Глава 11

– Что? – Ферн изумленно смотрела на него.

– Разденься, – повторил он. – Для меня.

Взявшись за открытый ворот лифа, Ферн стянула его с плеч, один за другим сдернула с себя рукава и бросила лиф на кучу его одежды.

Когда она с немым вопросом посмотрела на Колина, глаза у него, казалось, горели в темноте, пожирая ее, вызывая жар, распространявшийся по всему ее телу.

– Хватит, – прошептала она. – Пожалуйста, Колин.

– Теперь юбки.

Так как Ферн не привыкла раздеваться самостоятельно, ей понадобилось время, чтобы расстегнуть за спиной крючки пояса. Но стянуть юбку через голову она сумела намного быстрее, потому что не доверяла Колину, ибо он мог воспользоваться ее кратковременной слепотой. Тем не менее когда она вынырнула из шелковых складок, он стоял неподвижно. Ферн отложила юбку в сторону и начала развязывать нижние юбки, сначала шелковую с кружевами, затем легкую полотняную, затем стянула обе сразу, добавила их к растущей куче одежды и, не дожидаясь его следующего приказа, освободилась от стальных обручей кринолина. Теперь она стояла только в корсете, чулках и туфлях.

– В таком виде ты мне больше нравишься, – сказал Колин. – Розовое и белое, мягкость и твердость.

Он шагнул вперед. Ферн отступила, блеск в его глазах вызывал у нее тревогу.

– Я должна помыться, Колин. Я устала, у меня несвежая одежда, и сама я тоже.

Он проигнорировал ее слова.

– А ты знаешь, что некоторые мужья бывают в таком восхищении от свадебных корсетов их жен, что не позволяют им переодеваться весь медовый месяц?

Он снова насмехался. Ферн знала это, и все же на его лице не было даже тени юмора. Что он за человек? До ближайшего жилья около мили, никто, кроме того кучера, не знал, где они сейчас… Что мог сделать этот человек, который, смеясь, помогал ей втащить матрас, а потом, всего через час, угрожал ей за свое веселье?

Ферн искала слова, что-нибудь для прекращения грубой выходки. Она представила себя вроде Элизабет или Мэри, своих дерзких, бесстрашных подруг, и слова пришли к ней.

– Должно быть, те жены испытывали большое неудобство, а те мужья обладали весьма плохим обонянием.

Что-то мелькнуло в глубине его глаз, но исчезло так быстро, что Ферн не смогла это определить, сделала еще шаг назад… и резко села, ударившись икрами о кровать.

Он мгновенно оказался на ней, вдавив ее в затхлый матрас, и начал целовать. От страха Ферн вывернулась и со всей силой ударила его в висок. Колин отпрянул, тяжело дыша, но его тяжесть еще прижимала ее к кровати.

– Тогда заставь меня снять твой корсет, Ферн. Сделай мне больно.

Разгоряченная желанием и гневом, она двумя руками уперлась ему в грудь, толкнула в сторону и упала на него. Она чувствовала под своими бедрами твердые мышцы его живота и еще более твердую горячую тяжесть между ними.

– Все, – процедила она сквозь зубы. – Прекрати эти глупые игры. Мы здесь ни во что не играем. Это действительность. Такая же настоящая и важная, как все в нашей жизни, а мы даже не знаем, что делаем. Если тебе нужно это… – Ферн сильно ущипнула его бицепс, вонзив ногти в кожу. – Значит, нужно, и я не спрашиваю о причине. Но я не позволю тебе сводить все это к шутке.

– Иногда серьезность опасна.

– Она настоящая, – упорствовала Ферн.

– Кое о чем трудно просить.

Это спокойное дополнение заставило Ферн умолкнуть, гнев сразу исчез.

– Тогда не проси, – тихо сказала она. – Этого не требуется. Я уже знаю.

– Так дай мне это.

Склонившись над ним, Ферн нашла чувствительное место за его скулой и ласково поцеловала.

– Если ты вынуждаешь меня быть жестокой, – смело прошептала она, – то должен относиться ко мне более великодушно. – И она укусила его.

