Глава 12

Джеймс так нежно ласкал ее – град мелких поцелуев осыпал ее нос, щеки, лоб, уши, шею, плечи. И Франческа отвечала ему тем же, словно девочка, которая влюбилась первый раз в жизни. А когда Джеймс остановился и чуть откинулся назад, чтобы посмотреть на нее, Франческа знала, что в ее глазах сияют звезды и погасить их она не может.

Она так долго пребывала в оцепенении, так давно не испытывала нежных чувств, только не понимала этого. До сих пор. Ей стало казаться, что долгий и чувственный ритуал купания отмыл ее от грехов, от той оболочки или коросты, которой она была покрыта и которая мешала ей испытывать всю полноту блаженства.

А теперь она получила эту возможность.

Франческу переполняла радость. И это не было простым наслаждением, которое дает физическая близость с мужчиной, – нет, ей казалось, что ее сердце пляшет от восторга.

Джеймс потянулся за сухим полотенцем.

– Ты заставляешь меня все время придумывать что-то, – промолвил он. Завернув Франческу в мягкую ткань, он помог ей вылезти из ванны. – Мне не следовало оставлять тебя в воде так долго. Если ты заболеешь, Тереза меня убьет.

– Но мне очень понравилось, – заметила она. – Это было забавно.

– Забавно… – повторил он. Нахмурившись, Джеймс взял еще одно полотенце и осторожно, как умела делать только Тереза, обернул им ее голову, завернул его спереди жгутом и закинул назад, так что получилось некое подобие тюрбана.

– Тебе и раньше приходилось это делать? – поинтересовалась Франческа.

– Никогда, – ответил он. – Ты первая.

Ей захотелось, чтобы это было правдой, чтобы он был ее первым мужчиной, чтобы испытывал те же чувства, что и она.

Но она знала, что это не так.

– Сядь у огня, – предложил Джеймс.

Франческа послушно села на кушетку и стала наблюдать за тем, как он яростно трет полотенцем свои волосы.

Когда он опустил руки, блестящие черные кудри рассыпались по его плечам. Франческа изогнулась, чтобы снова прикоснуться к ним. Ей вообще хотелось трогать его, и она медленным, задумчивым взором обвела его высокую фигуру с головы до пят. А потом отвернулась, легла на кушетку и стала смотреть на огонь.

Она и не заметила, как заснула.

И не слышала, как Джеймс ушел.

Обернув бедра полотенцем, Кордер вышел из комнаты, чтобы попросить кого-то из слуг Франчески принести им еды и отправить кого-нибудь к себе домой за сухой одеждой.

Собственного слугу он нашел подозрительно быстро.

Седжуик сидел на лестнице рядом с личной ванной комнатой Франчески и ждал его.

Он уже успел отправить Арнальдо на другую сторону канала за одеждой для своего господина, так что сам Седжуик одежду и принес. А еще у него с собой было послание для Джеймса.

– Это из Сан-Ладзаро, – сказал Седжуик. – Вас хотят видеть там. Вы должны приехать, «не теряя времени», как мне было велено передать вам, сэр.

– Месье оставил вам записку, мадам, – сказала Тереза, протягивая Франческе листок бумаги.

«Моя любовь!

Чертовы монахи! У меня была назначена встреча с ними в Сан-Ладзаро этим утром. Почему-то я совсем забыл о ней. Думаю, причина в одной сумасбродной девчонке. Прости меня. Поужинай со мной сегодня вечером в моем холостяцком логове, и я все объясню тебе.

Целую, К.».

Франческа понимала, что ведет себя непростительно глупо. Совсем недавно ее охватили разочарование и меланхолия, но одна наскоро нацарапанная записка в мгновение ока разогнала их. Она пыталась, но так и не смогла прогнать от себя чувство облегчения и счастья. Франческа тихо рассмеялась.

А когда пришла Тереза и сказала, что мадам необходимо поесть и как следует выспаться, Франческа с улыбкой согласилась.

Этой ночью ей нужно быть сильной.

Пролетев через гостиную Марты Фейзи, керамическая Мадонна разбилась вдребезги о дверной косяк.

