Глава 7

Месье Маньи вовсе не был немощным стариком, каким его представлял Джеймс. Граф был чуть ниже шести футов росту, а трость с золотым набалдашником носил скорее как модный аксессуар. Глубокие морщины прорезали его лицо патриция вокруг глаз, рта и переносицы. Курчавые каштановые волосы были подернуты серебром. Карие глаза блестели. Чего в них было больше: юмора, хитрости, жестокости, – этого Джеймс еще не понял.

Понял он другое: месье тратит немало времени и денег на заботу о собственной внешности. Одет он был с элегантной изысканностью. Жилет графа украшали многочисленные цепочки, кармашки для часов и медали.

– Вы вовсе не обязаны развлекать моего гостя, месье, – сказала Боннард. – Мистер Кордер как раз собирался уходить.

– Кордер? – переспросил Маньи. – Мне знакомо это имя.

«А кому оно незнакомо?» – подумал Джеймс. Его семья, включая родных со стороны отца и со стороны матери, была знатной и большой. Его отец и мать были широко известны в европейских придворных кругах. Лорд и леди Уэствуд всегда проводили много времени за границей. Даже во время войны они отказались оставаться дома, в безопасности.

– Вы носите французскую фамилию, но на француза не похожи, – заметил Маньи.

– Нет, наша ветвь Кордеров далека от французов, – отозвался Джеймс. – Предки действительно были французами, но несколько столетий назад, так что мы из Кордье давно превратились в Кордеров. А мой отец – тринадцатый граф Уэствуд.

Граф кивнул:

– Да, это семья из Нормандии.

– Очень большая семья, – заметила Боннард, делая ударение на слове «большая». – Мистер Кордер – один из нескольких детей от второго брака.

«Всего лишь один из тех многочисленных младших сыновей, знакомиться с которыми нет необходимости», – можно было услышать в ее голосе.

Граф наградил ее взглядом, смысла которого Джеймс не понял.

– И он уже уходит, – добавила Франческа.

– Нет, еще нет, – заявил Джеймс. Он похлопал себя по груди, словно разыскивая что-то в карманах. – Кажется, я забыл карманную записную книжку в вашей спальне.

Ее зеленые глаза полыхнули убийственной яростью.

– Это невозможно, – сказала Франческа. – Вы никогда не были…

– Слугу звать не стоит, – продолжал как ни в чем не бывало Кордер. – Я сам поищу ее.

– Вы не знаете дороги в спальню и… – вымолвила она.

– Не говорите глупостей, – перебил ее Джеймс. – Да, вчера вечером я был изрядно пьян, моя дорогая. Но я уверен, что смогу найти дорогу. – Он направился к ней. – Но поскольку вам все равно придется одеться… – И, предложив Франческе руку, Джеймс мило ей улыбнулся.

Она улыбнулась ему в ответ. Джеймс вспомнил татуировку на ее спине – кобру. Если бы у нее были ядовитые зубы, она обязательно ужалила бы его в это мгновение. Однако Франческа лишь взяла Джеймса под руку.

– Кордер, – проговорила она вполголоса, – ты об этом очень-очень-очень пожалеешь.

– Что ж, отлично, – в полный голос отозвался Джеймс. – Твои слова звучат как обещание хорошо развлечься.

Как выяснилось, спальня Франчески находилась в противоположной части дома, расположенной со стороны двора палаццо. Гостиная, в которой она совсем недавно пыталась обольстить его, соседствовала с будуаром. За ним тянулась еще целая анфилада комнат. Кровать в спальне стояла в алькове. Занавешенные портьерами арочные двери по обе стороны от кровати вели в другие, небольшие комнатки, которые наверняка служили гардеробными.

Как и гостиная, эти комнаты были скромно украшены в венецианском духе. Цвета здесь были легкие, воздушные: нежно-розовый и зеленый, золотистый и белый. Никаких купидончиков! Вместо них стены украшали несколько пейзажей, а на потолке в золоченом обрамлении красовались круглые картины на мифические сюжеты.

