Глава 27

Деймон сидел на крыше и латал трубу камина, а Гидеон на кухне пытался приготовить ленч. Вариан заканчивал свою задачу на утро: подметал полы в спальнях, в основном от мышиного помета. Кошка, конечно, старалась, но она была одна против легиона мышей, а ее потомство еще слишком слабое, чтобы ждать от него помощи. Судя по помету, некоторые мыши вдвое больше ее котят.

Услышав стук в дверь, он выругался. Со щеткой в руке он бросился вниз по лестнице и чуть не наступил на котенка, притаившегося внизу.

— Черт побери, у тебя только девять жизней, — выбранил Вариан котенка. — Не спеши истратить их за одну неделю.

Котенок вцепился когтями в руку и пополз по рубашке. Вариан на ходу пытался оторвать его от себя, а когда подошел К двери, на него с шипением кинулась кошка-мать.

Вариан наподдал ей, отбросил щетку и распахнул дверь.

Он не поверил своим глазам; весь мир куда-то исчез, все, что он видел, что понимал, — это что перед ним стоит Эсме; она с открытым ртом смотрела на него.

— Эсме. — Со следующим вдохом он через порог перенес ее в дом и сжал в объятиях. — Дорогая! Я… О-о!

Он схватил прищемленного котенка, но Эсме оттолкнула его руку.

— Ты его задушишь, — резко сказала она. — Он так боится, что не может спрыгнуть. — Что-то приговаривая по-албански, она погладила шипящего котенка, и он добровольно перешел в ее руки.

К Вариану вернулось чувство реальности. Он посмотрел за спину жены и через открытую дверь увидел, как из кареты вылезла вдова, следом за ней на землю спрыгнул Персиваль.

Вариан пригладил волосы. Под пальцами был песок. Он посмотрел на руки и увидел, что они черные. Он также увидел, что запачкал грязью и сажей элегантный плащ Эсме.

Кровь бросилась ему в лицо. Он посмотрел на Эсме, потом опять на вдову, которая неумолимо приближалась. Персиваль, видимо, заметил Деймона на крыше, потому что отбежал в сторону, чтобы лучше рассмотреть.

Понимая, что лицо у него красное, как мак, Вариан тем не менее расправил плечи. И когда вдова достигла двери, поклонился:

— Миледи. Какой приятный сюрприз.

— Это ты не мне говори! — рявкнула она, проходя мимо. — Это все ее выдумки. — Она огляделась и фыркнула. — Скажи моим слугам, чтобы принесли корзины. Вижу, ты не готов проявить гостеприимство, а я хочу пить. — Она поплыла дальше по холлу, что-то бормоча под нос.

Вскоре Деймон и Гидеон, наскоро умывшись, осторожно крались по главному коридору. Они уже заглянули в утреннюю комнату, где маленькая свирепая старуха, окруженная дорожными сумками, кричала на испуганных слуг, раздавая приказы.

В гостиной рыжий подросток лежал на животе перед мышиной норой и читал лекцию котенку, дергающему носом.

Деймон и Гидеон были страшно заинтригованы, но не могли промедлить дольше, чем для беглого взгляда. Они держали в уме конкретную жертву и продолжали поиски, отбросив менее значительное искушение.

Они заглянули в приоткрытую дверь библиотеки. Деймон посмотрел на брата.

— Не может быть, чтобы эта девочка, — прошептал он.

— Но, уж конечно, не та матрона в утренней комнате, — шепнул Гидеон.

— Но она же просто ребенок. Не мог Вариан…

Он замолчал, потому что тихие голоса стали громче. Деймон осторожно приоткрыл дверь еще на дюйм. В этот момент девочка швырнула в Вариана ридикюль. Брат отклонился, и ридикюль шлепнулся на каминную полку и потом на пол. Девочка принялась свирепо расхаживать по комнате, взмахивая зелеными юбками. Ее голос взорвался на полную мощность:

— Никогда тебя не прощу! Тупость сверх всякий меры! К тому же ты мерзкий лжец!

— Эсме, я не…

— Ты солгал! Вот, я это сказала. Ну как, будешь защищать свою честь? Валяй, ищи пистолеты. А я найду свои и прострелю твое черное сердце! И у меня на это больше оснований. Это я обесчещена. Ты меня стыдился. Весь мир будет надо мной смеяться — громче, чем сейчас.

