Глава 10

Комната оказалась двойником предыдущей, но будто отраженным в ужасном кривом зеркале. Все стены от потолка до пола были покрыты сложными каракулями, темно-красный цвет засохшей крови переплетался с черным и зловеще оранжевым. Некоторые слова были написаны кистью и буквами двухфутовой высоты, другие же написаны так мелко, что сливались в неразборчивое пятно. Единственное, что их объединяло, – это ненависть.

«…они должны быть принесены в… и ГНЕВ Господа… мой гнев как за морем… день Страшного суда… преступники… злодеи… ГРЕШНИКИ…»

Колин резко захлопнул дверь, и Ферн прижалась к нему, издавая приглушенные звуки.

– Что это было? – спросила она.

– Ничего такого, чтобы пугаться. – Но сердце у него гулко стучало вопреки его заверению. – Это старые надписи, очень старые. Уже два столетия никто так не пишет.

– Это ужасно. Меня не интересует, насколько они старые, я чувствую их ненависть. Все это место пропитано ею.

– Мы больше не пойдем в эту комнату, – пообещал Колин, притягивая Ферн ближе и направляясь к четвертой, последней, двери.

– Вы же не собираетесь ее открывать! – воскликнула Ферн, когда он потянулся к дверной ручке.

– Это были только слова. Они не могут причинить нам вред, – ответил Колин, хотя слегка напрягся, толкнув дверь.

Перед ними была кладовая. Обычная кладовая с земными вещами, пыльными, заржавевшими от времени, но совершенно замечательными. Ферн издала короткий, на грани истерики, смех, когда он протянул руку и взял с полки кувшин масла для ламп.

– Мне стыдно признаваться, но я понятия не имею, как выглядит эта выбивалка, – сказал Колин по возможности самым обычным тоном.

Ферн, в свою очередь, схватила орудие с длинной ручкой и битком из скрученной проволоки на конце.

– Вот он.

– Хорошо. Теперь можно уходить.

Ферн кивнула, сжав выбивалку как оружие. Это выглядело забавным, но Колину было не до смеха. Он только хотел навести в Рексмере порядок и навсегда уехать отсюда. Несмотря на то что он был не склонен ни к суевериям, ни к безрассудным страхам, ему хотелось находиться как можно дальше от этого места.

Он провел Ферн в тюдоровское крыло, и она с явной неохотой выпустила его руку, чтобы подниматься по лестнице. Когда они подошли к спальням, она, казалось, слегка расправила плечи.

– Еще полчаса назад я бы не поверила, скажи вы мне, что я буду рада снова увидеть эти комнаты. – Ферн отправилась в спальню, где они положили матрас прямо на пол. – Как вы думаете, кто это написал? – вдруг спросила она.

– Не знаю. Без сомнения, какой-то безумец. Полагаю, ты и сама уже пришла к такому выводу.

Ферн вздрогнула.

– Это мог быть заключенный?

– Заключенный? Только не здесь. Это была комната прислуги, а зачем кому-то держать безумного слугу… – Колин покачал головой. – Скорее это одна из спален без окон, и если кто-то из членов семьи заболел… Нет, семейных преданий о сумасшедших родственниках не было, я по крайней мере не слышал.

После недолгого молчания Ферн с решительным видом подняла выбивалку.

– Я больше не хочу думать об этом. Давайте выбьем матрас. – Она вдруг остановилась. – Вы сознаете, что за все время нашего знакомства вы действительно разговаривали со мной только последние два дня?

Колин скептически поднял бровь.

– Не представляю, как я сумел получить твое согласие выйти за меня, если никогда с тобой не разговаривал.

Она серьезно покачала головой.

– Я не то имела в виду. Я имела в виду настоящий разговор со мной. Конечно, мы десятки раз обменивались любезностями, но это не в счет. Вряд ли назовешь разговором пустую болтовню о том, какое платье надела ваша невестка на званый вечер или когда в этом году вернутся ласточки. Это не настоящий разговор. Это шарада, издаваемые людьми звуки, чтобы скрыть тот факт, что они не разговаривают друг с другом.

– И какова цель подобной шарады?

– Моя цель не показать, насколько вы меня пугаете, и скрыть, что я понятия не имею, о чем с вами говорить. А какова ваша цель, я сказать не берусь.