Колин резко приподнял таз, руки надавили ей на бедра, и пенис скользнул между ними. Ферн заставила себя нарочито медленно двигаться по горлу вниз, потом снова укусила его, и он с силой вошел в нее. Она схватилась за простыни, когда ее тело приняло его, но держалась за них лишь несколько секунд, чувствуя мощные толчки снизу. Затем с дрожью, потрясшей все ее существо, она вонзила ногти ему в плечи и начала двигаться в его ритме. Внутри у нее росло напряжение, скручиваясь в клубок ожидания, кровь все громче шумела в ушах, она уже чувствовала тот недостижимый край, почти случайно обнаруженный ею прошлой ночью, и она достигла его…

Где-то вдалеке Ферн слышала голос, знала, что это должен быть Колин, но слов не понимала. Сознание вспыхивало, угасало, оживало, корсет душил ее, она не могла остановиться…

Постепенно ощущение угасло, волны острого удовольствия схлынули. Она была пустой, изнуренной, как в первый раз. И все же не как в первый раз. Да, пустота, но это не тот вакуум, когда что-то украдено, а пустота, оставшаяся после того, как что-то вырвалось на свободу.

Ферн открыла глаза. Она лежала на груди мужа, его запах еще кружил ей голову, оба тяжело дышали, но их потрясающее единство было разрушено.

Колин перевернулся, и теперь они лежали рядом.

– Тактичная любовница, – сказал он, – не душит своего партнера.

– О! – произнесла Ферн.

Она не решалась смотреть ему в глаза, понимая, что увидит в них то же самое, что можно было прочесть и в ее взгляде. «Трусиха», – прошептал ей внутренний голос. Но другой, более громко, предупредил: «Не доверяй этому человеку, пока он не докажет, что достоин твоего доверия».

Огонь в камине зашипел.

– Думаю, наша вода уже готова, – сказала Ферн.

Ее голос вывел Колина из полуоцепенения.

– Надеюсь, она не выкипела.

Он с большой неохотой, смутившей его, разжал объятия и оставил жену расслабленно лежать на кровати.

Проигнорировав свою неожиданную реакцию, Колин обернул руку валявшейся нижней рубашкой, мысленно извинившись перед камердинером, и снял с крюка чайник. Потом, насколько возможно, сдул пыль с ближайшего таза, вылил туда половину воды, снова повесил чайник на крюк и долил его холодной водой из деревянного ведра.

– Я видела тряпки и полотенца в бельевом ящике. Колин повернулся, и у него захватило дух, когда он увидел свою жену. Ферн теперь сидела на кровати, светло-каштановые волосы сладострастно взъерошены, глаза еще затуманены страстью. Полное отсутствие соблазна в ее обыденных словах так на него подействовало, что ему захотелось тут же снова овладеть ею, – страсть, которая далеко вышла за пределы физического соития, превратившись в нечто другое, но он не собирался гадать, во что именно.

– Ты не могла сообщить мне об этом раньше, до того как я испортил рубашку? – спросил он.

Щеки у нее порозовели еще сильнее.

– Я обезумела.

Колин скрыл кривую усмешку, доставая из ящика полотенца. «Обезумела» – так она это называет. Она довела его до безумия, и сверх того… до упрямства, безрассудства, непростительной глупости, чтобы сидеть с ней в этом безлюдном полусгнившем доме, когда они должны находиться в Брайтоне.

Это место доказывало, насколько трудноразрешима проблема. Рексмер. Само название становилось для него проклятием. Отец, всегда не слишком болтливый, предпочитал молчать о родовом доме и с почти непристойным рвением избавился от него. В день совершеннолетия Колин получил его как часть содержания. Годовой доход оказался просто жалким, если вычесть суммы на поддержание дома. Колин велел своему адвокату разобраться, чем вызвал поток непонятных, полуграмотных и угрожающих писем от жены управляющего, которые сделали положение нетерпимым.

Возможно, это было не лучшее решение увеличивать свои трудности, но в то время оно казалось вполне логичным. Однако бред, написанный каракулями на стенах комнаты для слуг, каким бы древним он ни был, выглядел оскорблением всему, чего он и Ферн с трудом добивались между собой, лишая его надежды на легкое решение. Тем не менее у него было чувство, словно он близок к тому, чтобы узнать нечто крайне важное – о себе, о Ферн, обо всем.

