Глава 19
В работе лакея нет ничего особенного, думал Питер Салливан, хотя всяких правил не меньше, чем на корабле. Однако трудно принимать все это всерьез, как хотел бы от него замшелый Джонатан, ведь здесь нет опасности очутиться за бортом или помереть от дизентерии. Но раз уж мажордом хочет, чтобы серебро было начищено, он будет чистить его, пока сами небеса не увидят в нем свое отражение.
Он отставил суповую миску и поудобнее уселся на высоком табурете. К чему он так и не привык за пять месяцев, что находился на суше, так это к немыслимой тишине Сандерхерста. На корабле бывает тихо только во время бури, когда один шквал затих, а следующий еще не обрушился и все затаили дыхание, прислушиваясь, не ломается ли мачта, не слышно ли шума хлынувшей через пробоину в корпусе воды, — шума, от которого холодеет нутро. Но даже и тогда в тишину врываются рев воды, треск дерева и удары волн в борт корабля.
Будь он проклят, если не счастлив вдалеке от всего этого!
Он ухмыльнулся и, напевая про себя какой-то мотивчик, взял поднос, украшенный причудливыми завитушками, в которые как раз и набивается грязь. Окунул тряпку в уксус, потом в соль и принялся за дело.
Может, он и был рожден для моря, а может, слишком оголодал, чтобы продолжать питаться воздухом, и согласился на любую работу, лишь бы выжить. За пять лет, проведенных на одном из кораблей его величества, он понял, что страх, который испытываешь каждый Божий день, не стоит того. Он не был трусом, не трусливее любого другого. Просто хотелось знать, откуда ждать опасности, но матушка природа, скверная подружка, всегда подбросит шторм посреди Средиземного моря или ураган, когда до Карибских островов всего день пути. Нет, он хочет видеть опасность в лицо, поэтому и ушел с корабля его величества «Улисс», не забыв о сбережениях, и нашел вполне подходящее место, где полы намертво прибиты, а подниматься вверх приходится только по лестнице, а не по мачте. И даже чистить серебро не так уж трудно…
.. Ее выдали тишина и старание, которое она приложила, чтобы не услышали. Он, может, и не заметил бы, как она прошла мимо буфетной, если бы девушка не кралась на цыпочках, как в одной из японских пьес, которые ему довелось увидеть.
— Вроде уже не полночь, когда самое подходящее время отчалить?
При звуке его голоса она подпрыгнула чуть ли не на фут Со страху небось сердце в пятки ушло: вон как она на него взглянула, прислонясь к стенке и прижав руку к груди.
— Еще толком и не рассвело. Может, хоть позавтракаете. На сытый желудок и прощаться легче.
Она покачала головой, уставясь на него широко раскрытыми глазами.
— Как хотите, — сказал он и отвернулся, снова напевая песенку, которую запомнил, когда они стояли в каком-то испанском порту.
Приятная песенка, про сеньориту, которая наложила на себя руки из-за любви. У него никогда не было времени даже на шашни с девицами, не то что на любовь, но он был бы не прочь попробовать.
— Вы скажете, что видели меня? — спросила она.
Он сосредоточенно отчищал противный букетик роз, весь в мелких бутонах, за которые грязь цепляется, как старая дева за свою невинность.
— Скажете?
— Я еще не рехнулся, чтобы отвечать ветру. Если только он не свистит о надвигающемся шторме. А сейчас нет, дует легкий бриз — надоедливая штука, шепчет над ухом, так и хочется отогнать, как муху.
— Спасибо вам.
— Вот, а сейчас задул посильнее. Интересно, погода переменится к худшему?
— Вы здесь недавно? — спросила она у него за спиной.
— Угу, неделю, не больше. — Он не повернулся.
— А что вы напеваете? Мой дядя Майкл часто пел эту же песню.
— А слова вы знали?
— Нет, просто запомнила мелодию.
— Что ж, хорошая песня. Немного грустная, по-моему, слишком грустная, чтобы петь ее девушке. А ваш дядя — моряк?
— Моряк.
— Ну так попросите его спеть Вам про русалку, которая потеряла свое сердце из-за морского царя. У нее конец получше. Или еще вот эту, про парня, который мастерил паруса и хотел научиться летать, как птица. Тоже хорошая мелодия.
Она не ответила сразу, он только услышал, как скрипнули ее козловые башмаки.
— Значит, вы моряк?