Джеймс не приметил никаких портретов, однако комната была полна вещами Франчески. На столике у кровати возвышалась стопка книг. На изящном резном письменном столе были разбросаны туалетные принадлежности. Здесь тоже был жемчуг – ее восхитительный жемчуг! Драгоценные украшения были беззаботно разбросаны среди расчесок, кувшинов и флаконов.

Как и в его спальне, кровать Франчески не была скрыта пологом, поэтому ничто не таило от его взора смятую постель. Вещи Франчески были разбросаны по всей комнате. Сбоку от кровати валялась домашняя туфелька цвета морской волны; другая лежала подошвой вверх под стулом.

Кордер вспомнил, как она дразнила его, стягивая с рук перчатки. Не стоило ему этого вспоминать, потому что он тут же живо представил себе, как Франческа раскидывает остальные свои вещи по спальне под затуманенным взором Лоренцо.

А теперь вот к ней пожаловал граф Маньи. Судя по тому, с какой фамильярностью он разговаривал с Франческой, Маньи тоже был частым гостем в ее доме, в этом Джеймс не сомневался.

В голове у него зашумело.

– Кстати, сколько же точно у тебя любовников, а? – спросил он, закрывая дверь в спальню. – И сколько из них догадываются о существовании остальных? Например, известно ли Маньи о Лоренцо? А Лоренцо знает что-то о Маньи? Есть ли еще кто-то, о ком мне ничего не известно? Или я что-то не так сказал?

– Ты охотно молотишь не только языком, но и руками, – съязвила Франческа. – Не собирался ли ты устроить драку с человеком, который по возрасту тебе в отцы годится?

– Я уж не буду спрашивать, что у тебя за дела с человеком, который годится в отцы тебе! – парировал Джеймс.

– Да ладно, Кордер, не робей, спрашивай!

Она принялась развязывать ленты на пеньюаре.

– В комнате есть ширма, – заметил Джеймс, указывая на изящный предмет меблировки с изображением пастухов и пастушек. За ширмой, предполагал он, должен находиться шкаф или комод с умывальником. – Почему бы тебе не притвориться скромницей и не раздеться за ней? Вот мне пришла в голову интересная мысль: почему бы тебе не раздеться в раздевалке?

– Какой замечательный каламбур, – сухо промолвила Франческа. – Между прочим, большинство мужчин дорого заплатили бы за то, чтобы увидеть, как я раздеваюсь.

– В этом-то все и дело, – отозвался Джеймс. – Очень многие уже видели это.

– Тебе не нравится? Так почему же ты не уходишь? – усмехнулась она. – Любопытно!

Джеймс подошел к ближайшему окну и выглянул наружу.

– Нам надо поговорить, – сказал он, посмотрев на нее.

– Ты считаешь, именно этим нам следует заняться?

Джеймс с усилием отвел глаза и устремил взор на колодец в середине двора.

– Нам надо поговорить, – спокойно повторил он. – Но ты меня провоцируешь. Помнишь, я спрашивал, почему Элфик развелся с тобой? – Он не стал дожидаться ее ответа. – Я поверить не могу, что мужчина с такой легкостью откажется от тебя только из-за того, что ты не была ему верна. Даже английские джентльмены готовы сквозь пальцы смотреть на грешки своих жен – для того, чтобы, как говорится, сохранить лицо и иметь хотя бы некое подобие мирной семейной жизни. Насколько мне известно, такие неблагоразумные поступки, как развод, в высшем свете совершаются довольно редко, хотя все о них знают. Но высший свет – это совсем небольшой круг людей. Так почему джентльмен решился развестись? Более того, почему он позволил, чтобы каждый дворник и торговец пирожками знал о том, что Элфик стал рогоносцем?

– Ты бы мог задать этот вопрос его величеству королю Георгу Четвертому, – ответила Франческа. – Всего несколько недель назад он был в восторге от того, что публика копается в грязном белье королевы Каролины.

– Короли – это люди совсем другого сорта, – сказал Джеймс. – В давние времена они приказывали казнить своих неверных жен в наказание за измену.

