Глава 33

— Где вы были? — спросил их Хэнк, когда Пенелопа и Рэмзи переступили порог дома.

— А что такое? — забеспокоилась Пенни. — С Маргарет все в порядке?

— В порядке, — откликнулась сама Маргарет из глубины комнаты. — У меня была очень заботливая сиделка.

Шофер улыбнулся и оглядел с ног до головы Пенелопу, отметив про себя, что она выглядит отдохнувшей и посвежевшей, и заметив несколько соломинок, застрявших в волосах у нее и у О'Кифа.

— Ты, кажется, где-то потеряла туфли? — сказал он, закончив осмотр.

Пенни покосилась на свои голые ноги, затем — на Рэмзи и пожала плечами, словно только что заметила пропажу. О'Киф насмешливо и самодовольно улыбнулся, как улыбается самец бабуина, получивший причитающийся ему банан.

— А как ты перепачкалась! — продолжал между тем Хэнк. — Ты вся в песке.

— Оставь их в покое, — остановила его миссис О'Халерен, исподтишка толкая в бок и подходя к Пенелопе. Достав из ее волос соломинки, она кивнула в сторону лестницы:

— Иди, тебе надо отдохнуть.

— Если я буду целыми днями лентяйничать, то непременно сойду с ума, — ответила Пенни, целуя ее в щеку и послушно отправляясь наверх.

Рэмзи хотел последовать за ней, но Маргарет встала у него на пути.

— Не смей входить в жилое помещение в таких грязных сапогах, — сказала она. — Ну-ка быстренько снимай их.

О'Киф подчинился ее приказанию, и она, поморщившись, передала сапоги Хэнку. Но не успела она обернуться, как Рэмзи уже оказался наверху.

— Можно я оставлю их себе на память? — спросил он, останавливаясь у двери в комнату Пенелопы.

Пенни, сидящая на краю кровати, улыбнулась и подняла голову. Но как только она увидела то, о чем он просит, улыбка тут же сползла с ее губ. На кончике пальца у Рэмзи покачивались ее черные кружевные трусики.

— Ты хочешь завладеть ими, как военным трофеем? — поинтересовалась она, слегка покраснев.

— Нет, — сказал он, пряча трусики в карман и подходя к кровати. — Как залогом твоей благосклонности. — С этими словами он повалил ее на постель и, прижав к одеялу, повелительным тоном потребовал:

— Повтори то, что ты говорила на берегу.

— Я тебя люблю, — произнесла она.

— А за что?

— За то, что ты — наглый сумасброд.

— Повтори еще раз.

— За твои гигантские косолапые ноги.

— Еще.

— За твой колоссальный аппетит, в котором ты превосходишь целую команду НХЛ.

— За что еще?

Она подняла глаза к потолку, стараясь придумать еще одну причину привязанности. Как вдруг он быстро проник рукой под ее блузку, так что она вскрикнула от неожиданности, но, успокоившись, удовлетворенно выгнулась, прижимаясь к нему.

— За то, что ты сильный, благородный, терпеливый, — заговорила Пенни, — галантный, добрый, незлопамятный. — С каждым новым определением голос ее становился все мягче и мягче, а пальцы все нежнее ласкали его щеку. — Я люблю тебя потому, что ты все предвидишь заранее, и потому, что никогда не оставишь меня.

— Это правда, — согласился он, поглаживая рукой ее голую ногу. — Да ты вся в песке!

— Не вся, — возразила она, игриво посмотрев на него. Минутой позже он смог убедиться в ее правоте.

Рэмзи сидел возле кухонного стола, на котором в беспорядке были разбросаны дневники Тесс. Он только что оторвался от чтения одного из них и теперь с интересом следил за действиями Пенелопы, шарившей в шкафу в поисках пищи.

— Прекрасно, — наконец сказала она, доставая одну за другой несколько разноцветных коробок и раскладывая их на стойке.

Заинтересованный О'Киф оставил свое занятие и, читая на ходу надписи на коробках, подошел к ней.

— Каша пригодится на завтрак, — продолжала рассуждать Пенни.

— Но вряд ли насытит, — возразил Рэмзи, думая о том, что занятие любовью всегда возбуждает зверский аппетит.

— Что ж, — улыбнулась она, — тогда, быть может, вот это как раз тебе подойдет. — И поставила перед ним коробку пшеничных хлопьев «Капитан Кранч».

