса спиртного она не почувствовала. Как ни унизительно было признаваться в этом, но, вероятнее всего, он думал в тот момент о какой-то другой женщине. Другого логического объяснения просто не было. Разве только…

Возможна, он поцеловал ее, чтобы отвлечь ее внимание от того факта, что он хранит нож в своей спальне – нож, который он приставил к ее горлу, приняв ее за злоумышленника. А может быть, все джентльмены хранят оружие под рукой, как и лорд Лэнгстон? Не исключено. Или, может быть, так поступают те джентльмены, которым есть что скрывать? Она уже об этом думала… пока он своим поцелуем полностью не изменил направление ее мыслей.

Она снова вздохнула. Независимо от того, думал ли он о ком-то другом или пытался отвлечь ее внимание, теперь она знала, что это за магия, о которой в ее присутствии говорили другие леди. Что это за волшебство, о котором не раз упоминала Каролина. Которое пьянит. Дурманит. И которое не забывается. Интересно, заметят ли ее сестра и подруги тот жар, который она ощущает внутри?

Она придвинулась поближе к зеркалу. Нет. Снаружи она по-прежнему выглядела как некрасивая Сара в очках. Ничего нового.

Услышав тихий стук, она, отведя взгляд от зеркала, быстро пересекла комнату и открыла дверь. В коридоре стояли Каролина, Джулиана и Эмили, и каждая прижимала к себе сверток.

– Похоже, все вы удачно справились со своими заданиями, – сказала Сара, когда эта троица вошла в комнату и она заперла за ними дверь.

– Да, – подтвердила Эмили, возбужденно поблескивая глазами. – А тебе удалось раздобыть сорочку лорда Лэнгстона?

Сара покраснела.

– Да, – сказала она. – Надеюсь, у всех вас все прошло гладко?

– Я вошла в спальню лорда Терстона и вышла от туда с галстуком за считанные минуты, – доложила Эмили, кладя на кровать добытое сокровище. – Все оказалось даже слишком просто.

– Так же было и у меня, – отчиталась Джулиана, добавляя к галстуку пару сапог, добытых у лорда Берика. – Я никого не встретила, но сердце у меня стучало так сильно, что я боялась упасть в обморок.

– Взять брюки из гардероба лорда Сербрука было не труднее, чем сорвать в саду букетик маргариток, – улыбнулась Каролина, кладя поверх прочих вещей свою добычу.

– Сара утверждала, что мужчины – простофили, – напомнила Эмили, – и мне кажется, что, по крайней мере, в данной ситуации она права. – Она повернулась к Саре: – У тебя тоже все прошло гладко?

– Все хорошо. Без проблем. – По крайней мере, без таких проблем, о которых она была бы готова рассказать. Она добавила сорочку лорда Лэнгстона к кучке вещей и, усилием воли прогнав из мыслей его образ, попыталась сосредоточиться на улыбке Каролины. – С помощью всего этого мы сможем с успехом воспроизвести образ нашего идеального мужчины, – подвела итог Сара. – Нам потребуется только немного лоскутков или ваты для набивки мистера Франклина Н. Штейна.

– Можно сходить в деревню и купить ваты, – сказала Джулиана. – У мужчин на завтра запланирован турнир по стрельбе из лука, так что у нас в распоряжении будет достаточно времени. Я с удовольствием пройдусь по магазинам.

– Следует научить нашего идеального мужчину произносить это предложение, – усмехнулась Сара. – «Я с удовольствием пройдусь по магазинам».

Леди рассмеялись, а Эмили предложила:

– Давайте составим список того, что должен говорить и делать наш идеальный мужчина.

Все согласились с тем, что это неплохая мысль. Сара расположилась возле секретера, а остальные – на кровати, накрытой покрывалом цвета слоновой кости. Держа в руке перо, Сара спросила:

– Что еще должен он говорить?

Джулиана, прочистив горло, сказала нарочитым баском:

– «Для меня не имеет значения, если я не проведу день в своем клубе, дорогая. Я с гораздо большим удовольствием останусь с тобой».

– «Я с удовольствием потанцую еще, дорогая», – добавила Эмили «мужским» голосом.

– «Ты самая красивая женщина на свете», – размечталась Каролина.

– «Ты самая умная женщина и всегда высказываешь такие интересные мнения» – вставила Эмили.

– «Я бы мог говорить с тобой часами», – вздохнув, скачала Джулиана.

– «Ты устала, дорогая моя? Почему бы тебе не присесть на кушетку и не позволить мне помассировать твои ступни?»

Услышав предложение Каролины, все захихикали, а у Сары перо в руке так и летало по бумаге: она кратко записывала каждое предложение.

– «Мне нравится, как звучит ваше имя», – предложила Эмили.

В воображении Сары немедленно возник образ лорда Лэнгстона – в халате, с мокрыми волосами, – который вглядывался в ее лицо ищущим взглядом. «Я помню ваше имя… мисс Сара Мурхаус».

– «У вас красивые волосы», – воспроизвела услышанный в свой адрес комплимент Джулиана.

Рука Сары замерла в воздухе, и она, закрыв глаза, представила, как Мэтью произнес именно эти слова.

– «И глаза тоже», – добавила Эмили.