Она что-то выплюнула на иностранном языке, и Вариан пошел к ней, но она вскинула руку.

— Не подходи, — предупредила она. — Не искушай меня. Я тебя задушу.

Вариан подчинился; опершись о каминную полку, он стал смотреть, как она ходит туда-сюда, стуча каблучками по голому полу.

Она опять разразилась речью, которая не могла быть ничем иным, кроме брани, потом перевела ее на английский язык:

— Ты присылал мне по три письма в неделю и ни разу не сказал правду. Только шуточки да сказочки, как будто я ребенок и меня надо развлекать. Ты заплатил все долги, больше нет опасности, о которой ты говорил. Как будто меня когда-нибудь пугала опасность! Но ты мне ничего не сказал. Ты оставил меня с бабушкой, в моей стране это позор, но я стерпела, потому что я не на родине, а все англичане — психи.

— Дорогая, мне негде было тебя содержать.

— Меня не надо содержать! Я не овца и не бык! Как, ты думаешь, я жила в своей стране без денег? Я спала в пещерах и под кустами. Но я знаю, в чем дело. — Она приостановила свой бег. — Я не ребенок и не слабая женщина. Ты мог бы мне прямо сказать, что не хочешь со мной жить. Но твое тщеславие даже больше твоей тупости. Ты подумал, что я умру от горя? — Она подошла к нему вплотную и подбоченилась. — Ха!

Хотя Эсме стояла спиной к Деймону, он догадался, какое у нее выражение лица. Маленькая жесткая фигурка излучала вызов.

— Нельзя подслушивать, — прошептал Гидеон.

— Да, это непристойно, но как интересно!

Гидеон укоризненно посмотрел на брата и кашлянул.

Девушка продолжала изливать на Вариана поток красноречия и не обратила внимания на звук. Но Вариан услышал. Он посмотрел на дверь.

Гидеон полностью открыл ее.

— А вот и они, — смущенно сказал Вариан.

Девушка круто обернулась. Она слегка покраснела и широко раскрыла глаза.

— Зеленые, — прошептал Деймон. Вариан взял ее за руку:

— Разреши представить тебе моих братьев, дорогая. Этот крепкий малый — Гидеон.

Гидеон поклонился.

— А этот, с разинутым ртом, — Деймон.

У Деймона поклон вышел неуклюжим из-за временного смятения мозгов. Увидев ее вблизи, он понял, что это не девочка, а молодая женщина. Поразительно красивая. Злость делала ее еще краше. Зеленый огонь в глазах — он никогда не видел ничего подобного! Вариан, очевидно, тоже. Этим все объяснялось.

— Они сгорали от желания с тобой познакомиться, — сказал Вариан.

Ее светлость смотрела на братьев с явным подозрением.

— Тогда тебе следовало привезти их ко мне, — отрывисто произнесла она. — Бабушка по крайней мере накормила бы их.

— Неужели мы выглядим так же плохо, как все вокруг? — возразил Деймон с робкой улыбкой.

Она поцокала языком.

— Просто позор. Сразу видно, что вы не спите и не едите как положено. — Она подошла поближе к Деймону, отчего у него странно забилось сердце. — Вы слишком худой. Кто для вас готовит?

— Миледи, меня делегировали на пост шеф-повара, — проговорил Гидеон.

— Да, он мастер варить яйца, — заверил ее Деймон, — хотя я не уверен, что он приноровился…

— Я изобью тебя до беспамятства, — сказала она Вариану. — Ты идиот.

— О, но это не Вариан…

Она испепелила Деймона взглядом, и он замолчал. Да ему бы и не удалось закончить предложение.

— Он глава семьи, — сурово сказала она. — Он за все отвечает. К сожалению, у него нет разума. Но теперь здесь появилась хозяйка. Я буду для вас готовить приличную еду.

Вариан попытался что-то сказать, но получил злобный удар копья зеленых глаз и тоже решил придержать язык.

— Ступай прими ванну, — велела Эсме. — Мне стыдно за тебя.

Засим она промаршировала мимо них, отбивая каблучками дробь, и шмыгнула за дверь.

Деймон посмотрел на старшего брата:

— Вариан, она в самом деле тебя побьет?

— Лучше я приму ванну, — сказал Вариан. И ушел.