Он запустил в нее руку и высыпал в рот горсть маленьких хрустящих кружочков.

— Черт возьми! — выругался О'Киф, с трудом пережевывая сухую засахаренную пшеницу.

Пенелопа насмешливо усмехнулась и, высыпав хлопья в миску, залила их молоком, показывая, как с ними надо обращаться. Затем положила на стол ложку и пододвинула незадачливому капитану готовую пшеничную кашу.

— Ешь.

— Есть! — отсалютовал он ей деревянной ложкой и принялся с наслаждением поедать то, что она ему приготовила.

Пенни размешала в своей тарелке «Очарование» (так по крайней мере было написано на коробке) и присоединилась к процессу поглощения пищи. В продолжение нескольких последующих минут слышны были лишь хруст, чавканье да изредка довольное похрюкивание увлеченного трапезой моряка. Каждый из сотрапезников положил перед собой на стол по тому записок Тесс и иногда, отрываясь от поедания каши, читал другому понравившиеся ему места.

— Слушай, — говорила Пенелопа и, не дожидаясь официального согласия, зачитывала с того места, на котором остановилась: «…я умею рожать только мальчиков, этаких черноволосых хулиганов, которые не приносят ничего, кроме хлопот и огорчений». — Пенни поднимала голову и, хмурясь, с удивлением восклицала:

— Разве это похоже на нее? Словно и не Тесс пишет.

— Ничего особенного, — отзывался Рэмзи, ловко расправляясь с остатками пшеничных хлопьев. — Просто она достаточно пожила в восемнадцатом веке и привыкла к его нравам.

— Пожалуй, — согласилась Пенелопа. — Но ты, я надеюсь, скоро отвыкнешь от них.

— Всенепременно.

Она улыбалась и продолжала читать дневник. Тесс рассказывала о своей семье и между прочим замечала, что готова позавидовать своей подружке, если та встретит отправившегося в ее время Рэмзи О'Кифа. Пенни смущалась и скромно пропускала при чтении вслух это замечание.

Так они развлекались до тех пор, пока Рэмзи, разделавшись со своей порцией каши, не отложил в сторону дневник их общей знакомой и не спросил:

— Как ты думаешь, что сделала Тесс с бриллиантами?

— Не знаю, — ответила Пенелопа. — Но вряд ли она продала их ради денег. Да и к Фэлону они явно не вернулись. Иначе бы он не преследовал меня.

— Но у него нет доказательств, что камни у тебя.

— А как же тот бриллиант, что ты оценил в магазине? Драгоценные камни так же не похожи друг на друга, как и отпечатки пальцев. У каждого свои трещинки, вкрапления. Поэтому даже если его распилить, опытный специалист сразу определит, какому камню принадлежит каждый из фрагментов. Тем более что цветные бриллианты крайне редки. А розовые, например, чем темнее, тем ценнее. Впрочем, мы даже не знаем, откуда появились эти камни. И не ясно с чего начать.

— Может быть, Ноуэл нам поможет?

— Нет, — нахмурилась она. — Я не доверяю ему.

— А мне казалось, что ты знаешь этого человека.

— Я знала его несколько лет назад.

— И теперь тебя что-то смущает?

— Меня беспокоит та легкость, с какой нападавшие, несмотря на охрану, выставленную Вокером, добрались до Маргарет.

— Ноуэл не виноват в этом. Все случилось в тот момент, когда ты уехала из дома, никого не предупредив. Охранники разыскивали тебя, и поместье никто не охранял. Так что у нас нет основания не доверять Вокеру.

— И все же он слишком много знает. Ведь по моей просьбе он расследовал некогда обстоятельства моего прошлого, пытаясь узнать имена моих родителей. А совсем недавно и ты просил его о том же.

— Я беспокоился о тебе, потому что видел, как мучают тебя ночные кошмары. И старался найти причину твоих переживаний.

— Я боюсь, что это невозможно. Даже гипноз не помог мне. Впрочем, у меня есть одна вещь, связывающая меня с прошлым. — С этими словами она открыла медальон, висевший у нее на груди, и показала Рэмзи на инициалы, едва различимые в нижнем углу рамки. «П.Г.» — было написано там. — Свое имя я взяла отсюда.

