Шоколадное мороженое с соленой карамелью и золотым листом

– Одри Дивейни, ты парадоксальна, – пробормотал Оливер, сидя с согнутыми коленями на полу рядом с диваном, на котором, раскинувшись, крепко спала женщина. Он убрал прядь темных волос с ее расслабленных, приоткрытых во сне губ.

Те самые губы.

Те самые губы, которые он хотел бы целовать бесконечно. Те самые губы, о которых он уже и не смел мечтать, и практически оставил надежду, что когда-нибудь получит что-то большее, чем просто поцелуй в щеку в качестве приветствия.

Он был готов часами молиться на эти губы.

Одри была похожа на дикого зверя, которого выпустили из неволи. Такая любопытная и рискованная, но все-таки такая невыносимо осторожная. Сорвавшаяся этой ночью с цепи, чтобы испытать все то, чего ей так не хватало в жизни.

Она наслаждалась новыми переживаниями. Они оба стремились насытиться ими.

Но по разным причинам.

Что это значило для Одри… Она словно попала в парк развлечений. Чего ей не хватало в опыте, она вдвойне восполняла энтузиазмом и природными способностями.

А для него?

Он знал, что, как только она выйдет из этой двери, эта удивительная женщина будет потеряна для него. Вдали от гипнотической химии, возникшей между ними, ее острый ум начнет анализировать ночь, которую они провели вместе, ее сомнения вернутся обратно, а воспоминания об их совместных часах будут спрятаны далеко, как некое сокровище, которое она лишь изредка будет доставать и с наслаждением рассматривать.

Но совершенно определенно, эти воспоминания останутся в прошлом.

Он провел кончиком пальца по ее изящной прохладной руке.

Он помнил ошеломленный взгляд Одри, который она не могла скрыть или отрицать, – ее открытый взгляд, каким она смотрела не него, прежде чем разлетелась на сотни кусочков у него на коленях. Это не был взгляд женщины, для которой происходящее и переживаемое не было чем-то грандиозным. Этот взгляд не соответствовал словам, которые она произносила.

Это была реальная Одри.

И то, чего он действительно хотел. Не осознавая до сегодняшнего вечера, что он хотел именно этого.

И то, чего он не мог иметь.

Сегодня он увидел в Одри нечто большее, чем просто сексуальность, или ум, или недоступность. Что-то гораздо более фундаментальное.

Душу Одри, которая общалась с его душой.

Он знал, что расставание завтра – на самом деле уже сегодня – причинит ей боль. Но короткая боль ведь лучше, чем мучения на всю жизнь?

Но Оливер был слабым и эгоистичным и поэтому хотел стать для нее мужчиной, по которому бы она оценивала всех остальных. Он хотел занять место в ее сердце, к которому ничто и никто не мог бы прикоснуться. Ни будущий мужчина, ни будущие ощущения. Он хотел, чтобы воспоминания о нем вызывали у нее улыбку и нежную боль, как и те горько-сладкие воспоминания, которые будут поддерживать его всю проклятую жизнь.

Потому что, если он не в состоянии удержать Одри в своей жизни, он, черт возьми, сделает все, чтобы навсегда остаться в ее памяти. Преследуя ее как какой-то грустный отчаявшийся призрак.

Одри пробормотала что-то и пошевелилась во сне, коснулась пальцами своих губ, словно вспоминая его поцелуй. Слегка нахмурилась.

Но Оливер не был мазохистом. Он проведет эти последние часы с Одри, сделает их особенными для них обоих и будет жить этими воспоминаниями всегда.

 

– Просыпайся, красавица.

Ресницы Одри распахнулись, и ей понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, где она находится. И увидела нечто похожее на завернувшийся гигантский язык, увенчанный золотым насекомым, сидящим на самом верху.

– Что, стрекоза сбежала? – На самом деле две. Другая сидела на таком же блюде на другом конце стола.

– Финальное блюдо, – пробормотал Оливер откуда-то сзади.