После на удивление дружеского ленча вдова потратила несколько часов на скрупулезное изучение дома. Ее сопровождал Гидеон, послушно занося все замечания в блокнот. Деймон, к Исмалому раздражению Вариана, ходил за Эсме как преданный щенок. Тем не менее его светлость понимал, что ему лучше не водить их на осмотр земель. Нужно дать Эсме время успокоиться. Он пока занялся разбором завалов в спальне.

До сих пор он считал, что скорее умрет, чем даст ей увидеть его в таком положении — в запущенном доме, громко возвещавшем о его злодеяниях. Он и умер — сотней маленьких смертей от стыда и чувства вины. Но пережив худшее, он знал, что сможет вытерпеть и отказ от его любовных притязаний.

Он хорошо знал, что не имеет на них права, и сходил с ума, думая о них и не надеясь. Но ничего не мог с собой поделать. После первого ошеломленного — и короткого — объятия он не имел возможности к ней прикоснуться, когда вокруг сновали незнакомые слуги, в любой момент могли ворваться Персиваль или леди Брентмор, а Эсме пребывала в состоянии священного гнева.

Помоги ему Бог, он соскучился даже по ее безумной ярости.

Вариан слабо улыбнулся, разглаживая ветхие простыни.

Сегодняшнее представление выявило еще одну настоятельную потребность. Не то чтобы он этого не ожидал после двухмесячной опеки бабушки. Но братья подумают, что он подкаблучник. Потому что они не понимают. А Вариан не имел ни малейшего желания объяснять.

Он знал, что Эсме глубоко оскорблена, и обидел ее он.

Он не знал, как это исправить. Она показала ему письмо миссис Стоквеллл-Хьюм — причину их неожиданного визита, — и собственный отклик не удовлетворил его самого. Вариан попытался ей объяснить, что пока его приятели сами ее не увидят, в них будет расти убеждение в ничтожности леди Иденмонт. Он понимал, что это его вина, и так и сказан: его скандальная репутация, жена из малоизвестной страны — и в итоге дикие слухи. Но у него пока нет средств представить ее достойным образом, а значит, сейчас это должна сделать вдова. В этом месте Эсме взорвалась.

Как он теперь понимал, она была убеждена, что убогое положение мужа отражает ее несостоятельность как жены. В этом всего лишь проявилось различие культур. Беда в ее уверенности, что он сам считает ее недостойной. Она думала, что он ее стыдится и устал от нее.

Совершенное безрассудство. К сожалению, неистовые безумцы глухи к доводам разума. Она не верила ни единому его слову.

Вариан засунул грязную одежду в шкаф и огляделся. Мебель они спасли от выбрасывания из полу сгоревшего дома в Айлесбури. Пригодна была только мебель для спален. По крайней мере братьям ничего не оставалось, как верить в это.

Сейчас он заметил исходящий от мебели легкий запах гари, несмотря на все усердие, с каким он ее отскребал и мазал олифой. Простыни тоже были из вторых, или третьих, или четвертых рук, потрепанные и серые, хотя Анни их безжалостно оттирала на доске. Шторы — еще хуже. Древние, побитые молью, да еще котята над ними потрудились.

Вариан застонал и сел на кровать. Черт возьми, о чем он думал? Как мог даже помыслить о том, чтобы соблазнять свою баронессу в такой дыре?

— Вариан! — послышался из-за двери голос Эсме.

Вариан испытал страстное желание залезть под кровать. Но он только ухватился за край матраса и взмолился, чтобы она посмотрела куда-нибудь в сторону, и тогда он сумеет улизнуть, прежде чем она увидит обшарпанную комнату.

Дверь с протестующим скрипом распахнулась.

Он закрыл глаза.

— Я думала, ты от меня прячешься, — предположила она. — Тебе и надо было скрываться, но я пообещала твоим братьям не убивать тебя. Они сказали, что у них нет денег на похороны.

Он открыл глаза. Она стояла в дверях, скрестив руки.

— К тому же Гидеон не желает быть бароном. Он говорит, пусть его лучше повесят. — Она посмотрела на него, оставила враждебную позу, вошла и внимательно огляделась. — Какая большая комната! Сюда бы поместился весь мой дом в Дурресе. Но у тебя дом такой же, как у бабушки, так что я не изумляюсь.

Вариан встал.

— Комната ужасная, хотя когда-то она была элегантной, в старомодном стиле. Я бы хотел, чтобы ты ее такой видела… весь дом.