– Именно так мужчины смотрят на это, не правда ли? – промолвила она. – Измена!.. А женщины – это всего лишь вассалы мужчин, их собственность. Когда мы даем клятву любить, чтить и безропотно подчиняться, это означает в мужском понимании, что мы клянемся в слепом повиновении. Я этого никогда не понимала. А Элфик всегда рассматривал меня как личную собственность. Ты, Кордер, без всякой необходимости превращаешь все в тайну, все усложняешь. Причина, заставившая мужа развестись со мной, весьма проста. Ты же сам все видел своими глазами: я невыносима.

Джеймс резко повернулся, чтобы посмотреть на Франческу. Она сбросила с себя халат и осталась в нежно-желтом и розовом одеянии, не скрывавшем практически ничего. Более сексуальной ночной сорочки Джеймс не видел никогда в жизни, а ведь женщин в нижнем белье он повидал немало на своем веку.

Его сердце тут же забилось с неистовой силой, кровь в жилах забурлила и бурным потоком устремилась в чресла.

Разум Джеймса затуманился.

«Нет, Джейми. Не дай ей снова тебя одурманить».

Но она стояла прямо перед ним – нежная, как светлое видение, с потрясающими изгибами стройного желанного тела, едва прикрытого почти прозрачным одеянием. Джеймс без труда мог разглядеть напряженные соски, просвечивающие сквозь тончайшую ткань сорочки.

«Тебя же пытали специалисты своего дела, парень. Представь себе, что это пытка».

Да будь у него возможность, он бы предпочел, чтобы ему вырвали ногти!

– Нам надо поговорить, – пытаясь стряхнуть с себя наваждение, в очередной раз проговорил Джеймс. – Но ты настойчиво пытаешься меня спровоцировать. И тебе это удается, должен добавить. Но беда в том, что для тебя это только игра. Ты добиваешься, чтобы я ползал перед тобой на коленях и молил тебя.

– Нет, это не все, чего я хочу, – уточнила Франческа. – Но мне было бы приятно увидеть такое.

– Я бы не сказал, что это и мне не доставит удовольствия, – промолвил Джеймс. – Но потом ты выбросишь меня, как мусор, а вот это мне уже не нравится. Взгляни хотя бы на то, как ты обращаешься с этим жемчугом, а ведь он великолепен. – Джеймс кивнул на разбросанные по туалетному столику украшения.

– Я приказала горничной не входить в эту комнату, пока я за ней не пошлю, – заявила Франческа. – Можешь назвать меня старомодной, но я терпеть не могу, когда слуги входят в мою спальню в любое время, не обращая внимания на то, кто там находится.

– Старомодной… – рассеянно повторил Джеймс. – Старомодной?! – Он рассмеялся. – Святой Господь, Боннард, ну ты и штучка! Впервые в жизни у меня возникло желание поубивать всех моих старших братьев, чтобы ты серьезно восприняла меня как потенциального любовника.

– Судя по содержанию твоего трактата, – промолвила Франческа, – такое развитие событий вовсе не исключено.

Она заставляет его смеяться. Она доводит его до ярости. Она сводит его с ума. Но он же наполовину итальянец! Как ему остаться к такому равнодушным?

Джеймс быстро подошел к ней. И обвил одной рукой ее талию. Другую руку он положил ей на затылок.

– Ты порочна, – сказал он.

– Да, – отозвалась Франческа.

– От меня ты получишь только один-другой поцелуй, – промолвил он. – Я не одна из твоих живых игрушек. Ты не будешь использовать меня, как используешь свои драгоценности. Нельзя доказать с моей помощью то, что ты хочешь доказать, и выбросить меня вон.

– Это ты так думаешь, – проговорила Франческа. И, запрокинув голову, она улыбнулась долгой, медленной, влекущей улыбкой.

– Первое, что я собираюсь сделать, – сказал Джеймс, – так это стереть мерзкую улыбку с твоего лица.

Он прогонит мысли о принце-мальчишке из ее головы, заставит ее забыть о его существовании. Джеймс знает о женщинах больше, чем этот убогий Лоренцо узнает за всю свою жизнь, даже если впредь не будет заниматься ничем другим.