Она с трудом приняла вертикальное положение, оправила юбку:

– Я думала, все ушли? – Она молилась, чтобы это было правдой, и в кухне вчера действительно никого не было, пока они выполняли на кресле все позиции Камасутры.

– Похоже, кто-то не хотел, чтобы мы умерли с голоду. Я нашел это в кухне с запиской «Съешь меня».

Она спустила ноги с дивана и несколько раз моргнула, чтобы полностью прийти в себя.

– Который час?

– Полшестого.

Утра? Они бездарно проспали драгоценные часы. Она повернулась, чтобы взглянуть на Оливера – тот стоял на коленях за диваном, положив подбородок на изящную спинку. И, похоже, провел в таком положении уже какое-то время.

– Что ты делал?

– Просто наблюдал, как ты спишь.

Одри нахмурилась и потерла заспанные глаза, представляя свое лицо без макияжа, который, должно быть, давно стерся. Она уронила руки.

– Маньяк.

Его мягкий смех ласкал ее в местах, в которых она никогда не чувствовала смех прежде.

– Конечно, не все время. Я сделал несколько звонков, немного прибрал в кухне…

Наверное, там он и нашел мороженое…

– И организовал нам завтрак.

Он звонил кому-то? Занимался бизнесом, в то время как она лежала в коме, вызванной сексом.

– Разве тебе не нужно спать?

– У меня для этого весь год впереди.

Восторг смешался в ее груди с разочарованием.

Она думала, что вчерашний вечер что-то изменит. Он ничего ей не обещал. Они оба знали, что все это было уникальным предложением, действовавшим ограниченное время. И накануне она просто закрыла глаза и позволила себе быть такой, какой хотела.

А вчера вечером она хотела быть именно такой женщиной – под стать такому мужчине, как Оливер, – которая уйдет утром с высоко поднятой головой.

Независимо от того, что будет чувствовать.

И поэтому Одри сделала то, что всегда работало для нее в моменты кризиса – особенно в пять тридцать утра.

Она старалась игнорировать эти мысли.

Она выбрала один из золотых темных язычков.

– Что это?

– Шоколадно-карамельное мороженое.

Это должно было быть гораздо больше, чем просто мороженое.

– Почему там сверху стрекоза…

– Это золотой лист. Фирменное блюдо «Цинтина».

Она с восхищением посмотрела на красивую стрекозу, искусно выполненную из настоящего золота. Неудивительно, что шеф-повар ни за что не хотел, чтобы они пропустили это.

– Я не знаю, съесть ли это, или поместить в рамку, – выдохнула она после долгого изучения.

– Ешь. Я подозреваю, что это слишком прекрасно, чтобы сохраниться надолго.

Есть золото. К этому нужно было еще привыкнуть. Так же, как и к внезапной близости голоса Оливера. Он сел напротив нее и смотрел, как она разрезала десертным ножом декоративное насекомое и положила кусочек идеального завитка мороженого себе в рот.

Соленое, карамельное, шоколадное блаженство.

– Это потрясающе. – Затем что-то пришло ей в голову. – Это завтрак?

Почему, черт возьми, нет, если последние двадцать четыре часа были такими сюрреалистическими? Мороженое и золото великолепно подходили на завтрак.

– Это завершение ужина. Завтрак будет через девяносто минут.

Завтрак означал восход. А восход означал, что пришло время вернуться в реальный мир. Одри вдруг почувствовала холод, который не имел ничего общего с вкусным сливочным десертом. Она отложила ложку:

– Сколько еще до рассвета?

Его глаза сузились.

– Восход в шесть пятьдесят восемь утра.

– Очень точно.

– Это день зимнего солнцестояния. Большое событие в Китае.

Верно. Значит, он не считал минуты.

– Что мы будем делать до тех пор?

– А что? Что произойдет с тобой на рассвете? Собираешься сбежать от меня, как Золушка?

Знал ли он, как близок был к истине?

– У тебя все равно не получится, – продолжал он. – Мы встретим рассвет в особом месте.