«Неужели вам никто никогда не говорил, как прекрасны ваши глаза?»

– «Вы великолепно пахнете», – продолжала фантазировать Каролина.

«Словно сад в лучах солнца». Сара произнесла эти слова сэра Лэнгстона, не успев остановить себя. И заметила, что сестрам подруги кивнули с одобрением.

– Думаю, что он должен как можно чаще говорить «Я хочу поцеловать вас», – заявила Джулиана.

«Я хочу поцеловать вас». Эти слова все еще звучали в ушах Сары. Она слышала их совсем недавно. И они действительно как нельзя лучше подходили для лексикона идеального мужчины.

– А также «Я люблю вас», – тихо добавила Каролина. – Это самые чудесные слова, которые я когда-либо слышала.

Заметив печальную нотку в голосе сестры, Сара с нежностью сказала:

– Я люблю тебя, Каролина.

– Я тоже люблю тебя, малышка, – сказала сестра и улыбнулась, чего и добивалась Сара, которая, поправив очки, спросила:

– А что должен уметь делать идеальный мужчина?

– Ты имеешь в виду, кроме того, что сопровождать нас в магазины, танцевать, разговаривать с нами и повторять, как мы великолепны? – спросила Эмили.

И вновь Саре вспомнились произнесенные с хрипотцой слова лорда Лэнгстона: «Вы… великолепны». Она, прочистив горло, кивнула:

– Да. Кроме этого.

– Цветы, – сказала Джулиана. – Он должен приносить цветы.

– И устраивать нам романтические свидания, – добавила Эмили.

– А также, узнав, что мы любим больше всего, дарить это нам, – заметила Каролина. – Подарки не обязательно должны быть дорогостоящими или изысканными. Они просто должны напоминать, что о нас думают. Моим любимым подарком от Эдварда был цветок анютиных глазок. Это мой любимый цветок, и он засушил его в своем томике сонетов Шекспира между страницами моего любимого сонета. Цветок был сорван на лужайке в саду, где мы впервые поцеловались. – Губы ее дрогнули. – Подарок ничего не стоил, но для меня он был бесценным.

Сара сделала пометку в списке и, окинув всех взглядом, спросила:

– Что-нибудь еще?

– Думаю, что теперь нашего мужчину вполне можно считать идеальным, – резюмировала Джулиана. – Осталось только смонтировать его.

– Давайте встретимся здесь же завтра после полудня, когда вы вернетесь из деревни с покупками, – предложила Сара.

– Разве ты не пойдешь с нами? – спросила Каролина.

– Если не возражаете, я предпочла бы остаться, прогуляться по саду и сделать кое-какие зарисовки: Здесь есть на что посмотреть. – Она едва заметно усмехнулась: – Может быть, вам, красавицы, удастся соблазнить кого-нибудь из джентльменов перспективой сопровождать вас в походе по магазинам?

Эмили возвела очи к потолку:

– Маловероятно. Не сомневаюсь, что они предпочтут охоту на лис. За ужином я сидела рядом с лордом Терстоном и смею доложить, что этот мужчина, хотя и хорош собой, страшный зануда. Он не способен говорить ни о чем, кроме лошадей.

– Но неприятным его не назовешь, – возразила Джулиана. – По правде говоря, все джентльмены здесь вполне привлекательные. А мистер Дженсен, кажется, увлекся нашей Сарой.

– Я тоже это заметила, – согласилась с подругой Каролина. – Этот мужчина не сводил с тебя глаз.

На сей раз Сара возвела очи к потолку:

– Он просто поддерживал вежливую беседу. И был благодарен за то, что ему не приходится обсуждать подробности охоты на лис с лордом Терстоном, как это было за предыдущим ужином.

– Лорд Лэнгстон и лорд Сербрук оба весьма милые люди, – призналась Эмили. – Конечно, все может измениться, если мама и тетушка Джулианы Агата не прекратят своего бесцеремонного сводничества.

– Их усилия направлены также на лордов Берика, Терстона и Хартли, – объяснила Джулиана. – Как вы думаете, мог бы один из присутствующих джентльменов быть нашим идеальным мужчиной?

Эмили покачала головой:

– Нет. Такого мужчины не существует. Именно поэтому нам и пришлось его выдумать. – Она испустила театральный вздох. – Но как было бы хорошо, если бы он существовал!

После того как все согласились, что это было бы чудесно, хотя и нереально, Сара, собрав принесенные предметы одежды, спрятала их в дальнем углу гардероба. Потом, пожелав друг другу спокойной ночи, леди разошлись, чтобы встретиться завтра во второй половине дня и смонтировать Франклина Н. Штейна.

Сара закрыла за ними дверь, но несколько секунд спустя снова раздался тихий стук. Открыв дверь, она увидела на пороге Каролину. Войдя в комнату, ее сестра сказала:

– Я знаю, что ты, должно быть, устала, Сара, но… – она взяла Сару за руку, – я хотела сказать, что очень рада, что ты здесь, со мной.

Сара обрадовалась, что ее возвращение не вызвано какой-нибудь более серьезной причиной.

– А где же мне еще быть, как не с тобой?