— Ты не совсем верно прочла, — возразил О'Киф, вглядевшись в полустершуюся надпись. — Вторая буква была либо Р., либо Б.

— Правда? — удивилась Пенелопа.

— Да. Смотри.

Он обмакнул указательный палец в чернила и приложил его к рамке медальона, а затем, прижав к бумаге, оставил на ней след загадочных инициалов. Пенни склонилась над листом и внимательно разглядела отпечатавшиеся на нем буквы. Когда она вновь подняла голову, лицо ее выражало разочарование.

— Боже мой! — пробормотала она. — Значит, даже имя у меня ненастоящее.

Рэмзи взял ее двумя пальцами за подбородок и внимательно посмотрел в глаза.

— Я люблю и буду любить Пенелопу Гамильтон, — решительно произнес он. — И готов вызвать на дуэль любого, кто усомнится в подлинности этого имени.

— Спасибо, — смущенно произнесла Пенни. — Я верю тебе.

Она благодарно пожала ему руку и, словно не желая продолжать этот тягостный для нее разговор, взяла со стола дневник Тесс и принялась вновь читать его с того места, на котором остановилась. Но О'Киф знал, что она сейчас чувствует себя почти так же, как он, когда внезапно оказался в чужом для него времени, без друзей, без знакомых, один на один с неизвестностью. С самого детства она ощущает себя покинутой и одинокой. Днем суета и заботы заслоняют от нее это чувство, но ночные кошмары вновь и вновь заставляют страдать от одиночества. Рэмзи видел это в каждом ее движении, каждом взгляде, но знал, что его любовь помогает ей справляться с тягостным ощущением, и потому верил в скорое избавление от этой беды.

— Посмотри, — сказала Пенелопа, протягивая ему дневник и указывая на разорванный переплет. — Тут что-то не так.

О'Киф оглядел толстую тетрадь со всех сторон. Исследовав одну из ее страниц, он заметил, что она была как будто мягче и толще остальных. Странный шелест, который она издавала при прикосновении, заставил его насторожиться. Он потянул за край листа, и тот легко поддался его усилию. Уголки бумаги разошлись, и на стол выпало сложенное пополам послание. Рэмзи развернул его, внимательно осмотрев перед этим, и, показав Пенни, сказал:

— Письмо написано в восемнадцатом столетии. Видишь, какая орфография и написание букв? По виду бумага напоминает какой-то документ, заверенный у нотариуса. Возможно, завещание.

— И что ты думаешь об этом?

— Кажется, это можно использовать как доказательство права семьи Блэквеллов на их родовой дом и живопись, находящуюся в этом доме.

— Ты хочешь сказать, что Фэлон незаконно занял их поместье?

— Да. Эта бумага служит тому подтверждением. Теперь ему трудно будет доказать, что он является законным наследником.

— С ума сойти! — Пенелопа пожала плечами. — Смотри, здесь подпись Тесс и Дэйна и еще чья-то… Я не разберу…

— Их барристера, — подсказал О'Киф.

— Ты был с ним знаком?

— Да, — усмехнулся он. — Не раз захаживал с ним в ближайшие кабачки пропустить по кружке пива.

— Надо же! — воскликнула Пенни, разобрав наконец подпись под документом. — Значит, ты пил с самим Томасом Джефферсоном, третьим президентом Соединенных Штатов.

— Ну да, — кивнул Рэмзи, отбрасывая в сторону найденную бумагу и усаживая Пенелопу на колени. — Но в то время он не был ни президентом, ни образцом добродетели.

— Так же как и ты.

— Конечно, — невозмутимо согласился он, и она, расстегнув пуговицы, скользнула рукой ему под брюки. — Это прелюдия к любви?

— Конечно, — кивнула в свою очередь она. И он вздрогнул, когда ее ладонь коснулась его возбужденной плоти.

— Ах Пенелопа! — выдохнул О'Киф, тяжело дыша.

— Я еще никогда не занималась любовью на кухне.

— Но сюда могут в любую минуту войти.

— Тогда отнеси меня туда, где запирается дверь.

Он взял ее на руки и отнес в комнату с телевизором. Поставив па ноги, Рэмзи быстро снял с Пенни халат и кружевную комбинацию. Тихо засмеявшись, Пенелопа развязала веревочку, удерживающую его брюки, и, когда тс упали на ковер, толкнула Рэмзи на диван. Затем, присев рядом, провела рукой между его ног. Он сладостно застонал и вдруг, быстро приподнявшись, стиснул ее в объятиях.