Она пожала плечами:

— Здесь совсем неплохо. С помощью нескольких женщин я могла бы ее отчистить за неделю, может, чуть больше. Тебе нужно завести мышеловку, так говорит бабушка, и я с ней согласна. Хотя не понимаю, что тут находят бедные мыши. — Она с укоризной посмотрела на него. — Деймон говорит, что ты надрываешься на работе. Как будто я сама не вижу!

— Я десять лет ничего не делал. У меня есть для чего стараться.

— Он считает, что ты стараешься для меня. И еще он думает, что я дура.

— Ты дура, если ему не веришь. По какой бы другой причине я стал это делать, Эсме?

В ответ она снова пожала плечами.

— Бабушка пожелала ночевать в гостинице.

— В «Веселом медведе»?

— Да. Она привезла не столько еды, чтобы на всех хватило. Меня послали пригласить тебя на ужин. Братьев она тоже пригласила.

Вариан проглотил гордость, комом застрявшую в горле. — Ты будешь ночевать там? Молчание. Он ждал.

Эсме, не ответив, повернулась к двери.

— Эсме, прошу тебя.

— Прошу что? — Ее голос был напряженным, как и фигура.

— Я соскучился, дорогая.

Она повернулась к нему; глаза смотрели настороженно.

— Я… я бы хотел, чтобы ты осталась.

Ее взгляд стрельнул в кровать, потом вернулся к нему.

— Ты сказал, что я должна уехать в Лондон.

— Но это не значит, что я тебя не хочу! Черт побери, Эсме… — Вариан быстро взял себя в руки. — Извини. Я обещал себе… но это бесполезно. Я пытался объяснить, но я сам не понимаю. Почему это так трудно, любимая? Я знаю, что ты хочешь мне помочь… но если мои пэры услышат, как жена помыкает мной, словно рабом, я не посмею смотреть им в глаза. И сам не смогу жить.

Она ничего не сказала, только молча смотрела на него. Вариан беспомощно оглянулся, ища подходящие слова.

— Я буду опозорен, — наконец сказал он. — Сильнее, чем сейчас. Гораздо сильнее. Я знаю, тебе это кажется безумием, но таков мой мир. Спроси любого.

Эсме размышляла обескураживающе долго.

— Спроси любого, — повторил Вариан, — когда приедешь в Лондон. Если хоть один человек в бомонде скажет иначе, можешь велеть бабушке отправить себя ко мне.

Она плотно обхватила себя руками.

— Обещаешь?

— Да. Обещаю.

Некоторое время она хмуро смотрела в пол. Потом сказала:

— Мне не нравится эта страна. Тут люди ничего не смыслят в жизни.

— Похоже на то. Она сдвинула брови.

— Знаешь, у меня есть учитель танцев. И горничная. Она считает, что я не умею одеваться; приходится притворяться, что это так, чтобы ее не обидеть. Быть леди иногда так утомительно, так меня раздражает! Я сказала твоим братьям, что сожалею о своей грубости. У меня отвратительный характер, и тут уж ничем не поможешь. — Она вспыхнула и с бьющимся сердцем ждала ответа.

— Я люблю твой характер, — сказал он. — Они тоже. Такого возбуждения мы не испытывали уже давно.

— Я не хотела никого волновать. Леди так себя не ведут.

— Ты мне нравишься такая, какая есть.

— Тсс…

— Нравишься, — твердо повторил он. — Очень. Я смертельно скучал без тебя. Без тебя я несчастлив, Эсме.

— Я… я рада. Так и должно быть. Вариан прошел мимо нее и запер дверь.

— Вариан, нас ждут. — Голос был тихий, дрожащий.

— Я не ужинаю до восьми часов. — Его взгляд упал на потрепанное покрывало. Он сказал себе, что это нехорошо, что он эгоист и подлец. Но желание было отчаянное.

Он схватил Эсме за талию и усадил на кровать, потом встал на колени.

— Я уже два месяца не исполнял супружеский долг.

В ее прекрасных глазах было сомнение… и боль.

Вариан опустил глаза. Он сказал себе, что это нужно исправить. Он знал как. Это было единственное, что он умел делать хорошо.

Он снял маленькую туфельку и погладил ножку.

— Шелк, — нежно произнес он. — Только наложницы надевают на ноги шелк. — Он поднял глаза. — Поэтому я тебя хочу.

— Потому что ты развратник.