Самое особое место, какое она могла себе представить, было наверху, в большой удобной кровати в объятиях Оливера.

– Звучит интригующе, – сказала она, не обращая внимания на боль в сердце.

– Я надеюсь на это. Мне пришлось использовать свои связи, чтобы организовать это.

Он выгнал кучу людей из другого ресторана?

– Ты не скажешь мне?

– Нет. Я хочу, чтобы это был сюрприз. Хотя я должен спросить… Ты умеешь плавать?

 

Это был действительно необходимый вопрос.

Через сорок минут Одри стояла на пирсе в районе Чимсачей, глядя на великолепную отреставрированную китайскую джонку.

– Я видела ее ночью в бухте, – выдохнула она, прохаживаясь по пришвартованному судну, поглаживая рукой столетние темные деревянные балки. Ярко-красные паруса обычно подсвечивались, и для тех, кто был на берегу, казалось, что это красный огонь, тихо дрейфовавший на воде. Но сегодня утром с парусов свисали простые китайские фонарики, которые бросали нежный свет на безлюдную палубу.

– Это наша поездка на рассвете.

На борту они провели первую четверть часа, исследуя такелаж и конструкцию джонки и оценивая открывающиеся виды на триста шестьдесят градусов и звуки просыпающейся гавани. Но когда небо посветлело и судно, качнувшись в большой дуге, продрейфовало вверх к набережной, Оливер перевел их на верхнюю палубу – на самом деле старую крышу нижней палубы.

Корзину принес любезный, вежливо кланявшийся матрос, она до отказа была заполнена свежими фруктами и великолепными пирожными, а также там был термос с ароматным кофе. Оливер прижался спиной к мачте, затем притянул Одри к себе между ног, и они выбирали вкусное содержимое корзины, пока солнце понималось над гористыми островами Гонконга.

– О чем ты думаешь? – поинтересовался он.

Парус над ними издавал почти неслышное жужжание, вибрируя на утреннем ветерке. Тот же ветер, который приводил их в движение.

– Я думаю, что это очень зрелищно. Я всегда хотела поплавать на этом судне. – Одри повернулась к Оливеру. – Спасибо.

Его губы так естественно прижались к ее. Медленно.

– Не за что.

Но этот поцелуй не был похож на вчерашние, потому что на самом деле было не вчера. Было уже сегодня. И вокруг них просыпался реальный мир и начинал заниматься своими делами.

– Ты точно поднял планку для первых свиданий, – выдохнула она, не задумываясь, но потом спохватилась: – Я имею в виду… любое свидание.

– Это своего рода первое свидание.

Нет, это не так. Неловкая напряженность в его голосе служила неопровержимым доказательством.

– Первое подразумевает, что будут еще, – сказала она. – В нашем случае это скорее единственное свидание.

И, что немаловажно, это был конец единственного свидания. После завтрака она действительно должна была подумать о том, чтобы забрать свои вещи из отеля и добраться до аэропорта на Лантау. Прежде чем выставит себя полной дурой.

Прежде чем вцепится пальцами в его сильные руки и откажется отпустить его.

– Ты считаешь, больше не будет?

Невозможно было понять, на какой ответ он надеялся.

Каждая клеточка ее тела напряглась, но голос ее прозвучал спокойно:

– Мы живем в разных странах, Оливер. Это немного затрудняет будущие свидания, не так ли?

– Так… это все? Одна ночь дикого секса и все?

Она повернулась в его руках и посмотрела ему в глаза:

– На что ты надеялся, на две ночи? Три? – Она выдержала его взгляд и бросила ему вызов: – Больше?

Лицо его стало серьезным.

Да. Так, как она и думала.

– У нас есть время до десяти, – напомнил он ей.

– Что дадут нам несколько часов?

– Первые несколько дали очень много.

Правда. Ее жизнь перевернулась с ног на голову менее чем за двенадцать часов.

– Но что это изменит? В реальности?

Тепло хлынуло на нее сверху вниз.

