Глава 4
«Некоторые мудрецы пытались объяснить любовь, но потерпели неудачу. Я же могу сказать только то, что арлекин и благородная леди полюбили друг друга. Это была настоящая, вечная любовь, которая не признает ни титулов, ни положения: вещь одновременно великая и ужасная…»
Из легенды об арлекине, Призраке Сент-Джайлса
— Говорят, сам король назначил награду за его голову, — протарахтела Пинкни на следующее утро.
Изабель взглянула на нее в зеркало и заметила, как камеристка точным движением воткнула шпильку ей в прическу. Во рту у нее пересохло, когда она спросила:
— Кого? Призрака?
— Да, миледи.
Награда за его голову. Теперь, когда Красавчик Микки мертв, власти явно направили весь свой гнев на Призрака Сент-Джайлса. Возможно, он залег на дно и избегает улиц, которые вдруг стали куда более опасными. Изабель закусила губу. Да вот только за то короткое время, что она говорила с ним, Призрак не произвел на нее впечатления того, кто избегает опасности. Ох, да с чего она вообще о нем беспокоится? Их свел всего лишь случай, да еще, пожалуй, ее чрезмерное чувство справедливости, побудившее подобрать его и спасти от толпы. Она, вероятно, больше никогда в жизни его не увидит.
Изабель нахмурилась, глядя в зеркало.
— Надеюсь, они его не поймают, — продолжала Пинкни, не замечая выражения лица своей госпожи. Легкая складочка залегла между бровями служанки, пока она пристраивала локон на место. — Он такой лихой красавец. А теперь, когда Микки О’Коннора больше нет… ну, у нас в Лондоне скоро совсем не останется красивых разбойников.
Пинкни состроила горестную мину.
— Это определенно было бы весьма прискорбно, — сухо заметила Изабель.
— Ой, совсем забыла! — воскликнула Пинкни. Она сунула руку в прорезь кармана, порылась в нем и вытащила письмо. — Пришло сегодня утром.
— Спасибо, — сказала Изабель, беря письмо.
— Его принес мальчишка, не почта, — доложила Пинкни. — Возможно, это любовное послание.
Изабель насмешливо вскинула брови, ломая печать. Развернув письмо, прочла:
«Леди Пенелопа подыскивает джентльмена на место мистера Мейкписа».
Изабель нахмурилась и перевернула листок. Он оказался не подписан, и, кроме ее имени, на нем больше ничего не было. И все же она догадывалась, от кого эта записка.
— Не любовное? — полюбопытствовала Пинкни.
— Гм… нет, — пробормотала Изабель.
Чертов гордец ушел от нее в последний раз посреди их разговора. Вероятно, даже слушать не станет, если она попробует предостеречь его или вразумить. И все же, если не предпринять еще одной попытки переубедить его, он может потерять приют. Изабель поднялась и, бросив записку в огонь, понаблюдала, как пламя пожирает бумагу. Нынче днем она приглашена на верховую прогулку, а перед этим думала пройтись по магазинам и, возможно, навестить кое-кого из знакомых.
Она сморщила нос. Все эти ее планы не важны. Никогда не были важными.
— Скажи Джону, пусть закладывает карету.
— Слушаюсь, мэм. — Пинкни заспешила к двери.
Изабель расправила плечи и в ожидании стала ходить взад-вперед перед камином. На этот раз она должна проявить твердость и не принимать его отказа. Если потребуется, она припрет этого несчастного гордеца к стенке у него в спальне. Только шок от ее скандального поведения может изменить ход событий…
Ногой она задела какой-то предмет на полу, и тот откатился в сторону. Изабель наклонилась, чтобы поднять его. Это оказалась раскрашенная деревянная юла, не больше ее ладони. С минуту она тупо глазела на игрушку, потом осторожно положила ее на трюмо и вышла из спальни.
Внизу Пинкни завязывала шляпку.
— Мы едем по магазинам, миледи?
— Нет, снова в приют, — ответила Изабель, не обращая внимания на разочарованную камеристку. — Пожалуйста, скажи Карадерс, что на моем трюмо лежит игрушка. Я бы хотела, чтобы она ее забрала.
