Глава 20
В нос ей ударили запах рыбы и вонь застоявшейся воды задолго до того, как Мэри-Кейт увидела устремленные в небо мачты. Вдоль причала покачивались на волнах шхуны. С двух ближайших судов поднимали с помощью лебедки огромные нагруженные сети. Мэри-Кейт невольно заинтересовалась: что за груз неторопливо и осторожно вынимают на палубу. Куда он потом попадет? В лавку купца? В королевский дворец? Тысяча возможностей, тысяча новых вопросов.
Как жаль, что у нее не осталось денег! Она не пожалела бы средств, чтобы отправиться в путешествие на одном из этих кораблей. Стояла бы у поручней, наблюдая, как движется по морю судно, а напоенный теплом и солью ветер трепал бы ее волосы. Она подставила бы солнцу лицо, не заботясь о том, что кожа очень быстро покраснеет и что благородные дамы так не поступают. Она объехала бы мир, увидела бы места, о которых только читала в книгах, познакомилась бы с живущими в необычных странах людьми. Она распустила бы шнуровку корсета и превратилась в соблазнительную женщину, как эта вырезанная из дерева фигура на носу корабля, которая смотрела на нее. Казалось, она вот-вот улыбнется Мэри-Кейт.
Пожалуй, не слишком разумно приходить в доки вечером, надеясь кого-нибудь здесь найти. Посещение адмиралтейства оказалось совершенно бесполезным. Там, конечно, были списки матросов, но только тех, кто служил на военных кораблях и отплывал из Лондона. Сведений о других британских портах не содержалось, поэтому в ответ на свои вопросы Мэри-Кейт получила вежливый, но равнодушный отказ.
— Из расспросов о кораблях ничего не выйдет. Мы не располагаем сведениями, кроме необходимых нам.
Больше она ничего не узнала у мрачного бородатого чиновника, который всем своим видом выражал недовольство вопросами Мэри-Кейт и ее настойчивостью.
Помоги ему.
Нет! Уходи, Алиса, прошу тебя.
Девушка сжала виски ладонями. Крошечная игла боли сидела там, еще одна появилась над левой бровью. Не здесь, не сейчас. Нет!
Она будет такой же упрямой, как Алиса Сент-Джон. Голос не умолкал, все время сопровождал ее тихим шепотом, нежным, успокаивающим бормотанием. Мягко, но неумолимо. Неотступно.
Казалось, что чем больше она отдаляется от Сандерхерста, тем настойчивее становится Алиса, тем громче звучит в голове Мэри-Кейт ее голос. Ничем нельзя от него защититься, нужно только слушать, обрекая себя на головную боль, мольбы, крики и просьбы.
Но она окажет сопротивление. Арчер Сент-Джон не нуждается в ее помощи. Он очень независимый, смелый человек. Представить, что он в опасности, — значит посчитать высочайшие горы куличиком из песка, а самое глубокое море — лужей.
Я не хочу слушать тебя, Алиса. И не стану.
Через некоторое время боль стихла, хотя Мэри-Кейт знала, что, выждав, она снова набросится на нее, как кошка из засады. Может, когда она уснет и ее мозг будет не так защищен, ей снова приснится сон? Арчер? Или радостная Алиса? Только бы в ней снова не пробудились любопытство и страсть.
Она замкнула свое сознание для нежелательных ощущений с той же решительностью, с которой отвергла мольбы Алисы, и сосредоточилась на стоявших перед ней задачах.
Она или непроходимо глупа, или слишком умна. Иначе они с такой легкостью не проследили бы ее путь до Лондона, в адмиралтейство, а теперь в лондонские доки. К счастью, Арчер взял с собой нового лакея, и тот рассказал ему, куда направлялась Мэри-Кейт. Парень явно не хотел говорить об этом, без сомнения, попав под очарование девушки. Похоже, он не единственный пострадавший. Пришлось припугнуть его историями о том, что может случиться с одинокой женщиной в Лондоне, только тогда лакей выложил всю правду.
Странно, что до сегодняшнего дня он не замечал нового работника. Место ему не подходит. Его сложение, продубленное солнцем лицо, выгоревшие волосы указывали на то, что он привык к жизни на открытом воздухе, а не к открыванию дверей и стоянию в холле в ожидании распоряжений.
Они медленно шли вдоль пирса, переходя от корабля к кораблю. Найти Мэри-Кейт оказалось нелегкой задачей. Дважды Арчеру казалось, что он видит ее, и оба раза терял ее из виду в бурлящей лондонской толпе.
Ох уж эта женщина! Неужели она не испытывает чувства опасности?
