ГЛАВА 15

Тристан неловко топтался на месте. Как только Мередит в смятении покинула комнату, выражение шока на лице его матери исчезло; теперь оно скорее вызывало в памяти кошку, которая обнаружила нетронутую миску сметаны. Она просто… разглядывала его, отчего он еще сильнее ощущал беспорядок в своем костюме. И то, как образовался этот беспорядок.

Чувство вины обрушилось на него, когда он осознал, в каком положении оказался. И в какое положение поставил семью не самой сценой обольщения, свидетельницей которой стала его мать, но всем, что он сделал за последний год.

Опустив голову, Тристан пробормотал:

— Мои извинения.

Мать казалась удивленной его словами:

— Извинения?

Он хмуро кивнул.

— Я делал все возможное, чтобы ограждать семью от скандалов, — смущенно сказал он. — Старался жить так, как учил меня отец, как должен жить маркиз. Все, что я делал, было подчинено этой цели. Но теперь я потерпел поражение.

Она наморщила лоб.

— Ты считаешь, что я оскорблена этим… — леди Кармайкл сделала неопределенный жест, — этим опрометчивым поступком?

— Я… — начал Тристан объяснение.

Она прервала его, подойдя к нему и положив руку на плечо:

— Нет, Тристан, нет.

Какое огромное облегчение. Пусть его мать не знает и части того, что он наделал, сам факт, что она не презирает его, давал Тристану надежду.

Она улыбнулась — и сразу помолодела на много лет.

— Мой дорогой, я никогда не делала секрета из того, что хочу видеть тебя устроенным, женатым и с детьми.

— Да, это никогда не было секретом, — согласился он с кривой улыбкой, направляясь к бару в углу комнаты. Он взял бутылку хереса и поинтересовался у матери, не хочет ли она присоединиться к нему. Констанс кивнула, и Тристан наполнил два бокала, борясь с желанием полностью осушить бутылку.

Сделав глоток, она продолжила:

— Вы явно сблизились с Мередит.

Он содрогнулся при этих словах, вспомнив о предстоящем, о том, чего он пытался избежать. Когда он начинал думать о Мередит, то не мог остановиться. А остановиться нужно. По многим причинам он не мог позволить продолжаться охватившему его безумию. Нельзя было заходить так далеко, но он не мог устоять перед ней, как не мог перестать дышать. Она стала частью его.

— Глупо отрицать это после того, чему вы были свидетельницей, — со вздохом сказал он.

Она снова улыбнулась:

— Если сказать правду, меня нельзя было бы порадовать больше. Конечно, обручение будет слишком стремительным, но это не значит, что мы не сможем устроить замечательную свадьбу с участием всех родственников.

Тристан отшатнулся:

— Обручение? Свадьба?

— Разумеется. Ты единственный из моих детей, кто еще не нашел себе пару. У нас в распоряжении есть несколько недель, даже месяц-два, чтобы насладиться всеми прелестями помолвки. — Она заколебалась, покраснела. — Если только Мередит уже не забеременела.

Он отступил еще дальше. Эту мысль Тристан старательно отбрасывал, как ни глупо было отрицать такую возможность.

— Нет. Я… я не знаю. Мама, мы с Мередит не задумывались над… над…

Губы матери сжались в ниточку, она посмотрела прямо в глаза сыну. Он знал это выражение. Он видел его мальчиком, когда плохо себя вел.

Она уперлась руками в бедра.

— Ты добился… — ее голос понизился до шепота, — физической близости с женщиной из общества и не задумывался?

Слышать такие слова из уст матери было еще тяжелее.

— Это сложно, — вымолвил он.

Леди Кармайкл гневно покачала головой:

— Нет, совсем нет. Мы, Тристан, делаем выбор, а вместе с ним выбираем и его последствия.

Ему стало больно, как от срикошетившей пули.

— Вы думаете, я не знаю этого? — Его голос звучал уныло, он снова подумал о том, чем занимался все последнее время. И о последствиях.

Мать игнорировала его слова.

— Ты признался, что не знаешь, носит ли леди твоего ребенка.

Он вдруг подумал о такой удивительной возможности. Мередит, ее живот большой, потому что в нем его ребенок. Его сын или дочь. На всю жизнь остаться с женщиной, которая за короткое время вернула ему полноту жизни, с женщиной, которую он желал так долго, но не позволял себе сближаться с ней.