— Ты лишаешь меня сил, — прошептал О'Киф, подбираясь рукой к средоточию ее чувств, чтобы доставить ей такое же наслаждение.

— Я думаю, это невозможно, — ответила она, наслаждаясь движением его пальцев.

И тут, резко приподняв ее, Рэмзи слился с ней воедино. Пенни вскрикнула и, обхватив его шею руками, крепко прижалась к нему. Улыбка чувственного удовольствия застыла на ее губах. В то время как тело быстро двигалось в стремительном ритме жаркой любовной страсти. О'Киф не отрываясь смотрел в ее горящие изумрудным огнем, полные неги глаза. Теперь он как никогда понимал тех неистовых в своих желаниях мужчин, что, сражаясь на дуэли, погибают из-за любви к одной-единственной женщине.

Вдруг мышцы Пенелопы напряглись, бедра сжались вокруг его тела, и Рэмзи, позабыв о себе, сосредоточил все свое внимание на ее удовольствии. С силой притянув к себе, он крепко обхватил Пенни руками. Она застонала, извиваясь и дрожа, и ритм ее дыхания стал созвучен его сердцу.

А через минуту, счастливая и утомленная, она уже лежала в его объятиях, и О'Киф ласково гладил ее по спине, тихо шепча на ухо нежные слова.

— Я люблю тебя, — сказал он чуть громче, целуя теплую мягкую ладонь.

— За что? — лукаво улыбнулась она.

— За то, что ты — это ты. Мне не нужны специальные поводы для того, чтобы любить тебя.

— Неужели? — вновь улыбнулась она, нежно поцеловав его в щеку.

— Впрочем, — усмехнулся он в ответ, — одно твое достоинство несомненно. Это великолепная, прекрасная грудь, какой я не видел до этого ни разу.

— Не сомневаюсь, — проворковала Пенелопа, когда Рэмзи провел ладонью но ее соскам.

— Это оттого, что ты весьма успешно совмещаешь занятие любовью с опустошением кухонных шкафов.

— А как же! — засмеялась она. — Кстати, не пора ли приступить к выполнению второго пункта нашей программы и заглянуть на кухню.

— Опять?

Пенни усмехнулась и, быстро поднявшись с дивана и прихватив лежащий рядом халат, исчезла за дверью, оставив взъерошенного и растерянного О'Кифа в одиночестве. Но не успел он задуматься о том, куда она пропала, как Пенелопа вновь показалась на пороге комнаты с увесистым подносом в руках. На нем в живописном беспорядке располагались прохладные баночки пива, мягкие булочки, пакетики картофельных чипсов и большая миска с кукурузными хлопьями. Пенни предложила Рэмзи кукурузу, но он состроил недовольную гримасу.

— Тоже мне пища, — проворчал он. — Фураж для странствующих монахов и их лошадей.

— Ха-ха-ха! — счастливо засмеялась она. — На монаха ты действительно не похож.

— Разрешите подняться на борт! — крикнул О'Киф, стоя у края причала.

— Разрешаю! — раздалось откуда-то сверху, и Рэмзи с улыбкой взбежал по спущенному на пристань трапу, с радостью ощущая под ногами знакомую с детства зыбкую дрожь морского судна.

Корабль, на который он поднялся, был не из самых значительных. Шестидесяти футов, двухмачтовый, с малой осадкой, наподобие шлюпа, он носил странное имя «Аннора». Непохожий на другие суда, находящиеся в гавани, которые почти все были сделаны из белого стекловолокна, этот крейсер, как назвал его рабочий на пристани, являл собой прекрасный образец человеческого мастерства и таланта. Темное дерево его бортов матово отсвечивало на солнце, навощенная и отполированная палуба блестела, перила и перегородки сияли чистотой. Новая желтоватая медь красовалась на шкивах и лебедках, светло-коричневые паруса были плотно скручены и стянуты толстыми кожаными ремнями.

Ступив на палубу, Рэмзи сразу же почувствовал, себя как дома. «Хорошее место для молодой жены», — подумал он, ныряя под нависшие над головой снасти. Остановившись у левого борта, он принялся терпеливо ждать, стараясь ничем не выдать своего волнения. Через минуту в проходе между поручнями и рубкой показался стройный немолодой мужчина и, остановившись неподалеку, внимательно посмотрел на О'Кифа. Рэмзи в свою очередь с любопытством рассматривал незнакомца, поражаясь его удивительному сходству с Дэйном.