— Да, мэм. — Пинкни со всех ног бросилась исполнять поручение.
Через несколько минут карета была готова, и они тронулись в путь. Изабель разгладила юбки изумрудного платья. Оно было слишком изысканным для посещения приюта, и он, без сомнения, отметит сей факт. Изабель упрямо вздернула подбородок. Что ж, плевать, что может подумать мистер Мейкпис о ней и ее наряде. Этот человек ведет себя так, словно в три раза старше, чем есть. Она исправит это вместе с его манерами.
По дороге не случилось никаких задержек, и чуть более чем через полчаса ее карета остановилась у крыльца нового здания приюта. Гарольд открыл дверцу и опустил для нее подножку.
— Спасибо, — пробормотала Изабель, выходя из экипажа. Пинкни, которая дремала в карете, подавила зевок и выбралась следом. — Скажи Джону, пусть поставит карету за углом. Я пришлю мальчика, когда соберусь ехать.
Изабель приподняла юбки и вместе с Пинкни поднялась на крыльцо приюта.
— Постучать? — спросила камеристка.
— Пожалуйста.
Пинкни подняла тяжелое железное кольцо и, отпустив, дала ему упасть. Пока они ждали, служанка расправляла свои замысловато расшитые бирюзовые юбки, а Изабель уже не впервые подумала, что камеристка, пожалуй, затмевает ее.
Дверь открылась, являя их взорам веснушчатое лицо.
Изабель не помнила имени мальчишки, но, к счастью, в приюте это не имело значения — всех мальчиков крестили Джозефами, а девочек — Мэри.
— Добрый день, Джозеф, — бодро проговорила она. — Мистер Мейкпис на месте?
— Он с девочкой, — непонятно ответил мальчишка, держась весьма торжественно. И, не успела Изабель задать еще один вопрос, повернулся и повел ее в дом.
Прежний приют для сирот и подкидышей был высоким узким зданием, едва не разваливавшимся от старости и негодных строительных материалов. Оно сгорело около года назад, после чего и был создан Женский комитет помощи приюту, дабы возвести этот новый дом. Коридор, по которому сейчас шла Изабель, был широким и хорошо освещенным, оштукатуренные стены выкрашены в приятный кремовый цвет. Справа располагалась гостиная, где можно было принимать посетителей и где она, по сути дела, и видела мистера Мейкписа в прошлый раз. Но мальчик повел их мимо гостиной. Дальше коридор вел в столовую, а затем в огромную кухню, а слева была широкая мраморная лестница, по которой можно было подняться на верхние этажи. Все необходимое здесь было, но Изабель не могла не заметить, что дому потребуется чуть больше украшений, прежде чем он утратит свою теперешнюю аскетичность.
Мальчик стал подниматься по лестнице, Изабель и запыхавшаяся Пинкни следовали за ним. Проходя мимо классных комнат на втором этаже, они слышали детские голоса и тихое бормотание взрослых. На третьем располагались спальни, сейчас, среди дня, пустые. Миновав спальни, Джозеф открыл в конце коридора какую-то неприметную дверь.
За ней находилась маленькая, но веселенькая комната с камином, выложенным белым кафелем с ярко-синим узором, и двумя высокими окнами, дающими много света. Четыре кровати стояли вдоль стен, и только одна из них была занята. Под белоснежной простыней и одеялом лежала крошечная малышка, темно-каштановые волосики рассыпались по подушке. Рядом свернулась забавная маленькая собачонка, белая с коричневыми пятнами.
Уинтер Мейкпис, сидящий на стуле рядом с кроватью, вскинул глаза. Печать усталости лежала на его строгом лице, но глаза расширились от внезапного беспокойства при виде ее.
— Леди Бекинхолл, — настороженно проговорил он поднимаясь, — чем обязан вашему неожиданному визиту?
— Чистому упрямству! — капризно протянула Изабель. — Ох, ради Бога, садитесь. — Мужчина явно провел всю ночь у постели больного ребенка. Она подошла к кровати и вгляделась в маленькое личико, при этом собака издала неуверенное рычание. — Что с ней?
