Пока я ехал в потоке машин по Новому мосту, я видел над верхом соседнего автомобиля свой завод — дым паровоза во дворе, металлическую ограду, закопченную гармонику стеклянных крыш. В голове у меня билась песенка, быть может воплощая ту уверенность, которой заражало меня в этот самый нервный день недели место, где я работал. Я успел заметить бурую от промышленных отходов воду, пологим бугром вздувающуюся над плотиной и неторопливыми завитками расходящуюся у каменной набережной под заводской стеной. Над плотиной, как в тихой заводи, стояли похожие на пухлые пальцы баржи, причаленные друг к другу под маленькими кранами у черного отполированного ската для угля. Все это я знал так, что мог и не смотреть, — резкий запах оскверненной реки просачивался в машину. Но все это было где-то далеко.

Человек, которого я подвозил в город, с улыбкой посмотрел на меня.

— Какие прогнозы на сегодня, Артур?

— Ничего особенного… немножко покидаемся.

— Самый подходящий день, — сказал он.

Мы оба посмотрели на низкий потолок из серых туч, мелькнувший за старыми кирпичными домами Вест-стрит. Некогда солидные особняки фабрикантов теперь превратились в потемневшие пни былого величия — то маленькая типография, то жилой дом, то фабричная контора, то большая, необычного вида лавка. Они проносились за ветровым стеклом, глухо и тупо отзываясь на мой взгляд.

— Вам здорово досталось в прошлую субботу, — сказал он с фамильярностью зрителя, оплатившего свое место на трибуне.

— Ну пока, — сказал я ему, подъезжая к тротуару, чтобы он мог сойти.

Воспользовавшись затором, он распахнул дверцу.

— Разделайся с ними сегодня как следует… Я буду смотреть матч, — добавил он, словно именно это должно было меня вдохновить.

Он захлопнул дверцу и помахал мне.

Я остановился перед «Вулпеком». Маленькая фигура в большом пальто появилась из дверей отеля, направилась ко мне и стукнула меня кулаком по плечу.

— Здорово, — сказал Морис. — Как дела, малыш? — он показал свои мелкие нахальные зубы.

Когда мы вошли в бар, его смуглое лицо поползло в стороны. Мы присоединились к небольшой группе у стойки — никто из них не пил, кроме Джорджа Уэйда.

— Привет, Артур, — сказал он. — Мы как раз говорили о новорожденном, Морис.

— Да неужели? — сказал Морис.

— А как Джудит?

— И она и он чувствуют себя прекрасно. Он весил восемь фунтов пять унций — чертов чурбанчик!

— Так и нужно, — сказал Джордж. — Мы еще сделаем из тебя отца! — Он пробурчал еще что-то шутливое, и его маленькие глаза под живой изгородью бровей растянулись в щелочки. — Помни, что играть он должен за «Примстоун». Хотя еще никогда отец с сыном не играли в одной команде.

Остальные решили засмеяться — Фрэнк, Морис, юнец Арни и двое нервничающих хавбеков. Мы все беспокойно задвигались.

Фрэнк, слегка сгорбившись, без всякого интереса смотрел на Джорджа дружелюбными глазами, припудренными углем. Белый шарф туго обматывал его шею, лицо у него было красное, и сразу становилось ясно, что он пришел сюда после ночной смены. Морис, который выглядел старше и, пожалуй, нелепее, чем положено семейному человеку, не так уж давно обзаведшемуся семьей, опирался на мое плечо с таким же притворным интересом. Рот Арни так и не закрывался, изображая улыбку.

Джордж, опиравшийся на стойку, знал, что несет чушь, но не останавливался и только поглаживал огромный набалдашник своей трости. Рядом с ним, точно маленький тюлень, припал к полу Тоби-второй и изнывающими от преданности глазами созерцал начищенные башмаки Джорджа, раздвинутые на истертом ковре.

Посетители за столиками говорили приглушенно, чтобы не упустить ни одного слова Джорджа. Каждая его фраза передавалась из уст в уста до самого дальнего угла комнаты, где экономно тлела кучка углей. Болельщики там, несмотря на жару, оставались в полной готовности покинуть помещение сразу же, как только Джордж или кто-нибудь другой из нас подаст знак, — они даже не расстегнули пальто и не сняли шарфы, и я почти слышал, как они потеют.