– Я это знаю и благодарна тебе за это. Общение с тобой, Джулианой и Эмили, а также наша затея с литературным обществом – это именно то, что мне было нужно. – Губы Каролины дрогнули в улыбке. – Я уверена, что ты на это рассчитывала.

– Не буду отрицать, я действительно надеялась, что тебя это развлечет.

– А я надеялась на то же самое в отношении тебя, Сара. И вижу, что эта поездка пошла тебе на пользу. Я верила, что, уехав из привычной обстановки, подальше от мамы, ты сможешь хоть немного расправить свои крылышки. – Она улыбнулась. – Я знала, что тебе доставит удовольствие побывать в прославленных цветниках маркиза.

Сара заморгала:

– Ты хочешь сказать, что все это время, когда я думала, что мы едем сюда ради тебя, ты планировала привезти меня сюда для моей пользы?

Каролина усмехнулась:

– Говорят, что великие умы мыслят одинаково.

Удивленная и тронутая, Сара сказала:

– Это верно. Но не надо беспокоиться обо мне. Я и так абсолютно всем довольна:

– Я это вижу. Ты словно светишься изнутри, и я рада этому.

Сара почувствовала, что краснеет. А Каролина, не дав ей сказать ни слова в ответ, чмокнула ее в щеку и, пожелав спокойной ночи, ушла, тихо прикрыв за собой дверь.

Сара глубоко вздохнула. Видимо, ее внутреннее свечение видно снаружи, по крайней мере Каролине, которая знает ее лучше, чем кто-либо другой. Слава Богу, что ее сестре неизвестен источник этого свечения. Эти размышления заставили ее вспомнить о вопросе, который задала Джулиана: «Как вы думаете, смог бы один из присутствующих джентльменов быть идеальным мужчиной?»

Она разозлилась на себя за свою склонность к фантазиям. Конечно же, идеального мужчины не существует. Он является всего лишь плодом их воображения. Хотя… если говорить о поцелуях, то лорд Лэнгстон был, несомненно, идеален. И он несколько раз говорил то, что было перечислено в списке фраз, предназначавшихся для идеального мужчины. А помимо того, что он хорошо целовался, лорд Лэнгстон был еще красив, остроумен и более того – умен. К тому же она могла по собственному опыту утверждать, что он был потрясающе страстным и вызывал в ней внутренний трепет. Правда, она не была уверена, насколько он добр, терпелив, щедр, справедлив и честен. Последнее качество вызывало некоторое сомнение, потому что у него явно были какие-то тайны. Конечно, он знал о садоводстве гораздо меньше, чем пытался внушить окружающим. К тому же не носил очки. Разве мог он после этого считаться идеальным? Однако даже если он идеальный мужчина, то какая ей от этого польза? Он никогда не будет ее идеальным мужчиной, потому что она никогда не будет такой женщиной, которую мужчина может захотеть. Откровенно говоря, даже лучше, что он не является идеальным мужчиной, иначе она могла бы безумно влюбиться в него. А это было бы гигантской катастрофой, потому что в результате она осталась бы с разбитым сердцем.

Но если, когда она узнает о нем больше, обнаружится, что он близок к идеалу, он мог бы стать хорошей парой для Джулианы или Эмили. В таком случае ей надо перестать думать о нем. Немедленно. Надо забыть об упоительном поцелуе. И о том, как он прикасался к ней. И о гладкой коже под ее пальцами. И о том, какой он на вкус.

К сожалению, она понимала, что это проще сказать, чем сделать.

– Отличный выстрел, Берик, – сказал Мэтью, когда пущенная его гостем стрела вонзилась в девятку на мишени для стрельбы из лука, установленной по другую сторону газона.

Лорд Берик опустил лук.

– Спасибо. Похоже, я выхожу в лидеры.

– Верно. Но у Дженсена остался еще один выстрел, – напомнил ему Мэтью.

Наблюдая спокойную целеустремленность, которую Дженсен демонстрировал на поле для стрельбы из лука в течение последних двух часов, Мэтью уже не удивлялся тому, что этого человека считают финансовым гением. Обладая гораздо меньшим опытом в этом виде спорта, чем любой из остальных лучников, Дженсен одного за другим обошел своих противников, кажется, не приложив к этому особого труда. Даже в тех случаях, когда его выстрел нельзя было назвать блестящим, спокойная уверенность в себе нередко заставляла других лучников делать ошибки, которые им дорого обходились. За время турнира атмосфера соревнования существенно ухудшилась, превратившись из дружеского соперничества в холодную напряженность, особенно за последние два раунда. Хартли и Терстон несколько раз поддались отчаянию, причем Терстон зашел так далеко, что даже сломал стрелу о колено.

Все раунды заканчивались с близким счетом. Дэниел выиграл первый раунд, Мэтью – второй, Хартли и Терстон закончили вничью третий, хотя победу присудили Хартли благодаря последнему решающему выстрелу. После этого Дженсен выиграл четвертый, а Берик – пятый раунды. Все договорились, что это будет заключительный раунд. И вот теперь оставалась последняя стрела.

– Чтобы выиграть, Дженсену надо попасть в десятку, – заявил Терстон, сердито глядя на американца. В глазах его появился холодный блеск. – Нет ли желающих сделать ставки?

Логан Дженсен, холодно посмотрев на Терстона, остановил взгляд на Берике.

