Глава 19

Вариан услышал звуки еще до того, как полностью проснулся: жалобное пение теноров и низкое завывание какой-то дудки.

Он открыл глаза и понял, что сидит скрючившись на стуле возле кровати. При трепетном мерцании нескольких свечей он увидел легкую фигурку, зарывшуюся в одеяло. Спутанные темно-рыжие волосы обрамляли бледное, застывшее лицо. Эсме слегка пошевелилась, как будто почувствовала во сне его взгляд. «Она просто спит», — заверил он себя и тихонько погладил ее по голове. Он ее не потерял. Мужчины Саранды пришли и спасли их.

Вариан усложнил им задачу. Он отбивался как сумасшедший, хотя даже в приступе безумия понимал, что сам не сможет доплыть с ней до берега. Тяжелые юбки тянули книзу, замедляя движение. Он ослабевал, и они грозили утянуть его на дно вместе с ней.

Дальше все было как в тумане. Голоса, движение. Все существо Вариана было сосредоточено на девушке, которую он нес на руках, отказавшись отдать ее другим. Должно быть, он совсем обессилел, потому что не мог вспомнить, как они дошли до дома, где этот дом.

Сейчас он понимал, что пение доносится снаружи, что это обычная албанская песня в минорном ключе вроде той, что пела Эсме.

Он с трудом встал. Онемевшие мускулы протестовали, в руках и ногах покалывало, когда он пошел открыть окно. Внизу была широкая терраса, там сидели мужчины и пели. Дальше и ниже в лунном свете невинно блистал залив, как будто не он несколько часов назад старался отнять у него Эсме.

С кровати донесся стон, потом шорох простыней и суматошный поток речи на албанском языке. Вариан поспешил назад и нежно прижал ее к себе.

— Все хорошо, — сказал он. — Ты в безопасности.

Он почувствовал, как по хрупкому телу пробежала дрожь — раз, другой. Потом ее грудь сотряслась от рыданий, которые она тщетно старалась сдержать, и когда Вариан услышал, что она зовет отца, его сердце надорвалось от жалости.

Он, который так легко обращался с речью, сейчас не мог найти достойных слов. «Мне так жаль, мое сердечко». Он заставил себя выговорить бессильную замену, зная, что тщетно искать лучшее. Он прижимал ее к себе, гладил по волосам и понимал, что ничего не может ей дать. Ее долго сдерживаемое горе прорвалось прерывистым плачем, бормотанием на смеси албанского с английским. Горячие слезы заливали лицо, рыдания сотрясали худенькое тельце, а он был не в силах ей помочь.

Он никогда не боялся женских слез в отличие от других мужчин, но сейчас было другое. Сейчас плакала его сильная, храбрая Эсме. Она была разбита и беспомощна, и он не мог этого вынести. Сердце болело за нее, плакало ее слезами и приходило в отчаяние от своей беспомощности.

— Мне так жаль, — повторял он снова и снова. Одну напрасную фразу в ответ на все ее несчастья.

Так это продолжалось — хоть недолго, но бесконечно. Несмотря на его неумелость — а может быть, благодаря ей, — Эсме вскоре пришла в себя. Это произошло внезапно — она оттолкнула его и сердито вытерла нос.

Вариан полез за носовым платком и понял, что у него его нет. Всю его промокшую одежду унесли, на нем был только халат. Он оглядел комнату, нашел полотенце и без слов подал ей. Она вытерла лицо.

— Я никогда не плачу, — дрожащим голосом сказала она. — Терпеть не могу.

— Я знаю.

Она что-то пробормотала и потом отчетливо произнесла:

— Вы не должны были идти за мной.

— У меня не было выбора.

Эсме кинула на него взгляд откровенного презрения.

Его охватило чистое, благословенное облегчение. Она действительно злится, а значит, снова стала самой собой. Неразумной, темпераментной.

Она была подавлена, потому что ослабела. Конечно, она сорвала злость на нем, ну и пусть. С ее злостью Вариан мог справиться. Ее слезы его парализовали.

— Эсме, — начал он, — ты думала, я бы отпустил…

— Я не предполагала, что даже вы можете быть таким жадным. Я глазам своим не поверила, когда вы нырнули в воду. Вы же могли утонуть! За тысячу фунтов! Зачем вам деньги на дне моря?

— Прошу прощения? — не понял Вариан. — Боюсь, я не расслышал. Что-то про тысячу фунтов?

— Что-то? Не играйте со мной в ваши игры. Я знаю, почему вы за мной гнались — вы, ленивейший бездельник трех континентов. Но за деньги вы готовы пошевелиться.

