Глава 26
Апрель пришел мелким дождичком и разразился весельем ежегодных лондонских сезонов. Но сэр Джеральд не проявлял интереса к пустым светским развлечениям. В полночь, когда бомонд вовсю танцевал и пережевывал свежие сплетни, он уже прилежно лежал в кровати и видел сны о ежегодной ренте и о долговьи расписках.
И хотя спал он крепко, но, когда на лоб упала капля расплавленного воска, подскочил на подушке. Он не успел закричать, даже раскрыть рот, как к горлу прижалось холодное лезвие кинжала.
— Только пискни, и твоя душа улетит в рай, — предупредил тихий голос.
Голос был неприятно знакомый. Сэр Джеральд тотчас же его вспомнил, несмотря на охватившую его панику: Ристо.
Капающая свеча была водворена на место, в подсвечник. Кем-то другим. О Боже, их двое!
Компаньон Ристо, закутанный с ног до головы в плащ, подтащил кресло к кровати, сел и откинул капюшон. Свеча осветила молодое лицо.
— Я вижу, вы помните Ристо, — сказал незнакомец. — Я его хозяин. — Голос был нежный, улыбка на невинном лице — ласковая, но эти обстоятельства нисколько не успокоили сэра Джеральда.
— Ис-смал, — пролепетал он.
Молодой человек признательно склонил голову:
— Простите нас за бесцеремонное вторжение. Я думаю, лучше, если слуги меня не увидят.
Исмал снял плащ и снова сел, откинувшись в кресле. Он был одет в английский костюм, дополненный искусно завязанным галстуком. Если бы не легкий акцент, его можно было принять за английского джентльмена.
— Прежде чем вы станете утруждать свой ум изобретением способов сбежать, я объясню вам ваше положение. — Он грациозно закинул руку на спинку кресла. — В Венеции я разыскал человека по имени Бриджбертон.
Сэр Джеральд почувствовал, как кровь отливает от лица.
— Он многие годы был вашим компаньоном, с тех пор как лет двадцать назад помог вам лишить брата ценного имущества. — Исмал достал из внутреннего кармана сюртука толстое письмо. — Его уговорили написать признание во всех ваших совместных преступлениях. — Он бросил письмо на колени сэру Джеральду. — Это копия. Подлинник будет передан члену вашего министерства в случае, если мне причинят какое-либо неудобство. Задумайте вы обмануть меня или предать, этим вы подведете самого себя.
Кинжал отодвинулся ровно на столько, чтобы сэр Джеральд мог взять письмо. Достаточно было бегло его просмотреть, чтобы понять, в какой опасности он находился. Этих деталей не знал никто, кроме Бриджбертона.
Он сжал челюсти.
— Полагаю, он мертв?
— Боюсь, ваш партнер был очень неосторожен, он упал в канал. — Исмал рассматривал гладкие ногти. — Ристо может убрать кинжал? Если у него устанет рука, он случайно вас поцарапает.
— Я не буду поднимать тревогу. — Сэр Джеральд протянул ему письмо. — Виселица привлекает меня не больше, чем кинжал вашего слуги.
Когда кинжал был убран, он потрогал шею. Мокро. Пот это или кровь, вряд ли имело значение. Важно то, что он жив.
Что за человек этот молодой красавец, сидящий у кровати? Исмал вырвал признание у непоколебимого Бриджбертона, убил его и проделал долгий путь до Англии. Это что? Настойчивость? Нет, больше — безумие.
— Чего вы от меня хотите? — спросил сэр Джеральд с наглостью, которой не испытывал. — Я вел с вами дела честно, не моя вина, что…
— Я признаю, предательство было неумышленным, — миролюбиво сказал Исмал, — хотя такова была моя первая мысль. Но вскоре я узнал, что не только разбились мои мечты, но и разрушена ваша империя. Не могу поверить, что вы превратили ее в руины намеренно. Тем не менее вы проявили беспечность, сэр Джеральд, поскольку, кроме вас, никто не знал про каждый корабль, каждый пункт назначения.