— Ты должен просить ее руки, Тристан, — твердо сказала его мать.

Перед его мысленным взором возник Огастин Девлин и стер его будущее, уничтожил его… и Мередит вместе с ним. Тристан передернулся от боли.

— Я не могу.

— Ты должен. — Мать схватила его за руку. Картина, возникшая в его мозгу, исчезла, и он видел только свою мать. — Не свои фантазии и кошмары. — Я знаю, как ты мучился после смерти Эдмунда. Ты мучил себя, думая, что не сделал чего-то, что мог бы сделать.

Тристан отвернул лицо, сведенное болью.

— Я упустил его.

— Нет! — выкрикнула Констанс, и глаза ее наполнились слезами. — У тебя всегда сидит в голове, что ты должен, должен, это твой отец внушил тебе.

— Он был лучшим из людей, — нахмурился Тристан.

— Да. Это так. Но все же он был только человеком! С недостатками. Отец не был совершенством, и он никогда не ждал, что ты будешь совершенством. — Она вздохнула. Ты не виноват в том, что случилось с братом. Но если ты не поведешь себя так, как должно, с Мередит, ты потеряешь ее. И себя.

Он вырвал руку. Мать была, конечно, права, хотя Тристану не приходило в голову взглянуть на все в таком свете. Он оставлял Мередит в положении неопределенности. И вначале, когда пытался защитить ее, заявив на нее права, и сейчас, когда ему стало казаться, что он защитит ее, если будет держаться на расстоянии.

Мать смотрела на сына, склонив голову набок, и в ее взгляде было столько доброты и нежности — он не был уверен, что заслужил их.

— Тебе, несомненно, нравится эта молодая леди, — констатировала она. — Это замечательно. И не только потому, что тебе пора жениться. Но потому что я впервые за долгое время увидела улыбку на твоем лице, когда ты был с ней.

Тристан задумался. Это было правдой. Мередит делала его… счастливым. И будет делать счастливым до конца его дней.

Он мог бы постараться сделать то же самое для нее.

Сдаваясь на милость судьбы, Тристан обнял мать:

— Вы, разумеется, правы. Я поговорю с ней вечером.

Мередит следовало сжечь письмо Аны, чтобы не выдать себя. Пусть оно было зашифровано, хранить его совершенно ни к чему.

Но она все еще держала его в руке. Она перечитывала письмо снова и снова, хотя уже знала наизусть. Вряд ли ей удастся когда-нибудь забыть эти строки или то, что за ними стоит.

— Мередит!..

Она поднялась, услышав голос Тристана, быстро спрятала за спину письмо, в котором была заключена частица его гибели, и изобразила улыбку.

— Тристан, вы напугали меня! — громко сказала она.

Он сделал шаг в комнату, и все наполнилось им. Нелепо, но и на таком расстоянии она чувствовала волну исходящего от него тепла, ощущала запах его кожи и исходящее от него желание.

Уголок конверта впился в ее ладонь, она поморщилась — и от болезненного укола, и от осознания происходящего.

— Прошу прощения. Я стучался, но не было ответа, — сказал он, останавливаясь, потому что вдруг понял, что уже идет к ней. — С вами все в порядке?

Мередит встрепенулась. Неужели так заметно, что она расстроена? Заметил ли он письмо в ее руке? Она медленно попятилась к камину. Как только представится случай, она бросит письмо в огонь.

— Разумеется. Почему вы спрашиваете? — спросила она.

Он вскинул голову:

— Вы, конечно же, расстроены тем, что моя мать застала нас. Это естественно. Я прошу прощения за то, что легкомысленно поставил вас в такое положение.

Мередит ответила не сразу. Она заново переживала безумие, охватившее их в гостиной, то, как они, отбросив всякую осторожность, сдирали друг с друга одежду. Сердце ее стучало, дрожь сотрясала тело с такой силой, что это было заметно.

— Не нужно извиняться, — мягко сказала она. — Нас обоих охватило… — Мередит помолчала. — Что? Желание? Эмоции?.. Все вместе.

— Я хочу поговорить с вами об этом, — сказал Тристан. — Вы не будете возражать, если я закрою дверь? Это очень личное дело.