Двое молодых людей ждали своих денег и следили за рукой Марты Фейзи, опасаясь, что она запустит в стену чем-нибудь еще. Впрочем, она была слишком сильно озадачена, чтобы быть в ярости, и ее гнев, как это часто бывало, быстро прошел. Марта вернулась к своему стулу, стоявшему около небольшого столика.

– Это не те письма, – заявила она.

Переглянувшись между собой, молодые люди посмотрели на Марту Фейзи.

– Я ведь показал их вам, – сказал тот, что был пониже ростом. – И вы сказали: «Это они. А теперь пошли отсюда». Это вы заставили нас спешить. Вы не дали нам времени даже на то, чтобы набрать побольше драгоценностей.

– Я же сказала вам, что письма ненастоящие! – солгала она. – Вы хотите, чтобы английская шлюха хохотала над вашей тупостью? И вы считаете, что она хранит свои роскошные украшения в доме, в обычном ящике? Там, где кто угодно может взять их?!

Даже Марта, которой рассказали о драгоценностях, сначала не поверила своим глазам. Но английская потаскуха была богатой женщиной и держала много слуг. Эти высокомерные особы даже представить себе не могут, что кто-то вздумает ограбить их. И они всегда бывают так шокированы, так разгневаны, когда это происходит.

Марта предпочла сдержать себя. Когда кто-то ворует у богатых, даже самые ленивые власти начинают шевелиться и быстро разыскивают преступников, а уж австрийцев ленивыми назвать язык не повернется. Взять хотя бы Пьеро! Они же его за считанные часы поймали! Конечно, он полный идиот. Однако понятно, что знаменитую английскую шлюху венецианский губернатор обычной путаной не считает. И если бы Марта с этой парочкой ушли из ее дома с теми украшениями, которые попались ей под руку, их поймали бы очень быстро… а если бы их поймали, то драгоценные письма попали бы в чужие руки.

Но Марта все равно рискнула и стащила изумруды. Но всего лишь один гарнитур, а там было столько всяких ценностей… однако изумруды, как она и предполагала, оказались великолепными. Такие королеве впору носить.

Разве такие сложные вещи можно объяснить этой парочке глупцов? Они, кстати, и не знали, что она взяла драгоценности. Но сейчас Марта даже не беспокоилась, что кто-то разыскивает ее за кражу изумрудов.

Куда больше ее интересовали письма.

– Эти написаны его рукой, – проговорила она, обращаясь скорее к себе, чем к ним. – Но даты там неподходящие – от нынешнего и прошлого года. А им нужны старые письма. И где имена, которые их интересуют? Вы их видели? Я – нет. Вот только почему он до сих пор пишет ей – женщине, которую ненавидит?

С таким же успехом она могла бы попросить этих двоих доказать ей теорему Пифагора. Они едва вышли из мальчишеского возраста, потому что человек, у которого за полдня вырастает густая темная щетина, едва ли убедительно сыграет монахиню. Парни пожали плечами, показывая языком жестов, что у них нет ответа на ее вопросы.

Марта свернула письма, перевязала их шнурком и положила на стол.

– Он мне это объяснит, – сказала она. – И объяснение будет убедительным, иначе он очень пожалеет. – Марта посмотрела на юношей. – Нет, это не те письма, которые нам нужны. Я больше не играю в игры с этой замечательной леди, этой английской шлюхой. С меня довольно!

– Значит, дело кончено? – спросил один из ее подручных.

– Кончено? Неужто сицилианское солнце иссушило вам мозги? Как оно может быть кончено, если я не получила нужных писем?

– Но вы же сами сказали: «С меня довольно!»

– Довольно ходить вокруг да около! – воскликнула Марта. – Довольно искать то тут, то там, то здесь! В следующий раз мы сделаем все как надо. Так, как должны были провернуть дело Бруно и Пьеро, эта парочка кретинов… В следующий раз мы заставим ее все рассказать нам.

Взяв в руки нож, Марта Фейзи поднесла его к свету. И зловеще улыбнулась.

Монастырь Сан-Ладзаро дельи Армени расположился среди зарослей кипарисов и чудесных садов на небольшом островке в стороне от Лидо. Здесь несколько лет назад Байрон пытался выучить армянский. Это ему так и не удалось – возможно, из-за того, что его постоянно отвлекали женщины.

