Грань вторая
Бэрин
Быть влюбленным в жену собственного брата – что может быть печальней, безрассудней и… безнадежней. А если еще прибавить сюда отвратительные мысли, что, не будь у тебя брата, все могло бы быть совершенно иначе… И это тебе бы была предназначена ее радостная улыбка по возвращении, и лишь тебе бы она дарила ласки ночью – да и днем тоже. И твоего бы ребенка носила под сердцем…
Он возвращался домой в сумерках. Конь, которому словно передались тяжелые мысли всадника, шел медленно, устало разгребая ногами снег. Бэрин, подняв голову, окинул взглядом знакомые с рождения башни. Он теперь надолго покидал замок – то под предлогом проверки пограничных постов, то для охоты, то сопровождая крестьян на ярмарку, словно какой-то простой наемник. Фэрлин ничего не говорил ему и никогда не задавал вопросов, лишь хмурился и отпускал в следующую поездку.
Но не мог же он навсегда уйти из своего родного дома? Тем более что его постоянно тянуло назад, словно на канате…
Конь, всхрапнув, вскинул голову, и Бэрин машинально натянул уздечку. Откуда-то – словно из-под самых копыт Ворона – выскочила лисица. Пустилась прочь, к реке, но так тяжело и медленно, что он легко мог подстрелить ее: зверек был обременен добычей – цыпленком, явно стянутым в замковом птичнике. Рука Бэрина потянулась к арбалету… и опустилась. Пусть хоть кому-то повезет.
Лисица, словно поняв, что ей ничто не угрожает, приостановилась, опустив птичью тушку на снег. Уселась, обернув пушистым хвостом лапы и наблюдая за ним. Бэрину показалось, что она ехидно и довольно улыбается. Он слабо улыбнулся в ответ и вновь направил коня к замку.
Спешиваясь и передавая поводья конюху, вполуха слушал причитания птичницы: мол, и щели-то никакой нет, и собаки не чуют, не лают, а уж которую птицу проклятая лиса душит! Бэрин сочувственно покачал головой, втайне симпатизируя хитрому зверьку. Зима выдалась морозной и снежной, даже косули застревали в глубоких сугробах и замерзали в снежном капкане. Зверью приходилось нелегко, вот оно и жалось к людскому жилью.
Приглаживая влажные от стаявшего снега волосы, он быстро прошел по полутемным коридорам. Знал, что его ждут. Стол накрыт, а за столом сидит…
– Ну вот и ты! – улыбка, протянутая рука. Не устояв перед искушением, он шагнул, сжав ее запястье, прикоснулся губами к нежной теплой коже – помни, не дольше мгновения! – пробормотал:
– Как ты?
– Со мной все прекрасно! Все носятся вокруг меня и квохчут, не дают и шага ступить! Если я и заболею, то только от излишней заботы… – Инта с улыбкой глянула поверх его плеча: – Фэрлин сказал, ты вскоре подъедешь, вот мы и подождали с ужином.
Бэрин отступил, повернулся. Брат, проходя мимо, крепко сжал его плечо, сказал просто:
– Садись, стынет.
Ели молча. Бэрин поглядывал то на Фэрлина, то на невестку. Беременность пошла Инте на пользу. Округлила фигуру, сделала плавными движения, добавила безмятежности и спокойствия взгляду. Казалось, она постоянно здесь и не здесь. Участвуя в разговорах и делах, Инта все время прислушивалась – не только к росту внутри себя, но и к чему-то иному, находящемуся далеко, высоко отсюда. Словно кто-то постоянно нашептывал ей на ухо нечто мудрое и светлое. И даже та улыбка искренней радости, которой она его обычно встречала, тоже была откликом на этот шепот.
…Найна всегда говорила, что он слишком многое придумывает и лучше бы ему стать бардом, чем Пограничником… Сестра явно опять отказалась ужинать с ними под привычным предлогом нездоровья. Это нездоровье длилось уже чуть ли не год: с тех самых пор, как их брат женился на человечьей женщине. Как подозревал Бэрин, Найну возмущало не только то, что Фэрлин смешал кровь оборотней с людской, но и то, что сделал он это по любви, а не по необходимости. Она долго донимала молодоженов мрачными предсказаниями бездетности: в таких смешанных парах дети рождаются редко. Но теперь, когда Инта понесла, «нездоровье» золовки лишь усугубилось, и она начала поговаривать, что дети или родятся с изъяном, или вовсе людьми.
Впрочем, Бэрин был рад, что Найна не стремится встречаться с Интой больше необходимого. Инта тоже не отличается покладистым нравом и удерживается от ссор с новой родственницей лишь большим усилием воли. Но в присутствии Фэрлина все старались держать себя в руках: не хватает еще вмешивать лорда в дела своей ненависти… и любви.
– Как обстановка на Черной?