Колин взял ее за плечи, заставляя смотреть на него, чтобы он мог прочесть в ее глазах правду.

– Я испугал тебя? Действительно испугал… Так сильно? – Он не мог понять, встревожила его эта мысль или озадачила.

Ферн закрыла глаза, слегка покачиваясь в его руках.

– Вы до сих пор меня пугаете. Но сейчас я также боюсь и себя, поэтому бессмысленно скрывать от вас, когда я не могу скрыть от себя. А еще больше меня пугает это место. – Ферн открыла глаза и смущенно улыбнулась.

Намек вызвал у него прилив желания. Колин притянул ее к себе, обхватив рукой за талию, чтобы она не смогла отступить.

– Мы только начинаем, mon ange, – прошептал он ей в волосы. – Если это пугает нас сейчас, представь, что станется с нами в нужный момент.

Ферн задрожала, прислонившись к нему, и выбивалка выскользнула из ее пальцев. Обняв его за шею, она вонзила ему ногти в шею у затылка и притянула его голову к своим раскрытым губам. Колин принял это приглашение с жадностью, с какой потом наслаждался огнем, жегшим его шею. Когда он снова отстранился, Ферн посмотрела на него робко, но с искренней улыбкой счастья, какую он видел у нее впервые со дня свадьбы.

Он не знал, что готовит им будущее, хотя не сомневался, что они получат нечто стоящее, и был рад этому. Радость. Это чувство, как шампанское, кружило ему голову, странное и приятное.

Как говорится, время покажет, но с той звонкой пощечины, которая пробудила его к жизни, он впервые подумал, что конечный результат может оказаться лучше начала.

Ферн сквозь щель приоткрытой двери наблюдала, как он молотит выбивалкой по матрасу. Сначала она приложила все усилия к выбиванию, припоминая, как это делали служанки, но вскоре из глаз и носа потекло, а руки стало жечь даже сквозь перчатки. Ферн не жаловалась, ей не хотелось, чтобы Колин счел ее беспомощной и слабой, поэтому была счастлива, когда он предложил взять работу на себя.

Он должен бы казаться смешным, выполняя черную женскую работу, однако видеть его тело в движении было истинным удовольствием. При каждом ударе поднимался густой клуб пыли, заволакивая воздух, и нехотя выплывал в распахнутое окно под дождь. Наконец матрас был выбит до такого состояния, когда невозможно было определить, где пыли больше: в нем самом или в клубах, заполнивших спальню.

Колин остановился, вытер лоб рукавом, потом схватил матрас за два угла и потащил к выходу. Ферн быстро распахнула дверь, и они вместе с трудом выволокли его в коридор. Снова захлопнув дверь, чтобы пыль осталась внутри, она взглянула на мужа, серого с головы до ног.

– Вы будто вырезаны из мрамора, – сказала Ферн. – Весь, за исключением ресниц. Ни один художник не способен так прекрасно обработать камень.

– Я даже не знаю правильного ответа. То ли мне поблагодарить тебя за комплимент, то ли извиняться за оскорбительное появление в таком беспорядке перед леди.

– Вы чистили матрас для нас обоих, поэтому нет причины извиняться. Кроме того, я сомневаюсь, что выгляжу намного лучше.

Колин приподнял матрас и подтолкнул его к двери спальни, которую она выбрала. Ферн застряла в дверном проеме, борясь с кринолином и одновременно стараясь помочь ему, но вдруг запуталась в юбках, рухнула на матрас и чихнула от поднявшейся пыли.

Он посмотрел на нее, потом коротко засмеялся, отчего у Ферн побежали мурашки.

– Боюсь, из меня не выйдет хорошей горничной, – сказал он.

Ферн попыталась встать, но снова упала. На этот раз у нее была возможность ухватиться за Колина, что она и сделала, коварно потянув его за собой, когда падала навзничь.

Потеряв от неожиданности равновесие, он распластался на ней, Ферн увидела его удивленное лицо и тоже начала смеяться.

– Думаешь, это смешно, да? – спросил Колин с ноткой вызова.

– Сейчас я очень хочу найти что-нибудь смешное, – ответила Ферн.

– О, ты стала теперь беспомощной. – Глаза у него заблестели.

– Я совсем не беспомощна.