В конце концов Джордж все-таки посмотрел на часы, которые носил под отворотом рукава, — недавнее новшество — и сверил их с часами над стойкой, всегда показывавшими десять минут десятого. Он извинился и отправился в туалет. Пес последовал за ним — конец поводка исчезал в кармане дождевика его хозяина. Едва Джордж удалился походкой манекенщицы, пожираемой взглядами зрителей, как Морис включил свежую улыбку.

— Куда ты думаешь пойти вечером, Арт? — спросил он.

Я ответил, что еще не знаю, и он запустил пальцы в свои короткие черные волосы.

— Намечается вечерок. Почему и тебе не пойти отпраздновать?

— Что отпраздновать?

Он расстегнул пальто и обдернул свой лучший костюм.

— Мы разнесем их вдребезги, приятель, — сказал он. — Я поставил пятнадцать фунтов, так что теперь деваться некуда.

— Это ведь рискованно, Морри, — серьезно сказал Арни, помолчав. — Смотри не проговорись при его милости.

Он кивнул на дверь туалета. Мы жиденько посмеялись над его серьезностью.

— Не понимаю, и чего я работаю в шахте! — сказал Фрэнк.

Появился Джордж, рассеянно застегивая последние пуговицы, и замечание Фрэнка как-то повисло в воздухе. Он сменил свою утреннюю кепку на вечернюю фетровую шляпу.

— Интересно, а собаку он заставил… — начал было Арни, но тут Джордж сказал:

— Пора идти, ребята, — и почти все посетители в баре поднялись. Он опять посмотрел на свои новые часы. — Без пяти два.

Мы отправились на остановку и сели в автобус до Примстоуна. Машина уже порядком постарела и ползла в гору еле-еле, так что я предпочитал с ней не связываться. Я замечал, что все чаще езжу на автобусе.

По дороге мы не разговаривали. Первая волна зрителей уже заняла оба тротуара, поднимаясь вверх по склону под мелким дождичком, и начинали образовываться первые уличные заторы.

Серые массивные здания — из камня, а не из кирпича, как на самом дне долины, — дефилировали мимо медленной процессией; проплыл обшитый лакированным деревом узкий фасад лавки гробовщика, который всегда пробуждал во мне предчувствие, что я буду убит в тот день, когда стану его рассматривать по дороге на матч. Сегодня я уставился на него, словно бросая вызов. Толстый усач выглядывал из-за объявления в витрине, рассматривая густеющую толпу на тротуаре. Утомительность подъема в тесном потоке машин была заразительной: я начал позевывать.

Когда мы догнали Мориса, он раздавал автографы у служебного входа; мы гуськом прошли по коридору под главной трибуной. Гостевая раздевалка была еще пуста, но в нашу явились уже все игроки.

Они стояли в пальто, притопывали, быстро и сухо переговаривались, сновали между скамьей и уборной. Дей и массажист проверяли посреди комнаты экипировку. Служитель, горбатый и равнодушный ко всему вокруг, уже стоял в бетонном бассейне и среди клубов пара тер его жесткой шваброй.

Я нашел место на скамье и рассеянно смотрел, как Фрэнк спорит с Деем. Морис начал расшнуровывать башмаки — если не считать Фрэнка, только он один твердо знал, что будет сегодня играть.

Однако когда я снова взглянул на Арни, он уже тоже снял пиджак, а потом стянул и рубашку. Значит, по дороге на стадион Джордж шепнул ему, что он сегодня играет. Джорджу все больше нравились люди, которые не ленились за ним ухаживать. Мальчишка сунул руку в большую жестянку на полу и вытянул толстую колбаску вазелина. Он начал нетерпеливо втирать его в плечи, а потом вокруг ушей, уже успевших утратить форму и воспаленных. Арни любил поговорить и не закрывал рта все время, пока растирался, а его переразвитые мышцы бугрились от сдерживаемой самоуверенности. Глядя на обтягивавшую их гладкую кожу, я остро почувствовал собственную зрелость. Я встал.