– У меня имеется пятерка, которая подсказывает, что я попаду в яблочко.

Берик приподнял светлую бровь, и губы его тронула насмешливая улыбка.

– А у меня имеется десятка, которая говорит, что вам это не удастся.

– А я держу пари, что победит Берик, – сказал Хартли, поглядывая на американца таким же недружелюбным взглядом, как и Терстон.

– Я тоже, – заявил Терстон. – А ты что скажешь, Сербрук? – спросил он, поворачиваясь к Дэниелу.

Дэниел улыбнулся:

– Я ставлю на победу Дженсена.

Мэтью заметил раздражение, промелькнувшее в глазах Берика.

– Плакали твои денежки, – холодно заметил Берик. Дэниел пожал плечами:

– Это мои деньги, пусть себе плачут.

– А ты что скажешь, Лэнгстон? – спросил Берик, останавливая синие глаза на Мэтью. – На кого ставишь ты?

Мэтью поднял руки, сделав вид, что капитулирует, в надежде ослабить напряженность.

– Мне как хозяину было бы невежливо отдавать кому-нибудь предпочтение, поэтому я сохраню нейтралитет и пожелаю вам обоим удачи.

Однако мысленно он сделал ставку на Дженсена. Все в этом человеке говорило о том, что он привык получать то, что хочет, а в данный момент он хотел обыграть Берика и несколько сбить спесь с Хартли и Терстона.

До Мэтью доходили слухи о том, что решение Дженсена срочно покинуть родную Америку объяснялось не только желанием расширить деловые контакты, но и тем, что его прошлое было не таким уж безупречным. Он игнорировал эти сплетни, считая, что они исходят от конкурентов Дженсена, но сейчас, видя, с какой холодной решимостью и целеустремленностью этот человек ведет себя на поле для стрельбы из лука, Мэтью стал подумывать о том, что эти слухи, возможно, не совсем беспочвенны.

С тем же невозмутимым спокойствием, которое он демонстрировал на протяжении всего турнира, Дженсен поднял лук и прицелился. Несколько секунд спустя стрела вонзилась в десятку. Он повернулся к Берику, но Мэтью не заметил в его темных глазах торжества победителя. Дженсен взглянул на Берика скорее с холодным непроницаемым выражением, на которое Берик ответил ледяным взглядом, а потом кивнул, признавая свое поражение.

– Я заплачу долг, как только вернемся в дом, – резко произнес Берик.

Терстон и Хартли пробормотали то же самое, хотя были явно сильно разочарованы. Дженсен в ответ просто кивнул.

– Ну что ж, я получил огромное удовольствие, – сказал Дэниел нарочито жизнерадостным тоном. – И не отказался бы от бренди. Кто еще желает бренди?

– Я не против, – произнес Терстон сквозь стиснутые зубы. Когда вся группа направилась через газон к мишеням, чтобы забрать свои стрелы, он обернулся к Мэтью: – Может быть, сыграем в вист с очаровательными дамами, Лэнгстон?

– Отличное предложение, – сказал Хартли. – Прелестные женщины. Жаль, что их всего три, Лэнгстон.

Мэтью не стал упоминать о двух дополнительных приглашениях, которые он отправил, а также о том факте, что Хартли и Терстон приехали неожиданно вместе с Бериком, нарушив соотношение мужчин и женщин.

– Да, все они прелестны, – пробормотал он.

– Особенно леди Джулиана, – сказал Берик, снова взяв себя в руки. – Таких красивых женщин я, пожалуй, еще не видывал.

Мэтью едва удержался, чтобы не возвести очи к небу. Только ему и не хватало такого целеустремленного соперника, претендующего на внимание леди Джулианы, тем более сейчас, когда его поджимает время.

Повернувшись к Хартли, Дженсен спросил:

– Почему вы сказали, что прелестны все три женщины? Ведь их на самом деле четыре, и все они действительно прекрасны.

Хартли в смятении поднял брови:

– Четыре? Наверняка вы не включаете в их число леди Гейтсборн или леди Агату?

Мэтью застыл в напряжении. Черт возьми, он отлично знал, о ком говорит Дженсен.

– Я имею в виду мисс Мурхаус, – тихо сказал Дженсен. Он взглянул на Мэтью с таким же непроницаемым выражением, с каким только что смотрел на Берика.

– Мисс Мурхаус? – удивился Хартли. – Вы, как видно, шутите. Она лишь сопровождает в этой поездке леди Уингейт.

– Да и прелестной ее никак не назовешь, – заметил Терстон, скривив губы.

– Только разве в темноте, – добавил Берик.

– Я с вами абсолютно не согласен, – сказал Дженсен. – Но как говорится, у каждого свое представление о красоте. – Его темные глаза с вызовом взглянули на Мэтью. – Вы со мной согласны, Лэнгстон?

Мэтью стиснул зубы. Дженсен явно заявлял о каком-то своем праве на расположение мисс Мурхаус, на которое ему и внимания-то обращать не следует, тем более учитывая его ситуацию и необходимость начать ухаживать за леди Джулианой. Но черт возьми, откровение Дженсена ему очень не понравилось. Его захлестнула волна непрошеной ревности, которую лишь с большим трудом удалось подавить.