– Я не ожидал, что ты будешь играть в слова, чтобы уйти от меня.

Она выпрямилась, отстранилась от него на несколько драгоценных дюймов:

– Я не играю в слова, Оливер. Я просто реалистка.

– Разве ты не можешь побыть реалисткой по дороге в аэропорт?

Она внимательно изучала его.

– Прямо до конца?

– Я просто… Такая поспешность тревожит.

– Ты раньше никогда не выходил на цыпочках из гостиничного номера на рассвете?

– Да, и я знаю, что это значит. Так что мне не нравится, что ты поступаешь так со мной.

– О. – Она сместилась и поджала ноги под себя. – Тебе не нравится, когда тебя раскрывают как лицемера.

– Разве это лицемерие – наслаждаться нашей совместной ночью и не хотеть, чтобы она закончилась?

– Она должна закончиться, – отрезала Одри. Потому что то, что случилось между ними, могло быть только один раз. – Меня ждет Сидней. А тебя Шанхай.

Правда, он уже сделал сегодня утром пару деловых звонков, наверстывая потерянное время, которое было потрачено на… приключения. Значит, Шанхаю не пришлось ждать так долго.

Утро после ночи любви всегда такое неловкое? Она прекрасно понимала, почему он раньше сбегал на цыпочках, чтобы избежать всего этого.

– Ты что-то спланировал для нас на ближайшие несколько часов? – Она проверила.

– Да.

– А ты не хотел сначала поделиться планами со мной? Что, если бы у меня сегодня утром были назначены встречи в связи со скрипкой Тесторе?

Отлично, теперь они походили на ссорящуюся пару. Ему хватило совести, чтобы покраснеть.

– Это правда?

Она медленно вздохнула. Может, было бы умнее сказать «да». Чтобы сойти с этой лодки и поспешить на некую воображаемую встречу. Но он так мило покраснел…

– Нет. Я позаботилась обо всем чуть раньше этой недели.

Он кивнул. Потом сел.

– Это должно было быть прекрасным окончанием этому… – Он замялся и исправился: – Этой хорошей ночи.

Хорошей. Ой.

– Мы встречаем рассвет на старинной частной джонке в бухте Виктория. Ты отлично это организовал, Оливер.

Он уставился на паром, который с грохотом проплывал мимо них. Волна за кормой с всплеском ударилась о корпус джонки – словно жидкие аплодисменты. Он вздохнул:

– Значит, ты хочешь вернуться обратно.

– Я не хочу, чтобы это закончилось скорее, чем должно. – Одри поймала и выдержала его взгляд, несмотря на боль глубоко в груди. – Но я понимаю, что это неизбежно. – Она прислонилась к нему. – Мы вернемся, когда будет пора.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы расслабиться, и она телом чувствовала тот момент, когда он согласился с ее словами. Его тело обмякло, рука поползла вверх, чтобы собрать ее растрепанные ветром волосы в хвостик, которые он мягко поглаживал в такт плеску волн. Она снова предалась его ласкам.

Как будто она делала это всегда.

Как будто всегда будет.

Одри попыталась представить себе поездки в Шанхай для быстрого секса с Оливером всякий раз, когда она будет в Азии, и просто не могла. Это была не она. Несмотря на все доказательства обратного прошлой ночью. Несмотря на женщину, отражение которой она видела в террариуме для стрекоз.

Вчерашняя ночь не имела ничего общего с реальностью – с буднями, случайными ссорами, несвежим утренним дыханием, перетягиванием одеяла на себя, ипотекой или многими другими неромантичными вещами, из которых складывались отношения.

Это была сказка, оканчивающаяся не свадьбой, а неожиданной дружбой.

Скорее это даже была страна, в которой мечты сбываются.

И все понимали, что то, что казалось слишком замечательным, чтобы быть правдой… вероятно, таким и было. Но она принимала все, что ей предлагали, – в том числе несколько следующих часов, – потому что знала, что вряд ли переживет снова что-то подобное.

Когда-либо.