Мистер Мейкпис посмотрел на малышку. Лицо его было спокойным, но она увидела, что губы напряженно сжаты. Впервые Изабель заметила, что верхняя губа у него чуть пухлее нижней. Какое-то воспоминание замаячило где-то на задворках сознания, слабое и неуловимое. Где она видела?..
— Не знаю, — ответил он, нарушая ход ее мыслей. — Я нашел ее прошедшей ночью в переулке, собака была с ней. Мы пригласили доктора, но он ничего не смог сказать, кроме того, что девочка страдает от недоедания и истощения.
Изабель нахмурилась.
— Как ее зовут?
Мистер Мейкпис покачал головой.
— Она не разговаривает.
— Она сказала мне, что ее собаку зовут Додо, — вмешался в разговор Джозеф. Он присел на кровать с другой стороны и осторожно погладил девочку по тонкой ручке.
Мистер Мейкпис склонил голову набок.
— Прошу прощения. Мне следовало сказать, что ребенок не разговаривает со мной — и ни с кем из взрослых. Джозеф Тинбокс утверждает, однако, что она недолго поговорила с ним, когда они были одни..
Джозеф Тинбокс энергично закивал.
— И ее зовут Пич.
Все взрослые посмотрели на него. Пинкни хихикнула. Изабель метнула на нее строгий взгляд, и камеристка чуть не поперхнулась, подавив смех.
Последовала пауза, потом Изабель деликатно прокашлялась.
— Пич кажется довольно… странным именем.
Джозеф Тинбокс упрямо стоял на своем:
— Таким ее нарекли, и нам не след его менять.
— Естественно, мы будем называть ее так, как она пожелает, — мягко проговорил мистер Мейкпис. — Но, думаю, лучше подождать, когда она проснется и сама скажет об этом.
Джозеф Тинбокс открыл было рот — наверняка чтобы поспорить, — но в этот момент девочка проснулась. Она огляделась, панически округлила глаза, а потом снова крепко зажмурилась, нащупала руку Джозефа Тинбокса и отчаянно ухватилась за нее.
Мистер Мейкпис нахмурился, наблюдая за малышкой.
— Пожалуй, отведу-ка я леди Бекинхолл вниз, в гостиную, Джозеф Тинбокс. А ты попробуй уговорить… Пич… съесть немножко бульона.
Он потрепал мальчика по плечу, потом встал и повел леди Изабель и Пинкни из комнаты.
— Прошу прощения за беспорядок, леди Бекинхолл, — сказал он, направляясь к лестнице. — Боюсь, что появление этой крошки нарушило привычную жизнь приюта.
— Я понимаю, — пробормотала Изабель, спускаясь за ним по лестнице. — Почему вы думаете, что она не станет говорить ни с кем, кроме Джозефа Тинбокса?
— Без сомнения, она доверяет ему, — ответил мистер Мейкпис, когда они спустились на первый этаж. Он бросил на гостью ироничный взгляд. — И вне всякого сомнения, не доверяет мне.
— Но… — Изабель инстинктивно хотела возразить. Каковы бы ни были его недостатки, как божий день ясно, что мистер Мейкпис любит всех детей своего приюта. Она не могла представить, чтобы он обидел кого-то из них.
Мистер Мейкпис покачал головой, открывая дверь гостиной.
— Я не принимаю ее поведение на свой счет, миледи. Чтоб девочка прониклась недоверием в столь юном возрасте, с ней должны были очень плохо обращаться взрослые, которых она знала. Так что вполне естественно, что она доверяет только Джозефу Тинбоксу.
— О! — Изабель рассеянно опустилась на канапе. Ее ужасала мысль, что эту хрупкую малышку могли физически наказывать, возможно, даже пороть. Ее передернуло. А потом она вспомнила его руку на плече мальчика. — Он ваш любимчик, верно? Джозеф Тинбокс?
Мистер Мейкпис оцепенел.
— У меня нет любимчиков.
Изабель вскинула бровь. Она же видела, с какой нежностью он смотрел на мальчика.
— Но…
Мистер Мейкпис опустился в кресло и подпер голову кулаком.
Изабель внимательно посмотрела на него и обратилась к камеристке, которая ее сопровождала.