Мысли Джеймса теперь занимала только одна женщина. Правда, она оказывала на его разум куда более разрушительное воздействие, чем все красотки из байроновского гарема.

Выбросить мысли о ней из головы было невозможно, потому что она служила темой идущего в этот момент разговора.

Разговаривая с лордом Квентином, Джеймс ходил по комнате туда-сюда, чтобы скрыть раздражение и нетерпение. Этот человек уже целую вечность назад спас его от жизни, связанной с «несанкционированными» преступлениями, и устроил ему жизнь, связанную с преступлениями «санкционированными».

Его светлость был на десять лет старше Джеймса. Он вел жизнь, полную тайн и конспирации, уже много лет. Честно говоря, на вид он больше походил на торговца – среднего роста, невыразительной внешности. К тому же он никогда не привлекал к себе внимания – в точности как Седжуик. Таким людям, как Седжуик и Квентин, никогда не нужно гримироваться и маскироваться, ведь люди не обращают на них внимания.

– Если только миссис Боннард услышит, что я тут был и говорил с вами, я тут же уеду домой, – сказал Джеймс.

– Я понимаю, что вы рискуете, – кивнул Квентин. – Но мне было необходимо поговорить с вами с глазу на глаз. Я слышал о нападении, произошедшем прошлой ночью.

– Да я и сам был удивлен, – промолвил Джеймс. – Никто не говорил мне, что она в опасности.

– Мы и заподозрить не могли, что Элфик будет действовать так быстро.

– Он должен был услышать о вашем визите к ней, – заметил Кордер. – У него же тут есть агенты. Впрочем, они ему и не нужны. Возможно, она сама написала ему об этом. – Если Элфик пишет ей, то и она должна отвечать ему.

– Да, они переписываются, но если только у них нет тайного кода, в письмах не найти ничего необычного: кто и на каком вечере был, кто что сказал… В скандальных газетах можно найти куда более волнующие истории. – Квентин покачал головой. – Думаю, он засуетился, узнав о том, что я направляюсь в Италию. Но я полагал, что мне удастся приехать сюда и покинуть страну еще до того, как он что-то прознает. Кто мог подумать, что она так разъярится из-за писем, которые нам нужны? Особенно если учесть, как он ей навредил при разводе. Да я был уверен, что она будет в восторге от возможности уничтожить его. И если бы у меня не было такой уверенности, я бы ни за что не пришел к ней.

Что ж, ответ хотя бы на один вопрос получен: письма от Элфика, о пропаже которых говорила Тереза, не представляли никакой ценности. Боннард не притворялась, демонстрируя полное равнодушие к их исчезновению. Ей действительно было наплевать.

– Как бы там ни было, – продолжил Квентин, – похоже, что вы не слишком-то продвинулись. Какого же дьявола вы делали всю прошлую неделю, кроме того, что чуть не убили потенциального информатора?

– Насколько мне известно, Пьеро все еще жив, – сообщил Джеймс.

– Я имею в виду другого, – возразил Квентин. – Мы нашли его только вчера, и нам, черт возьми, пришлось потрудиться, чтобы забрать его, не привлекая внимания.

– Бруно? – удивился Джеймс. – Так он жив?

– Вас за это трудно поблагодарить, – сухо кивнул Квентин. – О чем только вы думали?

– Я думал о том, чтобы остановить его и не дать ему убить миссис Боннард, – объяснил Джеймс.

– Ну да, а, остановив, вы почти навсегда лишили его возможности отвечать на какие-либо вопросы, – съязвил Квентин. – Интересно, эта дамочка и вас подцепила на свой крючок?

«Да, – подумал Джеймс. – Да, черт возьми, это так!»

– Еще совсем немного – и я бы получил нужную нам информацию, но тут от вас пришло письмо, и мне пришлось ехать сюда, – с огорчением произнес Кордер. – Вы позвали меня только для того, чтобы посетовать, что я так долго веду дело?

Квентин с осторожностью осмотрелся по сторонам. Монастырь стоял в большом саду. Два монаха шли по тенистой дорожке, тянувшейся в противоположном конце сада, так что слышать их разговор они не могли.