— Это вы хотите купить мою компанию? — наконец спросил хозяин судна, и в его голосе послышалась досада.

— Да, я, — ответил О'Киф. — Меня зовут…

— Мне не интересно, как вас зовут, — нелюбезно прервал его незнакомец. — Спускайтесь вниз.

Он указал рукой на открытую дверь и, не дожидаясь согласия, вошел в нее. Рэмзи последовал за ним. Они миновали узкий полутемный коридор и оказались в небольшой скромной каюте. Обстановка ее производила приятное впечатление. Здесь не было ничего лишнего, ничего нарочито изысканного, но находящиеся каждая на своем месте вещи создавали уют и чувство покоя. На стенах висели фотографии в узких металлических рамках и старинное оружие. И на одно мгновение О'Кифу даже показалось, что он узнал старую абордажную саблю, расположившуюся над низким кривоногим диванчиком. А расстилавшийся под ногами некогда пушистый, но теперь изрядно потертый ковер совсем уже не оставлял никакого сомнения относительно своего весьма почтенного возраста. Да и на стене рядом с саблей висело оружие явно восемнадцатого столетия.

Все, что находилось в каюте, говорило о немалом богатстве и власти владевшей этими вещами семьи, утраченными уже в достаточно отдаленные времена. Так что теперь все, что осталось от былого могущества, — это лишь старое судно да немногие уцелевшие в жизненных неурядицах предметы. И враждебность хозяина, которую испытывал на себе Рэмзи, напоминала нервное озлобление забившегося в угол от настигающей погони дикого одинокого животного.

— Я знаю, сэр, — вежливо начал беседу О'Киф, — что вы сами хотели продать свою фирму. Иначе я бы не осмелился тревожить вас своими домогательствами и предпочел оставить вас в покое.

— Я просто не понимаю, зачем она вам понадобилась, — пожал плечами Александр Блэквелл (Рэмзи уже догадался, что это был именно он), жестом приглашая гостя сесть и набивая табаком большую черную трубку. — Ничего ценного уже не осталось. Все, что есть, — это пара складов, небольшой подвижной состав и пристань.

— Я это знаю.

— Уэйнрайт говорил мне, что вы хотите оставить за компанией мое имя. Зачем это вам?

Александр раскурил трубку и вопросительно посмотрел па О'Кифа.

— Хочу сохранить преемственность поколений, — ответил тот не задумываясь.

— Преемственность? — удивленно переспросил Блэквелл, скептически оглядев своего собеседника и выпустив изо рта облачко дыма. — Но семейное дело приказало долго жить, осталось только похоронить его.

— Клянусь честью, это никогда не произойдет! — с воодушевлением воскликнул Рэмзи, и озадаченный Александр с надеждой посмотрел на него. — В свое время компания вашей семьи процветала. И теперь нет причины сомневаться в возможности ее возрождения. А потому, прежде чем перейти к дальнейшему, я прошу вас рассказать мне, как пришла в упадок некогда столь могущественная фирма. Я не смог найти ответа на этот вопрос в официальных бумагах.

— Я вижу, ты порядочный человек, — заметил Блэквелл, присаживаясь к письменному столу. — А потому зови меня просто Александр. Что же касается истории разорения семьи, то, ты уж извини меня, мне об этом трудно рассказывать.

— Но это необходимо.

— Хорошо, я расскажу. Все дело в общем-то в том, что я отказался перевозить нефть, принадлежащую ОПЕК, решив воспрепятствовать загрязнению моря нефтепродуктами, которое при этом неизбежно. Ведь, как ты, возможно, знаешь, наша семья издавна связана с морем, и беречь его я считаю своей прямой обязанностью. Поэтому, уже подписав контракт на перевозку, я, увидев, как страдает океан, разорвал выгодную сделку и потерял огромную сумму денег. Что нанесло невосполнимый урон всему предприятию, и я так и не смог восстановить утраченное.

— Значит, ты пострадал за свои убеждения.

— Пожалуй, — усмехнулся Блэквелл. — Впрочем, морские перевозки теперь не так выгодны, как раньше. Поэтому я занялся изготовлением прогулочных яхт. Но и это приносит очень скромный доход.