— Пинкни, пойди, пожалуйста, на кухню и попроси что-нибудь на ленч. Мяса, сыра и хлеба. Может, есть какие-нибудь фрукты. И чайник крепкого чая.
— Нет нужды, — начал мистер Мейкпис.
— Когда вы в последний раз ели?
Он раздраженно сдвинул брови.
— Вчера вечером.
Изабель поджала губы.
— Значит, нужда есть.
И вновь его взгляд сделался ироничным.
— Подчиняюсь вашему опыту в этом вопросе.
— Пф. — Его саркастическое замечание согрело ей душу, хотя несколько беспокоила щетина у него на подбородке. Спал ли он нынешней ночью? Должно быть, он здорово измотан, если оттаял настолько, что даже позволяет себе подшучивать над ней. Еще одна мысль пришла Изабель в голову. — Теперь, когда дети устроились в новом доме, нам обязательно надо найти кухарку для приюта. У Нелл Джонс и других служанок хватает дел и без стряпни.
Он прикрыл зевок рукой.
— Девочек учат стряпать.
— Да, но они не могут заниматься этим целыми днями. Кроме того, я пробовала то, что у них получилось, и хотя печенье было… э… весьма необычным, все же, пожалуй, неплохо было бы иметь человека, который готовит более традиционно, вы не согласны?
Она с надеждой взглянула на мистера Мейкписа, но единственным ответом было тихое посапывание. Он уснул, по-прежнему подпирая голову рукой. С минуту Изабель просто наблюдала за его лицом. Складки вокруг рта во сне смягчились, ресницы черные и довольно густые, и он выглядел бы как мальчишка, если б не щетина на подбородке. Эта легкая небритость придавала ему какой-то лихой, щеголеватый вид.
Последняя мысль вызвала у леди Бекинхолл кривую улыбку. Менее щеголеватого мужчины, чем мистер Мейкпис, она еще не встречала. Бог мой, он проводит так много времени в заботах о приюте и его обитателях, что уснул среди дня прямо при ней. Ей стало интересно, что же он делает, когда выдается свободная минутка. Читает? Быть может, ведет дневник или посещает церковь? Она поразмышляла, но так и не смогла придумать какие-либо еще занятия для этого мужчины. Он настоящая загадка, верно? Жизнь его посвящена самопожертвованию, но все же многое он держит в себе. Если б только…
Дверь в гостиную открылась, и Изабель вскинула глаза, ожидая Пинкни. Однако в дверях стояла маленькая пожилая женщина.
— Ой! Извиняюсь, мэм.
— Госпожа Медина. — Голос мистера Мейкписа был сиплым со сна. Он не пошевелился, но, очевидно, проснулся, как только дверь открылась. — Мы нуждаемся в ваших услугах.
Маленькая женщина склонила голову набок.
— Сэр?
Он указал на Изабель.
— Леди Бекинхолл только что бранила меня за отсутствие хорошей кухарки.
Изабель сдвинула брови.
— Я не бранила…
Оставив без внимания ее возражения, он повернулся к госпоже Медине.
— Вы можете приступить немедля?
— Разумеется, сэр.
— Что ж, прекрасно…
В гостиную потянулась процессия девочек с подносами, сопровождаемая Пинкни, которая выглядела не так элегантно, как всегда.
— Чай, миледи, — объявила Пинкни.
— Отлично. — Изабель улыбнулась и махнула рукой в сторону приставного столика. — Можете поставить все туда. Мы с мистером Мейкписом будем трапезничать и обсуждать дела.
Мистер Мейкпис прочистил горло.
— Какие дела?
Изабель решительно улыбнулась.
— Я собираюсь помочь вам сохранить место.
Естественно, все девочки при этих словах вытаращили глаза.
Уинтер спал не больше пяти минут с тех пор, как вчера вечером нашел Пич, но присутствие леди Бекинхолл удивительно бодрило.
Пусть даже при этом еще и раздражало.
Он повернулся к воспитанницам.
— Мэри Уитсон, будь добра, отведи госпожу Медину на кухню. Она будет нашей кухаркой, поэтому ты должна слушаться ее и во всем помогать. Остальным девочкам пора на урок, полагаю.