Нежный голосок, как будто дождь прошуршал по весенней мягкой травке. Он улыбнулся, вспомнив, что пять лет только чудом удерживался от слез, когда в море вдруг вспоминал о зеленых лугах.
— Был. И пусть Господь простит тех людей, которые наплели мне про море и славу военно-морских сил его величества.
Смесь, которой он пользуется, немного разъедает пальцы, но это намного лучше, чем каждый день драить палубу.
— Это так ужасно?
В ее голосе прозвучала нерешительность, и он подумал о дяде, про которого она упомянула. Его улыбка потеплела.
— Не всегда. Есть люди, для которых море — это жизнь, и им плохо в другом месте. В море бывает по-всякому, как и везде.
— Если бы вы захотели найти человека, который выбрал море, что бы вы сделали?
Он повернулся к девушке. Вопрос прозвучал так серьезно, что он перестал притворяться, что целиком поглощен чисткой серебра.
— Дядю, что ли?
Она кивнула. Не в его вкусе. Слишком высокая, и волосы рыжие, да еще ирландка, из простых, как и он. Питеру почудилось в этих глазах что-то от маленького лесного зверька, какой редко покажется днем, может, лисенок или зайчишка, только что народившийся и еще розовый. По глазам видно, для нее это важный вопрос, и взгляд наивный, беспомощный.
Потом он скажет себе, что именно этот взгляд заставил его ответить ей честно и вроде как предостеречь. Чтоб держала ухо востро, а не то найдет не только дядю, но и чего другое.
— Ну, я бы… — начал он и отвернулся от полного надежды взгляда к своему серебру, — я бы начал с адмиралтейства. Но не очень на него рассчитывал бы. Военно-морские силы его величества иногда притягивают людей, которые ни о чем другом, кроме кружки эля, не думают и не любят моря. Про них наверняка нет никаких записей.
Помолчав, она заговорила. Питер был рад, что в ее голосе прозвучало только любопытство:
— С вами так и случилось?
Он усмехнулся своему отражению в серебряном подносе:
— Нет, девочка, я был предан морю душой и телом. Просто тогда я был молодым дураком. Море состарило меня, быстро состарило.
Несмотря на свои размеры, Сандерхерст находился не на необитаемом острове. Меньше чем в двух милях от него располагалась конеферма, а дальше — наезженная, судя по ее виду, дорога.
Мэри-Кейт простояла на перекрестке полдня. Кучер Джереми сказал ей, что по этой дороге ездит много почтовых карет. Больше он ничего не добавил, не предостерег, как сделал лакей. Через несколько часов после полудня ее терпение вознаградилось остановившейся рядом каретой.
Кучер с готовностью забрал две последние монетки Мэри-Кейт, но никто в карете не обрадовался ее присутствию. Если бы женщинам не запрещалось ездить наверху карет, она с радостью устроилась бы там. А так ей пришлось втиснуться между двумя женщинами с ребенком; напротив сидели мужчина и еще одна женщина. Никто из них не заговорил с ней и даже не улыбнулся.
Мэри-Кейт уставилась в пол покачивавшейся кареты, сосредоточившись не на обуви спутников, а на своих мыслях. Она выбралась из Сандерхерста с пугающей легкостью. А чего она ожидала? Что Арчер Сент-Джон обеспокоится и вышлет на ее поиски людей? Он поступил бы так, если бы это была Алиса. И никто другой. Не станет он этого делать из-за поцелуя и неясного обещания в стеклянном доме.
Помоги ему.
Слабый призыв, шепот, который она решительно подавила в себе. Она отказывалась слушать этот голос, хотела, чтобы он умолк. Она не желает видеть сцены из жизни Алисы Сент-Джон, ей хватает своих собственных чувств, мыслей и желаний.
Она сосредоточится на поисках, на том, что ждет ее впереди, а не на том, чего никогда не будет, не на человеке, который смотрит на нее как на забаву.
Она сжала кулаки, приказывая себе думать о дяде Майкле. А вдруг, когда она найдет его, он так же спокойно откажется от нее, как Дэниел? Или встретит как вновь обретенную родственницу? Время покажет. В конце концов, ей нечего терять. Совсем нечего.
Помоги ему…
Нет! Уходи, Алиса. Прошу. Покинь мой разум. Мне не нужны твои поиски. У меня есть свои.