Черная речка, не только вливающаяся в пограничный Обсидиан, но и выходящая на их сторону быстрой стремительной протокой, представляла собой непрерывный источник тревог. Заклинания, которые обычно надежно запечатывали границу и требовали обновления лишь время от времени, по необъяснимой причине здесь рвались и истончались. Родители говорили, что речной узел имеет свою собственную силу и даже колдовство Пограничников не может справиться с нею. Потому в эту брешь то и дело пытаются прорваться Звери с того берега Обсидиана, и потому здесь возведена крепость с постоянным гарнизоном и сильными магами. Но раз в сезон, в новолуние, кто-либо из самого могущественного и древнего рода – Фэрлинов – должен поделиться своей кровью и своей силой с Черной.
Правда, чувствует себя после этого прескверно. Вот как он сейчас. Неудивительно, что Фэрлин разгневался, узнав, что брат возвращался домой без сопровождения. Голос его стал ледяным, ледяными – глаза.
– Корнер потерял разум? Или ему настолько надоело главенство нашего рода, что он надеется отделаться от нас таким простым способом?
– Брат…
– Почему он не выделил тебе охраны?
– Я сам отказался от сопровождения. У Корнера и без того слишком мало бойцов…
– Он безумен, а ты самоубийца?! Да с тобой в таком состоянии мог бы справиться любой крестьянин с вилами… да что там – любой мелкий Зверь!
Бэрин вдруг вспомнил лисицу. Представил, как, не удержавшись в седле, падает в снег, и та, отбросив задушенного цыпленка, жадно вцепляется в горло нежданной крупной добыче. Проблема только в перетаскивании. Лисица загрызла волка…
Он потер лицо ладонями, чтобы скрыть внезапную и неуместную сейчас улыбку.
– Никто из них мне не встретился, так нечего об этом и говорить.
– Говорить есть о чем! – отрезал Фэрлин. – В следующий раз поеду я. – Быстрый взгляд в сторону жены. Все трое подумали об одном и том же, и Фэрлин добавил: – Или Найна.
К исходу лета Инта должна была родить. Лорд и сейчас уже с неохотой оставлял замок: Волки – преданные семьянины и, пока потомство не научится держаться на ногах, стараются не покидать свой дом далеко и надолго.
Бэрин окинул опустошенный стол голодным взглядом: потраченные кровь и сила требовали восполнения. А он слишком рано пустился в обратный путь.
– Ты все еще бледный, – заметил Фэрлин тоном ниже. – Погоди.
Лорд вышел. Бэрин прикрыл тяжелеющие веки и вздрогнул, почувствовав прикосновение легкой руки к своему влажному лбу. Из-под ресниц взглянул в близкое озабоченное лицо Инты.
– У тебя жар!
– Ничего, – еле выговорил он. Как она изменилась за этот год! Нет уже мрачного, настороженного взгляда исподлобья, напряженно сжатых губ, загнанности испуганного зверька в каждом движении… Тогда она боялась их, оборотней, опасаясь не столько за себя, сколько за свою любимую сестру. Так боялась, что он подошел к ней – поговорить, успокоить, утешить… Ему – именно ему, первому – Инта улыбнулась своей чудесной, быстрой, немного нервной улыбкой. Почему он отступил, почему уступил ее Фэрлину? Да, тогда он понял своего брата быстрее и вернее, чем сам Фэрлин, и решил ему помочь…
И совершенно не понял самого себя.
Подняв руку, он прижал ее ладонь к своему лбу. Нежная, теплая. Женская… Губы Инты дрогнули в улыбке. Теплые, мягкие губы… Его взгляд скользнул ниже – по белой шее, по покачивающемуся на цепочке Лунному камню, по… Ее груди округлились, потяжелели – и от беременности, и, наверняка, от ласк его брата. Он представил, как протягивает руки и накрывает их…
Инта повернула голову – сам он не расслышал шагов Фэрлина из-за шумящей в голове крови. Заявила обвиняюще:
– У него жар!
Если Фэрлину и показалось странным, как быстро он отдернул руку, виду брат не подал. Сказал спокойно:
– Я принес эликсир.
Он молча смотрел, как лорд тщательно отсчитывает янтарные капли: они расходились в воде, и та приобретала цвет крови. Принял протянутый бокал, по-прежнему избегая взгляда Фэрлина, выпил и передернулся: холод, потом тепло, жар, снова холод. Ну, по крайней мере это отвлечет его от бесчестных мыслей о том, как он ласкает жену своего брата! Прикрыл глаза.
Инта сказала вполголоса:
– Но если эликсир так чудодейственен, почему вы сразу не берете его с собой на Черную?
– Потому что он слишком ценный…
– Более ценный, чем даже ваши жизни?
– …и потому что в усталости легко просчитаться – всего одна лишняя капля…
Бэрин глянул сквозь ресницы: лорд задумчиво вертел в пальцах граненый хрустальный флакон. Теплые янтарные блики скользили по его лицу.
– И – что?
– И человек умирает. Идем, ему нужно отдохнуть.
Прикосновение легких пальцев к плечу – ответная дрожь по всему его телу.
– Безлунной ночи, Бэрин. Поправляйся.
Он кивнул, но раскрыл глаза, лишь когда двое покинули комнату: по-детски прятался от зоркого взгляда старшего брата. Потер лицо – от действия эликсира покалывало кончики пальцев и горели губы. Уставился в огонь.