Плечи у воспитанниц дружно поникли, но девочки гуськом потянулись из гостиной. Мэри Уитсон коротко кивнула, улыбнулась госпоже Медине и повела новую кухарку на кухню.
Мистер Мейкпис снова повернулся к леди Бекинхолл, которая выглядела опасно привлекательной в темно-зеленом платье, которое придавало ее волосам красноватый отблеск.
— Ну, что вы задумали?
— Вначале ленч. — Она поднялась, взяла тарелку и начала накладывать на нее мясо, сыр и хлеб. Как-то многовато еды для дамы. — Я нахожу, что спорить — а мы, похоже, довольно много спорим — лучше на сытый желудок.
И вручила ему полную тарелку.
Ну не мог же он и дальше хмуриться, когда она так мила с ним. Уинтер взял тарелку, ощутив разливающееся в груди тепло. Не часто о нем заботятся. Обычно бывает наоборот.
Он прочистил горло и проворчал:
— Спасибо.
Она невозмутимо кивнула, выбрала маленький кусочек сыра и ломтик хлеба и вновь устроилась на канапе.
— Вы не думали о том, чтобы поставить что-нибудь в тот угол? — Она указала кусочком сыра в угол справа от камина. Статую например? У меня есть чудесная статуя из белого мрамора. Аист и лягушка.
Он удивленно заморгал:
— Аист?
Она кивнула:
— И лягушка. Римская, полагаю. Или, может, греческая. Возможно, она представляет одну из басен Эзопа — он ведь был греком, не так ли?
— Да, кажется. — Уинтер отставил свою тарелку и собрался с духом. — Как бы ни был приятен ваш визит, думаю, нам лучше немедленно перейти к делу, миледи.
Она печально улыбнулась.
— Споры так скоро?
От этой улыбки у него начала плавиться душа, но он стиснул зубы, не давая чувствам отразиться на лице.
— Если придется.
— Ох, думаю, придется, — мягко проговорила она. — Я слышала, что леди Пенелопа намерена нанять нового директора в приют.
Он ожидал чего-то подобного, но удар все равно оказался тяжелым. Этот приют не только дом для детей, это и его дом гоже. Вчерашний случай с Пич заставил его осознать это. Для него покинуть приют все равно, что лишиться правой руки. Но он ничем не выдал своих чувств. Они были тщательно спрятаны.
— И как же вы намерены помочь мне сохранить приют?
Изабель изящно пожала плечиками, хотя Уинтер заметил, что ей не вполне удалось скрыть свое беспокойство. Быть может, он не единственный, кто прячет свои эмоции.
— Я научу вас светским манерам, докажу, что вы можете быть таким же любезным, как любой щеголь, которого найдет леди Пенелопа. Это единственный способ расстроить ее планы.
Он насмешливо вскинул брови при этих словах.
— И вы назначили себя моим спасителем? Почему?
— А почему бы и нет? — небрежно улыбнулась она. — В последнее время я обнаружила в себе тягу к спасению джентльменов. Вы знали, что я недавно помогла Призраку Сент-Джайлса сбежать от разъяренной толпы?
Сердце его остановилось.
— Нет, не знал.
— Довольно смело с моей стороны, не находите? — Губы ее насмешливо скривились.
— Да, — ответил он совершенно серьезно. — Действительно.
Изабель вскинула глаза, и он поймал ее взгляд. Мягкий рот дрогнул. О чем думает это прекрасное, экзотическое создание? Ей не место в этой простой гостиной, не место в Сент-Джайлсе и в его жизни. И однако же Уинтер испытывал почти непреодолимое желание усадить ее к себе на колени и поцеловать.
Он сделал глубокий вдох, подавляя в себе инстинкты.
— Ну что ж, полагаю, лучше довериться вашему опыту.
— Отлично. — Она поднялась — резко и без своей обычной грации. — Значит, завтра утром начнем.
Следующим утром Уинтер стоял, глядя на фасад городского дома леди Бекинхолл. Он оказался именно таким, как и ожидалось: новым, парадным и в самом фешенебельном районе Лондона.
Уинтер приостановился на пороге перед роскошными дверьми, чтобы дать раненой ноге отдых и попытаться уловить нечто, не обращая внимания на надменного дворецкого. Дом роскошный, да, богато и элегантно обставленный, но было здесь и что-то еще.