— Так компания все-таки не разорилась?

— Нет. Просто она стала слишком слаба, чтобы успешно конкурировать с другими.

Александр замолчал и печально посмотрел на что-то находившееся за спиной Рэмзи. О'Киф обернулся и увидел серую фотографию, висевшую на стене.

— Это моя жена, — пояснил Блэквелл. — Аннора.

— Красивая, — искренне похвалил гость, любуясь лицом молодой темноволосой женщины, держащей на руках годовалого ребенка.

— Она умерла, и дочь тоже.

— Искренне сочувствую, — грустно покачал головой Рэмзи и неожиданно вспомнил, что точно такую же фотографию, вырезанную из какой-то газеты, он видел в комнате Маргарет.

— Что ж, — сказал Блэквелл после минутного раздумья. — Если хочешь купить компанию, то нужно все хорошенько осмотреть. Пойдем.

Поднявшись на ноги, он вышел из каюты и стал подниматься по небольшой лестнице. О'Киф шел за ним.

— Мне почему-то кажется, что в твоих жилах течет кровь моряка, — заметил между тем Александр. — А ну-ка! Выполнишь ли ты команду «отдать швартовы»?

— Есть, капитан! — лихо ответил Рэмзи и, выбежав на палубу, засучив рукава рубашки, принялся подбирать якорные тросы.

Блэквелл занял место у руля, словно ничуть не удивляясь сноровке своего гостя, снующего от одного борта к другому и ловко травящего фалы, наматывая их на лебедку. С одобрением следя за действиями О'Кифа, хозяин чувствовал, как у него теплеет на душе при мысли, что семейное дело перейдет к хорошо знающему море человеку.

— Знаешь, теперь мне захотелось узнать твое имя, — с улыбкой признался он.

— Меня зовут Рэмзи О'Киф, — ответил гость, и лицо Блэквелла побледнело.

«Вероятно, потомок», — подумал Александр и весело махнул рукой в сторону мачт:

— Поднимай паруса, Рэмзи.

Тот кивнул и, поставив паруса, повернул лицо навстречу свежему морскому ветру. Снова, как в старые добрые времена, под ногами О'Кифа была деревянная палуба, и снова он выходил из гавани Корал-Ки на корабле под командованием Блэквелла.

Два крепких сильных человека уверенно шагали по старой заброшенной судоверфи. Унылое запустение царило вокруг. Не хлопотали около высоких кранов расторопные портовые грузчики, не сновали мимо юркие электрокары, без движения застыли механические конвейеры. Даже гордое имя Блэквеллов выцвело на доске перед входом в большой склад, внутри которого робко жались к стене несколько маленьких прогулочных суденышек.

— Что же ты хочешь делать здесь? — спросил Александр своего спутника.

— Строить корабли, — решительно ответил Рэмзи.

— Но эта судоверфь не предназначена для металлических судов.

— Тем лучше. Я нашел немало состоятельных людей, готовых вложить свои деньги в строительство парусников.

— Что ж, дай Бог тебе удачи. Но как бы тебя не подвели дилетанты.

— Для управления судами и их строительства я буду использовать только специалистов.

— Правильно, — согласился Блэквелл. — Этих богатых пижонов и на пушечный выстрел нельзя подпускать к кораблям.

— Кстати, чтоб ты знал, — повернулся к нему О'Киф, — я не планирую получать от твоего дела большие барыши. Мне и моей жене будет достаточно самого малого дохода. — Жене?

— Да. Я собираюсь жениться на Пенелопе Гамильтон.

— На актрисе?

— Именно.

— Но ведь она, как всем известно, затворница.

— Извини, но мне не хотелось бы обсуждать свою личную жизнь, — попытался уйти от разговора Рэмзи.

— Я слышал, она — красавица, — продолжал между тем Александр, и лицо его с каждым мгновением становилось все печальнее и печальнее.

— Ты хочешь познакомиться с ней? — спросил О'Киф, стараясь угадать причину его дурного настроения.

— Познакомиться? Зачем? Никогда не думал об этом.

— Знаешь, а ведь Пенелопа получила недавно посылку от твоих предков.