– Наш друг Бруно слишком плохо себя чувствует, так что выведать у него что-то едва ли получится, – сказал он. – Воспаление легких, повреждено дыхательное горло, вывих плеча – и это еще далеко не все. Но нам немного повезло: у него началась лихорадка, он бредил. Наговорил Бруно немало, но в бреду он несколько раз упомянул имя Марты Фейзи и какие-то письма.

Последняя и очень хрупкая надежда Джеймса на то, что он неправильно истолковал произошедшее, рухнула в один миг. Он все правильно понял, верно оценил ситуацию, которая уже была непроста, но грозила еще и дальнейшим ухудшением.

Интересно, что еще утешительного может сообщить ему Квентин?

– Что ж, кое в чем удача все же улыбнулась нам, – сказал он. – Дорогая Марта! Я хорошо ее помню. Милая крошка, которая пообещала медленно изрубить мои гениталии на мелкие кусочки при первой же возможности. Та самая, которая, как мне говорили, сидит в самой темной и глубокой подземной тюрьме Рима. Та самая, которая, судя по всему, туда так и не попала, поскольку прошлой ночью была в Венеции и обыскивала палаццо Нерони.

Джеймс даже думать боялся о том, что Марта сделала бы с Франческой, если бы та оказалась дома, когда туда заявились фальшивые монашки. Однако перед его внутренним взором на миг все же предстала столь «живописная» картинка, что его замутило.

– Нехорошо, – пробормотал Квентин. Помолчав, он покачал головой. А потом сел на каменную скамью. Вид у него был измученный.

Джеймс сел рядом с ним. Он тоже устал. К тому же он был зол, впрочем, злым последнее время он бывал весьма часто. Все планы рушились. Мерзавцы умудрились пролезть сквозь расставленные для них сети. Документы оказались в чужих руках.

– Вы уверены, что это дело рук Фейзи? – спросил Квентин.

– Они, черт возьми, были переодеты в монашек! Проникли в дом и отравили пищу. Именно так они поступали при других кражах. Взяли много писем – правда, не тех, что мы ищем, – и изумруды. Другие драгоценные камни они не тронули. Только изумруды. Кто еще мог это сделать?

– Выходит, Элфик натравил ее на свою бывшую жену, – промолвил Квентин. – Мерзавец!

– Но как же, черт возьми, ему пришло в голову нанять Фейзи? Как это случилось?

– Кто знает? – Квентин пожал плечами, оглядываясь по сторонам. – Мы же следим за ним только последние полтора года – раз уж вы расшифровали его код. Он мог познакомиться с ней давным-давно – еще в ту пору, когда на него никто и внимания не обращал. Думаю, для того, чтобы вытащить ее из тюрьмы, пришлось употребить целое состояние.

– Поэтому получается, что Элфик знает ее достаточно хорошо, – заметил Джеймс. – То есть либо он знаком с ней лично, либо ему известно, какая у нее репутация. Будь я на его месте, я бы тоже выбрал для такой работы Марту Фейзи. Она не слишком умна, но при этом хитрая, смелая, решительная и очень-очень злая.

Хитрость и отвага Марты Фейзи помогли ей совершить несколько крупных краж драгоценностей около года назад. Однако ни Джеймс, ни его коллеги этими делами не занимались, считая их проблемой правительства. Другое дело – изумруды. В случае кражи изумрудов британские агенты взялись за дело, оказывая услугу важному союзнику. Союзник в знак благодарности вписал имя Кордера в важный договор.

– Интуиция подсказывает мне, что первое нападение на миссис Боннард не было простым ограблением, – продолжал Джеймс. – Правда, я не прослеживаю там почерка Фейзи.

– Вы вывели из строя ее лучших людей в Риме, – сказал Квентин, – вот ей и приходится прибегать к услугам тех, кто попадется под руку. Готов биться об заклад, что парочка, совершившая ночное нападение, не исполняла ее приказаний. Похоже, они испортили ей всю игру.

Джеймс задумался.