Дворецкий прокашлялся.
— Не соблаговолите ли подождать леди Бекинхолл в малой гостиной, сэр?
Уинтер оторвал взгляд от солнечного луча, пляшущего на мраморном полу холла, и рассеянно кивнул.
Его провели в «малую» гостиную, которая, естественно, оказалась отнюдь не маленькой, размером почти со столовую в новом приюте. Но комната была обставлена так, что не производила впечатления ни холодной, ни официальной.
Стены нежно-желтые с серо-голубой обивкой. Там и тут расставлены группками кресла и канапе, что создавало небольшие уютные уголки. На расписном потолке резвились херувимы, выглядывая из-за пушистых белоснежных облаков. Разглядывая обстановку, Уинтер фыркнул себе под нос. Он прошел к камину в дальнем конце комнаты, не скрывая хромоты, поскольку был один. На каминной полке тикали бело-розовые позолоченные часы, чей циферблат почти скрывался за причудливыми завитушками и купидонами. Гостиная располагалась в задней половине дома, и уличный шум сюда почти не доносился, что делало комнату приятно тихой.
Уинтер дотронулся до часов. Глупая вещица и все же… странно прелестная и так прекрасно подходящая для гостиной леди Бекинхолл. Он озадаченно нахмурился. Как часы могут быть прелестными?
Кто-то метнулся за один из диванчиков. Уинтер вскинул брови. Не может быть, чтоб в доме леди Бекинхолл водились крысы. Но вполне возможно, у нее есть декоративная собачка, как у многих светских дам? Он вытянул шею, чтоб заглянуть за спинку канапе.
Оттуда на него таращились огромные карие глазенки. Малышу было лет пять, не больше, но одет он был в превосходный алый камзольчик с жабо и бриджи. Стало быть, не ребенок кого-то из слуг.
Он не знал, что она мать. От этой мысли что-то сжалось у него в груди.
Уинтер наклонил голову.
— Добрый день.
Мальчик медленно поднялся из своего тайника и зашаркал ножкой по толстому пушистому ковру.
— Кто ты?
Уинтер поклонился.
— Мистер Мейкпис. Как поживаете?
Какое-то внутреннее чутье — или, скорее, часы обучения — побудило ребенка поклониться в ответ.
Уинтер почувствовал, как губы его весело дернулись.
— А вы?
— Кристофер! — Ответ пришел не от мальчика, а от измотанной на вид служанки в дверях. — Ох, прошу прошения, сэр, если он обеспокоил вас.
Уинтер покачал головой:
— Что вы, никакого беспокойства.
Вслед за служанкой появилась леди Бекинхолл с непроницаемым лицом.
— Кристофер, ты ужасно взволновал Карадерс. Пожалуйста, принеси ей свои извинения.
Мальчик понурил голову.
— Прости, Рузерс.
Карадерс ласково улыбнулась.
— Ничего, мастер Кристофер, но, думаю, вам уже пора купаться. Если мы хотим сегодня пойти в парк.
Ребенок покорно покинул комнату, без сомнения, обреченный на водную экзекуцию.
Когда двери закрылись, Уинтер посмотрел на хозяйку дома.
— Я не знал, что у вас есть сын, миледи.
Долю секунды он был в смятении, увидев на ее лице боль. Потом она ослепительно улыбнулась, пряча за маской те истинные чувства, которые могла испытывать.
— У меня нет детей.
Он поднял бровь.
— Тогда почему…
Но она уже направилась к канапе, заговорив наигранно бодро:
— Думаю, сегодня мы начнем с простого. Бал у герцогини Арлингтон через неделю, и если только вы уже не умеете танцевать…
Она явно не желала говорить о ребенке. Интересно. В ответ на ее вопросительный взгляд он покачал головой.
— Нет, конечно же, нет, — вздохнула она. — Значит, нам придется очень скоро начать уроки танцев. Вам понадобится освоить по крайней мере шаги, но, если удастся довести вас до стадии, когда вы не станете наступать партнерше на ноги, я буду более чем удовлетворена.
— Вы так добры, — пробормотал он.