– Да, я согласен с тем, что у каждого свое представление о красоте, – как можно спокойнее сказал он.

И если его внимание сосредоточится там, где и следует, то есть на леди Джулиане, все будет в полном порядке.

Подкрепившись бренди в малой гостиной вместе с мужчинами, Мэтью предложил им перейти в бильярдную, а сам отправился в свой кабинет. Там он попытался сосредоточиться на счетах по имению, подлежащих оплате, но сделать это оказалось не так-то просто. Казалось бы, никто и не мешал заняться делом. Мужчины были заняты в бильярдной, женщины еще не вернулись из деревни, куда отправились за покупками, так что в доме было тихо и спокойно. Даже Дэнфорт не посапывал на коврике перед камином, где он обычно отдыхал в это время дня. У Мэтью не было никаких оправданий для того, чтобы не воспользоваться этим временем, чтобы оценить свое финансовое положение, подумать о том, что еще можно продать и за счет чего сократить расходы.

К сожалению, он хорошо знал, что, как бы ни корпел над гроссбухами, у него не было других вариантов, кроме двух: один вариант – весьма практичный – означал женитьбу на богатой наследнице, а другой – успешное решение головоломки, к чему за последний год он так и не приблизился. Однако если бы даже он разгадал ее, чувство долга подсказывало, что ему все-таки придется выбрать жену. Причем в самое ближайшее время. А учитывая тот факт, что головоломку пока решить не удалось, ему придется брать в жены богатую наследницу.

Хотя в доме было тихо и спокойно, мысли его никак не могли сконцентрироваться на чисто деловых интересах. Он все время думал о Саре. И об их страстном поцелуе. О поцелуе, который заставил его утратить самообладание, чего с ним раньше никогда не случалось. Возможно, это объяснялось тем, что она не была похожа ни на одну из женщин, С которыми он когда-либо целовался. Судя по тому, что у нее была склонность рисовать обнаженных мужчин, можно было подумать, что у нее есть опыт в любовных делах, но опытной она, судя по всему, совсем не была. И вела себя очень естественно. У нее напрочь отсутствовало жеманство. И это делало ее в его глазах абсолютно неотразимой. Это и еще ее огромные глаза. И роскошные изгибы тела. И эти податливые пухленькие губки…

Он провел руками по лицу. Черт возьми, он хотел узнать, какова она на ощупь, какова на вкус, а когда узнал, утратил способность думать о чем-либо другом с тех пор, как она ушла из его спальни. И во время турнира лучников допускал ошибки, потому что его отвлекали мысли о ней. Такая одержимость женщиной, которая была полной противоположностью тем, кто обычно привлекал его внимание, совершенно ошеломила его. Он всегда предпочитал скромных классических красавиц с тихими голосами, миниатюрных голубоглазых блондинок, вроде леди Джулианы. Однако по какой-то причине леди Джулиана, которая весьма кстати оказалась искомой богатой наследницей, не привлекала его внимания.

Вместо этого его совершенно заворожила прямолинейная, кареглазая, темноволосая старая дева в очках, которая классической красотой отнюдь не отличалась. Но было в ней что-то такое, что влекло его. Такого чувства он никогда прежде не испытывал. И, судя по поведению и словам Дженсена, влекло к ней не одного Мэтью. Проклятие!

Однако в отличие от него Дженсен – вольная птица – мог ухаживать за кем пожелает. Нельзя сказать, что Мэтью хотел бы начать ухаживать за мисс Мурхаус. Даже если не принимать во внимание фактор богатой наследницы, она вовсе не была его типом женщины. Тем более его приводило в смятение и раздражало то, что она теперь занимала все мысли. Он не в состоянии был думать ни о ком другом.

Вздохнув, Мэтью хотел было вновь вернуться к ненавистным счетам, но услышал знакомое «гав!». Он взглянул в сторону раздвижной застекленной двери, сквозь которую в комнату падали лучи солнца. Очевидно, проснулся Дэнфорт, отдыхавший под теплыми солнечными лучами где-нибудь на террасе. Счастливчик.

Послышалось еще одно «гав!», потом тихий женский смех. Смех, который он немедленно узнал. Смех, услышав который он насторожился и застыл в кресле.

– Сиди спокойно, глупый пес, – донеслось до него сквозь открытую дверь с дальнего конца террасы.

Он поднялся, словно в трансе, и едва успел дойти до половины комнаты, направляясь к открытой двери, как в нее вбежал Дэнфорт. Высунув язык и помахивая хвостом, пес направился прямиком к нему и, поприветствовав Мэтью оглушительным троекратным гавканьем, сел. Прямо на его сапог.

Несколько секунд спустя в комнату вбежала мисс Мурхаус.

– Вернись, озорное создание, я еще не закончила…

Увидев Мэтью, она замолчала, не договорив фразу, и остановилась как вкопанная.

Сердце Мэтью словно перевернулось в груди. Он пристально посмотрел на нее, отметив простенькое серое домашнее платье и прическу, из которой выбилось несколько прядей. На ее спине болталась шляпка, ленточки которой были завязаны свободным узлом под подбородком. Щечки раскраснелись, а упругая грудь вздымалась, как будто она пробежала большое расстояние.