– На миссис Боннард в ту ночь был великолепный сапфировый гарнитур, – вымолвил он через некоторое время. – Даже у меня при виде этих камней руки зачесались. А у Бруно явно нет моего мощного самообладания. Увидев сверкающие камешки и красивую женщину, он голову потерял. Каковы, на ваш взгляд, шансы у такого негодяя с куриными мозгами обладать красивой и знатной женщиной? Никаких! И он не сумел воспротивиться соблазну. Ну а потом вмешался я. Не сделай я этого, его партнер, должно быть, напомнил бы ему, что следует делать.

– Мне как раз и хотелось бы знать, что именно они должны были сделать, – заметил Квентин. – Наш друг Бруно поведал нам не слишком много.

– Думаю, они должны были напугать ее, – сказал Джеймс. Теперь, когда у него не осталось сомнений в том, что Марта Фейзи принимала участие в операции, придумать новый план не составляло труда. – Они же оба крупные, здоровые. Наверняка должны были запугать ее до такой степени, чтобы она сказала им, где находятся письма. А если бы это не помогло, они забрали бы ее с собой и пытали до тех пор, пока бы не выведали все, что им нужно.

Джеймса затошнило, в голове у него зашумело. Он встал.

– В то самое мгновение, когда на прошлой неделе я шагнул в гондолу, я понял, что ступаю в море дерьма, – проговорил он. – Думаю, мне лучше поскорее вернуться в Венецию.

Квентин тоже поднялся со скамьи.

– А я, пожалуй, доведу до сведения графа Гетца, что по Венеции на свободе расхаживает опасная преступница. Сейчас уже не важно, кто разыщет и поймает Фейзи, главное – найти ее и посадить под замок. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы миссис Боннард был причинен вред. Ее смерть была бы…

– Крайне неудобна для нас, – перебил его Кордер. – Да, мне это известно.

Казалось, обратная дорога в Венецию заняла целую вечность. Джеймс не переставал тревожиться за Франческу, хотя здравый смысл и подсказывал ему, что Марта Фейзи едва ли пойдет на риск и отважится на нападение средь бела дня. К тому же Джеймс принял некоторые меры предосторожности: перед отъездом в Сан-Ладзаро он отправил записку Лоренцо, предложив тому снова сыграть роль надежного стража его богини. А чтобы убедиться в том, что его высочество будет только сторожить миссис Боннард, Джеймс также послал письмецо Джульетте.

Они оба должны были уже услышать о нападении монахинь. И вероятно, оба сразу же поспешили в палаццо Нерони. Но Джеймс хотел убедиться, что они останутся у Франчески до его приезда. Фейзи ни за что не пойдет в атаку, пока у леди важные гости, один из которых к тому же – особа королевской крови. Ведь даже самое вялое и коррумпированное правительство направит лучшие силы на поимку того, кто осмелится посягнуть на неприкосновенность важной особы.

Несмотря на это, весь обратный путь Джеймс злился и испытывал нетерпение; его раздражали даже его верные Дзеджо и Седжуик, которые то и дело обменивались многозначительными взглядами.

Кордер немного успокоился лишь тогда, когда его лодка проплыла вверх по каналу и он увидел у водных ворот палаццо Нерони две гондолы.

Однако он все равно чувствовал себя не в своей тарелке, пока переодевался и отдавал кучу невнятных приказаний, касающихся предстоящего ужина. А когда слуги сообщили ему, что гондола миссис Боннард пересекает канал, он бегом бросился вниз ей навстречу. Едва его ноги коснулись пола террасы, Джеймс заключил ее в свои объятия и впился в ее губы таким долгим и страстным поцелуем, что у обоих перехватило дыхание.

Джеймс неохотно прервал поцелуй, чтобы она могла вздохнуть.

– Господи, мне уже казалось, что эти чертовы монахи никогда меня не отпустят! – воскликнул он.

– Противные монахи, – кивнула Франческа. – Может, они заставили тебя против воли изучать армянский язык? Даже Байрон в конце концов признался, что это ему не по плечу.