Она прищурилась, словно возражала против его чересчур сухого тона.
— Думаю, потребуется также и новое платье. Полагаю, что-нибудь из кремового или светло-голубого шелка?
Он воспротивился.
— Нет.
Ее сочные губы решительно сжались.
— Вы не можете появиться в свете в таких обносках, как те, что на вас. Этому сюртуку, наверное, лет десять, не меньше.
— Всего лишь четыре года, — мягко возразил он. — И я не могу принять от вас, миледи, такой щедрый — такой личный — подарок.
Она склонила голову набок, разглядывая его, и это напомнило ему ворону, которая вертит головой, раздумывая, как расколоть орех.
— Считайте это подарком от Женского комитета. Мы высоко ценим то, что вы делаете для приюта, и новое платье, чтобы вы могли вращаться в обществе, едва ли излишнее расточительство.
Он хотел отказаться, но ее аргумент был веским. Уинтер вздохнул про себя.
— Ну хорошо, но я настаиваю на более темных цветах: черном или коричневом.
Ей пришлось удержаться от попыток убедить его носить что-нибудь вызывающее — ярко-розовое или лавандовое к примеру, — но, по-видимому, она все же решилась на компромисс.
— Прекрасно. — Она отрывисто кивнула. — Я послала за чаем, чтобы мы могли попрактиковаться сегодня по крайней мере в чаепитии. И естественно, подумала, что мы можем попробовать вести беседу.
— Естественно.
— И хотя сарказм имеет место в светском обществе, лучше использовать его умеренно, — мило проговорила она. — Весьма строго умеренно.
Последовала короткая пауза, во время которой Изабель удерживала его взгляд. Ее голубые глаза были удивительно притягательными, а взгляд — удивительно настойчивым.
Уинтер склонил голову.
— О чем бы вы хотели побеседовать?
Она снова улыбнулась, и он ощутил отклик на эту улыбку где-то в самых глубинах своего существа, моля, чтоб это не отразилось у него на лице.
— Джентльмен часто говорит даме комплименты.
Она хочет от него комплиментов? Уинтер вгляделся в лицо своей наставницы в надежде, что это шутка, но она, похоже, говорила серьезно.
Уинтер тихо вздохнул.
— Ваш дом очень… уютный.
Тут до него дошло, что это за ощущение, которое не покидает его в этом доме: чувство уюта. Чувство дома. Вот что это такое.
Он взглянул на Изабель, весьма довольный собой.
Леди Бекинхолл, судя по всему, пыталась спрятать улыбку.
— Строго говоря, это не совсем комплимент.
— Почему?
— Вы должны похвалить убранство дома, — терпеливо объяснила она, — вкус хозяйки.
— Но мне нет дела до убранства или вкуса, о котором вы говорите. — Он поймал себя на том, что возражает с пылом. — Наверняка ценность дома должна измеряться его уютностью? А в этом случае назвать ваш дом очень уютным — высочайший из комплиментов.
Она склонила голову набок, словно обдумывая его слова.
— Полагаю, вы совершенно правы. В доме человек должен чувствовать себя уютно. Благодарю за приятный комплимент.
Странно, но от такой оценки его аргумента у него в груди разлилось тепло. Естественно, он не показал виду — лишь склонил голову в знак признательности.
— Но, — продолжала она, — общество придает мало значения домашнему уюту, посему, как бы ни были мне приятны ваши слова, они не сгодятся в бальном зале или музыкальном салоне, как вы и сами, я уверена, понимаете.
Дверь позади него открылась, и потянулась вереница служанок с подносами.
Уинтер подождал, пока все они поставят подносы и будут отпущены, потом посмотрел на нее, эту женщину, слишком умную для легкомысленного общества, в котором вращается.
— Вижу, вам придется полностью изменить мою точку зрения.
Она вздохнула и наклонилась, чтобы разлить чай.
— Не полностью. Кроме того, — она послала ему еще одну из своих мимолетных, сногсшибательных улыбок, когда ставила чайник, — сомневаюсь, что вы настолько неустойчивая личность, чтоб вас так легко можно было изменить. Прошу, идите же присядьте со мной.