Она облизнула пересохшие губы, и он стиснул зубы, чтобы не повторить следом за ней это движение. Поправив соскользнувшие на кончик носа очки, она довольно неуклюже присела в реверансе:

– Извините, лорд Лэнгстон. Я думала, что все джентльмены отправились на турнир по стрельбе из лука.

– Турнир закончился. А я полагал, что леди отправились в деревню.

– Я осталась, чтобы полюбоваться вашими чудесными цветниками. Надеюсь, вы не возражаете?

«Не возражаю, если вы не будете сыпать латинскими названиями цветов. Или спрашивать о том, как себя чувствуют страфф-уорды и тортлинджеры».

– Ничуть не возражаю.

Она обвела взглядом комнату и нахмурила брови:

– Это не малая гостиная.

– Правильно. Это мой кабинет.

У нее зарделись щеки.

– Ну вот. Все повторяется. Я должна попросить у вас прощения. Не хотела вторгаться.

Но она вторглась. Нарушила его уединение, помешала утомительной, но очень нужной работе над счетами. Надо было так и объяснить ей, а он вместо этого сказал:

– Вы мне не помешали. По правде говоря, я как раз собирался позвонить и приказать принести чаю. Не хотите составить компанию?

Боже милосердный, как у него слетело с языка такое приглашение? Ведь он совсем не собирался звонить, чтобы принесли чай. Для его обычной чашки чая было еще слишком рано. Видно, он сам не знает, что говорит, и собственные губы ему не подчиняются.

При одной мысли о губах его взгляд упал на ее соблазнительный рот. Он попытался отвести глаза от этих полненьких губ, которые, как он знал, были великолепны на вкус, но не смог, потому что и глаза, кажется, перестали ему подчиняться.

Она некоторое время смотрела на него пытливым взглядом, потом сказала:

– С удовольствием выпью с вами чаю. Спасибо.

Дэнфорт одобрительно гавкнул. Вероятнее всего, это хитрющее создание знало, что к чаю подают его любимое лакомство – бисквиты.

Ну что ж, может быть, это даже к лучшему. Разве он не намеревался провести с ней некоторое время, чтобы решить, не сможет ли она, имея столь обширные познания в области цветоводства, помочь ему в решении его головоломки? Да, намеревался. Ему было необходимо побыть в ее обществе для пользы дела. Он с этим справится, если только удастся держаться в разговоре подальше от всяких страфф-уордов и тортлинджеров. Кстати, надо разузнать у Пола об этих растениях, чтобы мисс Мурхаус снова не застала его врасплох.

– Усаживайтесь поудобнее, мисс Мурхаус, – пригласил Мэтью, жестом указывая на кресла, стоявшие возле камина. Освободив сапог из-под зада Дэнфорта, он направился к сонетке и позвонил. Он едва успел убрать в стол гроссбухи, как появился дворецкий Тилдон. Приказав накрыть чай на террасе, Мэтью присоединился к мисс Мурхаус возле камина.

Она не стала садиться, а стояла перед камином, разглядывая портрет, висевший над мраморной каминной полкой. Проследив за ее взглядом, он посмотрел на портрет, при виде которого у него всегда щемило сердце.

– Ваша семья? – спросила она.

– Да, – сказал он, почувствовав, как челюсти невольно сжались.

– Я не знала, что у вас есть брат и сестра.

– У меня их больше нет. Они умерли, – сказал он сухо. Мэтью почти ежедневно вспоминал о Джеймсе и Аннабелле, но говорил о них редко.

– Я глубоко сожалею о вашей утрате, – тихо сказала она.

– Спасибо, – машинально поблагодарил он, потому что за долгие годы научился держать свое горе при себе, не вынося его на всеобщее обозрение. Он научился жить с этим. Однако чувство вины никогда не оставляло его. – Это случилось давно.

– Но боль от потери любимого человека никогда не проходит.

Он удивленно поднял брови, потому что ее слова были отражением его мыслей.

– Вы говорите об этом так, как будто знаете по собственному опыту…

– Так оно и есть. Когда мне было четырнадцать лет, умерла моя самая близкая подруга Делия, которую я знала с детства. Мне ее по-прежнему не хватает и будет не хватать всю оставшуюся жизнь. А еще я любила как родного брата покойного мужа моей сестры, Эдварда.

Он кивнул. Она понимала, что такое горе.

– От чего умерла ваша подруга?

В ее глазах промелькнула глубоко спрятанная боль, и она ответила не сразу:

– Мы… решили прокатиться верхом. Я предложила устроить гонки. – Голос ее упал до шепота, и она смотрела в пол. – Лошадь Делии споткнулась перед самым финишем и сбросила Делию, которая при падении сломала шею.

Он сразу почувствовал сознание вины в ее голосе. Да и как было не почувствовать?

– Я тоже сожалею о вашей утрате.

Она взглянула ему в глаза. Он заметил ее полный горечи взгляд.

– Спасибо, – прошептала она.

– Теперь я, кажется, понял, почему вы боитесь лошадей.

– С тех пор я не ездила верхом. Меня останавливает не страх, а скорее…

– Нежелание ворошить болезненные воспоминания, – договорил за нее он. Это был не вопрос, потому что он знал ответ. Он точно знал, что она чувствует.