К своему удивлению, Ферн поняла, что под ее бравадой есть зерно правды, она ведь не какое-то бездеятельное, покорное существо. Хотя ее незнание – столь неожиданное для нее пару дней назад – еще оставалось источником постоянного огорчения, она все же сумела найти способ поведения даже с таким удивительным и пугающим человеком, как ее муж.

Потом Колин поцеловал ее, и прошло много времени, прежде чем они продолжили процесс водружения матраса на кровать. Когда он был на месте, Ферн достала из комода белье и нахмурилась.

– Я никогда в жизни не стелила постель, – сообщила она.

Колин поднял бровь.

– Давай сюда простыни.

– Но как вы…

– Итон, mon ange, – ответил Колин, с хлопком разворачивая верхнюю простыню. – Теперь встань здесь, и я покажу тебе, как это делается.

Ферн смущенно выполнила приказ. Когда они закончили, он растянулся на постели, а она взяла где-то найденные тряпки и стала вытирать мебель, но поднятая ею пыль немедленно оседала на только что блестящее дерево. Она чихнула.

– Брось. Ферн. Ничего хорошего ты все равно не добьешься.

Пытаясь чихать, как полагается леди, она лишь согласно кивнула.

– Уже темнеет, – добавил Колин.

– И есть хочется, – призналась она.

– Неудивительно. – Он взглянул на карманные часы. – Корзинка с едой в коридоре. Если ты сама заправишь лампы, я принесу ее, дрова, воду и чайник. Конечно, ужин будет легким, но этого должно хватить, пока утром я не схожу в деревню.

Ферн снова кивнула. Поднявшись и бросив на кровать пакетик с бумажными спичками, Колин вышел.

Как только дверь закрылась, Ферн сразу пожалела, что позволила ему оставить ее, а если бежать за ним, это означает возвращение на кухню. Она поежилась, стараясь отогнать дурное предчувствие. Видимая из окна скалистая вершина холма опускалась к деревне, вересковая пустошь и болото сплетались в предательский гобелен из вереска, лишайников и осоки. Дождь зарядил надолго, это не гроза с раскатами грома и треском молний, а равномерный ливень, затопивший, казалось, всю землю, лишивший мир красок, превративший его в сплошное болото.

Стерев пыль с одной из ламп, Ферн заправила ее, дождалась, когда древний фитилек пропитается новым маслом, затем аккуратно чиркнула спичкой и поднесла огонь к концу фитиля. Тот загорелся, хотя менее ярко, чем парафиновая свеча, но Ферн была признательна веселому огоньку, прогонявшему серость дождя и пыли. К сожалению, розовый шарик света оставил во мраке загроможденные углы комнаты, отчего мебель там казалась большими тенями. Не угрожающими, нет, скорее одинокими. Мысль была настолько смехотворной, что Ферн заставила себя громко засмеяться. Но веселья не получилось, и она решила чем-нибудь занять себя: отыскала полотенца в ящике для белья, чистые, хотя и затхлые, выложила их с Колином ночные рубашки. Конечно, рыться в чужих вещах неправильно: пусть запах его одежды теперь и знаком ей, она еще не чувствовала себя вправе трогать личные вещи мужа, тем более неношеные.

Ферн опять взялась за тряпку, пытаясь занять руки делом, чтобы не вспоминать о темной каморке с написанными там словами…

Открывшаяся дверь заставила Ферн подскочить и резко повернуться.

– Я тебя напугал, да?

От искры юмора в глазах Колина у нее сильнее забилось сердце. Это было таким настоящим, таким живым. Это была часть нового Колина, она волновала и пугала ее, вызывала желание схватить его и не отпускать.

В одной руке он нес ведро, чайник и корзину, а другой прижимал к себе большой кусок торфа. Оставив все у камина, он направился с корзиной к постели, чтобы там распаковать ее.

– На кухне я обнаружил дверь, ведущую к колодцу во дворе. Там был и внутренний резервуар, но без воды.

– При таком дожде? – удивилась Ферн, глядя, как он достает большой кусок цыпленка и картошку.

– Думаю, прохудился. – Колин осмотрел еду. – Боюсь, осталось не слишком много.

– Хватит. Теперь я рада, что мы не остановились перекусить, – сказала она. В пути ее возмущало нетерпение мужа.