Джеймс поцеловал Франческу, но только не в губы, на которых все еще играла ее дразнящая улыбка. Он поцеловал ее в висок, а затем в верхнюю часть скулы. Потом, вспомнив о том, что она делала прошлой ночью, когда поддразнивала его, водя пальцем по уху, Джеймс прошелся губами по той же дорожке от уха вниз. Нежные неторопливые поцелуи прервались в том самом месте, где Франческа накануне тоже сделала паузу.

Она задрожала.

А потом и он тоже.

Легко и очень осторожно, словно Франческа была невинной девушкой, о которой он мечтал много лет, Джеймс стал ласкать ее все откровеннее. Губами он стянул ночную сорочку с ее плеча и запечатлел на нем поцелуй. Потом сотворил ожерелье из мелких поцелуев в том месте, где вчера поблескивали ее жемчуга. А затем поцеловал в нежный изгиб груди. Джеймс ощущал при этом, что сердце Франчески бьется все быстрее и быстрее – как и его собственное.

Она пыталась оставаться спокойной, но он чувствовал, что ее тело сотрясает мелкая дрожь, которую Франческа безуспешно пыталась сдержать. Точно так же она не могла унять участившегося дыхания, от которого с таким волнением все быстрее приподнималась и опускалась ее грудь. Не могла она скрыть и жара, охватившего ее, от которого аромат ее кожи стал еще сильнее. Аромат жасмина, к которому примешивался запах женщины.

Джеймсу хотелось раствориться в этом аромате, раствориться в ней. Чтобы забыть обо всем на свете и следовать лишь ее зову сирены.

«Привяжите меня к мачте».

Он поднял голову.

Глаза Франчески медленно открылись. Ее затуманенный взор встретился с его взглядом.

Она схватила руками его лицо.

– Чудовище… – проговорила Франческа хриплым голосом.

– Что ж, в таком случае приручи меня, красавица, – сказал он. – Бросаю тебе вызов.

Его руки пробежали по ее груди, затем спустились вниз, задержались на тонкой талии и скользнули еще ниже, по изящному изгибу ее стройных бедер.

«Ты не за этим пришел сюда», – напомнил Джеймсу внутренний голос, спасавший его все эти годы.

Но он и без того знал, что пришел не за этим. И понимал, что долго эта история не продлится.

И все же легкие прикосновения ее нежных рук удерживали его. Она манила его еще и своим ласковым взором, в зеленой глубине которого Джеймс сумел разглядеть совсем другую женщину. Точнее, даже не женщину, а невинную девочку – искреннюю, чистую, нециничную, не столь самоуверенную.

Джеймс пытался убедить себя, что это всего лишь игра его воображения, а его способность мыслить разумно куда-то исчезает в ее присутствии, потому что он не в силах контролировать себя. Однако его сердце дрогнуло, хоть он и не мог дать волю чувствам.

И для того чтобы прогнать это ощущение, чтобы не видеть волнующей его ранимости в ее взоре, Джеймс поцеловал Франческу.

Это был долгий и страстный поцелуй. Франческа по-прежнему нежно держала его лицо в руках, как будто собиралась делать это вечно, как будто ее послушные губы не сдавались ему, а приглашали к дальнейшим действиям, манили туда, откуда выхода нет.

Джеймс знал, что вечности не существует, что выход есть всегда, и все же он заблудился, потерял равновесие. Он потерял и свой внутренний голос, который помогал ему всегда оставаться начеку. Его чувства наполнились ею, ее вкусом, ее запахом. Шелк соскальзывал с нее, а его руки продолжали изучать плавные линии ее тела. Франческа льнула к нему, повиновалась его прикосновениям, чтобы его руки и его мир наполнились ею и там не осталось места ни для чего другого.

Внутренний голос сказал бы ему, что это всего лишь искусство опытной куртизанки, но он уже не слышал его. Зато его руки ласкали теплое и послушное женское тело… запах жасмина смешивался с запахом ее кожи… ее высокая грудь прижималась к его груди… ее нежный живот вжимался в его восставшую плоть, рвущуюся на свободу.

Его руки, задержавшиеся на ее бедрах, стали медленно, дюйм за дюймом приподнимать шелковый подол ее ночной сорочки, а поцелуй все продолжался, игра становилась все более опасной, постепенно уступая место жгучему желанию.