– Да, – подтвердила она, пытливо посмотрев на него своими огромными глазами. – А теперь вы говорите так, как будто знаете это по собственному опыту.

Он быстро прикинул, что можно ей сказать и до какой степени открыться. На эту тему он никогда ни с кем не говорил. Но этот исполненный горечи взгляд взял его за душу. Ему захотелось защитить ее. Утешить.

Проглотив комок в горле, он сказал:

– Так оно и есть. Из-за этого я никогда не хожу в деревню.

Хотя она не проронила ни слова, он чувствовал, что она его понимает, да и она к тому же кивнула.

Пусть даже она не знала, что именно тогда случилось, но понимала, что его нежелание бывать в деревне как-то связано со смертями его брата и сестры. Она не стала его расспрашивать, а просто тихо стояла рядом с ним, всем своим видом показывая, что понимает его.

Ему это очень нравилось в ней. Она не считала нужным заполнять паузы лихорадочной болтовней или задавать ему бесконечные пустые вопросы, как это делали многие другие женщины. Хотя она говорила то, что думала, были в ней и спокойное терпение, и самообладание, которые очень ему нравились.

Не раздумывая более, он начал свой рассказ:

– Мне было одиннадцать лет. Предполагалось, что я занимаюсь математикой, а я вместо этого удрал в деревню, чтобы навестить своего друга Мартина. Он был сыном мясника. Отец категорически запретил мне ходить в деревню, потому что там люди один за другим заболевали лихорадкой, а он не хотел подвергать население Лэнгстон-Мэнора риску заразиться. – Он сделал глубокий вдох и стал говорить быстрее, словно это должно было облегчить боль от старой мучившей его раны. – Я узнал, что Мартин заболел, и решил навестить его. А заодно отнести ему лекарство, которое оставил доктор в прошлый раз, когда я сам был болен. Поэтому я и пошел. На следующее утро меня лихорадило. А два дня спустя заболели Джеймс и Аннабелла. Я выжил. Они умерли. Мартин тоже умер.

Он замолчал. Ему не хватало воздуха. Он был опустошен. У него дрожали колени. Его брат и сестра умерли из-за него. Он выжил по причинам, которые никогда не поймет, но почему-то тот факт, что он рассказал об этом другому человеку и тот его выслушал, доставил ему облегчение, какого он не испытывал многие годы. Возможно, правду говорят, что исповедь – это бальзам для души.

Она протянула руку и осторожно сжала его пальцы. Он глянул вниз. Ее тонкие пальчики нежно сжимали его пальцы. В ответ он тоже пожал ее пальцы.

– Вы вините себя, – тихо сказала она.

Он взглянул ей в глаза и увидел там понимание и сопереживание, что согрело его душу.

– Если бы я сделал так, как мне было сказано… – произнес он и замолчал, недоговорив, что они были бы живы.

– Я понимаю. Я тоже не должна была устраивать гонки. Если бы я тогда не предложила… – Она глубоко вздохнула. – И я живу с этой болью…

– Изо дня в день, – произнес он. Она кивнула:

– Мне очень жаль, что на вашу долю выпало столько страданий.

– А мне жаль, что пришлось страдать вам. – Он чуть помедлил, потом спросил: – Вы когда-нибудь разговариваете со своей несчастной подругой? – Он никому и никогда не задавал этот вопрос из опасения, что его сочтут потенциальным пациентом сумасшедшего дома.

– Часто, – кивнув, сказала она. От этого движения очки сползли на кончик носа, и она свободной рукой – той, что не держалась за его руку, – водворила их на место. Он пошевелил пальцами, стараясь поудобнее устроить ее руку и получая несомненное удовольствие от прикосновения ее теплой кожи к своей. – Я регулярно бываю на могиле Делии, – сказала она. – Приношу ей цветы, рассказываю о последних событиях. Иногда беру с собой книгу и читаю ей. А вы разговариваете со своими братом и сестрой?

– Почти каждый день, – сказал он, чувствуя, что, признавшись в этом вслух, он словно снял с плеч огромную тяжесть.

Ее лицо осветилось улыбкой, и она, как будто читая его мысли, сказала:

– А мне все казалось, что я одна такая. Приятно знать, что не со мной одной такое происходит. Что это, похоже, в порядке вещей.

– Да, это приятно знать. – Ему доставляло удовольствие чувствовать, что он стоит рядом с ней и держит ее за руку. Это волновало, хотя и несколько озадачивало. Однако позволяло чувствовать себя… не таким одиноким.

– Теперь мне понятна печаль в ваших глазах, – пробормотала она. Очевидно, его удивление не укрылось от нее, потому что она добавила: – Я частенько наблюдаю за людьми. Эта привычка появилась у меня из-за моей любви к рисованию, а также потому, что я много времени провожу, сидя где-нибудь в уголке на светских мероприятиях.

– Сидя в уголке? Разве вы не танцуете?

На ее лице появилось на миг какое-то тоскующее выражение, которое исчезло так быстро, что он подумал, не привиделось ли это ему.

– Нет. В свете я бываю всего лишь в качестве сопровождающей своей сестры. К тому же джентльмены предпочитают танцевать с изящными, со вкусом одетыми молодыми женщинами.