Быстро выбросив эти мысли из головы, Колин сложил полотенца рядом с тазом.

– Подойди сюда, Ферн. Я помогу тебе с корсетом.

– Ты закончил игры? – настороженно спросила она.

– По крайней мере последнюю, – ответил Колин, а про себя спросил: «Как женщина, только что выглядевшая такой распутной, может быть настолько сдержанной?»

Ферн соскользнула с кровати, нерешительно шагнула вперед и остановилась перед ним, глядя на него искренними серыми глазами. Затем повернулась спиной и откинула в сторону растрепанные волосы.

Он развязал бант внизу корсета и начал вытаскивать из металлических петелек шнурки. Следуя внезапному порыву, Колин легко поцеловал ее в шею, и она вздрогнула.

– Почему ты вышла за меня, Ферн?

– Какой странный вопрос ты задаешь женщине!

– Два дня назад ты спросила меня о том же, – напомнил он.

– И ты не ответил мне.

– А ты мне ответишь?

Ферн помолчала, видимо, обдумывая это.

– Отвечу, – наконец сказала она. – Вышла потому, что хотела быть замужем. Потому что ты собираешься быть пэром, ты уважаемый джентльмен, мне льстило твое внимание… и потому, что ты попросил моей руки.

– Значит, ты вышла за мой титул, – с непонятным ему разочарованием заключил он.

– Это кажется таким бесчувственным, когда ты говоришь подобное. Я бы не согласилась, будь разница в возрасте неприличной или же ты грубым, невоспитанным человеком.

– Хотя твои слова уязвляют мою гордость, я тоже не был влюблен, когда делал свой выбор. Ты была красивой, спокойной, безобидной, доброй, с хорошими связями. Чего еще я мог желать? – В его словах была горечь, которую он не собирался показывать.

– А как же любовь? – тихо спросила она.

Колин перестал расшнуровывать корсет и нежно повернул ее лицом к себе.

– Я не искал в браке любовных радостей.

– Почему? – серьезно произнесла Ферн. – Твои родители, кажется, счастливы вместе.

– Они хорошие партнеры, – согласился Колин. – Но любовь? Это не то, чего они хотели бы достичь.

– Твоя мать была недостаточно любящей, поэтому и ты не ищешь любовь? – Ферн скептически посмотрела на мужа.

– Нет. Мой брат Кристофер женился по любви, хотя казалось невероятным, что дочь Эджингтона согласится выйти за священника. А Питер хвалится теперь своей любящей дебютанткой, за которой бегал три года. Так что мой недостаток вызван не родителями, но, возможно, это было следование их примеру. Отчего же ты не искала свою любовь, если так романтична?

– Я думала, она придет сама собой, вместе с обручальным кольцом, – просто ответила Ферн.

– Ты была настолько глупа? – Эти слова вызвали у него угрызение совести, которое он не имел права чувствовать.

– Не глупа, а только наивна. Хотя порой я и боюсь, что ты сумасшедший, но я не теряю надежды, что у нас получится нечто стоящее.

– Даже любовь?

Ферн пожала плечами.

– Кажется, я уже не знаю, что это. – Опустив глаза, она стала расстегивать потайные крючки планшетки. – Сейчас я хочу быть наконец чистой, это единственное, что я знаю наверняка.

– Как странно, мы выросли в одном и том же кругу, но так и не узнали друг друга.

– А что там было узнавать? – спросила Ферн, освобождаясь от корсета. – Я – средняя сестра. Фейт была неземной, Флора умной, а я… надежной. Я завидовала и до сих пор завидую – бесстыдству Элизабет и Мэри Гамильтон, даже стала их тенью на всех домашних приемах. Но рядом с ними я казалась еще более незаметной, так что на меня вообще не обращали внимания. А ты… ты просто стоял в стороне от своих братьев, даже в стороне от молодого Гамильтона, хотя он будет графом. Я даже, помню, удивлялась, как может такой юный быть настолько важным. Да, я не знаю тебя, хотя много летних сезонов нашей юности мы провели в одних и тех же домах. Ты не был мальчиком, которого можно было знать.

