Глава 18
Ее волосы казались такими теплыми под его руками. И Остин, взлохматив их, запустил пальцы в шелковистую массу. Он наклонился, прижался щекой к ее щеке и тихо проговорил:
— Твоя песня, сирена, вернула меня к жизни, когда я тонул. Теперь дай мне почувствовать себя живым.
Он распахнул свое одеяло, и Эванджелина тут же отвела глаза. Но потом, как будто не могла справиться с собой, все же посмотрела на него.
Ее лицо запылало, а он засмеялся. Невинная, а такая чувственная! Он обнял ее и привлек к груди, окутав одеялом ее и себя. И тотчас же ее теплые руки легли ему на спину. Полностью одетая, она прильнула к его обнаженному телу, стараясь прижаться к нему покрепче.
— Эванджелина, — пробормотал он в ее волосы. — Ты так приятно пахнешь…
Ее руки задвигались, разжигая в нем огонь.
— Ты все еще холодный. Твоя кожа как лед.
— Так согрей меня, моя сирена.
Горячими ладонями она принялась поглаживать его, но ее движения были медленные, неуверенные. Она провела руками по спине Остина и вдруг нахмурилась, как будто пыталась сосредоточиться. А он, закрыв глаза, прижался лбом к ее лбу.
— Как приятно чувствовать тебя, моя сирена…
И тут черная вода нахлынула на него, поглотила, утаскивая от прелестного создания, которое он держал в своих объятиях. Легкие его сжались, он задыхался, сердце ж колотилось как сумасшедшее.
Остин громко вздохнул и открыл глаза.
— С тобой все в порядке? — спросила Эванджелина. Она смотрела на него с беспокойством.
Высвободившись из ее объятия, он прохрипел:
— Да, в порядке… — Он снова привлек ее к себе. — Со мной все будет хорошо. Только не дай мне утонуть, Эванджелина.
Она ничего не ответила, но ее руки снова обхватили его. Остин положил голову ей на плечо, но на сей раз не закрыл глаза — он смотрел на ее изящную белую шею и на шелковистый локон, спускающийся по ее плечу. Он любовался ею и вдыхал ее чудесный запах. О, она была… настоящая, необычайно теплая в его объятиях.
Остин положил руку на спину девушки и еще крепче прижал ее к себе. Ее бедро тотчас прижалось к его восставшей плоти, отчего сердце у него забилось быстрее.
Ее губы коснулись его влажных волос, и она шепнула:
— Тебе нужно поспать.
Он покачал головой:
— Нет-нет. Когда я закрываю глаза, то вижу воду. И она меня забирает. Я не хочу спать. Мне это будет сниться…
Эванджелина повернула голову так, чтобы ее губы оказались поближе к его губам. Холодные стекла ее очков коснулись его лба.
— И все-таки тебе нужно отдохнуть. Ложись. Ты дрожишь от холода.
Но возможно, это была дрожь желания — горячая кровь струилась по его жилам.
Он поднял голову и отвел локон с ее лба.
— Останься со мной.
Она посмотрела на него с тревогой, но тут же кивнула:
— Ладно, хорошо.
Остин осторожно снял с нее очки и положил их на стол позади нее. Затем наклонился и провел губами по ее лбу, стирая морщинку. После чего взял за руку и повел к койке.
Ноги Эванджелины дрожали, когда она шла следом за Остином. А он, наклонившись, сдернул с кровати покрывало. Одеяло соскользнуло с его плеча, и обнажилась почти вся спина.
Эванджелина как завороженная смотрела на его мышцы, перекатывавшиеся под кожей. Какой же он сильный!.. И все-таки, когда он сказал ей, чтобы она с ним осталась, голос у него дрожал.
Остин взбил подушки и с улыбкой посмотрел на девушку:
— Мне будет очень тепло с тобой.
Сердце Эванджелины на мгновение остановилось.
— Койка… слишком узкая.
Он сел на постель и снова улыбнулся:
— Если мы будем лежать рядом, то да.
Тут она заметила царапины на его плечах и спине, как будто кто-то — Олбрайт? — дрался с ним. Когда он снова посмотрел на нее, в темной глубине его глаз она прочитала желание, но также и страх.
Она протянула руку и провела по темной полосе на его плече. Он вздрогнул — как будто это легчайшее прикосновение доставило ему боль.
— Это нужно перевязать.
— Потом. — Он крепко схватил ее за запястье. — Сейчас мне нужно лекарство для души. А остальное подождет.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал ладонь.