На дальних заставах, где мало женщин, женщина берет себе в мужья двоих, а то и троих мужчин. И такой брак считают нормальным, а детей – общими. Если бы…
Оскалившись, Бэрин несколько раз ударился пылающим лбом о край стола. О чем он думает?! Разве Инта согласится на это? Или Фэрлин?
А он сам?
Кажется, да. Он согласен на все.
…Жаль, что Фэрлин не оставил здесь флакона с эликсиром!
* * *
Рыжик готов был сожрать добычу сырой и целиком и громко протестовал, когда я принялась варить бульон. Наученная горьким опытом, я выбрала самый большой горшок и варила мясо до тех пор, пока от него не начали отделяться волокна: так хоть на некоторое время мы будем защищены от голода. Только потом, страшно экономя, выделила брату кусок и, пригорюнившись, смотрела, как он жадно заглатывает мясо. Оставшиеся полупустыми желудки залили болтушкой из бульона и желудевой муки.
Рыжик единственный из моей семьи выжил в долгом пути из-за Хребта: остальные братья и сестры так и не увидели берегов благословенного Обсидиана. Я скривила губы: благословенного! Вот мы его достигли – и что же? Дальше хода нет, тот берег надежно охраняют проклятые Волки; назад тоже нет возврата. Остается подыхать от голода здесь, в двух шагах от земли своей мечты: благодатной, обильной и доброй. Я обвела взглядом наше жилище. Мало кто из побережников строил себе жилье – вернее, мог построить. Норы, дупла, пещеры… Мы с Рыжиком выбрали укрытие под корнями огромного древнего дуба. Здесь можно было передвигаться, почти выпрямившись, а меховой полог надежно перекрывал доступ студеному ветру. Пара лежанок, выстеленных сухим мхом, очаг, несколько деревянных и глиняных плошек. Первый настоящий дом за много месяцев скитаний. Жаль, никто, кроме нас, ему не успел порадоваться…
Встревоженно подал голос Рыжик: кто-то приближался. Я схватила заостренный кол в одну руку, нож – в другую. Незваный гость остановился к пологу вплотную – тот шевельнулся, – и мы услышали знакомый голос, спрашивающий разрешения войти.
– Входи уже… Птица, – с досадой пригласила я. Не мог он прийти хотя бы вчера, до того, как я принесла еду!
С первого взгляда Птица напоминал человека, закутавшегося в коричневый бархатный плащ. Лишь когда он разводил руки, обнаруживалось, что это вовсе не плащ, а крылья-перепонки, как у белки-летяги, а руки – трехпалые лапы с острыми когтями. На длинных узких стопах тоже когти. А лицо – человеческое. Черными круглыми глазами он быстро оглядел нас, распахнул «плащ», обнажив коричневое меховое тело, и достал из нароста-кармана на животе несколько орехов. Молча протянул их на белой ладони.
– Спасибо, Птица, – скрепя сердце сказала я. – Отдохни, погрейся.
Гость уселся на лежанку и, сгорбившись, стал похожим на нахохлившегося под дождем ворона. Я демонстративно выбрала самую маленькую чашку, налила туда бульона без мяса и сыпанула ложку желудевой муки: пусть Птица явно пришел перекусить на дармовщинку, он хотя бы принес орехов из своих запасов. Пока Рыжик рассказывал Птице свои нехитрые новости, я грела руки над жиденьким огнем. Снаружи завывал ветер.
Всех побережников я делила на неопасных, опасных и очень опасных. Птица был из первых. Хотя в эту голодную зиму даже самые дружелюбные и безобидные были готовы закусить своими умершими соседями. А то и еще живыми.
Птица привычно гладил Рыжика по голове – тот, играясь, пытался прихватить руку гостя зубами. Сказал спокойно:
– Он знает, что ты ходишь за Реку.
Меня словно холодной водой окатили. Уточнять, кто такой он, не требовалось. Но как? Я ведь старалась быть такой осторожной! Обреченно ступая на толстый, темный, чисто выметенный поземкой лед Обсидиана, я не знала еще, что волчьи заклинания меня пропустят, – это было чем-то вроде попытки самоубийства… Лишь отчаянье и безысходность погнали меня на тот берег, прямо в пасть Волкам. Но теперь Волки казались куда как безобиднее…
Птица поднес миску к бледным губам, сделал последний глоток, наслаждаясь горячей похлебкой, пахнущей мясом, и добавил:
– Тебя за это не накажут. Но запомнят. Такое никому еще не удавалось.
Полог хлопнул за поздним гостем. Я в отчаянии сжала пальцами пульсирующие виски. Брат обнял меня, прижался лохматой головой, огорченно ткнулся холодным носом в щеку. Карие мальчишеские глаза встревоженно заглядывали мне в лицо.
– Ничего, – сказала я, успокаивая нас обоих. – Ничего. Может, все и обойдется. Давай спать.
Прислушиваясь к тихому дыханию Рыжика, я уже знала – ничего не обойдется. Потому что я – несчастье семьи, ее позор, выродок.
Проклятый оборотень.
* * *
Бэрин почти засыпал, когда услышал произнесенное с мягкой насмешкой:
– Да ты никак влюбился?