Морис разделся донага. Охваченный, как обычно, возбуждением перед матчем, он подпрыгивал в гуще одетых в пальто игроков. Его испещренное шрамами тело немножко утешило меня. Я наблюдал за Морисом, словно никогда раньше его не видел. Его мышцы были твердыми и узловатыми — яростные клубочки физического напряжения. Искривленные, чудовищно наращенные бедра были заткнуты в тугие узлы колен, красных и огрубелых, которые готовился перебинтовать массажист.

Из темного коридора в раздевалку вошли три личности. Отлично защищенные от холода, они замигали в желтом электрическом свете, и двое из них устремили на игроков благожелательные взгляды. Они только что решили, кому придется сейчас выбежать на холод, под дождь, в грязь. Все уставились на листок в руках Джорджа.

Когда вслед за фамилией Арни прочли мою фамилию, мальчишка поглядел на меня, и в его глазах был явный вызов и честолюбивая злость. Я отвернулся. Стоит ли так неистово волноваться из-за этого. Подожди год-другой — и увидишь, что ты будешь чувствовать тогда!

Джордж кончил читать, поднялся шум, раздались возгласы, а запасные отступили в тень и стали подыскивать способы скрыть свое явное разочарование, помогая нам. Я снял пальто, когда Джордж сказал:

— У вас есть тридцать пять минут, ребята. Не торопитесь. Та команда только сейчас приехала, — он оглянулся с таким видом, будто в том, как он теперь постоянно напоминал нам о времени, не было ничего странного. — Я сообщу вам их фамилии сразу же, как только получу список.

Он послал кого-то из членов комитета за списком, и его шляпа замелькала среди деловитых голов — он направлялся к столу массажиста. Он осмотрел синие и лиловые пятна на спине Мориса.

— Похоже на обои, Морис, — сказал он и, наклонившись, начал что-то шептать ему на ухо. Это была еще одна новая привычка Джорджа, которая мне не нравилась.

Я сел на скамью, снял башмаки и засунул в них носки. Я пытался придумать, чем бы занять мысли, но, как обычно, ничего не придумал и только рассеянно решил, что, пожалуй, надо бы как-нибудь привести в порядок машину. Я втер вазелин в лодыжку, которую повредил, когда еще был школьником. И перебинтовал ее, считая, что Дею незачем видеть, как она распухла за последние две недели, а потом натянул синие в красную полоску гетры и завязал тесемки. Прислонившись к стене, я попытался расслабиться перед тем, как раздеться. Сквозь майку тут же просочилась вода и холодила мне спину. Арни был почти готов и подпрыгивал, боксируя в углу с тенью. Ему оставалось только надеть рубашку. Я как завороженный смотрел на его массивные плечи, на переливающиеся мышцы его спины. Такой гибкостью, пожалуй, не мог похвастаться никто другой — струящейся и не знающей неуверенности. Был ли я прежде таким? Я почувствовал, что лучше не смотреть на Арни слишком долго. В углу напротив Дей и один из запасных бинтовали хавбеков, которые были с нами в «Вулпеке». Более высокий стоял, расставив ноги и выпятив грудь, как нажравшийся голубь, пока Дей обматывал его тело бинтом и пластырем, чтобы защитить спину и ребра. Перед столом Фрэнк — живот у него свисал над трусами — втирал вазелин в плечи и шею, переговариваясь с Морисом. Джордж отошел к Арни, и тот с дипломатической серьезностью выслушивал его наставления. Тоби-второй, как показывал поводок, забрался под скамью. Горбун, продолжая скрести бассейн, затянул псалом.

Я разделся, застегнул трусы и подошел к Фрэнку.

— Как дела? — сказал он по обыкновению неопределенно и с многозначительной нежностью потер свое раздавшееся брюхо. — Надо бы обратить на него внимание. По примеру старины Джорджа. Он все на меня поглядывает с той минуты, как я снял жилет. — Его припудренные углем глаза устало заморгали. — Будь другом, потри мне спину.

Он повернулся, и я начал втирать вазелин в бледную кожу, испещренную синими шрамами. Это я неизменно проделывал с самой первой моей игры.