— Это мог быть кто-то из ваших людей.
— Только Ристо знал все, или почти все, но если бы он меня предал, его бы со мной сейчас не было. Конечно, это вы.
— Ноя клянусь…
— В чем-то вы были неосторожны, и эта ошибка чуть не стоила мне жизни. — Исмал склонил голову набок и мягко спросил: — Вас никогда не травили, сэр Джеральд? Мой кузен Али предпочитает медленно действующую отраву. Я совсем ее не ощущал на вкус. И только когда выздоровел на мерзком рыбацком судне, я оценил достоинства этого метода. Я сам буду наслаждаться, глядя, как умирает тот, кто вел со мной нечестную игру, умирает медленно… в жуткой агонии…
«Он сошел с ума», — решил про себя сэр Джеральд. Но первый шок уже прошел, и к нему вернулись силы для самосохранения.
— Полагаю, бесполезно пытаться вас убедить, что я вам не враг, что я ни слова не сказал какому-то человеку или так, чтобы это могли услышать другие. Однако сейчас это не имеет значения. Вы понимаете, что мне нужен оригинал письма Бриджбертона. Какова ваша цена?
— Сумма, заплаченная за оружие, которое я так и не получил, плюс тысяча в возмещение средств, которые у меня выманил мой кузен за вашу племянницу и ее свинью-любовника. — В медоточивом голосе Исмала послышался скрежет металла. Видимо, он и сам его заметил, потому что улыбнулся еще слаще. — И еще тысяча за расходы по переезду. И все это заплатить через два дня.
Совсем свихнулся. К сожалению, это не делало его менее опасным. Но сэр Джеральд имел веские возражения против шантажа и остро ощущал несправедливость требований Исмала. Более того, баронет еще не встречал человека, от которого он рано или поздно не мог добиться уступок.
— За два дня я не могу собрать такую сумму, — сказал он. — Если вы так много обо мне знаете, то вам известно, что я уже распродал оставшиеся вложения, не говоря уж о потере половины собственных средств.
— Тогда вы отдадите мне шахматы. Сэр Джеральд уставился на него. Исмал укоризненно улыбнулся:
— Или вы их тоже продали — приданое вашей племянницы?
Тревога сэра Джеральда мгновенно сменилась возмущением.
— Продал? Без одной фигуры они ничего не стоят! Вся их ценность — в комплекте, при полной сохранности каждой фигуры, каждого драгоценного камня! Некоторые коллекционеры могут быть столь эксцентричны, что простят потерянную пешку, — но королеву?
Исмал снял руку со спинки кресла. Фальшивая улыбка стала еще шире, глаза заблестели.
Он веселится? Сэр Джеральд был изумлен. Что этот дьявол нашел здесь забавного?
Исмал наклонился к нему:
— Сэр Джеральд, вы в большей беде, чем знаете об этом. Я не единственный, кому известны ваши грязные секреты.
— О чем вы говорите, черт возьми?
— О черной королеве.
— Ваш оруженосец сказал, что отдаст ее вам…
— А она вскоре была отдана вашему сыну. Вместе с вашей запиской внутри.
Эсме скривила губы и вернула письмо бабушке.
— Не смешно, — проворчала старая леди.
— Не только смешно, но еще и будит воображение. Говорят, у меня татуировка на руках, кольцо в носу, и это было все, во что я была одета, когда танцевала непристойные танцы в вашем розовом саду. При свете полной луны. Миссис Стоквеллл-Хьюм не упомянула, что я при этом выла на луну, но ее друзья в Лондоне так и подумают.
— Не имеет значения, что это смехотворная чушь, таковы все слухи в Лондоне. От этого они не становятся менее опасными. Как ты думаешь, что скажет Иденмонт, вернее, что он почувствует, когда это прочтет?