Сон как рукой сняло. Он повернул голову: Натин, приподнявшись на локте, смотрела на него сверху. Пробивавшийся сквозь занавески свет факелов ярмарки позволял увидеть на лице женщины лукавую улыбку.
– Кто-то из наших девушек? Или ваша?
От растерянности он молчал слишком долго, чтобы соврать убедительно. Но Бэрин все же попробовал:
– С чего ты это взяла?
Женщина повела круглым плечом.
– Ты такой страстный, неутомимый, напористый… Словно пару месяцев ни с кем не любился. А ведь был у меня только на прошлой неделе! Уж точно на моем месте ты сейчас другую представлял! Не то чтобы я жаловалась, еще какая довольная! Просто любопытно – кто она? Ваша или наша?
И ваша. И наша. Но не моя. Он не думал, что так прозрачен: хорошо еще, не начал во время ласк называть женщину Интой… А вдруг и Фэрлин и сама Инта тоже что-то замечают?
Бэрин встал с кровати, шагнул к узкому окну, сдвинул занавеску и уставился невидящим взглядом на освещенную ярмарочную площадь. Скрипнули половицы – подошла Натин, обвила его торс мягкими руками, прижалась горячим полным телом. Сказала:
– Ну а почему бы тебе наконец не влюбиться? Ты молод, силен, хорош, обходителен. Любая тебе будет рада, любая не откажет…
Только не она.
Почувствовав, как он напрягся, женщина замолчала. Но ее ласковые, умелые руки продолжали двигаться, гладить, трогать – и он постепенно стал расслабляться и возбуждаться одновременно. Натин горячо шепнула ему в ухо:
– Пошли в кровать, мой волчонок! Пошли, пока ты еще мой…
* * *
Окоченев от холода, я приплясывала над своим скудным товаром, выложенным на расстеленной прямо на снегу шали: шарфы, рукавицы и носки. Шерсть я вычесывала кое у кого из мохнатых побережников – и им в линьке легче, и мне для вязанья сгодится. Спряденные нитки кипятила в красящем отваре из коры и травы, а узоры вывязала так, как когда-то научила мать: руки у той тоже были ловкими, умелыми. Почти человечьими… просто пальцев слишком много.
С самой ранней зимы, едва Реку сковал лед, я бегала на другой берег и уже научилась разбираться с деньгами, ценами и людскими повадками. Иногда казалось, что я легко могла бы затеряться меж людей, если б только не приходилось возвращаться из-за Рыжика. Всего раз я попыталась перевести с собой брата – до сих пор перед глазами стоит картина, как тот, визжа и извиваясь от боли, катается на заснеженном льду. Бывалые побережники потом говорили, что нам еще повезло, волчье заклятие ударило вскользь, не в полную силу, и потому брат остался жив. Проклятые, злобные, жадные Волки! Кому мог помешать и навредить безобидный мальчишка? А Рыжик до сих пор боится даже на берег выходить…
Надвинув капюшон пониже, я рассматривала меховые сапоги остановившихся неподалеку мужчин. Голенища вышиты яркими нитками и бисером: сколько же времени мастерица тратит хотя бы на одну пару? Может, вырезать деревянные бусины да начать обшивать свою одежду? Уж на это-то много времени не уйдет – из всей одежды у меня две сменки да теплый плащ…
– Ты погляди, какие рукавицы!
Мужчины закончили разговор и направились ко мне. Я поспешно откинула капюшон, нацепила на лицо льстивую улыбку, приготовившись расхваливать свой товар, как у других торговцев подсмотрено.
Слова замерзли у меня на губах.
Это были Волки.
Не то чтобы они чем-то отличались от людей, толпившихся на Зимней ярмарке: ни внешностью, ни одеждой; здесь были купцы и крестьяне, одетые куда богаче и ярче. Но я чувствовала их силу, как любой зверь чует запах крупного опасного хищника. Инстинкт кричал: «Беги!» – разум приказывал стоять, а чувства бессмысленно метались в ледяной оболочке оцепеневшего тела.
Тот, что постарше, без интереса рассматривал вязанье. Младший же присел на корточки, перебирая вещи. Вскинул голову, сверкнул темными глазами и яркой улыбкой:
– Да ты мастерица! Где ты взяла такие узоры?
Ответить удалось не с первой попытки. Когда непослушные губы наконец шевельнулись, они выговорили правду:
– Мать научила.
Волк примерял рукавицу – на его крупную руку она еле натягивалась. Он огорченно поцокал языком.
– А ты можешь связать на мой размер? Я хорошо заплачу!
Мне надо было лишь качнуть головой. И объяснить – мол, шерсть закончилась. Но губы ответили:
– Могу.
Парень, не вставая, протянул мне руку.
– Будешь снимать мерку?
Я беспомощно смотрела на такую близкую руку. Рука как рука: мужская, сильная, обветренная. Но если б он знал, кто я такая, он бы убил меня одним движением этой руки.
– Я запомню…
– Ну вот, – сказал Волк торжествующе, – я же говорю – мастерица! Беру все.
– Что?
Поднявшийся парень смотрел на меня сверху с интересом:
– Говорю – все беру. А свои рукавицы жду через неделю, на субботнем базаре. Договорились, да?