Колин молча выслушал ее на удивление многословную речь. Что он мог сказать? Тут не было ни тайных причин, ни глубокой и жгучей раны, которые вызвали бы сдержанность, замеченную Ферн.

– Возможно, я таким родился, меня не трогают развлечения или удовольствия, жадность или страх. Моим нянькам и домашним учителям тонкость чувств от меня не требовалась, а моими родителями не ценилась. Я развил лишь те свойства, которых от меня ждали: осмотрительность, достоинство, неторопливость, осознание своего места и долга.

– Печальная судьба для маленького мальчика, – сказала Ферн.

– Печальная? Я не страдал, но и счастлив не был тоже. Я просто был. Вот и результат этого.

Она коснулась того места на его шее, куда укусила.

– А сейчас ты чувствуешь?

– Это как пробуждение от долгого сна. Еще ничего толком не осознаешь.

В ее глазах мелькнуло понимание.

– Так вот что ты имел в виду, говоря о фасадах и бегстве. Ты хотел узнать без свидетелей, что будет, когда ты проснешься. – Ферн укоризненно посмотрела на него. – Ты не очень хорошо это объяснил.

– Я вообще не привык объяснять всем свои поступки.

– Не думаю, что ты привык совершать поступки, требующие объяснений, – возразила она и вздохнула. – К чему же мы идем, Колин?

– Не знаю. Но, полагаю, мы оба узнаем, когда придем.

– Видимо, для надежды, этого пока достаточно.

Колин с усмешкой повернулся к тазу. Намочив и выжав полотенце, он смыл грязь с лица и плеч. Он чувствовал на себе взгляд Ферн, и шуршание одежды сказало ему, что она заканчивает раздеваться. Он не обернулся, несмотря на то что ему нестерпимо хотелось увидеть ее полностью обнаженной. Ферн до сих пор чувствует себя неловко, и теперь это имело для него значение, неизвестно почему.

Она испуганно вскрикнула, когда он быстро обмыл гениталии. Зная, что она смотрит, Колин выжал полотенце, вытерся, поднял таз и повернулся, чтобы опорожнить его в окно. Ферн стояла спиной к нему, мягкий, сужающийся изгиб ее талии расширялся до выпуклостей бедер и ягодиц, слегка прикрытых концами спадающих волос, кожа белая, с розоватым оттенком и двумя красными полосками. Выплеснув в окно воду, он с тазом в руке подошел к ней.

– Сейчас твоя очередь.

Когда она повернулась, он сделал еще шаг вперед, и Ферн оказалась запертой между ним и туалетным столиком. Хотя она пыталась отодвинуться, ее соски коснулись его груди.

– Никаких игр? – нахмурилась она.

– Никаких, где бы ты получила меньше удовольствия, чем я.

– Сомневаюсь.

– Принимаю это за вызов, mon ange, – улыбнулся Колин.

Он снял чайник с огня, вылил содержимое в таз, добавил туда остатки воды из ведра и намочил чистое полотенце.

– Садись, – приказал он, кивнув на ближайшее кресло.

Она подчинилась, но смотрела на него с опасением. Удерживая ее за подбородок, чтобы она не вырвалась, Колин нежно вымыл ей лицо, обождал, пока разгладятся морщинки удивления, которые покрыли ее лоб.

– Почему? – спросила она, когда он бросил полотенце в таз.

– Потому что мне это приятно. Я обещал, что и ты получишь удовольствие.

Она промолчала.

Колин снова прополоскал и выжал полотенце, теперь обратив свое внимание на ее шею, но остановился перед ключицей и приподнял шелковистую массу волос.

– Наклонись.

Ферн подчинилась, и волосы заструились с головы вниз, открыв изящную линию шеи и спины. Колин медленно, тщательно мыл ей спину, вел полотенцем вдоль дуги позвоночника, затем по ребрам, твердым под очаровательно мягким телом. Сначала Ферн сидела оцепенев, но постепенно мышцы расслабились, она стала дышать в такт движениям мягкой ткани, слегка вздрогнула, когда он чуть-чуть ослабил нажим, потом вздохнула, когда он начал массировать ей мышцы.