Знакомые запахи накапливались в низкой комнате — сухой пыли, пота, карболки, кожи и гуталина. Вверху непрерывно стучали ноги. Я натянул рубашку с двенадцатым номером, и в тот момент, когда моя голова вынырнула из ворота, увидел, что Арни разговаривает с Фрэнком. Их разделяло почти двадцать лет. Фрэнк начал играть за «Примстоун», когда Арни только родился. И я знал, что больше всего угнетает Фрэнка страх перед тем днем, когда уже больше не будет регби, не будет популярности, денег, а может быть, даже дружбы, и он станет таким же безвестным, как остальные его товарищи-шахтеры, станет бывшим. Это резкое сужение жизни как раз в тот момент, когда ей по правилам следовало бы обещать все больше и больше, выросло в угрозу, которую он заметил слишком поздно. Впервые Фрэнк проявил слабость. Мне не очень-то хотелось думать об этом.

Наверху громко топали подошвы. В нагретый воздух раздевалки ворвался холодный сквозняк, отдававший сыростью. Вернулся член комитета со списком изменений в составе приехавшей команды и властно захлопнул за собой дверь.

— Дождь еще идет? — спросил Фрэнк.

Игроки столпились, заглядывая в список. Бледное чахоточное лицо вошедшего стало желтоватым в свете лампочки, когда он повернул голову, чтобы ответить с заметным шотландским акцентом:

— Идет, старина. И теперь уж не перестанет, это точно.

Фрэнк откинулся на скамье, положив толстые ладони на колени, и о чем-то заговорил сам с собой. Арни взял мяч и теперь бросал его кому-то из игроков, указывая, как именно бросить его обратно. Через десять лет, подумал я, он станет таким же, как я. А потом все кончится.

— Следите за пасовкой, Артур, — шепотом и по секрету сообщил мне Джордж Уэйд. — Сегодня скользко. А они выставили хороших крайних — Тейлора и Уилкинсона, так что вам придется сегодня перехватывать со всей быстротой. Со всей!

— Я знаю, Джордж.

Кажется, он обиделся. Разогнувшись, он задел взглядом только кончик моего навазелиненного уха и шагнул к Фрэнку, чтобы сказать ему два-три бесполезных слова.

В дверь постучали, и вошел помощник судьи.

— Осталось пять минут, — сказал он и начал осматривать бутсы и «броню». Я вынул зубы и сунул их в нагрудный карман.

— Ну как, Артур? — сказал он и отошел, не дожидаясь ответа.

Два хавбека в углу — плечи в «броне» у них достигали ушей — нервно переговаривались вполголоса, стирали с пальцев вазелин, проделывали бег на месте, жевали бесплатную резинку Джорджа. Они замерли, давая осмотреть свои тщательно защищенные тела, а потом пригладили волосы перед тусклым зеркалом. Я почувствовал, что во мне поднимается агрессивная энергия — начинал действовать дексадрин, который я принял дома.

Я подошел к Морису, остановившемуся у аптечки. Он раздавил ампулку с нашатырным спиртом, и мы по очереди втянули его в нос. Над дверью зазвенел электрический звонок. Дей принялся отбарабанивать последние советы.

Кое-кто нервничал — на прошлой неделе умер игрок, которого ударили бутсой по голове. Дей говорил сурово и чуть-чуть устало. Потом он передал мяч Фрэнку и открыл дверь.

— Удачной игры, ребята, — отеческим тоном сказал Джордж, сложив руки на животе. — Кулаков в ход не пускать. Но уж будете бить, так бейте со всей мочи, — и он добавил крепкое словцо, ту еженедельную порцию ругани, до которой он снисходил. Он кивнул и ласково улыбнулся двум-трем игрокам.

Я вышел за Фрэнком в туннель. Такое тело, как у него, гарантирует некоторую безопасность. Представители лиги потрогали его спину, потом мою, и мы перешли на рысцу. Оглушительный рев возник одновременно с дневным светом и продолжал нарастать, пока мы выбегали на поле. Громкоговорители изрыгали «Марш гладиаторов».