— Что ты хочешь… чтобы я сделала? — Ее губы едва шевелились.
Он коснулся крючка у нее на корсаже.
— Сними вот это.
Ей стало ужасно жарко, особенно между ног. Ах, мисс Пейн было бы стыдно за нее…
Эванджелина расстегнула верхний крючок, потом перешла к следующему. И, как ни странно, руки у нее совсем не дрожали, не то что в первый раз, когда она пришла соблазнять Остина по заданию Анны.
Эванджелина осторожно отстегнула корсаж от юбки, и тускло-коричневая ткань упала на пол (косточки в корсаже служили ей корсетом, и теперь ее груди были свободны под сорочкой). Затем она развязала тесемки, удерживающие ее юбку, и юбка упала на пол. И ей вдруг показалось, что она сбросила кокон — скучную жизнь старой девы — и вылупилась из скорлупы, чтобы расправить крылья и взлететь к новой жизни, полететь в объятия мужчины, смотревшего на нее горящими глазами.
Она отправила на пол свою нижнюю юбку вслед за верхней, потом развязала ленточки рубашки.
Грудь Остина бурно вздымалась и опускалась. Когда же рубашка соскользнула с ее тела, он прохрипел:
— О, моя сирена!.. Перед твоей красотой я лишаюсь сил.
Она в смущении пробормотала:
— Но я… Я совсем не красивая. И слишком тощая к тому же.
— Кто тебе это сказал? Я вызову его на дуэль.
— Ну… почти все так говорили. Всю мою жизнь.
— Тебя обманывали.
Он снова поцеловал ее, и Эванджелина закрыла глаза.
С детства она мечтала о мужчине, который посмотрит на нее и сочтет ее красивой. Превратившись из девочки в девушку, она оставила свои детские фантазии, осознав, что ее худоба, непокорные волосы и очки никогда не привлекут внимания мужчин. И ей никогда даже не снилось, что такой мужчина, как Остин, посмотрит на нее и назовет красивой.
Открыв глаза, она посмотрела на шрам у него на скуле, сейчас особенно, отчетливый. Наклонившись, Эванджелина сделала то, что ей давно уже хотелось сделать — с того вечера, когда она пришла в его каюту по приказу Анны Адамс. Она провела по шраму языком — и тут же почувствовала, что оказалась у Остина на коленях.
— Мне снять… ботинки? — прошептала она.
Его губы искривились в улыбке.
— Это было бы разумно.
Он держал ее за бедра, пока она, склонившись, расшнуровывала ботинки и стягивала их.
И тут ее вдруг охватило чудесное чувство свободы. Она, голая, сидела на коленях мужчины и не испытывала ни капельки смущения. Вместо этого ее заполнило чувство радости, пугающее и изумительное одновременно.
Остин лег на постель и подтащил ее к себе. Она подняла голову и, улыбнувшись, спросила:
— А что теперь?
Он усмехнулся:
— Ты будешь лежать со мной и согревать меня, моя сирена.
Эванджелина с сомнением оглядела койку. Остин заполнил ее целиком — его широкие плечи касались стены.
— Но тут места нет.
— Мы его создадим. Ложись.
Эванджелина опустилась на него, и он тут же натянул на нее одеяло. Она была благодарна ему за это, потому что иначе, наверное, сгорела бы от стыда. Но его мускулистая грудь по-прежнему прижималась к ее груди, и это ужасно ее возбуждало. Когда же он обхватил ногами ее ноги, она тихонько застонала и положила голову ему на грудь, так что теперь слышала под ухом уверенное биение его сердца.
— Тепло. Ты такая теплая…
Его губы касались ее волос, а руки, мозолистые и сильные, двигались по ее спине под одеялом.
— Когда я думаю о мужчине и женщине, разделяющих постель, я думаю о тепле. — Остин широко улыбнулся. — О других вещах я тоже думаю, но прежде всего — о тепле и уюте. В настоящем браке это самое главное.
Он просил ее выйти за него замуж. Но она не дала ему ответа. «А было ли ему когда-нибудь тепло и уютно со своей женой?» — гадала Эванджелина.
Его голос перешел в бормотание:
— Увы, я всегда поступал неправильно. Но с тобой я не хочу совершать ошибок. Идеальный брак… Как ты думаешь, такое существует?
Вибрация в его груди убаюкивала ее. Корабль едва покачивался на волнах — шторм стих.
Эванджелина закрыла глаза и тихонько вздохнула.