Наконец Колин оставил ее, чтобы сполоснуть полотенце, и Ферн выпрямилась. Глаза у нее были полузакрыты, лицо горело под каскадом влажных каштановых волос, спадавших по обеим сторонам лица, прикрывая груди.

–Ты выглядишь как Ева с картины, написанной для тонких ценителей, – сказал он.

– Скорее уж как Сусанна и старцы, – возразила Ферн охрипшим голосом.

– Значит, я старец? Тогда как насчет Вирсавии?

– Вирсавия должна быть экзотически красивой, чтобы привлечь внимание короля. Я больше подхожу для кучки неприличных стариков, влюбленно глядящих на меня.

– Ты, может, и не экзотически красива, зато очень близка к идеалу английской девственницы, – сказал он, поднимая бровь.

Она покраснела еще сильнее.

– Я больше не девственница.

– Да, ты права, – усмехнулся Колин, встал на колени и начал мыть ей ступню.

Ферн со смехом отдернула ногу.

– Щекотно!

– Я буду осторожнее, – пообещал он, снова забирая ступню и двигаясь от пятки вдоль мягкой выемки до пальцев. Затем проделал то же самое с другой ступней.

– Удивительное ощущение, – призналась Ферн. – Все это. Я думала… наверное, это странно, а оказывается… – Она засмеялась. – Можешь обмывать меня в любое время, когда захочешь.

– Что я и делаю, – ответил Колин.

Он двинулся от лодыжек к икрам, опять вернулся к впадинам под коленями, сначала с нажимом, потом мягко, возбуждающе. Ферн уже перестала улыбаться, лицо сделалось напряженным, сосредоточенным, и она ухватилась за подлокотники кресла, замерев в предвкушении. Но Колин остановился перед кудрявым холмиком волос, чтобы сменить полотенце.

Когда он повернулся, глаза у нее были широко распахнуты в ожидании, которое он сразу оправдал, наслаждаясь ответной реакцией. Он молча убрал с груди волосы, прижал ее к так что она полностью откинулась на спинку, и, начав с ключицы, двинулся вниз медленно, дразняще, уже приблизился к груди, но миновал ее и повел руку по округлости живота к темным завиткам волос под ним. Затем опять скользнул вверх, обхватил рукой одну грудь и пока держал ее, Ферн с немой мольбой смотрела ему в глаза.

Наконец он медленно-медленно поднял обернутую полотенцем руку и потер чувствительный сосок. Ее голова откинулась, бедра и спина выгнулись навстречу ему. Колин нежно потер сосок между большим и указательным пальцами, а когда она застонала, он, уже не в силах сдерживаться, взял второй сосок в рот.

Ферн крепко прижала бедра к его животу, и он должен был проглотить стон, отрываясь от нее.

– Не останавливайся, – пробормотала она.

– Я еще не закончил. – Он вел полотенцем между ее ног, и она попыталась выпрямиться. – Не двигайся.

Полотенце скользнуло внутри ее складок. Она вздрогнула, когда ткань задела его, и Колин остановился, чтобы в последний раз намочить полотенце.

– Довольно, – взмолилась она. – Мне это больше не требуется. Мне нужен ты.

Улыбнувшись в ответ, Колин взял мокрое полотенце, дымящееся от горячей воды, и провел им по складкам. Ферн резко выгнулась, и он тер ее в этом месте, пока не почувствовал, что она нуждается в облегчении, в котором он ей отказывал.

Лишь тогда Колин начал двигаться. Первый раз легко, затем сильнее, и теперь это была уже не ткань, а его пальцы. Ферн закричала, раскрывшись для него, по ее телу прошла судорога, и оно стало двигаться в ритме его руки.

Следующий хриплый крик дал ему понять, что она близка к экстазу. Все еще стоя на коленях, он схватил ее за бедра, и резко дернув их на себя, вошел в нее. Она вскрикнула, но Колин почти не слышал.