— Действительно, — ответил он, — но умеренно. Пытаться переплыть Ионическое море вряд ли можно считаться умеренным трудом. — Он озадаченно посмотрел на нее. — Ты хочешь сказать, что несла на себе тысячу фунтов? А я думал, это костюм сделал тебя такой тяжелой. — Не притворяйтесь тупицей. Я знаю, что вам предложил Али и что вы согласились сделать. Я надеюсь, он вам уже отдал деньги. Если нет, то обещаю вам, вы их никогда не увидите.

Вариан почесал затылок.

— Видимо, Али предложил мне тысячу фунтов за то, чтобы я что-то сделал. Прости, пожалуйста, но сейчас у меня все смешалось. Возможно, меня ударили веслом по голове. Ценой жизни не могу вспомнить, что я согласился сделать.

Зеленые глаза заволокло смущением. Эсме неловко ворочалась в кровати. Кровать была большая, с пуховой периной, европейская — албанцы сказали бы «французская». «У них все, что на западе, называется французским», — отвлеченно подумал Вариан, выжидая. Если придется, он будет ждать до Судного дня. Оказывается, Эсме сбежала не из-за любви к Исмалу, как она накарябала в той жестокой записке, а из-за какого-то дела в тысячу фунтов, связанного с ним. Что бы это ни было, обида на Вариана должна быть очень велика, коль она в гневе упорхнула после всего, что ей пришлось вынести. Любой другой девушке понадобились бы недели отдыха.

— Никто вас не ударял, — наконец раздался ее мрачный голос. — Вам просто стыдно, вот вы и притворяетесь, что забыли.

— Мне нисколько не стыдно, — весело ответил Вариан. — Если ты думаешь, что мне станет стыдно после того, как я вспомню, то умоляю тебя, не напоминай. Поговорим о чем-нибудь другом.

Как только он присел на кровать, Эсме отпрянула и покраснела.

— Нет! Вы не примените на мне искусство ваших рук! Я не выйду за вас замуж! Никогда! Я брошусь с горы.

— Выйти за меня замуж? — Он отшатнулся. — Должен тебе ответить «нет». С чего такая бредовая мысль пришла тебе в голову?

— Бредовая? Вы не сказали Али, что это бредовая мысль.

— Надеюсь, я не был столь бестактным, чтобы сказать это человеку, имеющему семьсот жен. Я мог ранить его чувства.

— Ага, а мои чувства не в счет. Так я и знала, — проворчала она. — Я знала, что он еще не заплатил вам. Если б заплатил, вы бы так не говорили. Вы бы притворялись, что это ваше самое заветное желание.

— Господи Боже мой, ты думаешь, я дешевка? Это меня ранит, Эсме, честное слово. Думаешь, я согласился бы жениться на тебе за несчастную тысячу фунтов? Дорогая девочка, самой Афродите я не согласился бы дать себя взнуздать меньше чем за двадцать тысяч фунтов. Золотом, — прибавил он. — И каждую монету попробовал бы на зуб.

— Я слышала, как Али это сказал Исмалу.

— Значит, он лгал. Может, я и продажный человек, но очень дорогой, честное слово. — Вариан отвернулся к окну и нахмурился. — Тысяча фунтов. Ну и мысль. Никогда еще меня так не оскорбляли.

Эсме не отвечала. Очевидно, прокручивала в уме это дело. Вот и пусть занимается. У Вариана есть своя загадка, и решать ее надо завтра. И послезавтра. И послепослезавтра. Мозг автоматически шарахнулся от нее, как всегда, когда приходилось думать о мрачной перспективе, о будущем.

Вместо этого Вариан стал смотреть в окно. Некоторое время назад он слышал смех, тогда, когда она его ругала. Смех прекратился, возобновилось пение. На этот раз дудочке аккомпанировал какой-то струнный инструмент.

Он услышал, как Эсме вздохнула.

— Что они поют? — спросил он.

— Ничего. Любовную песню.

— Я понял hajck, — сказал он. — А больше ничего. Что за припев? Шпи-ми…

— Shpirtiim. Моя душа, дух. Приди… мое сердце. — Она сделала неопределенный жест. — Мужчина… он зовет девушку любить его.

— А, любовь. Мужчины все, что угодно, скажут, так ведь? Наступила напряженная пауза.

— Вариан…

Он не оглянулся. Лишь почувствовал, как сдвинулся матрас, когда она сползла с него. На полпути к нему она вдруг остановилась.