Она кивнула. Когда он повернулся к ней спиной, она бросила письмо в огонь и поспешила сесть в кресло. Ему она указала на другое кресло, и он тоже сел.

Какое-то время оба молчали. Мередит подняла голову. Капелька пота выступила над верхней губой Тристана. Он был бледен. Нервничал. Она все больше недоумевала и тревожилась.

— Тристан… — заговорила она.

Он прервал ее, кашлянув, чтобы прочистить горло, и произнес:

— Да. Все дело в том, почему я здесь. Я… я знаю, я сказал вам, что не могу предложить вам будущее, но сегодня все изменилось. Нас застали в такой деликатной ситуации, что наше решение держать свои отношения в тайне стало невозможным.

Мередит поморщилась:

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать… — Тристан взял ее руку. Большим пальцем провел по тыльной стороне кисти — и ее кожа тут же начала гореть, а колени ослабли. — Выходите за меня замуж, Мередит.

Она отняла руку. Поднялась, подошла к окну и стала смотреть в него.

Ей стало трудно дышать. Мысли ее и без того путались, а голова просто разрывалась на части. Улики и поцелуи боролись друг с другом. Ложь с любовью. Чувства с интуицией.

Но было одно обстоятельство, которого все это не касалось.

Мередит хотела выйти за Тристана замуж. Несмотря на то, что он мог оказаться предателем. Что она не сможет спасти его от судьбы, которая ждет преступника. Что ей нельзя желать спасти его. Но Мередит хотела стать его женой. Убежать от своего долга, от его проступков, от страданий, ожидающих в недалеком будущем. И сердцем, и душой она жаждала принять предложение.

Она круто повернулась и краешком глаза заметила догорающее письмо Аны. Оно было таким толстым, что пламя еще не полностью уничтожило конверт. Мередит еще различала его контуры на углях, и в ее мозгу отчетливо всплыло то, что Огастин Девлин писал Тристану.

Потом взгляд ее упал на небольшую стопку бумаг на столике рядом. Шифровки. Указания для Аны и Мередит и начало ее заключительного донесения Чарли. Все предназначалось для уничтожения этого человека. Колесо машины уничтожения уже пришло в движение. И привела его в движение она. И он сам.

Мередит встретилась с ним глазами. Как ей хотелось просто рассказать ему всю правду и потребовать того же от него. Она открыла рот, набрала в грудь воздуха… но сказалась специальная подготовка, и она остановилась.

Если она сейчас откроется ему, он может затаиться. Узнав, что правительство идет по следу, он сможет предупредить Девлина и спрятать концы в воду. Все, ради чего она работала, ради чего рисковала, пойдет прахом.

— Тристан, — шепнула она, хотя сердце ее разрывалось от боли. — Я не могу стать вашей женой.

Мир закачался. Слова Мередит громом прозвучали во внезапно установившейся тишине. Вслед за этим разочарование пустило корни в груди Тристана, быстро пронизало все тело и разрослось, пока не заполнило собой все. Он и не осознавал, как сильно хотел этого. Хотел ее.

Как сильно он ее любил.

Мысль, что он любит Мередит, не стала открытием. Может быть, рассудком он признал бы, что полюбил ее в первый же миг, когда, оказавшись в пабе много лет тому назад, увидел ее, вырывающуюся из рук негодяя. Когда, избавив Мередит от ужасной участи, Тристан провожал ее домой, его навсегда пленили слабость и одновременно сила, прочитанные им в ее испуганных глазах.

В то время он убедил себя, что причиной, побудившей его оттолкнуть ее от себя, было то, что он чуть не убил мужчину, посягнувшего на ее честь. Ярость, которая охватила Тристана, была безграничной. Но не собственного безрассудства он испугался. Он испугался любви.

Тристан верил, что все забудется, но с годами власть Мередит над ним только росла. Где-то в глубине его существа чувство к ней становилось сильнее. Бегство не помогло, но ко времени, когда он отыскал ее, она была уже замужем. Он как-то справился с болью потери и стал жить дальше, но не мог забыть о ней.

Все эти годы в каждом танцевальном зале, на каждом приеме он искал ее глазами. Никогда не подходил, но всегда наблюдал за ней, и ему было тепло от сознания, что она рядом. Тристан любил ее и тогда, когда она потеряла мужа, но к тому времени на его плечи легла такая ответственность, что ему было не до ухаживаний.