Наконец рубашка полностью оказалась в его руках, и он снял ее с Франчески – скользкий шелк вмиг упал вниз, обнажая ее бедра, ее округлые ягодицы. Рука Джеймса потянулась к ее лону, и Франческа прервала поцелуй. Из ее груди вырвался звук, похожий на стон, она задрожала еще сильнее.

Ее лоно уже увлажнилось, она была готова принять его, и Джеймс мог взять ее немедленно, как того требовал его животный инстинкт.

«Я лучше, чем кто бы то ни было. Я тот, кто заставит тебя сдаться – полностью, бесповоротно».

Пробравшись сквозь курчавую поросль, прикрывающую ее лоно, его пальцы принялись поглаживать, тереть нежный бугорок. Франческа задвигалась в такт его ласкам, она стонала, льнула к нему, ее голова задевала его грудь. Джеймс хотел, чтобы она отдалась ему, принадлежала только ему.

Его сердце билось так быстро и громко, что его стук, должно быть, оглушал ее. Однако и ее сердце рвалось из груди, потому что дыхание Франчески становилось все более прерывистым. Вот ее тело содрогнулось, из ее груди вырвался тихий крик. Она, дрожа, прижалась к Джеймсу.

Он обнял ее и привлек к себе. А затем поднял и понес к смятой постели.

Около кровати Джеймс снова поставил Франческу на пол.

И в этот момент откуда-то издалека раздался шум: голоса, стук каблуков по полу террасы. Джеймс слышал эти звуки, даже не осознавая, что они могут означать, однако его реакция была мгновенной: ведь он обладал способностью распознавать звук шагов, раздававшийся в нескольких комнатах от него. Закрытые двери и мягкие ковры не были ему помехой. Коллеги не раз говорили, что у него слух и чутье, как у кошки.

Джеймс быстро отодвинулся от Франчески, глядя ей в глаза, полные каких-то непонятных ему чувств. Что же это было? Гнев? Боль?

Наконец и она услышала шум. Взор Франчески устремился к двери. Послышался голос служанки:

– Разумеется, месье граф, я напомню госпоже, что вы ее ждете.

– Я сам ей об этом напомню, – сказал граф.

К этому Франческа не была готова. Она растерялась, не зная, как поступить.

Ее сердце билось учащенно. Франческа осмотрелась по сторонам, пытаясь понять, как же поступить. И заметила, что Джеймс наклонился и поднимает что-то с пола. Она помотала головой, чтобы прийти в себя. Ее пеньюар… Господи! Ей же надо прикрыть наготу!

Джеймс бросил ей халат. Франческа быстро сунула руки в рукава, а Джеймс подошел к окну, повернулся и стал смотреть на двор, заложив руки за спину.

Дверь распахнулась.

В спальню вошла горничная, а следом за ней – пожилой мужчина.

Франческа с трудом нашлась что сказать:

– Наконец-то ты пришла, Тереза. – Ее голос звучал как-то странно, непривычно, словно принадлежал не ей. Он был слишком высоким. Глубоко вздохнув, Франческа продолжила: – Я могла бы за тобой и не посылать… Только я не привыкла одеваться сама. К тому же присутствие всех этих мужчин отвлекает меня.

Маньи нахмурил брови.

– Что ж, в таком случае я ухожу, – заявил Кордер.

– Надеюсь, вы нашли свою записную книжку, – промолвил граф.

Кордер похлопал себя по груди в том месте, где у него был карман.

– Да, наконец-то нашел, – сказал он, а затем посмотрел на Франческу. – В странном месте она в конце концов оказалась, не так ли, cara, дорогая?

Cara! Ну и шутка! Да она ему совсем не дорога, он горд лишь тем, что она сдалась. Причем с такой легкостью. Как стыдно!

Чудовище!

Джеймс вежливо попрощался с графом Маньи и невежливо – с ней. Взяв Франческу за руку, он запечатлел влажный поцелуй между кольцами на ее среднем и безымянном пальцах.

Франческа едва не плакала.

Ей хотелось убить его, вонзить в его спину кинжал, когда он выходил из спальни.