— Вариан, вы клянетесь, что не согласились на мне жениться, — за любую цену?

— Не говори глупостей. Джентльмен клянется своей честью. У меня ее нет. — Тогда почему вы рисковали жизнью ради меня? Если бы не подоспели люди, мы бы утонули. Почему вы это сделали?

— Не знаю. Я тогда не думал. Полагаю, был в состоянии помешательства. В вашей местности это часто случается.

Она подкралась ближе. Вариан ощутил легкую руку у себя на плече. Он медленно повернул голову. Эсме стояла возле него на коленях. Ночная рубашка сбилась выше колен. Вариан торопливо поднял глаза и встретился с пронзительным зеленым взглядом.

— Расскажите что-нибудь, — сказала она. — Что угодно. Солгите, пожалуйста.

— Лучше не надо, — мягко ответил он. — Ты сейчас так измучена, что всему поверишь.

— Да, поверю.

— Даже тому, что я тебя люблю.

Рука впилась ему в плечо. Вариан быстро оттолкнул ее. Лучше бы он никогда не произносил этих ужасных слов, что вырвались у него. Спастись от них, защититься от нее, пока не разрушил ее. Он не шелохнулся, не выпустил ее руку.

Она сплелась с ним пальцами, положила сцепленные руки себе на голое колено. В комнате стало жарко и душно.

— Мне лучше уйти, — густым голосом сказал он. У нее задрожали губы.

— Вы всегда так говорите. Вы всегда уходите.

— Для твоего же блага.

— Нет. Вы меня не хотите. — Она высвободила руку. — Мне так стыдно.

— Ты устала, перевозбудилась. У тебя был ужасный день.

— Ужасно другое. — Она говорила тихо и неуверенно. — Я всегда вижу перед собой смерть. Я смотрю на нее без страха, потому что я воительница. Если бы я решила убить вас, я бы это сделала. Но в этой борьбе я не могу победить. Я не могу заставить вас притронуться ко мне так, как мужчина трогает женщину.

— Это жестоко и абсурдно, — натянуто сказал он. — Я трогал тебя таким образом слишком много раз.

Слишком много раз… и всегда недостаточно.

Вариан перевел взгляд с дрожащего рта на белую кожу в вырезе ночной рубашки, вниз к маленьким холмикам грудей, на тонкую талию… ниже, к собственной руке, лежавшей на ее колене, и осторожно погладил. Он издал болезненный вздох:

— Я хочу тебя. Ты мне нужна. Я болен от этого. О Господи, не слушай меня. Не… не делай этого, Эсме. — Плоть под его рукой была гладкой и твердой. Даже предупреждая ее, он продолжал гладить ее бедро.

Она склонила к нему голову. В волосах оставался запах моря, сладкий и свежий, как ее шелковая кожа.

— Ты прекрасна, — нежно сказал он. — Это несправедливо. Она что-то пробормотала на своем языке.

Вариан приказал себе уйти. Встать и уйти. Вместо этого он поймал ее за талию и привлек к себе.

Он смотрел ей в глаза, темные и глубокие, как вечнозеленый лес.

— Только один поцелуй, — прошептал он. — Только один. Нежные руки обвили его шею.

— Да. Только один.

Он хотел выпить только один поцелуй своей свирепой, невинной нимфы. Он ее почти потерял. Поцелуй — это все, о чем он просил. Этого будет достаточно. «Должно быть достаточно», — велел он себе, нежно касаясь ее губ.

Ее тело гибко распласталось на нем. Напряженные груди давились в шелк халата. Приоткрытый рот звал в свою теплую дубину.

Весь мир благоухал морем, сладким вкусом ее губ. Она была ной и такой неистово жадной, каким он никогда не был. В ее поцелуе были бегущая река, и вечнозеленый лес, и беспорядочность гор, где все еще живут боги. Он хотел бы иметь такой же трепещущий дух, хотел обновления… но знал, что этого не будет. Он испортит ее и сделает слабой.

Он отстранился от ее рта и тут же понял, что слишком подл, чтобы освободиться полностью. Ее запаху невозможно было противостоять, он манил к себе. Жаркими поцелуями он покрыл ее шею и почувствовал, как тело прильнуло к нему, обещая восторг. Под шелком он слышал влекущий шепот, и он ответил «да», потому что был слаб.

Он погрузился в душистое тепло ее грудей. Она слегка всхлипнула, потом вплела пальцы в волосы прижала к себе его голову. Он провел языком по напрягшейся груди к твердому пику, подразнил его, и по всему телу прокатился огонь, он почувствовал, что и она горит. Ее дыхание стало частым и неровным.