Пока он делил еду на две равные части, в желудке у Ферн заурчало совсем не как у леди, и Колин одарил ее насмешливым взглядом, от которого сердце ее затрепетало, но по другой причине.

Она торопливо схватила тарелку и начала грызть крыло. Разумеется, ее сестра Фейт сказала бы, что раз он мужчина, то должен получить львиную долю еды, а настоящая леди должна притвориться сытой после нескольких кусочков и предложить ему остальное. Но она не Фейт и к тому же очень голодная.

Ферн ела по возможности аккуратно. Колин делал это медленно, словно хотел, чтобы его порция дольше не кончалась. Он смотрел на нее, она устремила взгляд на свою тарелку. Новый он Колин или прежний, она еще не так свободно чувствовала себя с ним.

– Если бы у нас было раза в два больше, – вздохнул он, съев последний кусок.

– Я видела в кладовой мешок муки, хотя не берусь определить, сколько времени он там стоит.

– И что же ты собираешься делать с мешком муки? – поинтересовался Колин.

– Найти того, кто может из нее что-нибудь приготовить.

– Это моя Ферн, – шутливо сказал он и, видимо, прочтя что-то на ее лице, спросил: – В чем дело?

– Вы опять назвали меня по имени. Сегодня уже несколько раз, а прежде вы почти всегда говорили mon ange.

Колин выглядел слегка озадаченным.

– Наверное, ты права. Я никогда об этом не думал.

– Все это мелочи. – Она пожала плечами.

– Только не для тебя.

Ферн почувствовала, что краснеет, но когда он называл ее по имени, это пробуждало совсем другую ее часть, более для нее существенную, только она не могла объяснить Колину, что имела в виду.

– Я бы хотела вымыться и переодеться, – сказала Ферн, меняя тему. – Я тоже вся в пыли.

Колин начал укладывать кусок торфа на каминную решетку.

– Надеюсь, мы не подожжем дымоход, – нервно заметила она.

– Есть лишь один способ это выяснить.

Когда он взял ламповое масло, Ферн отступила, боясь, что на кринолин попадут брызги. В ответ на ее осторожность Колин поднял бровь, вылил добрую порцию масла на торф, забрал у нее спички, чиркнул одну и бросил в камин. Вскрикнув, Ферн отскочила.

Но пламя не взревело, а быстро образовало горячий прямой столбик огня. Держа наготове ведро, Колин стоял у камина с выражением полного самообладания, а Ферн в ожидании худшего следила за ним.

– Мы чуть сами не задымились, – наконец вымолвила она.

– Да, тяга вроде бы хорошая.

Он поставил ведро и начал вешать над огнем чайник. Желтые языки пламени танцевали на торфе, медленно въедаясь в него, слишком медленно. Ферн вздохнула.

– О чем теперь? – спросил Колин.

Она печально улыбнулась.

– Вода будет готова минут через пятнадцать.

– Тогда незачем тратить их впустую.

Сердце у Ферн дрогнуло от его намека. «Я не знаю, могу ли этого хотеть. Я не знаю, что означает происходящее между нами, и боюсь узнать». Но Ферн не сказала этого вслух. Когда она не должна или не могла думать, она могла отдаться своей… другой стороне. А сейчас она думала и понимала, что не может заставить себя решить.

– Иди сюда, Ферн. – Глаза у него были зелеными и бездонными, как море. Она неуверенно шагнула к нему. – Со вчерашней ночи я был твоей горничной. Сегодня твоя очередь быть моим камердинером.

У Ферн пересохло во рту, когда она поняла, чего он ждет от нее. Она смотрела на мужа, который стоял, как будто мог ждать до бесконечности. Наконец она медленно протянула руки к верхней пуговице сюртука, и та, немного посопротивлявшись, расстегнулась, за ней последовала вторая. Ферн сунула руки под сюртук, чувствуя рельеф его мускулатуры, затем подняла глаза. Лицо Колина было, как всегда, бесстрастным, но взгляд обжег ее. Сюртук легко соскользнул с его запястий, она подхватила его и кинула на ближайший стул. Все еще завороженная его взглядом, Ферн механически расстегнула жилет. Когда она дотронулась до рубашки, чтобы снять ее, жар его тела, первоначальное удивление и быстрота собственной реакции так напугали ее, что Ферн отпрянула.