– Ну да, я видел парня, который хранит у себя ключи от библиотеки, – солгал Джеймс. Кордер сразу уловил иронию в своих словах: он, который то и дело лгал, хотел, чтобы рядом с ним была правдивая и чистая женщина. – Но сегодня там были и другие посетители, поэтому ему ничего не оставалось, как только провести для всех нас экскурсию. Он показал нам все книги до единой. Потом посетители стали задавать идиотские вопросы, а он спокойно на них отвечал. И был очень терпелив, говорил долго, пространно.

Франческа прикоснулась своей мягкой ладонью к его щеке.

– Бедняжка! Как только ты это пережил!

Джеймс наклонился, чтобы поцеловать ее ладонь. Он тут же ощутил знакомый аромат ее кожи, к которому примешивался дразнящий и легкий запах жасмина.

– И все зря, – с досадой бросил он. – Я ни единого слова не слышал. Мысли мои были в Венеции, в палаццо Нерони, где спала одна сумасбродная девчонка, и я все время думал, видит ли она меня во сне.

Рука Франчески упала, она отвернулась.

– Будьте осторожны, сэр, – сказала она. – В ваших словах звучат романтические нотки.

– Должно быть, это из-за того, что я мало спал, – сказал он. – Утром я буду в порядке.

– А разве это не зависит от того, как ты проведешь ночь? – улыбнулась Франческа. Загадочная тень в ее глазах исчезла, уступив место озорным искоркам.

– У меня на всякий случай есть план, – промолвил он.

Сначала он хотел устроить римскую оргию, объяснил Джеймс.

К несчастью, у него не было подходящей случаю мебели. И все же Джеймс приказал слугам вынести всю мебель из одной комнаты, окна которой выходили на канал, разложить повсюду ковры и подушки и посыпать пол цветочными лепестками. Пусть комната будет турецким сералем. Он будет султаном, а Франческа изобразит сразу всех женщин в гареме.

Джеймс сказал это Франческе с таким видом, что, глядя на него, она действительно ощутила в себе всех женщин мира – или по крайней мере тех, которых он мог возжелать.

Должно быть, подумала Франческа, именно таким взглядом мужчины смотрят на нее.

Она тут же вспомнила, как он заключил ее в объятия, когда она вышла из гондолы, вспомнила его поцелуй – такой страстный и горячий. Но почему-то ей показалось, что он полон отчаяния.

Впрочем, сама Франческа тоже была неспокойна. Лоренцо и Джульетта узнали про монахинь-грабительниц, и когда она проснулась около полудня, они уже ждали ее. Франческе потребовалось немало времени на то, чтобы сначала успокоить их и развеять их тревоги, а затем уже начать нормальный разговор. И все равно ей хотелось лишь того, что она могла найти только на противоположной стороне канала. В объятиях этого мужчины.

Гордость помешала Франческе выскочить из дома в пеньюаре. Но она надела такое платье, от которого у него потекли слюнки. Оно было алого цвета – именно такие подобает носить шлюхам, – с глубокими вырезами впереди и сзади. На спине можно было увидеть краешек ее татуировки – ее знак греха.

Пока они ужинали, Франческа пыталась заставить себя не строить воздушных замков. Правда, это было очень трудно, ведь Джеймс был так добр и нежен с ней.

Вспомнив о том, чем питались его римские предки, Кордер угощал свою гостью самыми лакомыми кусочками, предлагал ей маслины и хлеб, изумительно приготовленных моллюсков, фрукты и сыры.

После еды Франческа улеглась, положив голову на подушки, а Джеймс устроился рядом, подперев голову рукой. При этом они смотрели друг на друга так, как смотрят… давние знакомые или очень близкие люди… И просто разговаривали.

Кордер описал ей монастырь и рассказал, что монахи превратили в место поклонения комнату, в которой брал уроки Байрон.

– Ты тоже будешь там заниматься? – спросила она.

– Я? – недоуменно моргая, переспросил Кордер.

– Разве ты ездил туда не для того, чтобы учиться у монахов армянскому языку?

– Когда-то эта мысль казалась мне привлекательной, – промолвил Джеймс. – Но армянский язык очень сложный. Неудивительно, что Байрон бросил изучать его. А я, пожалуй, буду изучать тебя.

– Только не слишком близко, – сказала Франческа. – И никогда не делай этого при свете дня. Ни одна женщина не выдерживает столь пристального внимания к себе.