Эсме постаралась взять себя в руки. Слухи, о которых леди Брентмор сообщили ее друзья, были абсурдным, крикливым образчиком невежества и провинциализма английского общества. И все-таки если жена — объект насмешек, то сам ты объект жалости…
— Решено, — сказала вдова. — Мы едем в Лондон. Завтра.
— В Лондон? Завтра?
— Ты не эхо, вот и веди себя как человек. Я бы сию же минуту поехала, но нам нужно целый день укладываться. Мальчишка тоже поедет, иначе к тому времени, как я вернусь, он разнесет весь дом.
— Бабушка, но я не готова. Вы сами говорили, что мои манеры…
— Лучше, чем ожидают эти придурки. К тому же мы не останемся на весь сезон. Только на неделю. Хватит, чтобы вправить им мозги. Гнусное скопище простофиль.
В Лондон. Завтра. Эсме подавила дрожь. Там все эти женщины. Его женщины. Они разорвут ее на части, а она потеряла способность защищаться. К тому же у нее душа уйдет в пятки, когда она увидит своих соперниц. Они окажутся красивее и грациознее, чем она может себе вообразить, и она почувствует себя еще безобразнее и недостойнее. Два месяца без Вариана подкосили ее уверенность в себе. Ей нужно время, чтобы набраться сил, если она надеется принять разумное решение о своем будущем… без него.
— Нет, — сказала она. — Этот слух не более чем шутка. Но если я туда приеду, они увидят мои действительные изъяны, а это еще хуже.
— Будет хуже, если ему взбредет в голову посылать вызовы. Мужчина обязан вступиться за честь жены, даже если он ее бросил. Нет, ну какие же ослы эти мужчины! Мы полжизни тратим на то, чтобы спасать их от них самих.
— Не хотите же вы заставить меня поверить…
— Если ты не поедешь, — не обращая на нее внимания, продолжала вдова, — то молись, чтобы с пистолетом он обращался лучше, чем с финансами.
— Бог милостив, — Эсме схватилась за голову. — И англичане еще говорят, что в Албании опасно! Там Вариан был бы в большей безопасности. Здесь дядя убьет его за шахматную фигуру, друзья — из-за сплетен… Аллах, даже Али-паша не выжил бы среди этих людей. Они все безумны.
Вдова не слушала. Она обвела комнату отсутствующим взглядом.
— Конечно, в этом есть и светлая сторона. Если он сделает тебя вдовой, ты сможешь найти нечто более подходящее. — Ее взгляд остановился на маленькой акварели, висящей возле камина. — Данхем — вдовец и уже получил наследство. У Саксонби жена болеет, но между ним и титулом два брата. Херриот— или это другой? Проклятие. Надо найти справочник «Дебретт» — или нет, лучше спрошу леди Силз. Она знает до мелочей все, что происходит на рынке.
Эсме уставилась на бабушку.
— На каком рынке? О чем вы говорите?
— На рынке мужей. Следующий будет твоим. Ты же не собираешься оплакивать бедолагу до конца своих дней?
— Боже, дай мне терпения! — воскликнула Эсме. — Он еще не умер, а вы планируете мне следующего мужа? Вы хуже Керибы. Она по крайней мере не желала ему заболеть. А так вы совсем как она. «Делай то, делай это». А сама я не должна ни соображать, ни говорить.
— Тогда почему ты не попробуешь сказать что-нибудь путное?
— Почему вы не даете мне хоть минутку подумать? Вы утверждаете, что Вариан будет сражаться из-за меня на дуэли. Почему я должна верить, что он подставит свою голову по такому ничтожному поводу? Скорее он посмеется.
— Я тебе говорила, каковы мужчины.
— Да, а еще вы сказали, что многие мужчины оставляют жен в деревне, а сами развлекаются в городе. Если он пожелает вернуться в город, а там я…
— Да, он окажется в неудобном положении, это уж точно.
— И еще, — упрямо продолжала Эсме. — Вы не подумали, что скажут, если я с бабушкой остановлюсь в Лондоне, а мой муж в это время будет жить под другой крышей?