Он все еще стоял, несмотря на боль в правой ноге, словно готов был либо бежать, либо сражаться. В присутствии этой женщины вся его галантность куда-то испарялась.
Уинтер сел на канапе напротив леди Бекинхолл. Низкий столик с чайным сервизом был словно защитный барьер между ними. Он с трудом устоял перед желанием помассировать раненую ногу, которую начало неприятно дергать.
Она бросила на него вызывающий взгляд, но никак не прокомментировала его выбор места и вручила одну из чашек.
— Вы пьете без сахара и без сливок, полагаю.
Он кивнул и взял чашку. Чай оказался крепким, горячим и такого качества, которое ему не часто доводилось пробовать.
— Итак, — сказала леди Бекинхолл, размешивая сахар и сливки в своей чашке, — хотя я и ценю ваш комплимент относительно моего дома, большинство комплиментов, которые вам придется делать в бальном зале, будут более личного свойства. Что-нибудь о глазах леди, ее волосах или платье, к примеру, будет наиболее уместно.
Она отпила чаю, наблюдая за ним поверх чашки этими своими чертовски проницательными голубыми глазами.
И он, похоже, не в состоянии был сдержаться. Он оглядывал ее тело, словно сочинял подходящий комплимент. Дамам полагается сидеть совершенно прямо, даже он это знает, но леди Бекинхолл раскованно откинулась на подушки, спрятав ноги под диван. В таком положении грудь ее выдавалась вперед, хотя он и не думал, что это было сделано намеренно. Насыщенно-золотистая ткань ее платья с низким вырезом нежно льнула к бледному мягкому телу.
«Я готов убить за то, чтобы хоть одним глазком увидеть твою обнаженную грудь. Готов сам умереть за то, чтоб хоть на мгновение ощутить вкус твоего соска на своем языке».
Нет, это, пожалуй, не совсем то, чего она ждет.
Уинтер прочистил горло.
— Ваш голос, миледи, заставит позеленеть от зависти соловья.
Она удивленно заморгала.
— Еще никто никогда не делал мне комплименты по поводу моего голоса, мистер Мейкпис. Браво!
Неужели щеки ее слегка порозовели?
Она опустила ресницы.
— Еще несколько комплиментов, подобных этому, мистер Мейкпис, и я решу, что вы со мной флиртуете.
Он почувствовал, как брови его поползли вверх.
— Вы хотите, чтобы я флиртовал с вами?
Она пожала плечами.
— Большинство разговоров между леди и джентльменами на светских раутах, в сущности, и есть флирт.
— Значит, за ночь вы должны флиртовать с дюжиной джентльменов.
— Неужели я слышу упрек, мистер Мейкпис? — мягко спросила она.
— Ни в коей мере. — Он привел в порядок свои мысли. — Просто обращаю внимание, что в этом вы гораздо осведомленнее меня.
— Опытнее, вы хотели сказать?
Он просто смотрел на нее, ибо ответ был очевиден. Она опытнее — во флирте и, без сомнения, во всем остальном, что касается отношений между мужчинами и женщинами. Эта мысль всколыхнула в его душе неприятную волну какого-то незнакомого чувства.
Потребовалось мгновение, чтобы осознать — не без изумления, — что чувство, которое он испытывает, — ревность. Он всегда удерживал себя в жестких рамках. Благородные дамы — женщины вообще — были под строгим запретом в той жизни, которую он для себя выбрал. И все же…
И все же он отчасти — чего прежде никогда не замечал — стал тяготиться собственными же правилами.
— Но ведь флиртовали же вы когда-нибудь прежде, — сказала она своим низким бархатным голосом. Зовущим и соблазнительным. Таким очень женственным и манящим.
— Нет.
Ее изящные брови недоуменно изогнулись.
— Я знаю, вы человек занятой, но наверняка вам доводилось питать нежные чувства к какой-нибудь юной девушке. Какой-нибудь подружке ваших сестер, быть может? Или соседке?
Он медленно покачал головой.
— Ни к кому. — Поняла ли она, в чем он признался? Зверь внутри его зевнул и потянулся. — Я полностью отдаюсь в ваши руки, леди Бекинхолл. Пожалуйста, научите меня.