Несмотря на моросящий дождь и холод, трибуны были черны от зрителей. Мы, чистые и аккуратные, выстроились в круг посредине поля и начали перекидываться мячом — на фоне зеленой травы наши красные рубашки с вертикальными синими полосами и белые трусы казались особенно яркими.

Плюмаж пара, ослепительно белый на фоне серого неба, отделился от края охладительной башни и медленно проплыл над стадионом. Из устья туннеля выбежал человек в белой рубашке с горизонтальными красными полосами. Новая волна рева — стрекотание трещоток, звон, вопли труб, — и красно-белый поток затопил более темную зелень на краю поля. Я поискал глазами пятый и второй номера и посмотрел на их форвардов. Они были совсем молодые.

Фрэнк стоял рядом с судьей и капитаном противника — кривоногим и низкорослым, похожим на Мориса. Они обменялись рукопожатием, бросили монету, и Фрэнк знаком показал, что мы будем играть, как уже стоим.

Толпа снова взревела, предвкушая начало. Морис выбежал, как выбегал уже тысячу раз до этого, и ударил по мячу. Шесть форвардов бросились вперед. Я придерживался прямого направления, зная, что могу создать впечатление мощной атаки, ничего для этого не делая, — игрок, схвативший мяч, побежит наискось к центру и отпасует кому-нибудь из хавбеков.

Он это и сделал, быстро и точно отпасовав своему низенькому капитану, но не успел еще тот забрать мяч, как его чуть не прикончил Морис коротким прямым — он набежал, предугадав их маневр. Капитан лежал неподвижно, зарывшись в грязь, широко раскинув на траве короткие ноги. Судья подошел посмотреть, сильно ли он оглушен, и бросил на Мориса предостерегающий взгляд.

— Давай и дальше так, Морис, — сказал Фрэнк.

Мы построили над этим местом схватку, короткие сильные ноги переплелись, потом налились напряжением. Схватка медленно сдвинулась, Арни пнул в лодыжку, и игрок рухнул. Мяч покатился, мальчишка ловко подхватил его одной рукой и, отскочив в сторону, помчался вперед. Потом длинным пасом послал мяч Фрэнку, который тяжело бежал следом за ним. Громоздкая туша Фрэнка, его медлительность притянули форвардов противника, как магнит. Они бешено наскакивали на него, пока он неторопливо шествовал сквозь их строй. Прежде чем упасть, уступая их одновременной атаке, он мастерски послал мяч в просвет, который сам же и создал. Морис, готовый принять мяч, уже не слышал, как Фрэнк глухо ударился о землю; он прижал мяч одной рукой, коротким точным рывком прорвался к беку и был уже почти на линии, когда прославленный своей быстротой крайний перехватил его и сшиб, точно колос.

Обе команды мгновенно кинулись туда под возбужденный шум на трибунах. Фрэнк стоял за Морисом и схватил мяч, едва он появился между ног нашего первого хава. Сзади набежал я, и Фрэнк передал мне мяч, когда я уже развил полную скорость. Я ударил в стенку ожидающего противника, точно глыба. Они немного подались, но тут же сомкнулись и устояли. Мой затылок вспыхнул тупой болью. Я с трудом принял позу, которая, как мне было известно, могла смягчить удар накатывающихся тел и давала возможность отпарировать чей-нибудь злобный кулак. В моих прижатых ушах отдавались вопль и свист толпы, почти переходившие в одиночные мучительные стоны, а потом я свалился.

Но тут же вскочил и отпасовал. Мяч схватил Арни. Только теперь я понял, какой популярностью он пользуется у зрителей. Когда его свалили словно бы нечаянным ударом, я почувствовал, что его неосторожность доставила мне смутную радость. Я схватил мяч, который он отбросил, и послал его Морису. Мяч перешел прямо к сверхзащищенному крайнему. Тот взял его очень чисто и рванулся вперед — только для того, чтобы вылететь в аут. Толпа недовольно зашумела.

Мы построили схватку, задыхаясь от первой усталости, — над напряженными спинами хавбеков поднимался пар. Я увидел, как между моими ногами прокатилась мокрая дыня, и Морис нетерпеливо схватил ее. Головокружительным финтом обойдя все еще оглушенного капитана, он был перехвачен крайним. Он брыкался, извивался и вдруг, сжавшись в комок, перемахнул через линию.