Он кинул пару монет, сгреб все вязанье в охапку, улыбнулся мимолетно на прощанье. Я провожала мужчин застывшим взглядом. Услышала сказанное старшим:
– Куда тебе столько?
– Да девчонку жалко, видел, совсем замерзла, даже говорить уже не может? Отвезу вещи парням на заставу. А вот эти перчатки – смотри – подойдут леди Инте!
Я растерянно разглядывала монеты. Хотя цены на мясо поднялись, купленного на это хватит нам с братом на полмесяца. Самое время благословить за это Волка.
Доброго Волка!
Чуть позже я вновь увидела его. Темноволосый парень помогал слезть с лошади какой-то женщине. Та с благодарной улыбкой приняла предложенную руку. Когда они пошли по утоптанному грязному снегу площади, стало видно, что женщина заметно хромает. Следом, зорко поглядывая по сторонам, двинулась еще пара Волков. Лишь увидев на руках женщины собственные перчатки, я сообразила, что это и есть та самая леди Инта. Группа явно направлялась в мою сторону, и я поспешно шмыгнула за ближайший возок с бочками. Подойдя, они остановились и закрутили головами. Темноволосый Волк сказал с сожалением:
– Наверное, уже убежала. Тебе правда перчатки понравились?
Женщина покрутила руками, разглядывая узор.
– Конечно, мягкие, теплые, красивые, прямо льнут к рукам! Только не могу понять, что за шерсть?
Я чуть не фыркнула: уж и не пересчитать, чью шерсть я туда примешала! Да еще и насобирала пуха, который нацеплялся за кустарники в лесу.
– И узоры, – продолжала леди Инта. – Странные узоры. Никогда таких не видела. Похоже на руны, смотри!
Парень смотрел. Но вовсе не на перчатки, а на саму женщину. С очень странным выражением: теплота в его глазах мешалась со странной жадностью. Почти с голодом. Кто она ему? Судя по простоте и легкости в общении – родственница или давняя знакомая. На вид – ровесница или постарше. А если судить по выражению его глаз – насколько я уже могла разбираться в человечьих… человечьих?.. взглядах, – мужчина был к ней неравнодушен. Если не сказать больше.
Когда они повернули обратно, Инта вновь – привычно – оперлась о его руку. И я поняла, что она ждет ребенка. Нет, еще не было заметно живота – да и что разглядишь под многослойной зимней одеждой? – особая плавность в движениях, изгиб спины…
И – что поразило меня больше всего. Она была просто женщиной.
Человеком.
Не Волком.
Сытый Рыжик дремал. Я вязала у тлеющего очага: света для привычной работы не требовалось, руки двигались сами по себе, машинально сбрасывая петли. Над размером рукавиц особо и задумываться не приходилось – как наяву я видела его руку. Крупная, сильная… наверное, он превращается в очень большого Волка.
Побережники рассказывали, как несколько лет назад эти самые Волки – огромные безжалостные звери – перебрались через границу и попросту опустошили весь правый берег. Видимо, им показалось, что он слишком густо заселен. Немногие уцелевшие после той резни с неизбывным ужасом рассказывали, как Волки перекусывали побережников пополам и ломали хребты одним ударом мощной когтистой лапы. Наверняка этот мило улыбавшийся мне парень тоже участвовал в том кровавом набеге.
Я зашипела: петля соскользнула со спицы, придется перевязывать весь ряд. Побережники говорили также, что Волки держат людей за домашний скот, в лучшем случае – за слуг. Но та женщина, Инта, явно пользовалась уважением оборотней. Ее охраняли. О ней заботились: неужели как об овце из своего стада? И даже – если я правильно поняла взгляд темноволосого – любили. Инта ждет его ребенка? Значит, Волки могут иметь детей от людей… Какими те родятся? Оборотнями? Людьми? Мой взгляд остановился на брате. Или такими?
Ну что ж, пока Волк помогает нам выжить, мы будем принимать и Волчью помощь.
Только я немного подправлю узор.
Эту красную нитку сюда – моя погибшая в пути семья, верившая, что впереди нас ждет новая, безопасная, благословенная земля. Эту желтую – обжигающий гнев на проклятых Волков, чье заклятие чуть не убило моего единственного брата. Эта черная по канту – безысходность и горечь моего подчинения Зихарду… Надеюсь, этот узор согреет нашего добренького Волка в самую холодную ночь!
А еще лучше – обожжет ему руки до незаживающих волдырей. Ведь все случившееся, все это – из-за них!
* * *
После бушевавшей на прошлой неделе ярмарки субботний базар был малолюдным и вялым: наверное, люди продали все, что хотели, да и сами поиздержались. Несколько охотников предлагали шкурки, крестьянки – замороженные круги жира и топленого масла; сонная старушка, напоминавшая обмотанный шалями бочонок, торговала семечками: но, судя по редким покупателям, к концу дня она попросту сщелкает их сама.