Его пожирал голод, злобный внутренний жар побуждал его спешить, но он хотел бы пылать вечно. Он понимал, что скоро должен будет остановиться, слишком скоро. Но еще не сейчас. Он ощутит этот краткий миг как бесконечность. Он заставит ее забыть свое горе и злость, и в это волшебное мгновение и сам забудет — свой страх, и стыд, и тот унылый туман, который завтра опять расстелется перед ним.

— Только ты, — прошептал он, не поднимая головы. — Только ты.

— Да.

Вариан посмотрел на нее. Глаза были темные и потерянные. Волосы разметались, гранатовым цветом сияя на жемчужных плечах. Рубашка сползла до талии.

Он видел ее такой и раньше, и с тех пор его язвила эта насмешка: как можно быть такой нежной, бледной и хрупкой снаружи и такой сильной и страстной внутри? Она была необузданна, молода и ошеломляюще прекрасна. Как же ему не держать ее, не владеть ею хотя бы на этот миг, если в любой момент она может ускользнуть из рук? Но все ценное, что ему приходилось держать в руках, всегда ускользало… и лежало разбитое, брошенное, а он бездумно мчался ловить следующий миг. А потом следующий, и следующий… завтра.

— Я не хочу причинить тебе боль, — прошептал он.

— Боли не будет. — На полных губах был намек на улыбку. — Попробуй. Увидишь, как тебе это удастся.

— Нет. Скажи мне «нет».

— Да. — Эсме поцеловала его в лоб, потом в щеку. Он повернул голову, чтобы перехватить ее губы. Она уклонилась, и он всхлипнул, почувствовав теплые губы у себя на шее. Она сдвинула с его плеч халат, ее руки пробежали по его плечам, ниже, пальцы погладили грудь, задержались над бешено бьющимся сердцем, отчего жар хлынул по телу вниз, к жизненно важным органам. Он отлепил от себя ее руки и сорвал с нее одежду.

Ночная рубашка полетела на пол. За ней последовал его халат.

Там, за окном, слезливая мелодия поднималась до крика боли, потом стихала и снова плакала. Здесь, в комнате, он утопал в слезах над женщиной, которую сжимал в объятиях. Вся его жизнь была в этой нежной плоти, в податливых руках и ногах, сплетенных с его телом. Здесь мир был теплым, насыщенным дурманящим запахом. Здесь его звал низкий, чуть слышный голос. Она называла его по имени, и он откликался всем существом, отчаянно желая затеряться в ней, укрыться, остаться с ней навсегда.

Он понимал, что это всего лишь безумие страсти. Он знал, что не принадлежит ей. Он не ее. Он пришелец, который ищет только удовольствий для себя. С самого дальнего края сознания пришло дрожащее, слабое предупреждение.

«Она нужна мне», — молча ответил ему Вариан, бормоча слова любви в ее шею, грудь, рот. Она ответила настойчивыми ласками, и они мгновенно вдохновили его, и предупреждающий голос затих и умер.

Жадные руки нашли гнездышко из завитков и влажное, нежное место, которое они укрывали. Она напряглась, сжала ему плечи, но на этот раз он не остановился. Совесть снова затрепетала, но слабо и неназойливо, потому что слишком сладка была ее влажная невинность. Оставаясь нежным, несмотря на пожирающую страсть, он поглаживал, толкал, ласкал, и она беспокойно двигалась под его рукой. Он чувствовал, что по ней пробегают волны дрожи, с каждым разом все сильнее, что она пытается их унять, и наконец они захватили ее целиком.

— Вариан. — Тихий, прерывистый плач. — 0,peren…di.

Вцепившись в плечи, она притянула его к себе, требуя рот. Он дал ей то, в чем она нуждалась, и пальцы прокрались глубже. Она застонала и отдернулась от настойчивого поцелуя, нетерпение и неистовство скрутили тело. Она уткнула лицо в подушку и беспомощно застонала, а ее тело содрогалось, ища облегчения.

Он сам дрожал от нетерпения, стремясь туда, к чему был готов, в бурю восторга, который хотел дать только ей… не думая о себе… впервые в жизни. Дать ту единственную радость, которую мог дать, не требуя ничего взамен. Отдать ей любовь, только ей, его прекрасной неистовой девочке.

Он хотел только этого, искренне, уже несколько минут, несколько лет. Но он обнаружил, что не может дать ей облегчения такого, какого хотел. Ее свирепый голод не утихнет в его руках.