Толпа завопила и всколыхнулась, как стадо в загоне, как внезапно взбаламученный пруд. Свистки, колокольчики и трубы вплетали свои звуки в животный рев, господствовали над ним. Я подбежал к Морису, хлопнул его по спине, и мы все довольными кучками вернулись на свои места.

Бек промазал по воротам. Над полем пронесся легкий ветер, брызгая дождем. Ослепительное облачко пара заклубилось над стадионом, медленно поднимаясь все выше. Я поглядел на проплешину у моих ног, размокшую и мягкую. Я нагнулся и ласково погладил ее, а когда дождевые капли вдруг изменили направление, посмотрел на такую же проплешину в центре поля. Мяча там не было. Через проплешину бежал тигр, только что по нему ударивший. Я прищурился и в густом воздухе на фоне темного пятна охладительных башен увидел небольшой овальный силуэт.

— Твой, Арт! — крикнул Морис позади меня. Мокрый мяч шмякнулся в мои полусогнутые руки, и я инстинктивно ввинтился в тиски окруживших меня игроков. Упал я очень удачно, и меня прижали к земле. Я не двигался и смотрел, как мяч переходит из рук в руки по полю.

— Давай, давай, Артур! — крикнул кто-то, может быть, позади меня, а может быть, с трибун.

Я машинально последовал за мячом, привязанный к нему невидимой бечевкой. Пожалуй, теперь мне машина не нужна. Моя стала слишком старой и слишком разбитой, а купить новую я уже никогда не смогу.

Я взял мяч и ринулся вперед по середине поля. Я увернулся от двух игроков противника и отпасовал. Прорыв кончился ничем.

Во время вбрасывания я сознательно встал там, куда мяч пойти не мог. Я нервно отдыхал, собственно, совсем еще не устав, и чувствовал себя растерянным. Лодыжки ныли — я слишком туго их перебинтовал. Дексадрин, очевидно, переставал действовать. У меня жало в груди. Сырость проникала в самые кости, неся с собой онемение. Черные, незнакомые лица в полосках кожи или крови, медленные черные ноги, непрерывно движущиеся мимо, сплетаясь, покачиваясь, нанося удары, и все в облачках пара, поднимающегося от кожи, оскверненной грязью, растворяющейся в холодном воздухе.

Я вплотную приблизился к месту вбрасывания и принял мяч. Я побежал широким шагом наискось — толпа это любит.

Я выбрал правый край — более знакомый участок поля, где их крайний к тому же был чуть пониже. Он настороженно поджидал меня, нервно пригнувшись, провоцируя меня пробежать между ним и боковой линией. Я чуть замедлил бег, перешел на носки и двинулся прямо на него. Он снова попятился вбок, по-прежнему пропуская меня вдоль боковой линии. Меня затошнило от его подлых штучек. Я рванулся прямо на него, выставив левый кулак. Я увидел внезапный испуг в его глазах, две выставленные вперед защищающиеся руки, отлетающую назад фигуру, две рваные раны, оставленные в дерне скользящими бутсами. И не увидел, а как-то почувствовал бека, бегущего мне наперерез. Я стал вскидывать колени повыше и сосредоточил все свое внимание на линии.

Раздался мальчишеский возглас Арни, готового принять мяч. Стоило только отпасовать ему, и мы получили бы еще три очка. Я выставил ладонь навстречу голове бека и почувствовал, как слабеет его хватка. Я рванулся вперед и кого-то сшиб, перелетел через него и боком выкатился в аут.

Запах земли, травы… Арни помогает мне подняться. Бурая жидкость бежит из моего носа по губе и просачивается в рот. Арни следит за ней как зачарованный.

— Здорово сделано, Арт!.. Здорово! — твердил мне Морис.

Я наклонился в схватке и смотрел, как мяч вошел, как он вышел. Я распрямился. Раздался свисток. Конец тайма.

Игроки, распростертые и скорчившиеся на массажном столе и на скамье. Слышны отрыгивание и стоны. От подъема не осталось и следа.