И еще стояла я со своим вязаньем. Ко мне давно привыкли, расспросами не донимали – удовлетворились краткой историей про дальний хуторок на холмах…
К двум часам дня я уже готова была натянуть новые рукавицы на замерзшие ноги – прямо поверх сапог. Кажется, я зря сюда пришла сегодня: Волк или обманул меня, или попросту позабыл про свой заказ. Не нужно было рисковать, приходить снова, пока у нас с Рыжиком не закончилась еда. Странно, что за всю зиму меня еще ни разу не заметили Пограничники. И как хорошо, что про мои странствия так поздно прознал Зихард! Пока он молчал, но я вовсе не обманывалась – что-нибудь да задумывает. И в этой его задумке я буду играть главную роль. Все побережники так или иначе ему служат, и я не исключение. При воспоминании, как именно мне приходится служить, рот наполнился кислотой – до рвоты…
Наконец я увидела идущего ко мне большими шагами Волка. Капюшон меховой куртки сброшен на плечи, на темных, коротко стриженных волосах блестит мелкий снег… Краем глаза я заметила оживление среди крестьянок: то ли Волк был хорошим покупателем, то ли просто привлекательным (в их глазах) парнем. Отзываясь на приветствия кивками и улыбками, он подошел ко мне.
– Замерзла?
Даже если и нет, сейчас бы точно оцепенела – казалось, он замораживает меня одним своим приближением, словно сказочный Ледяной Бог. Вместо ответа я молча протянула ему рукавицы. Волк примерил – в самую пору! Довольно хмыкнул:
– Теплые. Узор красивый получился.
О, если б получился, ты бы, Волк, просто остался без рук! Но, может, мои слезы и мои проклятья все-таки подействуют – пусть и медленно, позже?
– Как договорились, – он протянул мне деньги.
Чтобы не касаться его, я подставила руку, и холодная монета упала в мою холодную же ладонь. Я начала поспешно собираться, нервничая под его взглядом – Волк и не подумал уйти, стоял, наблюдая.
– Хочешь есть?
– Что?
– Есть, – повторил он и сделал движение рукой, словно орудовал ложкой.
Ему, наверное, казалось, что я плохо его понимаю – может, попросту какая-то дурочка. Уже лучше б мне такой и притвориться – тогда бы он от меня быстро отстал…
– Идем в корчму, покормлю тебя, – скомандовал он и пошел с площади. Я тоскливо огляделась – крестьянки глазели на нас с любопытством. Волк обернулся и удивился, что его приказ все еще не выполнен: – Идем же!
Засунув вещи в сумку, я обреченно направилась к поджидавшему меня Волку.
Бэрин спохватился лишь после полудня. Не то чтоб он нуждался в рукавицах, просто девчонку пожалел: пусть ей перепадет лишняя монетка. Он не был уверен, что она придет, да и что вообще поняла, о чем речь, – настолько ошалевшей она выглядела. Но все же оседлал Ворона и отправился в село Высокое, выросшее под крылом у замка.
Рукавицы вышли знатными. Бэрин отдал обещанную плату и помедлил. Протянутая за монетой ладонь дрожала – то ли от холода, то ли от страха, – из потрепанного рукава выглядывало тощее белое запястье. Да и лицо, прячущееся под широким капюшоном, уж очень худое. Явно пришлая: хотя их людям тоже нелегко в эту зиму, до голода дело еще не дошло.
– Идем, я тебя покормлю.
То ли не поняла, то ли испугалась – застыла на месте, как маленький зверек, надеящийся, что его не заметят.
– Идем, идем! – Бэрин готов был просто тащить ее за шиворот, да побоялся, что его укусят. Девица нехотя поплелась следом.
Услышав привычный заказ: «Мясо. Много», – Ян кивнул. Покосился с любопытством на притихшую за столом девчонку.
– Что хочешь еще? Хлеб, похлебку, кашу? Можешь скинуть одежду. Тут тепло.
Девушка завозилась, медленно снимая капюшон и расстегивая куртку. Разглядев ее худое бледное лицо с синими тенями под глазами, Бэрин решил, что она хочет всё.
– Как тебя зовут?
Помолчала.
– Лисса.
– Я Бэрин. Откуда ты пришла к нам, Лисса?
– Издалека.
– Одна?
– С братом.
– А где брат?
– Он… еще маленький.
Она отвечала так тихо, что ему пришлось перегнуться через стол. Произношение было странным – и впрямь издалека.
– А ваши родители?
Можно было и не задавать этого вопроса…
– Где вы остановились?
Лисса молчала, глаза у нее были затравленными. Бэрин привык к тому, что пришлые их боятся – как боялась в свое время и Инта. Чаще всего это его забавляло. Но сейчас девчонка, того и гляди, удерет из корчмы, даже не поев. Отступившись на время, он кивнул на тарелки:
– Ешь!
Я осоловела от сытости и тепла, вина лишь пригубила. Мне не нравится, что оно убавляет быстроту и ловкость… Волк Бэрин, кажется, этого не боялся – он уже опустошил свой бокал. И сейчас опустошал большое блюдо с мясом.
Итак, Волк меня накормил, как и обещал. Что он потребует взамен? И к чему его вопросы – он что-то заподозрил или просто как хозяин здешних земель должен знать, кто в них появляется?