Несмотря на то что Мэри-Кейт все еще носила траур, а волосы тщательно убрала под шарф, на каждом корабле ее появление сопровождали свистки и выкрики. Это и обескураживало, и пугало ее. Впрочем, выбора у нее не оставалось: она обратилась к офицеру корабля его величества «Аргус».
— Мне очень жаль, мисс, но капитан сошел на берег. Несмотря на молодость, лицо офицера уже успело прокалиться на солнце, а глаза говорили о том, что он обладает немалым опытом. Он оглядел Мэри-Кейт с головы до ног.
— Вы уверены, что вам нужен именно капитан? Простой моряк тебя не заинтересует, дорогуша?
Он едва ли доставал ей до плеча, но на его лице отражалось то же вожделение, что и на лицах толпившихся вокруг и смеявшихся мужчин. Эти грубые матросы были уверены, что она ищет здесь нечто совсем другое.
— Эй, Брайан, оставь малышку! Она хочет меня, или ты не понял?
Крупный мужчина, который возвышался над Мэри-Кейт почти на фут и обладал почти такой же рыжей, как ее волосы, бородой, встал рядом, властно обнял ее за плечи и словно невзначай коснулся груди девушки.
Она присела и выскользнула из-под его руки — простой прием сработал, прежде чем матрос понял, что случилось.
— Вы что-нибудь знаете о корабле «Король Георг»? Последнее место ее дяди было на этом корабле. Она помнила, с какой гордостью он говорил о службе на одном из самых больших судов военно-морского флота его величества.
На мгновение весь мир словно замер. Стоявшие у поручней мужчины молча смотрели, как она ступает по деревянным планкам трапа, возвращаясь на берег. Шумела лебедка, доносился непривычный звук натягиваемой веревки, раздавались крики морских птиц. Кто-то затянул песню и заиграл на дудке.
Но не на «Аргусе».
— «Король Георг» неожиданно затонул во время ремонта в Портсмуте в тысяча семьсот восемьдесят втором, моя дорогая. В тот день погибло около тысячи человек вместе с адмиралом Кемпенфелдом.
Как трудно разобраться в охвативших ее чувствах! Боль. Смирение. Подступающие к глазам слезы. И осознание того, что он должен был оказаться здесь, неотвратимо притягивающий ее, обладающий такой силой, что она больше не может ему сопротивляться.
Арчер взял Мэри-Кейт за руку, и она позволила увести себя отсюда. Покой. Безопасность. Защита.
Случайность?
Нет, Алиса Сент-Джон здесь ни при чем. Никаких случайностей, подстроенных судьбой.
Это сама судьба.
Арчер ничего не сказал, когда Мэри-Кейт села в карету. Ее слезы потрясли его. Нет, не потрясли — озадачили. Но примешивается еще одно чувство, заставляющее его сесть рядом с ней и обнять за плечи. Когда он увидел, как это сделал матрос, то чуть не пристрелил его.
Странная покорность судьбе охватила Сент-Джона, когда он увидел высокую женскую фигуру в синем плаще, запрятавшую рыжие волосы под уродливый шарф. Ни секунды не медля, он пришел ей на помощь. Даже Мэри-Кейт Беннетт не спастись от оравы похотливых матросов.
Он промолчал, когда она разрыдалась, только посадил себе на колени, как маленького ребенка. Но она не ребенок, а плачущая женщина. Ее слезы намочили ему шею, пальцы вцепились в пелерину. Она содрогалась всем телом, и ему казалось, что он плачет вместе с ней, вторя ее всхлипываниям.
Кого так горько оплакивала Мэри-Кейт Беннетт? Не мужа. Любовника?
Он погладил ее по спине, сожалея, что их разделяет так много одежды. Она такая теплая, податливая, женственная. Больше чем когда-либо ему хотелось узнать причину ее горя.
— Пожалуйста, отпустите меня, — произнесла она сдавленным голосом.
— Мне нравится держать вас.
— Это ни к чему.
Но, подчинившись, снова положила голову ему на плечо.
— Наше знакомство с самого начала было совершенно недопустимым, мадам. Это бесконечная вереница последовательных непоследовательностей, странных совпадений и загадочности.
— Вы не верите тому, чего не можете увидеть. Почему даже сквозь слезы она подсмеивается над ним?
— А вы всецело верите таким вещам?
Он поглядел на нее сверху вниз, тронутый не печалью в ее глазах, а слабой улыбкой, и отчего-то почувствовал стеснение в груди.
— Кого вы так горько оплакиваете?
Она перебирала пуговицы его пальто, спрятав лицо у него на груди.
— Своего дядю, — с грустью произнесла она.
— Для женщины, не имеющей родственников, вы потратили необыкновенно много времени, разыскивая их.
— А вы бы не стали, будь вы один в целом свете?