– Продолжай, – хрипло произнес Колин.

Она подчинилась, рубашка последовала за жилетом. Теперь Ферн стояла, глядя на редкие черные волосы в треугольном вырезе нижней рубашки, уже хорошо знакомые возбуждающие, поскольку она чувствовала внутри дрожь.

– Ты сам должен ее снять, – каким-то скрипучим, нетвердым голосом сказала она. – Я не достану.

Колин медленно поднял бровь и еще медленнее стянул через голову рубаху. На миг Ферн закрыла глаза, когда же снова открыла их, он смотрел на нее, бесстыдно стоя полуголым, что не могло быть правильно. Колин не целовал ее, не ласкал, не раздевал. Тогда почему она так покраснела?

Грудь у него была покрыта узором красных царапин, которые пугали и в то же время очаровывали ее. Ферн положила руку на одну из отметин, чувствуя, как под ладонью бьется его сердце.

– Они болят? – спросила она.

– Не больше и не меньше, чем я хотел.

Даже ответ Колина вызвал у нее дрожь.

– Я не должна была этого делать.

– А я не должен был этого хотеть. Я слышал, в Лондоне есть место, где любителей для их удовольствия бьют или стегают кнутом.

– Ты хочешь того же? – Ферн отдернула руку.

Он покачал головой:

– Нет. Мне вполне хватает того, что есть. Для напоминания, что я живой.

– Не понимаю. Ничего из этого не понимаю.

– Ты не была наследником титула, – ответил Колин, снова кладя ее руку себе на грудь. – Пэр – это качество, а не человек, и я научился быть совершенным будущим пэром.

Он повел ее руку по своей груди к животу, до более густых завитков выше линии пояса.

– Закончи это, – сказал он.

Помедлив, Ферн начала расстегивать пояс и не остановилась, даже когда заметила под рукой явную выпуклость. Наконец пояс был расстегнут.

– Штаны, – приказал Колин.

С возрастающей дрожью и пылающими щеками Ферн отстегнула верх клапана и отдернула руку, снова коснувшись твердой выпуклости.

– Я не могу, – произнесла она, не в состоянии выразить противоречивую гамму чувств от унижения до приятного возбуждения.

– Ты должна. Бояться нечего, Ферн. – Хотя она пыталась сопротивляться, он взял ее руку и положил на твердый холм.

– Он горячий, – выпалила она и тут же прикусила губу. – Что… как это называется? Твоя интимная часть?

Колин усмехнулся:

– Его медицинское название «пенис». Но большинство мужчин используют более грубые слова.

– О! Ты не хочешь мне сказать какие?

– Нет.

Ферн смотрела на свою руку.

– Больно, когда он такой… набухший?

– А тебе больно, когда ты набухаешь от желания? – Восклицание Ферн вызвало у него усмешку. – Я в состоянии кое-что знать о твоих реакциях так же, как ты в состоянии знать о моих.

– Кажется, я понимаю, о чем ты говоришь. – Она густо покраснела.

– Ты не ответила на мой вопрос.

Теперь он изводил ее насмешками, она была уверена.

– Если это заставит тебя умолкнуть, я сделаю, что ты хочешь! – Она полностью отстегнула клапан. – Вот. Я совершенно уверена, что твой камердинер этого для тебя не делает.

Колин не ответил, просто сделал шаг в сторону, чтобы снять обувь. Он выпрямился, и, зная, что за этим последует, Ферн отвела взгляд и нервно облизнула губы.

– Ферн.

Она посмотрела на него. Он стоял перед ней совершенно голый, а его… пенис выдавался между ног, что должно было выглядеть смешным, но выглядело немного пугающе, даже немного угрожающе и определенно приятно возбуждающе. Это было довольно странно, не такая уж это красивая часть его тела, как спина, плечи, бедра. Обхватив себя руками, Ферн замерла в ожидании.

– Сейчас твоя очередь, – сказал Колин.

Поскольку она не шелохнулась, он сам подошел к ней и принялся расстегивать длинный ряд пуговиц от шеи до талии. Затем быстрым движением развязал пояс, который скользнул по колоколу юбок на пол.

– А теперь, – сообщил он, – ты должна раздеться для меня.