Но он любил ее. Даже тогда, когда его мир обрушился. Когда брат покинул дом и вскоре погиб, Тристан по-прежнему не забывал Мередит. И когда он нашел ее, это показалось ему лучом света в его печальном, омраченном чувством вины существовании.

Но Тристан никогда не позволял себе признаваться в своих чувствах, пока не повстречал Мередит в Лондоне. Однако сила этих чувств была такова, его так неотвратимо влекло к ней, что все усилия проигнорировать их оказались безуспешными.

И вот он стоит здесь, перед женщиной, которую любил так долго, что не мог бы припомнить времени, когда был свободен от этого чувства, и она отказывалась стать его женой. Отказывалась принять его любовь.

— Тристан? — шепнула она, избегая встретиться с ним глазами, но быстро, обеспокоенно взглянув на него.

Он взял себя в руки и казался спокойным.

— Почему вы не можете стать моей женой?" Наверное, было глупо требовать объяснений, но Тристан хотел знать. Ему было необходимо знать.

Мередит колебалась, и он понял, что она тоже борется со своими чувствами. Это давало пусть слабую, но надежду.

— В ту ночь, — сказала она, наконец, глядя на него своими потемневшими и ставшими опасно синими глазами, — мы лежали вместе, и вы сказали, что не можете предложить мне будущего. Что между нами могут быть только временные отношения. Что-то изменилось?

— Нас застали, Мередит, — ответил Тристан, хотя это была неправда. На самом деле он просил ее руки совсем не потому, что на этом настаивала его мать. Она только подтолкнула сына к тому, что было предопределено. — Пренебречь правилами приличия…

Мередит нахмурилась:

— Так это будет брак, заключенный под давлением норм поведения и морали общества? Если джентльмен укладывает леди в свою постель, он обязан сделать ее своей женой?

Тристан смешался. Теперь, когда она отказала ему, он не мог найти более подходящего объяснения. Открывая ей сердце, он рисковал, что боль, которая уже взорвалась внутри его, станет непереносимой.

Вы знаете, что между нами было больше, чем это, — произнес он, подходя к ней. Она позволила ему взять себя за руку, хотя и покачала головой.

— Но если было что-то большее, то оно было и раньше, — ответила она. — И возможность оказаться застигнутыми тоже существовала. Однако вы тем не менее не обещали мне ничего, и я ничего не ждала. Так что я снова спрашиваю вас… что изменилось, кроме того, что ваша матушка застала нас этим утром?

Он прикрыл глаза. Изменилось то, что он понял, как сильно любит ее. Но наверное, этого было недостаточно. Он продолжал вести опасную игру с Девлином. Ложь и тайны поселились в его доме и в его сердце. Вот почему он не хотел связывать ее с собой.

— Нет, — тихо сказал Тристан, отпуская ее руку. — В моей жизни ничего не изменилось.

— Я сомневаюсь, чтобы ваша мать захотела испортить мою репутацию и рассказать другим о нашей неосторожности, — возразила Мередит. — Она хочет видеть вас женатым, но не хочет сделать вам больно. И мне, я уверена в этом.

— Итак, вы не заинтересованы в совместном будущем? — спросил он, и в его голосе прозвучала сталь.

Она прерывисто вздохнула, и Тристан в первый раз увидел на ее лице чувства, которые Мередит хотела скрыть. Боль и гнев. Одинаковой силы. И другие чувства, которым он не мог дать названия. Но это были истинные чувства, свидетельство того, что ее так же тянуло к нему, как и его к ней.

И все же она покачала головой.

— Я не могу выйти за вас замуж, потому что не хочу снова оказаться под властью мужчины. — Ее голос дрожал. — Даже если этот мужчина — вы.

— Но я небезразличен вам, — сказал он, идя на риск, которого избегал до сих пор. — Я вижу это в ваших глазах.

Казалось, Мередит удивилась, что он угадал ее чувства. Она придала лицу безразличное выражение и сделала шаг назад.

— Вы непоследовательны, Тристан. Мы заключили соглашение, что не будем уповать на общее будущее, которого не может быть. Вы мне нравитесь, но будущее не стало от этого более возможным, чем в ту первую ночь.