Она застонала, выругалась, поймала кисть его руки и оттолкнула.

— Hajde, — приказала она. Сильные пальчики соскользнули по напряженному торсу, безжалостно и неумолимо, на вспухший, предательский низ.

— Не надо, — простонал он. Но было поздно.

Его пронзил удар молнии, разум и воля сгорели дотла.

Он опрокинул ее на спину и быстро встал между ног. Эсме лежала под ним, трепеща и часто дыша. На одно отчаянное мгновение он задержался на дикой зеленой глубине глаз, потом руки властно прошлись по ее напряженному животу и спустились в горячий, темный проход.

Он нацелился во вход, подался вперед. Она была влажная, но преграда невинности не пускала его, он схватил ее за бедра, и она инстинктивно отпрянула.

Хотя все его существо звало к победе и обладанию, Вариан заставил себя замедлиться. Его путь к облегчению был очевиден, но ее удовольствие ослабло, а дальше, как он знал, у нее не будет радости, будет только боль. Все его искусство не способно пробить эту преграду невинности волшебным образом без боли. А дальше будет еще хуже: совращение, бесчестье… разрушение. Он может остановиться. Пусть это его убьет, но он в силах остановиться.

Когда Вариан наклонился поцеловать ее, ее руки вцепились ему в волосы.

— Я хочу тебя, — сказала она тихо и страстно.

— Не надо, — прошептал он. — Я не могу причинить тебе зло.

— Я хочу, — повторила она. — Не обращай внимания на мое тело. Подчини его. Сделай меня своей, Вариан.

«Не слушай ее. Она не понимает. Она невинна».

Но развращенная сущность желала послушаться приказа. В нем говорил зверь, самая низкая часть его натуры, жаждущая закончить то, что начал. Вариан приказал себе отодвинуться. Но он не мог. По спине катился пот.

— Я причиню тебе боль, — хрипло сказал он, с отчаянием глядя в огромные глаза.

— Кто-то должен. Ты… сегодня, Вариан… или кто-нибудь другой.

Он еще пытался сказать себе, что она не знает, что говорит, но последние слова надорвали его. Перед ним встал образ Исмала.

— Нет! — прорычал Вариан. — Ты моя, черт побери! Она покачала головой.

Он ответил ртом и руками, приподнял ее грубее, чем раньше. Терпение и нежность были забыты, и ее быстрый, жаркий ответ сказал ему, что и она их не хочет. В страсти она была так же свирепа и бесстрашна, как и во всем остальном. Необузданная, сладкая, прекрасная… его.

— Моя, — жестоко сказал он. В одно безумное мгновение он вошел в нее. Миг триумфа… обладания… победы. Он услышал всхлип, и она скорчилась от боли. Раскаяние пронзило его кинжалом. Поздно.

— Прости, — шептал он. — Любимая, прости. — Кровь билась в висках, громыхала по жилам, требуя освобождения, но он заставил себя сделать паузу. Руки нежно прошлись по потрясенной, напряженной фигурке. — Позволь мне любить тебя, милая. Прости меня и позволь тебя любить. Ты мне нужна, Эсме.

Она распахнула глаза.

— Будет еще? — дрожащим голосом спросила она.

О Господи, с нее достаточно. Она хочет, чтобы все уже кончилось, бедное дитя. Вариан любовно погладил ее грудь, и его плоть заволновалась, толкая его к ней. Да, тело хочет закончить, оно жестоко. Но ему требовалось больше. Он хотел иметь ее всю, душу и тело, для себя. Эгоист. Но уж таков он.

— Будет, — сказал он. — Столько, сколько ты мне дашь. Он начал медленное движение. Она задохнулась:

— Вариан!..

Но на этот раз больно не было. Удивительно, но боль ушла, а когда она сделала осторожное ответное движение, то ощутила удовольствие.

— Да, — прошептал он. — Вот так, милая. Весь мир исчезает, правда?

Он чувствовал, что мир уходит от нее, как и от него. Что в ней нарастает удовольствие, по мере того как тело поддается ему, следуя его ритму. Ее боль была забыта, как и его сожаление. Он больше не раскаивался, он возвращался к жизни вместе с ней. Был только этот миг, и еще Эсме, и сладкий, темный восторг, когда она отдалась вихрю страсти.

Его тело наполнялось ее жизнью, ее существом. Он потерялся в ней, неистовый поток подхватил их обоих и унес в бесконечность. Он почувствовал, как она содрогнулась, услышал крик. Он навалился на нее, крепко обхватил руками и накрыл рот поцелуем.