– Господи, неужели ты считаешь, что дневной свет развеет мои иллюзии?! – воскликнул Джеймс. – Глупая девочка…

Глупой она не была. Но когда Кордер улыбался ей так, будто действительно был от нее без ума, когда она заглядывала в самую глубь его синих глаз, она забывала обо всем, чему научилась за последние пять лет. Все ее иллюзии и заблуждения возвращались.

– Английское солнце доброжелательно к женщинам, – заметила Франческа. – Но оно так редко светит.

– Тебе хочется туда вернуться?

Неожиданно Франческа ощутила острую боль потери. Это ее удивило, ведь такого чувства у нее не было уже очень давно.

Может быть, именно из-за этого она разговорилась. А может, из-за того, как он на нее смотрел, как внимательно ее слушал, вникал в ее слова. Ведь мужчины так редко делают это. Даже когда мужчина находится рядом с женщиной, его внимание обычно привлекают не слова дамы, а то, как она их произносит, как выглядит в этот момент.

Франческа много знала о мужчинах. И использовала свои знания для того, чтобы манипулировать ими. А вот Джеймсом Кордером, похоже, манипулировать невозможно.

– Иногда мне действительно хочется поехать… домой, – сказала она. – Знаю, что это глупо. К тому же здесь, на континенте, я просто разведенная женщина. А во многих местах к разводам относятся с пониманием. Меня повсюду приглашают… кроме разве тех мест, где бывают высокопоставленные англичане. И я очень рада, что мне не надо соблюдать их бесконечные правила приличия, терпеть их особое, английское, лицемерие.

– Но здесь ты все равно иностранка, – заметил Джеймс. – А скучать иногда по тому миру, в котором ты выросла, вполне нормально.

Да, он многое понимает правильно, но при этом не делает вид, как эти лицемеры, что они с ней родственные души. К тому же таковыми мужчина и женщина вообще стать не могут. Франческа узнала об этом, получив хороший урок. Нет, Кордер разделяет ее чувства, потому что он такой же странник, как и она. Ведь говорил ей Джеймс как-то раз, что провел в Англии совсем мало времени.

– Мне не хватает английской природы, – призналась она. – Не хватает звуков родной речи, всех ее диалектов, ее удивительной интонации. Мне недостает даже лондонского общества. Мне было уютно там, комфортно. И я была отличной хозяйкой. Я делала все, что должна была делать. И еще я была хорошей женой, правда. И любила своего мужа. Мне хотелось быть ему самым близким человеком на свете. Я считала, что такие чувства – это составная часть брака и что оба супруга обязаны любить и беречь друг друга. Мне казалось, что если один человек любит другого и женился на этом другом, то это навсегда. Ведь как раз об этом говорится в брачных клятвах.

Франческа горько вздохнула и расплакалась. Однако она сумела взять себя в руки, смахнула слезы и сказала:

– Черт бы тебя побрал, Кордер! И как только ты допустил, чтобы я заговорила о своем давнишнем замужестве? Что за вино мы пили? Я совсем расчувствовалась!

Джеймс ласково погладил ее щеку.

– Расчувствовалась или рассердилась? – спросил он. – Иногда женщины плачут из-за того, что они рассержены. В отличие от мужчин женщины не любят физического выражения чувств. Например, бросить кого-то в канал – это отличный способ унять растущее в тебе раздражение.

Франческа рассмеялась, терзавшая ее душевная боль затихла, как будто и не было ее вовсе. И почему-то она отвела в сторону его руку, как будто его прикосновения были ей неприятны.

– Это правда, – сказала Франческа. – Женщины обучены улыбаться и держаться спокойно, быть смелыми. На худой конец мы можем выразить собственные чувства словами.

– Ты могла бы написать роман вроде «Гленарвона» леди Каролины Лэм, – сказал Джеймс. – Подумай только, как она высмеяла своего любимого лорда Байрона за его равнодушное отношение к ней, ведь она выставила его в своем романе поэтом, наделенным пороками всех его героев.