— Прекрасный дом, славные платья, экипаж к твоим услугам… — шептал Остин, а его руки медленно двигались по ее спине. Эванджелина молчала, и он продолжал: — И еще муж, который возвращается домой каждый вечер ровно в семь часов. Возвращается к своей жене как часы. Тебе понравилось бы это, моя сирена?
— Ммм…
Она слышала его слова, но значение их ускользало, терялось. Однако руки Остина, жесткие от укусов моря, успокаивали ее, прогоняли все страхи и заботы. Его руки защищали ее от всех бед, от всех опасностей — сейчас она поверила в это всем сердцем.
— Эванджелина, Эванджелина… — шептал Остин.
И она, снова вздохнув, погрузилась в сон.
А Остин не спал — смерть все еще витала слитком близко; ее крылья коснулись его. Держа Эванджелину в объятиях, вдыхая ее аромат, он немного успокоился, но ужас перед морскими глубинами по-прежнему преследовал его.
Остин знал, что это чувство оставит его. Он был недалек от смерти много раз, чаще, чем ему хотелось бы, и он прекрасно понимал, что опасность — неизбежная часть жизни на море.
Завтра он порадуется, что еще раз избежал смерти. А сегодня он будет держать в объятиях Эванджелину и наслаждаться ее теплом.
Остин прислушивался к ее глубокому ровному дыханию. Мягкие груди девушки прижимались к его груди, а ее стройные ноги лежали между его ног так, будто были созданы для этого. Когда они поженятся, он каждую ночь будет лежать с ней точно так же. Будет приходить домой, как уже сказал, ровно в семь, а потом будет обнимать ее и впитывать в себя. Радости от этого ему хватит до конца дней.
И больше никаких секретов! Никаких интриг! Он, Остин Блэкуэлл, передаст все это тому человеку, которого его наставник выберет вместо него. А сам он будет сидеть за письменным столом, отдавать приказания, вести записи в гроссбухе и возвращаться домой вечером, чтобы посидеть у камина со своей женой и поговорить о земных и простых вещах.
Но его жена… Возможно, она является английским агентом.
Но даже если так — не следует беспокоиться об этом. Она перестанет быть агентом, когда выйдет замуж. Да-да, именно так и произойдет.
Время шла, а Эванджелина по-прежнему спала. Над головой же слышался топот ног, и каждый час отбивали склянки. Иногда звучал голос мистера Сьюарда, отдававшего приказы. И догорала в фонаре свеча, отбрасывавшая тени на стену каюты.
Скоро наступит рассвет, оповещающий, что ему пора вернуться к своим обязанностям, и передышка в объятиях сирены закончится.
Когда склянки пробили четыре, Остин осторожно высвободился из объятий Эванджелины и соскользнул с койки. Выпрямившись, с удовольствием ощутил, что ноги у него не дрожат. Правда, все мышцы болели после борьбы с морем и Олбрайтом, да и царапины на плечах давали о себе знать. Но зато теперь все его тело наполняло тепло, вытеснившее смертельный холод. То было тепло Эванджелины…
Остин пересек каюту и снова зажег фонарь. Потом открыл шкаф и достал чистую рубаху и брюки. Натянув их, вытащил пару сухих сапог.
— Остин… — Эванджелина приподнялась на локте. Ее блестящие волосы струились по плечам. — Остин, который час?
— Еще очень рано. Спи.
Она села в кровати и посмотрела на него с беспокойством:
— Ты куда собрался?
Он улыбнулся, направляясь к двери.
— Я проглотил столько морской воды, что должен вернуть немного обратно в море. Спи, моя сирена.
Она нахмурилась, но все же легла. А Остин снова ей улыбнулся и вышел из каюты.
Воздух на палубе был свежий и бодрящий, но никаких признаков шторма. И негромко переговаривались матросы.
Остин прошелся по палубе. На носу сейчас никого не оказалось, чему он был очень рад; он мог без помех наблюдать, как корабль разрезает волны, оставляя по бокам белую пену. В иллюминаторы своей каюты он мог видеть, где они находятся, но здесь все выглядело по-другому.
Остин прекрасно знал, что судно идет к Бостонскому заливу, но все-таки что-то терзало его при взгляде на темный горизонт, где звезды, яркие и крупные, как будто опускались в воду. В этом было сладостное ощущение счастья, а также сознание того, что корабли, как жизни, приходят и уходят, а звезды и море существуют вечно.
Постояв еще немного, Остин вернулся на корму.
Когда он проходил мимо грот-мачты, Сьюард зачем-то остановился и отдал ему честь.