Она слышала, как затихают его шаги.

Маньи вновь пристально посмотрел на нее, а потом подошел к окну. И заложил руки за спину – в точности так, как несколько мгновений назад это сделал Джеймс Кордер.

Пытаясь не думать о том, что только что произошло между ней и Кордером, Франческа прошла мимо графа в свою гардеробную.

Тереза последовала за ней, оставив дверь открытой. Она служила у Франчески еще с тех пор, как та приехала в Париж. Будучи француженкой и женщиной практичной во всех отношениях, Тереза не особо беспокоилась о морали своей госпожи или о ее отсутствии. Если для служанки что-то и имело значение, так это толпы кавалеров Франчески, ее богатство и драгоценности. Ни у одной другой женщины на континенте не было в поклонниках нескольких особ королевской крови. Более того, одна из бабушек мадам была французской аристократкой.

Все эти обстоятельства заставляли Терезу обеими руками держаться за свое место горничной. Ее невозможно было подкупить даже большими деньгами; не было человека, который мог бы заставить ее выдать какие-то секреты госпожи. Мадам устанавливала свои правила. Следуя им, Тереза не закрывала дверь, когда в комнате был мужчина, и не делала ничего без особого на то приказания. И, что было особенно удобно для Франчески и ее гостей, горничная говорила и понимала по-английски ровно столько, сколько было необходимо для выполнения ее обязанностей. То же касалось и итальянского языка.

Маньи обращал на Терезу так же мало внимания, как и она на него. Однако заговорил он все же по-английски:

– Тебе не следовало уезжать из Миры. Говорил же я тебе, что сейчас неподходящее время для того, чтобы жить в Венеции.

– Ты не должен был приходить ко мне, – сказала Франческа, наблюдая за тем, как Тереза наполняет теплой водой ванну. Как было бы хорошо смыть с себя все следы прикосновений Кордера! Она хотела бы избавиться от той слабости, которую он так легко обнаружил. – Именно об этом я тебе написала. Я надеялась разубедить тебя. Я ведь знала, что до тебя дойдут какие-то слухи, впрочем, чудовищно преувеличенные. Я была уверена, что ты услышишь, будто меня убили. Я прекрасно знаю, что такое сплетни, особенно в небольших городах.

– Кстати, о сплетнях… – вздохнул граф.

– Господи, так я и знала, что дойдет и до этого!

– Да, я кое-что слышал, – продолжил Маньи. – Про тебя и Лоренцо. Но, придя сюда, я обнаружил тут этого англичанина. Тебе известно, кто его отец?

– Я никогда не была знакома с лордом Уэствудом, – сказала Франческа. – Элфик и он не принадлежали к одному кругу, хотя я уверена в том, что мой бывший муженек и копал в том направлении, пытаясь проникнуть в высший свет.

Уэствуд – настоящий герой, особенно для французской аристократии. Это Франческа хорошо знала. Не сосчитать, сколько людей он и его жена, рискуя собой, спасли от мадам Гильотины.

Внезапно перед внутренним взором Франчески вновь вспыхнула картина, которую она представляла себе уже много-много раз: Кордер врывается в каюту гондолы и хватает мерзавца за горло… преступник беспомощно сопротивляется, но тщетно… его тело обмякает.

– Что ж, выходит, риск – привычное дело для членов этой семьи, – заметила она. – Полагаю, Кордер спрыгнул в канал с одного из балконов своего палаццо, чтобы спасти меня. И все же я бы хотела провести разделительную черту между физической отвагой, которая, честно говоря, больше напоминает мне безрассудство, и героизмом. Он – черная лошадка. Кордер сам мне об этом сказал.

Франческа услышала долгий громкий вздох. Она посмотрела в сторону двери, но Маньи там не было. Без сомнения, он все еще стоит у окна и смотрит во двор.

– Я не буду спрашивать, что между вами происходит, – сказал он.

– А что может происходить? – пожала плечами Франческа. – Обычные игры.

Она и предположить не могла, насколько опасной, но в то же время сладостной может быть игра с Джеймсом Кордером. И не догадывалась, как легкие прикосновения его губ к ее коже могут пробудить нечто таящееся в глубине ее существа, ту его часть, которую она давным-давно похоронила. Ощущение было таким, будто он проник в самую глубину ее души и вывернул ее наизнанку.