«Живой, живой, я живой». Слова были под стать его толчкам, его сердцебиению, его сути. Без всякой боли он был еще живой, живой с ней. Затем ногти Ферн оставили жгучие следы на его плечах, провели там глубокие борозды, он приветствовал и это. «Живой, живой…» Он почувствовал ее экстаз за миг до того, как потерял контроль над собой, отдавшись полноте ощущений.

Колин пытался удержать их сколько мог, но все было кончено слишком быстро, и он вернулся к своим привычным ощущениям. Он сел на корточки, сморгнул пот с ресниц. Нет, до сих пор то ощущение все же осталось, только было несколько приглушенным, и он лелеял его, как разгорающийся огонек. Это кончилось, а он… еще живой.

Ферн, тяжело дыша, лежала в кресле, она попыталась что-то сказать, но лишь покачала головой и закрыла глаза. Колин воспользовался моментом, чтобы тайком обмыться, сполоснуть полотенце и протянуть ей, когда она снова открыла глаза. Он даже сомневался, поняла ли Ферн его жест, пока она не встала и не повернулась к нему спиной. Колин отвел взгляд, желая создать ей хотя бы видимость уединения, и посмотрел на нее, когда услышал плеск воды в тазу.

Она уже надела сорочку, и он принял намек, последовав ее примеру. Над сельской местностью прокатился отдаленный раскат грома, и Колин обратил внимание, что штукатурка вокруг распахнутых створок забрызгана дождем.

– Может, закрыть окно? Похоже, гроза усиливается.

– Как тебе угодно, – ответила Ферн с едва заметной чопорностью, совсем не похожей на их недавнюю близость. – Я не возражаю против легкой прохлады, даже несмотря на сырость. Камин превратил комнату в парильню.

Оставив створки открытыми, Колин лег рядом с женой, задул лампу и поставил ее на край стула. Комната погрузилась в темноту, если не считать отблесков угасающего камина да редких вспышек молний.

– Ты был прав. – Голос Ферн из темноты застал его врасплох.

– В чем?

– Думаю, от твоего стремления меня раздразнить я получила по крайней мере такое же удовольствие, как и ты.

– Угу, – пробормотал он, мысленно добавив: «Искренне сомневаюсь, что такое же».

Однако маленькое одобрение того, что произошло между ними, развязало у него внутри узел, о котором он не подозревал, и Колин совсем расслабился. Теперь единственным звуком был дождь, омывавший стены дома и резко стучавший по оконному стеклу.

– Какой у тебя любимый цвет? – Вопрос Ферн пробудил его от полусна.

– Что?

– Твой любимый цвет? Я только что поняла, что не знаю.

– Никогда об этом не думал.

– У меня – красный. Но я почти никогда его не ношу, боюсь, этот цвет не для молоденькой девушки. А я не умею носить бросающийся в глаза цвет, чтобы это выглядело уместно, хотя все равно его люблю.

– Тогда я могу купить тебе платье из красного бархата, – сказал Колин. – Ты уже не девушка и можешь носить, что тебе нравится.

– А если это вызовет толки? – спросила Ферн. – Тебе это безразлично?

Он задумался. Несколько дней назад его ответом было бы решительное «конечно», а теперь дело казалось не таким простым, как раньше. Он… беспокоился. Ему было недостаточно только оправдывать чьи-то ожидания. Колин понял, что у него есть собственное мнение, идущее от части его, которая атрофировалась, потому что ею не пользовались.

– Думаю, мне тоже нравится красный.

Ферн нащупала под одеялом его руку.

– Как ты узнаешь, что пора вернуться в общество?

– Не знаю, Ферн.

– И до каких пор ты собираешься держать меня здесь? – Ее голос звучал еще мягче, но рука напряглась.

– Ты не заключенная.

– Я твоя жена, – сказала она, словно это все объясняло.

– Потерпи несколько дней или недель, Ферн, – устало произнес он.

– Не знаю, куда еще я могла бы пойти.

Ее слова не были заявлением безоговорочной преданности, но Колин почувствовал, что на душе стало легко. Она хотела остаться. Имея выбор, она выберет его.

Он смотрел на темный полог у себя над головой, слушая близкие раскаты грома. Немного погодя рука Ферн расслабилась.

А вскоре заснул и он.