Она вздернула подбородок. Ему захотелось прихватить его зубами.
— Великий Боже, нет! Я устроил бы праздник, пел осанну и сочинял оды в честь своей счастливой судьбы.
Неужели он старается развеселить ее? Не лучше ли потребовать от нее правдивого ответа? Ты нерешителен, Арчер? Почему? Боишься ответов, которые получишь на свои вопросы?
Нет смысла отдавать отчет в своих действиях, объяснять свои поступки. Сейчас он не хочет об этом думать. Еще одна непоследовательность. Лучше бы не замечать этой странной и новой для него привлекательности. Посадить ее под стеклянный колпак, наблюдать за ростом или опечалиться по поводу гибели. Надо остановить это чувство, пока оно не поглотило его душу, разум, сердце.
— Значит, мы возвращаемся в Сандерхерст?
— А вы ожидали чего-то иного? Согласитесь, ваше заключение было не таким уж неприятным.
Прошло мгновение, не больше.
— Вы снова плачете, — упрекнул он.
— Ничего не могу с собой поделать.
— Я когда-нибудь говорил вам, что терпеть не могу женских слез?
Голос Сент-Джона смягчился, потеплел. Он дал ей разрешение погоревать, позволил проливать слезы.
Он обнимал ее, желая защитить от всего, что могло покуситься на это горе.
Сколько он уже вот так держит ее? Он не знал. Да это и не важно. Когда по его груди текут слезы Мэри-Кейт, время не имеет значения. Занятное крещение!
— Я не верю, что вы были служанкой. Вы совершенно на нее не похожи.
Она опустила залитое слезами бледное лицо. Как она умудряется выглядеть такой милой после рыданий?
Она ответила не сразу, улыбнувшись сквозь слезы:
— А как я, по вашему мнению, должна себя вести? Мне надо выходить из комнаты, пятясь и непрестанно кланяясь?
— Интересно бы посмотреть. И прекратите кусать нижнюю губу. Меня в высшей степени раздражает эта ваша привычка!
— Есть ли во мне что-нибудь, что вас не раздражает?
— Есть. Признаюсь, вы ошеломили меня своей способностью говорить «правду»! — Он дал выход гневу. Наконец-то спасительное облегчение. В голове у него крутилось множество вопросов. — Признайтесь во всем, включая то, что ваш покойный муж был моим адвокатом и вы придумали этот нелепый план, оставшись без средств и находясь в отчаянном положении. Признайтесь, что вы обманщица и авантюристка. Скажите правду, Мэри-Кейт, в этом ваше спасение!
Она побледнела, и он почти столкнул ее со своих коленей, отодвинувшись по меньшей мере на фут. Проклятие, почему она выглядит такой потрясенной его обличительной речью?
— Что вы имели в виду, сказав, что Эдвин был вашим адвокатом?
— Предупреждаю, Мэри-Кейт, я больше не намерен выслушивать ваши лживые россказни, как бы убедительны они ни были.
— Я не знала! — Она растерялась.
— Я встретил одного вашего друга, моя дорогая, — произнес он бесстрастно.
Она никак не откликнулась на эти слова, не уцепилась за них, как он предполагал.
— Некоего Чарлза Таунсенда. Он сказал, что был партнером вашего мужа.
Он не добавил, что и сам достаточно хорошо знал ее мужа, худого, морщинистого человека, с редкими седеющими волосами и распухшими суставами длинных пальцев. Он имел отвратительную привычку все время фыркать, словно ему не хватало воздуха. То, что она вышла за такого человека, только подтверждает ее непоследовательность.
— Чарлз мне не друг, — чистым и уверенным голосом произнесла она.
Достаточно распространенная способность у тех, кто привык обманывать и красть.
— Ив самом деле, он оставил вас без гроша! Стыдно признаться, но он, похоже, очень гордится этим.
Она пристально посмотрела на него — открыто, не отводя глаз, зная свое место, но в то же время торжествующе.
— Чарлз считал, что я охочусь за деньгами. Что я авантюристка и люблю Эдвина только из-за денег.
— Вы же говорили, что не любили его?
— Я сказала, что уважала его. Нам обоим этого было достаточно.
— Вы просто дура, Мэри-Кейт, если думаете, что мужчина хочет от жены только уважения.
Она заморгала, словно стараясь понять его слова, а потом печально улыбнулась.
Хорошо бы поцеловать ее и отвезти на край света, где она перестанет угрожать его покою.
Сент-Джон откинулся на подушки, приготовившись к долгому и невеселому путешествию домой. Только позже, когда они приехали в Сандерхерст и он снова отвел Мэри-Кейт в утреннюю комнату, он понял, что она не ответила ни на один из его вопросов.