Франческа вспомнила, как прошлой ночью пыталась соблазнить его. Его губы прикоснулись к каждой части ее тела, к которой она притрагивалась руками. Он сделал именно то, что она молча предлагала ему сделать, вот только Франческа никак не ждала, что ее собственная реакция на его прикосновения будет столь бурной.

Кордер прикасался к ней и целовал ее именно в те места, на которые она указала. От его ласк ее бросило в дрожь, но ведь это она – эксперт во всем, что касается того, как давать и получать наслаждение. И все же его губы овладели ее ртом с невероятной легкостью! Его прикосновения обезоружили ее, оставили беспомощной, ослепшей от желания. Он доставил ей удовольствие, и ей это понравилось, хотя это не одно и то же. Ему удалось затронуть какие-то потайные струны ее души, и это едва не довело ее до слез. Франческа ничего не понимала. Но самое удивительное в том, что она и не хотела понимать.

Почему он не действовал быстрее, черт побери?! Почему не бросил ее на кровать и не овладел ею… почему не дал ей ласкать его, получить удовольствие от прикосновений его большого и сильного тела?

Чудовище!

– Я не хочу ничего знать, – сказал граф Маньи. – Я считаю, что лучше мне оставаться в неведении. Но если ты полагаешься на здравый смысл, дитя мое, тебе лучше отправить его заниматься своим делом. Я немало пережил за свои годы и живу так долго именно потому, что неплохо разбираюсь в людях. Этот человек, можешь мне поверить, моя дорогая, способен стать источником немалых бед.

Тем временем «источник бед» взял шкатулку с драгоценностями со столика в холле, на который он в сердцах бросил ее, когда выходил от мадам за мгновение до прихода Маньи. Только на этот раз Джеймс не стал задерживаться и спустился прямо вниз, ко входу на первый этаж.

Кордер осмотрелся по сторонам, примечая каждую деталь. Он уже бывал здесь, но впервые оказался в этом месте при свете дня. Ему оставалось надеяться лишь на то, что годы тренировки помогут ему справиться с чарами обольстительной Франчески Боннард и что, успокоившись, он сумеет вспомнить во всех подробностях каждую комнату, через которую проходил в этот день. Да, он должен надеяться на то, что часть его разума не утратила бдительности, потому что другая его часть была преисполнена ревности, страсти, разочарования и многих других чувств, испытывать которые ему до сей поры почти не доводилось.

Если не найдется другого способа, он должен будет обыскать дом. А в этом случае лучше зрительно представлять себе места, где можно что-то спрятать. Следует, правда, заметить, что обыск – это последнее средство. Обычно он старался обходиться без него. А когда Джеймс по необходимости превращался в грабителя, он предпочитал узнавать заранее, где спрятано то, что он ищет.

Но нынешний случай – особенный. Да, ее палаццо мало чем отличалось от обычных венецианских построек, но дом был слишком большой, и в нем, без сомнения, есть немало уголков, которые подходили бы для тайников. Имея дело с другими людьми, Джеймс обычно безошибочно догадывался, куда они могут спрятать ценные для себя вещи, потому что понимал ход их мыслей. Но как понять ход мыслей женщины, которая сама видит его насквозь?

Джеймс быстро прошел к поджидавшей его гондоле. Седжуик и Дзеджо тихо переговаривались между собой. Увидев Джеймса, они одновременно подняли на него глаза. У обоих был настороженный вид.

«Они считают, что я лишился здравого смысла, – подумал Джеймс. – И, честно говоря, почти не ошибаются».

Кордер велел Дзеджо грести к острову Сан-Ладзаро.

Джеймсу надо было проветриться, и он считал, что придет в себя быстрее в открытом море – в нескольких милях от Венеции. И от Франчески. Крохотный остров, на котором когда-то жили прокаженные, стал домом для армянского монастыря, в котором занимался науками лорд Байрон.

В эти минуты слово «монастырь» звучало для Джеймса почти так же, как «рай».