Капитан в ответ тоже отдал честь. В свете фонаря он внимательно посмотрел на обветренное лицо молодого человека. Сьюард очень изменился, если вспомнить совсем молодого, робкого парня, которого Остин взял на борт в начале рейса. За время плавания плечи у Сьюарда стали шире, а голосок превратился в настоящий голос командира. Парень встретился лицом к лицу с опасностью и многому научился в море.
— Отлично справились, мистер Сьюард. Ваши действия спасли жизнь мне и Олбрайту. Я буду рекомендовать вас к повышению, когда будем на берегу.
Похвалы все еще смущали Сьюарда. Казалось, он сейчас зашаркает ногами и опустит голову. Но вместо этого он снова отдал честь:
— Благодарю, сэр.
— Не стоит рассыпаться в благодарностях. Продолжайте работу.
— Слушаюсь, сэр.
Еще раз отдав честь, Сьюард повернулся и поспешил выполнять свои обязанности. А Остин пошел дальше. Когда он приблизился к трапу, из тени, отбрасываемой бизань-мачтой, выступил лорд Рудольф. Его единственный глаз сверкал.
— Где Эванджелина?
— Она спит.
— Значит, вы ее погубили, капитан.
Остин едва удержался, чтобы не ударить англичанина.
— Она станет моей женой, как только мы окажемся на берегу.
— С вами она много потеряет. А став моей женой, очень много получит.
— У нее будет все, когда она станет моей женой. Я человек не бедный.
— Она заслуживает внимательного отношения.
— Я о ней позабочусь.
— А я — нет? — Лорд Рудольф нахмурился.
— Будете, пока она вам не надоест. Пока новизна не пройдет. А меня не привлекает всякая женщина, которая посмотрит на меня. На самом деле для меня даже будет облегчением больше о них не думать.
— Господи, и вы еще говорите, будто у нас, англичан, холодная кровь! Ведь девушке нужна любовь. Она умирает без нее. Сомневаюсь, что у нее она когда-нибудь была. И уж точно не с этим парнем, который называет себя ее братом.
Остина охватило раздражение, но он стиснул челюсти, сдерживаясь.
— Я дам ей все, в чем она нуждается.
— Кроме любви.
— Вы не можете утверждать, что любите ее.
— А вы можете? Вы не любите ничего, кроме своей власти надо всем и вся. И вы погубите девушку.
— Она сделала свой выбор.
— Да, полагаю, что сделала. — Лорд Рудольф посмотрел вниз, на освещенный коридор, ведущий к каюте Остина. — Вы добились того, чтобы она выбрала вас, да?
— Намекаете на то, что я бросился за борт, чтобы Эванджелина оказалась в моих объятиях?
Лорд Рудольф бросил на капитана презрительный взгляд:
— Я уверен, вы так и поступили бы, если бы подумали об этом. Спокойной ночи, сэр. — Он повернулся и ушел во тьму.
Остин посмотрел ему вслед. Этот человек обладает надменностью и самоуверенностью, свойственной англичанам, которые полагали, будто им надлежит иметь власть над всеми — и политически, и экономически, и социально. Он знал таких людей до войны — сынков аристократов, которые явились в колонии и взяли все, что хотели, а потом отправились в Англию с полными карманами и погубив людей, тех, что последовали за ними. Сынки аристократов были командирами армий, размещавшими своих людей в американских домах. Их солдаты уничтожали урожаи, воровали скот, забирали женщин — и смеялись, когда от них требовали плату.
Но Остин и люди, подобные ему, заставляли их платить.
Остин подозревал, что во время Войны за независимость Уиттингтон поддерживал англичан в их стремлении удержать колонии под каблуком.
И возможно, все еще поддерживал. Ведь имелся некий Уиттингтон, указанный в списке, хранящемся в каюте Остина. А лорд Рудольф так вразумительно и не объяснил свое присутствие за пределами Англии. Ему следовало находиться в Лондоне — разгуливать там в самой модной одежде и навещать свою модную любовницу, а не плавать по морям. Ведь только вторые сыновья странствуют по свету, а первые, такие как лорд Рудольф, остаются дома и обеспечивают наследственность.
Остин подождал, пока лорд не отошел подальше, и только после этого развернулся и спустился по лестнице.
Эванджелина ждала его в постели. Увидев ее, он тотчас возбудился. А ведь Уиттингтон, кажется, назвал его холодным и сказал, что он не сможет любить Эванджелину. Уиттингтон — дурак!