Я рассматривала его исподтишка. Очень сильный, очень опасный, очень быстрый, пусть сейчас и выглядит таким расслабленным. Тень Волка за его спиной большая и густая, а Сила просто искрит. Я моргнула и поняла, что поступаю неправильно – ведь мне нужно смотреть на него глазами человека. Женщины. Я и попыталась.
…Тонкие черты худощавого лица, быстрые, веселые темно-карие, с зеленоватыми блестками, глаза, ровные брови. Широкие плечи, крепкое тело. Приятный баритон. Можно понять интерес к нему человечьих женщин. Бэрин вскинул глаза: все это время он знал, что я его рассматриваю.
– Лисса, вы остановились в деревне?
– Нет.
– У вас есть где жить?
– Да.
Я бы давно уже бросила расспрашивать отвечающего столь неохотно и скудно.
– Я к тому, что вы с братом могли бы до весны пожить в замке: слуг у нас маловато, а…
– Нет!
Мой ответ был таким резким и громким, что я и сама испугалась. Волк откинулся назад на сиденье, свел четкие брови. Помолчал и сказал:
– Если думаешь, что мы едим людей, то совершенно напрасно. – Он обвел рукой стол: – Как видишь, мяса у нас в избытке, чтобы соблазниться таким худосочным и костлявым созданием, как ты!
Слова его были шутливыми, а голос – сердитым. А вдруг Волк окончательно разозлится? Я осторожно поднялась.
– Уже темнеет, мне еще далеко идти. Благодарю за еду. Можно, я заберу остатки?
Он окинул тарелки недоумевающим взглядом.
– Да тут же одни кости!
Не только. Там есть еще что обгладывать, Рыжик будет доволен. Я быстро смахнула всё в сумку, двинулась к выходу. Волк окликнул меня на самом пороге:
– Подожди-ка!
Прижимая к груди сумку, я испуганно обернулась. Бэрин расплатился с хозяином и сказал, проходя мимо:
– Я тебя подвезу.
Ох, нет! Я беспомощно смотрела, как он выводит из конюшни рослого вороного коня. Бэрин приглашающе повел рукой, я попятилась. Волк сказал серьезно:
– Поверь, вот кто-кто, а кони людей не едят!
– Я… никогда не ездила… на лошади.
– Это не так уж страшно и сложно. Ну хорошо, тогда провожу тебя пешком.
Кажется, мне от него сегодня не отвязаться! Я шла, стараясь держаться самого края утоптанной улицы. Бэрин шагал рядом, ведя коня в поводу, и говорил, поглядывая по сторонам быстрыми глазами:
– В последнее время у нас пошаливают. Может, разбойники, а может… – он махнул рукой с зажатой уздечкой в сторону реки.
Неужели еще кто-то кроме меня сумел пересечь ледяную границу? Волк истолковал мой озадаченный взгляд по-своему, пояснил:
– Зимой это легче сделать…
Я опять вспомнила корчащегося на льду Рыжика. Легче?!
– …весной Обсидиан разливается, да и летом течение просто так не одолеешь, что вплавь, что на лодке.
Летом пойдут травы, ягоды, грибы, проживем и без шастанья на Волчий берег. Да и все одно нужно уходить от Зихарда. Если только он отпустит… И – куда?
– Лисса, послушай. – Волк коснулся моего плеча, но я так шарахнулась в сторону, что он поспешно отдернул руку. – Не знаю, откуда ты пришла и какими сказками тебя там кормили. Но если люди приходят жить под руку нашего лорда, он принимает их под свою защиту. Не надо нас бояться.
Не надо? Я выпалила:
– Даже в полнолуние? – и испугалась.
Бэрин помолчал.
– Посидеть пару-тройку дней дома для собственной же безопасности – не такая уж большая плата за проживание на берегу Обсидиана!
И какой же оброк Волки взимают еще? Говорят, у них мало женщин… Девушками? Но я вспомнила оживление и лукавый блеск глаз деревенских молодок при виде Бэрина. Даже если и так, девушки явно не против. Не околдовывают же их Волки?
– Конечно, жить на границе небезопасно, – продолжал меж тем Бэрин. – Несколько лет назад с той стороны прорвались Звери. Они пошли по тракту и вырезали две деревни целиком – вплоть до последнего младенца и последней кошки, – прежде чем их успели остановить. После этого лорд скомандовал перейти границу, и мы очистили тот берег. Они надолго притихли. Теперь вот опять… – Бэрин повернулся лицом к реке, словно видел на том берегу нас, своих врагов, побережников. – Копятся.
Во рту собралась кислота и горечь – пришлось сплюнуть. Копятся! А он понимает, почему они – мы – «копимся»? Сзади – смерть, впереди – граница, а мы – мошки под готовой прихлопнуть нас громадной ладонью. Но…
Никто из побережников не говорил мне, почему Волки вырезали весь наш берег. Что для этого была какая-то причина… Кто из них лгал? Или каждый говорил правду – но свою?
На мою удачу, Бэрина окликнули на выходе из деревни. Он приостановился, разговаривая со знакомцами, а я свернула в узкий проулок и почти на цыпочках пустилась бежать к реке.