— Это его дело. Я не разделяла вас, когда он ночевал здесь. Ты ищешь себе оправдания, не желая ехать в Лондон по очень простой причине. Ты трусишь.
На этот раз она попала почти в цель. Эсме призналась себе в этом сразу, как только подумала о женщинах. И все же насмешка бабушки вызвала приступ ярости.
— Вы совершенно невозможны! — закричала она. — Вы все, что угодно, скажете и сделаете, лишь бы вышло по-вашему. Но со мной вы просчитались. Нравится вам это или нет, но в моих жилах течет ваша кровь, и я сделаю по-своему. Да, мы поедем завтра, как вы желаете. Нет, мы не поедем в Лондон, пока я не узнаю мнение моего мужа. Тогда я смогу поступить разумно.
Леди Брентмор была в ярости:
— Ты хочешь поехать в Маунт-Иден? И получить разрешение этого олуха?
— Я не помчусь в Лондон спасать его от дуэли и делать из себя посмешище. Я слышала ваше мнение о том, что нужно делать. Теперь я хочу услышать его. Тогда и буду решать. Сама.
— Очень хорошо, — сказала бабушка. — Как пожелаете, миледи.
— И никаких трюков, — предупредила Эсме. — Персиваль показывал мне карты. Если карета поедет не в Маунт-Иден, я выпрыгну из нее.
— Я и не мечтаю о том, чтобы тебя надуть, — последовал язвительный ответ. — Я буду счастлива свалиться на голову его светлости без предупреждения. Ты все увидишь. Пусть он представит тебя своим пьяным, одурманенным опиумом друзьям и своим шлюхам. Последнее мне понравится . больше всего. — Леди Брентмор направилась к двери. — Я не пропущу этого ни за что на свете.
Персиваль уже отскочил от двери комнаты Эсме, когда из нее вырвалась леди Брентмор. Он знал, что нельзя подслушивать под дверью. Однажды он уже шпионил за папой, и вот к чему это привело. Мысль о шахматах была невыносима, потому что вела к черной королеве, от нее — к постыдной папиной тайне, от которой Персиваль приходил в ужас. С того момента, как за завтраком он увидел письмо на столе, он чувствовал тошноту.
Вскрыв письмо, бабушка вся напряглась и стала красной, как свекла. У нее для этого были основания, как теперь знал Персиваль. «Это не имеет никакого отношения к папе, — сказал он себе. — Это просто отвратительные, постыдные слухи». Он, нахмурившись, сидел на верхней ступеньке лестницы. Вот, например, кольцо в носу. Многим известно, что это обычный вид украшения в некоторых экзотических культурах, как в других принято ходить голыми. Видимо, сплетники не знают, что в Албании не принято ничего из того, что они напридумывали о кузине Эсме.
Кроме татуировки. В некоторых албанских племенах женщины делают татуировку на руках. Очень странно, но у англичан, распускающих слухи, очень смутное и до смешного неверное представление об истинном положении вещей. Удивительно, как они могли вообразить, что женщина, если она не албанка, сделает татуировку. Причем на руках.
«Хотя не так уж это невозможно, — подумал он. — Могут быть совпадения».
Что касается письменных принадлежностей. Конечно, не у одного папы такая особая бумага. Женщины обычно пользуются не такой, но миссис Стоквеллл-Хьюм могла взять ее у мужа. Если только он не умер десять лет назад.
Персиваль закрыл глаза. Это не может быть папина бумага и, конечно же, не его почерк, иначе бабушка бы заметила. И это не подделка. Если бы папа знал, как почерк выдает его, он бы что-нибудь сделал с посланием черной королевы.
Но встревоженный ум подсказал: кто-то другой мог знать как подделать письмо. Кто очень-очень умный. Какой-то албанец.
— Нет, — прошептал Персиваль. — Этого не может быть. Мама, мама, пожалуйста! Ведь я просто все это придумываю правда?