Он последовал ее примеру и с горечью отступил. Разочарование вернулось, а вместе с ним и гнев. Гнев на себя самого, посмевшего поверить. Забывшего про барьеры, отделявшие его от счастья. Тристан позволил себе замечтаться, но теперь с этим будет покончено. Ему надо забыть эту женщину и все силы сосредоточить на том деле, которым ему предстояло заняться.

— Я понял, миледи, — сказал Тристан и чопорно поклонился, прикрываясь вежливостью, как щитом.

Он пошел к двери, но, дойдя до нее, неожиданно для себя обернулся. Мередит смотрела на него, дрожа всем телом, сжав в кулачки опущенные вдоль тела руки. В слабом свете угасающего камина он увидел, что в ее глазах блестят слезы.

— Если вы передумаете, мое предложение остается в силе.

Он повернулся раньше, чем смог бы увидеть ее реакцию на свои слова, и закрыл за собой дверь.

Свеча догорала, от нее остался крошечный огарок с дрожащим искрящим фитилем, но Мередит не замечала этого. Она была слишком занята: сидя на полу у камина со стопкой бумаг, содержащих собранные ею сведения, сосредоточенно размышляла над ними. Она даже начала составлять набросок отчета. Долгие часы провела она, пытаясь найти хоть что-нибудь, что свидетельствовало бы о невиновности Тристана.

Что-то, что позволило бы ей принять его предложение руки и сердца.

Вздохнув, Мередит поднялась на ноги. Подошла к окну. За окном было так темно, что она увидела только собственное отражение в стекле. Вид у нее был отвратительный. Глаза опухли от усилий сдержать слезы, лицо пылало от разочарования, гнева и страстного желания.

Да, страстного желания. Мередит признавала, что желание не отпускает ее. Предложение Тристана стать его женой звучало в голове. Как легко было у нее на сердце в его объятиях. Когда он прикасался к ней, забывались долгие годы одиночества.

Каким опасным Тристан был, если рядом с ним у нее появлялись такие мысли. Мередит знала наверняка, что когда ее расследование будет закончено, его заберут у нее. Он дал завлечь себя в предательство и лгал по причинам, которые она не смогла выяснить.

Она отвернулась от своего зыбкого отражения и перешла в другой угол комнаты. Посмотрела на стопку бумаг — это все были улики. Не было никаких свидетельств, что Тристан не причастен к тому, в чем его обвиняют.

Ничего, кроме внутреннего голоса. Сердце подсказывало ей, что он не делал, не мог сделать ничего подобного. Не только из-за обстоятельств смерти Эдмунда, но потому, что у него благородное сердце. Тот же голос твердил Мередит что прежде, чем она сдаст Тристана тем, кто решит его судьбу, ему нужно дать шанс объясниться и защитить себя.

— Я должна сказать ему. — Она смахнула внезапно выступившие слезы.

В первый раз с момента своего появления в Кармайкле Мередит почувствовала уверенность. Это было правильное решение. У нее достаточно фактов, чтобы заставить Тристана сказать правду, по крайней мере, он не сможет отрицать их.

Когда она шла к двери, руки у нее дрожали. В это позднее время в коридорах было темно. Слуги уже закончили свои дела, большая часть гостей разошлась по спальням. Мередит была уверена, что Тристану не скоро удастся заснуть, их разговор явно взволновал его.

Она медленно спустилась по лестнице. Мередит знала, что не сможет противостоять ему в его спальне. Стоит ему дотронуться до нее — и она не устоит; она молила Бога, чтобы Тристан оказался в кабинете, или в библиотеке, или еще где-нибудь, только не в спальне.

Она повернула в длинный широкий коридор, где на стенах висели портреты предков Кармайклов. Здесь, где-то посередине этого коридора и стоял Тристан. Он не слышал ее шагов и, казалось, полностью погрузился в свое занятие.

Он стоял перед большим портретом. Она не могла видеть, чей это был портрет, но, судя по всему, это был кто-то значимый для него. Тристан выглядел мрачным, брови насуплены, и чем дольше он изучал картину, тем больше хмурился.

Инстинкт заставил Мередит спрятаться в тени. Его поведение и выражение лица говорили о том, что она стала свидетельницей чего-то очень важного. Это мог быть ключ к поведению Тристана, если не ко всему делу.