— Оглоушь этого сукина сына, когда он зазевается. Займись ногами. Ясно? А голова — уж мое дело…

— Ты видел, как он ударил Моргана в живот?..

— Какого черта, что честно, то честно!..

— В Уэльсе, играя в профсоюзной команде, я получал куда больше, чем тут… И я тебе скажу одно: если…

Они успокаивались. Тепло, запах горячей воды в бассейне и одинокий настойчивый голос Дея вводили раздражение в русло. Фрэнк принес бутылку с водой и прислонился ко мне дымящейся тушей. Он отхлебнул из бутылки, ополоснул рот и сплюнул. Когда я брал у него бутылку, я заметил, что из-под его волос сочится кровь. Она засыхала вместе с грязью на лбу, вокруг глаз и вокруг распухшего носа.

— Как ты, ничего? — спросил он. — А я выдохся. Дернуло же меня работать вчера в ночную.

Раздевалка была стойлом взмыленных лошадей. Дей задавал жару и объяснял, что все шло не так, как нужно. Я раздавил в пальцах ампулу с нашатырным спиртом и сунул ее Фрэнку под нос. Он вздрогнул, поперхнулся, откашлялся и ожил.

На поле мы выходили медленно. Наше вторичное появление было встречено нетерпеливыми и не такими бурными криками, а труба осипла. Мы остановились и стали ждать под дождем команду противника. Оттого, что погода ухудшалась, а темнело рано, толпа по краям трибун немного поредела. Теперь она в основном сосредоточилась на главной трибуне и на крытой трибуне напротив. Где-то в этой черной массе был мой отец. И Джонсон.

— Второй тайм передают по радио, — сказал Морис, пробегая мимо. — Не зевай.

— Договорились.

— Вот это правильно, малыш.

Началась игра, тягучая и нудная. Фрэнк никак не мог прийти в себя, и я метался по полю, подбадривая команду. Каждый стремился пробежать с мячом, чтобы его фамилия прозвучала в эфире. В схватке я совеем навалился на Арни, черпая затаенное спокойствие в том, что опираюсь на его спину. Пользуясь тем, что мне приходилось направлять игру, я уклонялся от участия в ней. Когда мяч попадал ко мне и я, щурясь от дождя, всматривался в смутные, кружившие передо мной фигуры, уверенность покидала меня, и я точным движением кисти отпасовывал его. Один раз я повернулся слишком медленно и неуклюже, после чего сразу последовал вопль толпы, и мимо меня мелькнул темный силуэт, разбрызгивая грязь во все стороны. Вокруг поля задернулся занавес рева. Мы выстроились позади ворот. Над головой в низких облаках пророкотал самолет.

— Не повезло, Артур, — рассчитанно сказал Арни.

Я смотрел, как аккуратно устанавливали мяч, как старательно разбегался игрок, как мельтешили его ноги, как небольшое пятно бесшумно взвилось сквозь дождь и по дуге прошло между стойками. Резкий взрыв на трибунах.

Меня начала раздражать кипевшая вокруг энергия. Старинный способ спасения. Я искал взглядом жизнь, не поглощенную бессмыслицей игры, я смотрел на высокую трубу и два кудрявых цилиндра электростанции, полускрытые низкими тучами, на крыши автобусов, проезжающих за стадионом, на зажженные плафоны их вторых этажей, на беззаботных пассажиров за стеклами окон. И дома, медленно спускающиеся в долину, тоже уже были освещены. Я снова направился к центру, подражая фигурам вокруг, чья энергия вдруг начала меня утомлять. Мне было стыдно, что я уже больше не молод.

Нас оттесняли к нашей линии. Морис перехватил мяч и отпасовал его Фрэнку. Фрэнк ринулся на людскую стенку и был опрокинут на землю в облаке пара и грязных брызг. С Арни разделались таким же образом. Они продвинулись на ярд, на два ярда от линии и были отброшены назад ровно на столько же. Фрэнк сделал еще одну попытку, бросив вперед свое мощное тело и подавив болезненное кряканье, когда его швырнули на землю. Он попробовал еще раз и закричал от беспомощной ярости: его схватили, подняли, перевернули, а потом уронили головой вниз. Он хрипел, как побежденная машина, когда его макушка вонзилась в землю.