— От Тесс Блэквелл? — спросил Александр, и Рэмзи удивленно кивнул, озадаченный его осведомленностью. — Ее подарки давно уже стали легендой в нашей семье. Еще бабушка рассказывала мне о ней множество забавных историй. Именно она привлекла всеобщее внимание к нашему семейству. Тесс была достаточно эксцентричной женщиной. — Он немного помолчал, раздумывая. — Представляешь, моя жена часто говорила, что ее призрак и сейчас витает над нашим домом.

— Призрак?

— Да. Как это ни смешно звучит, но ее незримое присутствие утешает меня с тех пор, как я остался один, — тихо проговорил Блэквелл, вновь поднимаясь на борт корабля. — Без уверенности в ее существовании мне было бы трудно вынести одиночество.

— Я слышал о какой-то краже, — начал О'Киф, помогая ему отдать швартовы, но, увидев, как потемнело лицо Александра, сразу же замолчал. — Извини, я не хотел тебя задеть.

— Ничего, — махнул рукой Александр, становясь к рулю и следя за движением отходящего от пирса судна. — Слишком много сплетен проникло в прессу. А дело было чересчур запутанным, и полиция так и не смогла разобраться с ним. Впрочем, я даже рад этому. — Он открыл маленький деревянный шкафчик, находящийся здесь же, на палубе, и, достав две баночки пива, одну из них бросил Рэмзи. — Анноре было бы слишком тяжело и дальше сносить назойливое внимание журналистов.

Блэквелл сделал несколько глотков из баночки и, отдышавшись, продолжал:

— Нашу дочь украли прямо из детской. Когда это случилось, мы не сразу поняли, что произошло. Лишь через некоторое время странная тишина в ее комнате насторожила нас. Когда же мы увидели, что девочки нигде нет, я подумал было поискать в одном из коридоров, проделанных в стенах нашего дома. Надо сказать, что дом этот очень стар. И точного расположения всех внутренних переходов не знает никто, — он задумался на мгновение, словно припоминая то, что случилось много лет тому назад, — но как я ни искал, найти ребенка нигде не мог.

Александр вновь замолчал, а О'Киф вдруг представил себе узкие полутемные коридоры родового поместья Блэквеллов. Они ему были хорошо известны. Не раз, чтобы не потревожить Дэйна, он возвращался по ночам в свою комнату их мрачноватыми сумрачными лабиринтами, порой приводя вместе с собой дрожащую от сырости и страха девушку из ближайшей таверны.

— Вскоре похитители потребовали выкуп, — сказал Блэквелл. — Три миллиона долларов.

— Негодяи! — выругался Рэмзи.

— С таким же успехом они могли потребовать и двадцать. Таких денег у меня все равно не было. А чуть позже они стали требовать выкуп в бриллиантах. В противном случае грозились убить мою дочь. Я собрал все, что мог. Заложил дом, земли, продал старинные вещи, лошадей, машины. И старался не вмешивать в это дело полицию, опасаясь за жизнь ребенка. — Его горло сжала судорога сдерживаемых рыданий; отдышавшись, он заговорил вновь:

— Но вернули мне лишь окровавленный башмачок. Группа крови была ее. Так я узнал о гибели дочери и больше никогда ее не видел. Аннора чуть не сошла с ума при этом известии. Она извела себя мыслью о мучениях ребенка. — Александр провел рукой по лбу. Лицо его выражало бесконечное страдание. И О'Киф вспомнил свою непереносимую муку, которую он испытал у кровати умирающего сына. — И зачем они убили дочь? Ведь я же заплатил им. Почему они не вернули ее?

— Прости меня за то, что я заставил тебя пережить все снова, — произнес с сочувствием Рэмзи, подходя к Блэквеллу и опуская ему руку на плечо.

— Тогда я тоже хотел умереть.

— Ну уж это совсем ни к чему, нужно верить в себя.

О'Киф пока еще не мог до конца осознать возникшие в нем смутные чувства и воспоминания. Он понимал только, что вся эта история каким-то таинственным образом связана и с его жизнью.

— Прости, — еще раз извинился он.

— Ничего. Все в порядке, — ответил Александр. — Я не рассказывал об этом никому после того, как умерла Аннора. Если честно сказать, я и не хотел этого. Мне было тяжело общаться с людьми, воспоминания давили на меня. Так что бери, если хочешь, мою компанию бесплатно. Но знай, что она проклята и может разрушить твою жизнь.