— Я подписал контракт с вашим партнером по единственной причине: благодаря своему опыту он гарантировал мне надежные связи и экономию моего драгоценного времени. До сего дня, мистер Таунсенд, ни один из вас не выполнил своих обещаний.
Арчер Сент-Джон сидел у себя в библиотеке, а его адвокат, как осужденный, стоял перед большим столом.
— Мистера Беннетга мы уже можем простить, но ваша вина совершенно очевидна, мистер Таунсенд.
— Я не понимаю, чего вы от меня ждете, милорд, не могу выдумать сведения, которых вы ждете.
Чарлзу Таунсенду было абсолютно ясно: удача от него отвернулась. А иначе зачем его вызвали в Сандерхерст и, как какого-то простолюдина, заставили ждать в огромном зале. Только через несколько часов, когда от неподвижного сидения у него затекло тело и он замерз, его проводили в эту комнату, где он сейчас оправдывался перед графом, как провинившийся школьник. Он совсем не удивится, если граф прикажет ему снять штаны, наклониться и приготовиться к порке!
— Я не настаиваю на фальшивых сведениях, мистер Таунсенд, только хочу, чтобы огромные суммы, которые я вам посылаю, побудили вас приложить хоть какие-то усилия к выполнению ваших обязательств. Мое соглашение с вашим партнером предусматривало, что вы будете беседовать с капитанами всех прибывающих судов, вы будете наводить справки в Шотландии и Ирландии, свяжетесь с вашими знакомыми адвокатами на континенте. Я до сих пор жду отчета о вашей деятельности.
— Ваше требование вполне резонно, милорд, — согласился Таунсенд, потирая руки в надежде хоть немного согреть их. К счастью, в комнате было вполне тепло, и находиться здесь было бы весьма приятно, если бы граф Сандерхерст вел себя чуть гостеприимнее. Но нет, взгляд, который он поймал, не сулил ничего хорошего. — Из-за преждевременной кончины Эдвина в моей конторе произошли значительные изменения, сэр, и в настоящее время мне ничего не остается, как признать, что я потратил гораздо больше времени, чем рассчитывал, чтобы выполнить обязательства перед всеми нашими клиентами.
— Перед всеми, кроме меня. Или вы рассчитывали, что удаленность Сандерхерста спасет вас от моего гнева, Таунсенд?
— Нет, сэр. Вовсе нет! Однако я весьма разочарован тем, что Эдвин не посвятил меня во все детали соглашения с вами. Насколько я понимаю, вы использовали и свои значительные возможности, чтобы обнаружить местонахождение графини. Полагаю, участие нашей фирмы оказалось ничтожным, едва заслуживающим упоминания. — Он издал резкий смешок.
— Я, Таунсенд, потратил кругленькую сумму на оплату неосуществленных поисков. Я нанял мистера Беннетта потому, что меня убедили, будто это даст результат.
Несмотря на сварливость натуры покойного, этот случай был, словно нарочно, придуман для Эдвина Беннетта: он хорошо разбирался в хитросплетениях законов, мог торговаться, как последний уличный разносчик, и спорить, как оксфордский ритор. Ни одним из этих талантов Чарлз не обладал.
Он снова потер руки. Удивительно, они замерзли еще больше.
— Поверьте, сэр, я теперь лучше понимаю суть дела и буду более чем счастлив возобновить наш договор.
— Не вижу причин продлять его.
— Моей конторе предъявляют сейчас много требований, сэр. Смерть партнера нанесла нам серьезный удар, лорд Сент-Джон. Мне удается сводить концы с концами, и я рад, что у меня нет ни жены, ни детей. Возможно, Эдвин лучше справился бы с поручением, которое вы ему дали, потому что был женат.
— Его жена тоже исчезла?
Чарлз Таунсенд не услышал сарказма в голосе графа.
— Сомневаюсь, чтобы Мэри-Кейт сделала что-нибудь подобное, сэр. В их случае баран женился на овечке. И овечка очень хорошо понимала, что неплохо устраивает свою жизнь.