Может быть, и к тому и к другому.

— Я пытаюсь, отец, — произнес он так тихо, что она бы не услышала, если бы не гулкое эхо.

Тристан замер, словно почувствовав чье-то присутствие, огляделся. Мередит вжалась в стену там, где тень была гуще всего. Мука на его лице лишила ее дыхания. Все тщательно скрываемые чувства больше не были замаскированы внешней сдержанностью. Он выглядел… сломленным. И ей страстно захотелось утешить его.

Но прежде чем она успела совершить безрассудство, он повернулся и стал быстро уходить. У Мередит не было иного выбора, как последовать за ним. Он прошел мимо гостиных, библиотеки и остановился у своего кабинета. Казалось, его мучают сомнения. Наклонившись, он прижался лбом к двери, постоял, потом открыл ее и вошел внутрь.

Мередит, стараясь шагать неслышно, подошла к двери и приложила к ней ухо — и почти ничего не услышала. Тристан ходил по кабинету, но не приближался к двери. Она закусила губу и начала медленно поворачивать ручку, стараясь не произвести шума.

Наконец она смогла приоткрыть дверь примерно на дюйм и заглянула внутрь одним глазом, но не обнаружила ничего интересного — только небольшую часть стола и ту половину комнаты, где стояли книжный шкаф и кресло для чтения. Самого Тристана она не видела. Приоткрыв дверь шире, она не увидела его и за столом. В конце концов, Мередит шагнула внутрь. Он стоял спиной к ней, погруженный в раздумья, и не заметил, как она вошла. Тристан смотрел на портрет брата, который она видела, когда обыскивала кабинет несколько дней назад.

Мередит уже открыла рот, чтобы заговорить, рассказать о расследовании, потребовать сказать правду об измене, но тут он наклонился и начал что-то делать с рамой портрета. Она не могла рассмотреть, что именно, но услышала какой-то звук, и портрет Эдмунда отодвинулся в сторону.

От того, что она увидела, Мередит почувствовала дурноту; она прислонилась к двери, чтобы не упасть. За портретом была спрятана картина, украденная из галереи Джермана. Та самая, которую она искала и надеялась не найти в этом доме.

Пальцы Мередит царапали дверь, она боролась с собой, чтобы не застонать. Почему-то вопреки очевидности она верила своему внутреннему голосу, который твердил, что Тристан не способен на такое преступление.

Теперь это уже невозможно отрицать.

— Еще два дня, — произнес Тристан. Его голос привел ее в смятение, на миг она подумала, что он обращается к ней. — Через два дня ты будешь у Девлина, и я больше никогда не увижу тебя снова. Все будет кончено.

Мередит выскользнула из комнаты прежде, чем он обернулся и застал ее за подглядыванием, и даже смогла бесшумно закрыть дверь. Она едва видела, куда бежала. Прочь от полотна, которое подтвердило ее худшие страхи. Прочь от голоса Тристана, который подтвердил свое добровольное участие в преступных действиях. Прочь от своего разбитого сердца, хотя невозможно убежать от боли в нем.

Дверь кабинета открылась и закрылась, Мередит взглянулачерез плечо. Тристан шел по коридору следом за ней и неизбежно увидел бы ее, если бы она не скользнула в темное пространство у каких-то дверей.

Она задержала дыхание, прислушиваясь к его шагам, широким и уверенным. Тристан прошел, не заметив ее. Мередит смотрела на удаляющуюся спину и пыталась справиться с дыханием. Сердце ее готово было разорваться.

Ей хотелось догнать Тристана и в гневе колотить по его груди кулачками. Хотелось пронзительно закричать, да так, чтобы обрушился весь дом.

Но она не могла.

Чтобы успокоиться, Мередит прибегла к упражнениям. Медленно, сосредоточившись на дыхании, она вернула контроль над эмоциями и постаралась справиться с ними.

Сейчас надо сделать свою работу, которой уже нельзя избежать, нельзя притвориться, что произошла ошибка. Ей надо подготовить сообщение. Оно должно прийти в Лондон к рассвету, благо у Мередит есть с кем его отправить.

Когда Тристан разглядывал проклятую картину, он сказал, что скоро с этим будет покончено. Так и будет. Со всем будет покончено.