Она сказала об этом как о чем-то само собой разумеющемся, и до него вдруг дошло, почему она не танцует.

Потому что никто не приглашает ее.

Он представил ее на званом приеме, сидящей в одиночестве в уголке и наблюдающей, как танцуют все изящные, со вкусом одетые молодые женщины.

Мэтью не сомневался в том, что и он мог быть одним и из этих джентльменов, танцующих с красивыми женщинами и не замечающих неприметную мисс Мурхаус в очках. Ему стало стыдно и вдруг показалось, что он многое потерял. Потому что, как он выяснил, познакомившись с ней ближе, она, не отличаясь классической красотой, вовсе не была некрасивой. Скорее наоборот.

Поколебавшись, он спросил:

– Вы действительно заметили печаль в моих глазах?

Она кивнула:

– Да, а также… – Она не договорила и немного покраснела.

– И что еще?

– То, что у вас есть тайны, – чуть помедлив, добавила она. – Но ведь у каждого есть тайны, не так ли?

– И у вас тоже?

– Тем более у меня, милорд, – подтвердила она, блеснув озорной улыбкой, от которой на щеках появились ямочки. – Я полна тайн.

– Я тоже полон тайн, – улыбнувшись, заметил он.

– Я это поняла, – весело сказала она, так что он даже не уловил, серьезно она говорит или просто поддерживает шутку.

Она отобрала у него свою руку, и он сразу же почувствовал, что ему не хватает ее прикосновения. Снова повернувшись к семейному портрету, она сказала:

– Ваш брат был значительно моложе вас.

– Напротив, он был почти на десять лет старше меня. Она поморщилась, дважды перевела взгляд с портрета на него и обратно, потом, в недоумении уставившись на него, произнесла:

– Вы хотите сказать, что этот… – Она не договорила, покраснев до корней волос.

– Толстенький коротышка с одутловатой физиономией и очками на носу – это я. В расцвете своих шести лет. А высокий красивый молодой человек – это мой брат Джеймс.

– Вы с ним очень похожи друг на друга. А вот между вами и этим шестилетним мальчиком нет никакого сходства.

– Где-то около шестнадцати лет я вдруг вытянулся и перестал быть толстым коротышкой, – сказал он. Хотя внешне он больше не был похож на этого застенчивого, неуклюжего, одинокого мальчика, он хорошо понимал его. Он знал этого мальчика, который не имел никаких шансов привлечь к себе внимание своего отца – пока не умер Джеймс. И даже после этого внимание к нему выражалось только в ежедневном напоминании о том, что Джеймс умер по его вине. Как будто он мог позабыть об этом. Как будто не думал об этом каждую минуту.

– Вы изменились очень сильно, – вновь улыбнулась она. – А что случилось с вашими очками?

– К двадцати годам необходимость в них отпала. Доктор объяснил, что такое иногда случается и зрение у детей по мере роста может меняться в лучшую или худшую сторону. У меня оно изменилось в лучшую сторону.

– Вам повезло, милорд. Мое изменилось в худшую.

Он наклонил набок голову и некоторое время разглядывал ее как произведение искусства.

– Очки идут вам. Я все еще иногда ношу очки, когда приходится читать мелкий шрифт.

Она посмотрела на него удивленным взглядом и произнесла:

– Силы небесные! Не могу представить вас в очках.

Ее изумление напомнило ему события минувшей ночи, когда он поцеловал ее. Сам того не желая, он взглянул на ее губы. И сразу же понял, что совершил ошибку, потому что его вновь охватило страстное желание немедленно прикоснуться к ним своими губами.

Он понимал, что ни к чему хорошему это не приведет. Но черт возьми, как ему хотелось сделать это! Именно здесь, при свете дня, когда он мог разглядеть ее и предугадать каждую ее реакцию.

Однако прежде чем он успел протянуть к ней руки, раздался стук в дверь. Мысленно выругавшись, он крикнул:

– Войдите!

Вошел Тилдон и объявил, что чай сервирован на террасе.

Поблагодарив дворецкого, тихо закрывшего за собой дверь, Мэтью сделал глубокий вдох и вновь сосредоточил внимание на мисс Мурхаус. Здравый смысл подсказывал ему, что Тилдон вовремя постучал в дверь, иначе он мог бы снова поцеловать ее. К чему бы это привело? А не важно к чему. Но черт возьми, кого он пытается обмануть? Он непременно поцеловал бы ее снова, что бы за этим ни последовало.

Но зачем, зачем ему так проводить с ней время? Он должен был завести с ней разговор, чтобы побольше узнать о ней и выяснить, какие у нее могут быть тайны, чтобы потом решить, сможет ли она помочь ему справиться с его головоломкой. А узнавать, хорошо ли она целуется, ему совсем незачем.

Он уже знал это.

Она целовалась хорошо.

Необычайно хорошо.

Ночь, при луне…

Нахмурив брови, он изменил положение тела, почувствовав нарастающий дискомфорт в брюках. Пропади все пропадом, надо что-то делать с этим непрошеным желанием. Прежде всего необходимо отвлечься от ее губ и сосредоточиться на своей задаче: узнать побольше о ней. Для этого он предложил ей опереться на свой локоть и кивком указал в сторону застекленной раздвижной двери:

– Не пройти ли нам на террасу?