— Да. — Вариан снял другую туфельку, медленно провел по ноге вверх и расстегнул кружевную подвязку. Потом не спеша спустил чулок. Она поджала пальчики. С той же осторожностью он снял другую подвязку и чулок. У нее по телу пробежала дрожь.

Он провел руками вверх по голым ногам, подняв муслиновое платье до колен. Поцеловал каждую коленку. Ее запах кружил ему голову. Пальцы впились в бедра. Он посмотрел в темные, как лес, глаза. Они ждали.

Вариан дрожащими руками расстегнул застежку на спине. Потом была новая задержка — пальцы двинулись по сливочно-белой коже, спуская платье на талию, на бедра, вниз, пока оно не упало на пол.

На ней была блуза, тонкая, как паутинка, вышитая бутончиками роз. Розовые пики грудей уже напряглись и дрожали под полупрозрачной тканью. Она с трудом дышала.

Пальцы одеревенели от усилий не спешить; Вариан вынул шпильки из волос. Освобожденные кудри упали на плечи; он пропустил их между пальцами.

— Гранат и жемчуг, — пробормотал он. Голос доносился как будто из тумана. — Как я соскучился, как давно не глядел на тебя, не трогал тебя.

— Я не соскучилась, — сдавленным голосом сказала она. — Я была очень занята.

Вариан видел, что ее грудь часто поднимается и опускается.

— Врушка.

— Тсс… — Но ее глаза говорили даже больше, чем учащенное дыхание. В глубине их зелени билось желание, от которого у него заболело сердце. Он хотел в то же мгновение наброситься на нее, излить свое мучение в свирепой вспышке страсти.

Но вместо этого он встал, не отводя от нее глаз, и разделся. Ее потемневший взгляд скользнул по всей фигуре, задержался там, где отчетливо виделось доказательство его желания. Он хрипло сказал:

— Как видишь, твой муж готов выполнить свой долг. В ответ раздался сдавленный звук.

Он заглушил его поцелуем, быстрым и жадным. Потом снял через голову ее легкую блузу и отшвырнул не глядя.

— Стремится исполнить свой долг, — Поправился он. Он навалился на нее, и Эсме опрокинулась на спину. Он встал между ее ног, наклонился и запечатлел глубокий, свирепый поцелуй, от которого она вдавилась в матрас. Он спустился ниже, чтобы потереть губами груди, и услышал, что она задохнулась; но она не торопила его и не прикасалась к нему. Он подразнил ее языком и руками. Эсме это приняла, но в ответ только вздохнула.

Он приподнял голову и посмотрел на нее. Глаза были сонные, растерянные, но он уловил в них искру.

— Эсме…

— Говори.

— Я тебя хочу.

— Да. Желай меня. — Она закрыла глаза, послышался гортанный вьщох. Вариан сжал ее грудь. Эсме шевельнулась, и на ее губах заиграла нежнейшая из улыбок.

— Я хочу тебя сейчас же! — прорычал он.

Она медленно опустила руку и накрыла низ живота.

— Нет. Пока еще нет. Он проглотил стон.

— Нет — после того как довела меня до безумия? — Да.

— Месть?

— Нет. Да.

— Ну хорошо же, миледи! — прорычал он.

Покрывая ее рот неистовыми поцелуями, он ее гладил и ласкал, зажигая своим жаром. Она постанывала, вздыхала, извивалась под его руками, но не спешила поддаться. И все же он получал удовольствие от того, что она вибрировала, от чувства, что в ней нарастает потребность.

Все искусство, которым он обладал, стало частью мучительного поиска, как сделать ее такой же неистовой, какой она была раньше, какую он хотел. Когда она наконец потянулась к нему и сильными руками прижала к себе, он захотел большего. Даже когда она совсем обезумела, рыдала и смеялась одновременно, он хотел большего. Потом, когда она обвилась вокруг него горячим, податливым телом, из него полились слова. Не легкие нежности опытного любовника, но правдивые слова, которые тяжело говорить: о раскаянии, стыде и одиночестве… о чем-то еще. Последнее он выдавил болезненно, будто слова разрывали ему горло:

— Я люблю тебя, Эсме.

Она впилась в его губы, как будто хотела выпить эти слова.

— Я люблю тебя, — повторил он. Звуки дрожали в потемневшей комнате. Он повторял снова и снова, и слова остались висеть в воздухе, когда он погрузился в нее… унес в восторги любви… и расплескал свою любовь на смятые простыни.