При виде этого издевательства толпа вскрикнула от удивления и захохотала. «Хоть бы Кенни там не было!» — подумал я.

«На поле ничто не сравнится выносливостью с Фрэнком Майлсом, — часто говорил Джордж почетным посетителям. — В том числе и мяч».

Слева от меня капитан тигров смотрел на возню своих форвардов.

— Мяч! Мяч! — кричал он. — Да бросьте вы его!.. Хватайте чертов мяч! — Он бил себя кулаками от нетерпения.

Мяч шлепнулся в мои протянутые руки. Я ринулся прямо на капитана.

— Давай, Арт! Давай, Арт! — визжал Морис позади меня.

Я наскочил на него, перешагнул через него, растоптал его и кинулся в прорыв. Боль стучала у меня в голове, эхом отдаваясь от ног. Рука ухватила меня поперек живота, соскользнула, снова схватила, и мне на шею опустился кулак. Я потащил нападавшего за собой. Тут еще один ударил меня по глазам и носу: пальцы нащупывали самые чувствительные места, заставляя меня упасть на колени. Арни взял мяч и с мальчишеским торжествующим возгласом кинулся в хаос из грязи и людей — его тело, словно щупальце, выискивало просвет. Он под вой толпы пробежал десять ярдов, а потом рухнул в море из рук и ног.

Я все еще стоял на коленях; поглощенный странным ощущением равнодушной покорности. Мои коренные зубы стучали, когда я, наконец, поднялся, руки дрожали от холода, и я злился на себя за то, что не чувствую ненависти к тому, кто разодрал мне ноздрю. Я уже давно привык ко всему. Десять таких лет — десять лет наедине с толпой — стоит мне сделать одну-единственную ошибку, и вся трагедия жизни, трагедия существования проникнет в глотку толпы и ревом, возвестит о своей муке, как искалеченный зверь. Завыванье, бешенство толпы гремели вокруг, перехлестывали в долину — из сумрака на меня надвинулась фигура.

Под маской из грязи я увидел яростную, пронзительную белизну глаз и стиснутых зубов, блестящих от бесполезной вражды. Он увернулся от меня и проскочил мимо. Я выставил ногу и, когда он споткнулся, ударил его со всего размаха кулаком. Промахнулся и упал под мощный вздох толпы. Он удержался на ногах и побежал дальше. Он пробежал между стойками. Фрэнк помог мне подняться, а грязь спрятала мои слезы. Где этот паршивый бек? Мне хотелось кричать. Но я мог только неверящими глазами смотреть на мои ноги, которые меня предали.

 

Вода доходила мне до плеч. Она давила мне на грудь, и я, стараясь перевести дух, закашлялся от пара. От тепла все синяки и ушибы заныли. Слева весело болтал Морис — над водой торчала только его голова и тлеющая сигара. Фрэнк, глубоко затягиваясь, подставил мне свою бычью спину. Я намылил знакомые разводы пятен и шрамов. Их я знал лучше, чем свои собственные.

Он опустился под воду, смывая мыло. Когда его лицо вынырнуло, он сказал:

— Кто-то опять насвинячил, — и, оглядев всех с рассеянной усмешкой, добавил: — Наверняка Арни.

— Кто? Я? — мальчишка с обиженным видом указал на себя.

Фрэнк рванулся к нему через соседей. Мы с Морисом бросились на подмогу, а остальные повыпрыгивали наружу. Арни завопил: «Караул!» Мы ухватили скотину и сунули его паршивую голову под холодный кран. Морис принялся щекотать его между ребер. Вода каскадом хлынула на пол. Теперь вопили уже все. Арни изнемог от хохота.

Тут Дей разогнал нас, окатив водой из шланга. Мы встали перед огнем, и нас растерли. Морис, закурив новую сигару, лег на массажный стоя и подставил массажисту колени. Тот нагнулся над ним, покрывая его кожу оранжевой мазью.

Фрэнк, распустив брюхо, медленно вытирал голову полотенцем, и его бицепсы вздувались горой. Я перебинтовал лодыжки, оделся и вставил зубы на место.