Франческа покачала головой. Приподнявшись, она взяла бокал с вином и отпила глоток. А затем заглянула в бокал с таким видом, словно в нем можно было найти ответы на вопросы о том, что делать, что говорить и насколько можно доверять Джеймсу.

– Я избрала другой путь, – вымолвила она наконец. – Более прямой. Я пишу Элфику по крайней мере один раз в неделю.

Брови Кордера поползли вверх.

– Так часто? – удивился он.

– О да! Я ему очень верна – в переписке, разумеется.

– Ты пишешь, чтобы разозлить его? После стольких лет развода?

Франческа засмеялась, увидев, как изменилось лицо Джеймса.

– Разумеется, нет, – сказала она. – Тогда он вообразит, что я страдаю и несчастна. Напротив, я пишу ему о том, какой чудесный образ жизни я веду. Рассказываю, кто у меня бывает в гостях, о чем мы разговариваем, кто и куда меня приглашает, кто купил мой портрет, написанный известным художником, кто и какие украшения мне подарил и сколько они стоят. В моих письмах полно имен известных людей – все они художники, поэты, писатели… Но что самое главное, я называю в них имена представителей европейской знати, королевских семей. Особенно мне нравится упоминать тех, с кем ему очень хотелось бы познакомиться. Я знаю, что, читая мои письма, Элфик скрежещет зубами от ярости, и это доставляет мне удовлетворение. Такова моя месть.

Оба некоторое время помолчали.

Франческа выпила еще, чтобы прибавить себе смелости.

– Думаю, это ему хороший урок, – продолжила она. – Ведь каждого моего друга он постарался настроить против меня. Мой отец не стал мне опорой, так что позаботиться обо мне было некому. Поэтому Элфик был уверен, что после развода я сразу покачусь по наклонной плоскости и превращусь в какую-нибудь падшую женщину, бродяжку.

– Вместо этого ты стала королевой, – вставил словечко Джеймс.

– Королевой потаскух, но на континенте это почти так же почетно, как быть настоящей королевой, – сказала Франческа. – Тебе известно, что при некоторых дворах была официальная должность королевской любовницы или фаворитки? Например, так было во Франции, а в Джилении, насколько мне известно, это есть и сейчас.

Выражение лица Кордера в мгновение ока изменилось, стало каменным. Он сел.

– Ты хочешь занять это место при Лоренцо? – спросил Джеймс. – Так, может, я порушил твои тщательно разработанные планы?

– Я никому не хочу принадлежать, – вздохнула Франческа. – И мне все равно, кто это будет – король или просто обыватель. – Она через силу засмеялась. – Держите себя в руках, сэр, иначе я решу, что вы ревнуете.

– Так оно и есть, – согласился Кордер. – Об этом ты тоже напишешь своему бывшему мужу?

– Господи, конечно, нет! – возмутилась она подобному предположению. – Ты же всего лишь младший сын, так что на тебя ему будет, прости, наплевать.

– Это очень глупо, знаешь ли, – проговорил Кордер серьезно. – Я хочу сказать, что ты ведешь нелепую и опасную игру. Твой брак закончился пять лет назад.

– Но он же не успокаивается! – возразила Франческа. – Так почему должна успокоиться я? Он дразнит меня, описывая, на каких приемах побывал. Пишет о том, кто там был и что сказал. Ему известно, что мне всего этого не хватает. Он знает, что я скучаю по своим так называемым друзьям. Поэтому Элфик и старается сыпать мне соль на раны. Я знаю, что он мечтает о том, чтобы все покинули меня, чтобы я осталась совсем одна, несчастная, без гроша в кармане. Поэтому я и сообщаю ему о своих успехах – это донимает его. А как бы ты поступил в таком случае?

Забрав у нее бокал, Джеймс поставил его на столик.

– Но прежде всего я бы ни за что не отпустил тебя, – сказал он. Быстро заключив Франческу в свои объятия, он впился в ее губы таким страстным, жарким и сердитым поцелуем, что она забыла обо всем на свете. Ее голова откинулась назад, и она позволила ему целовать ее куда угодно и делать с ней все, что ему захочется. Не прошло и мгновения, как она оказалась лежащей на спине. Джеймс срывал с нее одежду, а Франческа смеялась.