Потирание рук ни к чему не приведет. Взгляд Арчера Сент-Джона заморозил бы и более теплокровное существо. Чарлз Таунсенд почувствовал себя до крайности неуютно и продолжал лепетать под грозным взглядом графа Сандерхерста:
— Мэри-Кейт была намного моложе Эдвина, знаете ли. Со своей стороны, уважаемый сэр, я негласно разузнал все о девушке. В конце концов, она ведь выходила замуж за моего партнера. Не то чтобы я не доверял Эдвину, но я много слышал о том, как любовь лишает мужчину разума. Я только хотел защитить его от подобного краха…
Измятый обшлаг рукава стал сейчас для Чарлза Таунсенда самым важным предметом на свете. Как досадно, что его новый сюртук так быстро измялся! Впрочем, он слишком долго просидел, ожидая аудиенции у графа.
— Совершенно неподходящая девушка, сэр. Совершенно неподходящая. Только что не судомойка. Эдвин сказал, что это не важно, ее красота с лихвой возмещала все недостатки. Под конец Эдвин понял свою ошибку, я уверен. Он был весьма, весьма щедр к нашей фирме, милорд.
Граф по-прежнему молчал и, если Чарлз не ошибается, ни разу не моргнул за последние несколько минут. Адвокат ослепительно улыбнулся.
— А вдове?
— Ничего! — гордо произнес он. — Мэри-Кейт О'Брайен ничего не приобрела своим замужеством, смею вас заверить. Более того, эта женщина осталась без гроша в кармане, абсолютно без средств. Это, разумеется, поставило ее на место. Подобные ей люди довольно часто показывают свое истинное лицо.
— В самом деле, мистер Таунсенд? — улыбнулся Арчер.
Чарлзу Таунсенду показалось странным, что суровое выражение лица графа немного смягчилось.
Арчеру понадобилось не более десяти минут, чтобы выставить своего — теперь уже бывшего — адвоката из Сандерхерста. Он просто ушел из библиотеки, не в состоянии выносить присутствие этого человека, оставив его стоять с открытым ртом.
Внешность, разумеется, не должна влиять на мнение о человеке, но причиной его гнева послужила не неказистая фигура Таунсенда, не его прилизанные волосы или манера склонять голову набок, словно чистящая перышки птичка. Во всем его облике сквозил елей, смотрел он искоса и руки потирал неприятно — Арчер почему-то вспомнил о Макбете.
Нет, это не вся правда, верно? Его неприязнь относилась не столько к человеку, сколько к тому, что тот рассказал.
Арчер слышал, как барабанит по карнизу капель. Или это бьется его сердце? Он замер в межвременье, в пустом пространстве, попал туда, как в ловушку.
Не слишком редкое имя — Беннетт. Такое же распространенное, как Смит. Она когда-нибудь упоминала о том, чем занимался ее муж? Арчер не мог вспомнить. А если и так, разве он обратил бы на это внимание? В присутствии Мэри-Кейт он больше думал о ее стройном теле и красивых волосах, чем о совпадениях и загадках.
Разумеется, Мэри-Кейт знала в подробностях обо всем, что было известно Эдвину Беннетту, о сведениях, которые Арчер, пытаясь найти жену, сообщил своему адвокату. Очевидно, Эдвин горел желанием поделиться новым заданием если не со своим партнером, то хотя бы с женой, а та, в свою очередь, не замедлила этим воспользоваться.
Вполне возможно, она не лгала, что никогда не встречала Алису, но, пользуясь ее отсутствием, рассказала историю настолько смехотворную, что он невольно подумал: Мэри-Кейт в сговоре с женой.
Через мгновение боль в груди утихнет.
Странно, что она не изменила имя, не стала лгать о своем прошлом и обстоятельствах замужества. Более опытный человек на ее месте вел бы себя осторожнее. Она, видно, новичок в подобных играх.
Покойный муж Мэри-Кейт был адвокатом Арчера, которому поручили найти пропавшую жену хозяина. Мэри-Кейт утверждает, что Алиса мертва и является ей. Сколько причудливых совпадений! Как отделить правду от вымысла, истину от фантазий? Отринуть все, оставив немногое? Мэри-Кейт и Арчера.
Она ничего не украла в Сандерхерсте, ничего не выиграла от их знакомства. Она не просила денег, только доверия. И смотрела на него с сочувствием, когда говорила, что его жена — призрак.
Она ответила на его поцелуй с невинностью девственницы, однако завлекала взглядом с искушенностью шлюхи. Невольно заинтриговала, смутила против его воли.
Знала ли она что-нибудь об Алисе или все время держала его за дурака?
Почему он посчитал, что лучше оставить ее в покое? И почему чувствует волнение, осознав, что ему совсем не хочется этого делать?
Ему не терпится получить от нее объяснения.