* * *
Лисса опять улизнула. Оставалось только покачать головой да сесть в седло. Не загонять же перепуганную девчонку, точно оленя на охоте! Хотя он без труда мог бы взять след.
Он солгал, когда сказал, что у них не хватает слуг. Но у кастелянши Берты доброе сердце, и сирот, явно недоедающую девчонку с мальчишкой-братом, она бы непременно оставила в замке. Досадуя на дурочку, отказавшуюся от помощи из-за нелепого страха перед ними, Бэрин пришпорил коня. Ворон обиделся – и было на что, он ведь и так стремился побыстрей вернуться в родную замковую конюшню.
– Не так уж он и нелеп, этот страх, – сказал Фэрлин, выслушавший раздраженный рассказ брата.
– Что, я бы ее сожрал?! – Он злился и оттого, что из-за бестолковой девицы не увидел сегодня вечером Инту – та рано ушла спать. Хотя, скорее, радоваться надо…
– Ты никогда не задумывался, почему дети, начавшие перекидываться, воспитываются в отдаленных поселках?
Бэрин пожал плечами.
– Обычай?
– Опыт, – поправил Фэрлин. – Чтобы люди нас не боялись, они должны быть уверены, что мы владеем собой в любом обличье. Даже нам с тобой это нелегко, что же тогда говорить о детях? Если разворошить не такие уж давние воспоминания – и наши, и человечьи… Однажды подростки вырезали все стадо. Просто как волки. Потом добрались и до людей. И если б только подростки! Вспомни Ольгера.
Бэрин сел ровнее.
– Да он попросту помешался!
– Если бы так… Нет, Ольгер просто дал себе волю. Так что люди правы, когда опасаются хищников.
– Но… вот Инта же тебя не боится… – Бэрин смолк, тут же пожалев о своих словах. Зачем он вообще заговорил об Инте?
Губы брата дрогнули в усмешке:
– Ей, как и остальным присланным невестам, пришлось смириться с нашим вторым обликом. На самом деле и среди людей встречается предостаточно оборотней, мужчин-зверей. Мы-то хотя бы ограничены полнолунием.
– Ты так думаешь?
– Нет, это она так говорит… чему ты удивляешься? Разве не знаешь, что у твоей невестки острый язычок и отвратительный характер?
Лорд пригубил бокал, словно поднимая за жену этот странный тост. Бэрин подумал с усмешкой, что эта характеристика прекрасно подходит и самому Фэрлину.
– Кстати, вот…
Бэрин машинально поймал брошенную ему вещь. Расправив на колене, признал в ней перчатку Инты.
– Это связала твоя пугливая подружка?
– Дружбой там и не пахнет… – проворчал Бэрин. – Да, она. Я еще и рукавицы у нее сегодня прикупил. А в чем дело?
Фэрлин постучал пальцем по перчатке:
– Меня заинтересовал узор.
Свивающиеся линии – закругленные и прямые – образовывали сложный разноцветный орнамент.
– Сдаюсь, – пробормотал Бэрин. – Что в нем такого? Красиво…
– Это руны. Очень старые и очень… знакомые руны. Мы пользовались ими еще до Исхода.
Бэрин взглянул на перчатку другими глазами. Теперь он и впрямь разбирал очертания мертвых рун, которые они изучали в детстве.
– Не понимаю, что тут написано?
– Я тоже. Не уверен, что и сама девица знает. Наверняка она воспринимает их просто как узор, и потому получается такая бессмыслица. Но вот вопрос – кто ее обучал?
– Она ссылалась на мать…
– А кто у нас мать?
Бэрин промолчал. Он только сейчас понял, что, в сущности, ничего так и не узнал о Лиссе: кто она, откуда, почему пришла сюда…
– Думаешь, она из остатков какого-нибудь… нашего клана?
Фэрлин сказал решительно:
– Мне нужна эта девушка!
* * *
– Ты мне нужна.
Я стояла посреди логова Зихарда. Когда-то на нашем берегу жили люди, построившие дом, похожий на маленькую башню. Вот в этих, до половины сохранившихся развалинах он и обитал. Он выбрал подвал – свет тусклых светильников не раздражал его нежные глаза. Зато любой не обладающий ночным зрением терялся в сумраке башни и боялся.
Хотя я все прекрасно видела, я боялась тоже. Мой взгляд был прикован к неспешно движущейся темной фигуре. Хозяин – так его называли, таковым он и был на левом берегу. Лишь Зихард решал, кому здесь жить, а кому умирать. Или уходить, что в нашем с Рыжиком случае то же самое.
– Слышал, ты можешь перейти границу.
Это был не вопрос, потому я промолчала. Хозяин все колдовал над светильниками, и вскоре я ощутила знакомый запах – тяжелый, сладкий… пальцы на ногах свело от отвращения. И обреченности. Зихард намерен сегодня развлекаться. И я – его игрушка.
– Это интересно, – произнес хозяин, с задумчивым видом передвигавшийся по своему темному убежищу.
Там, где он шел, занимался маленький тусклый огонек – казалось, Зихард зажигает светильники одним только прикосновением. Но я видела, что в его пальцах зажата маленькая тлеющая лучина. Он всегда зажигал много света, когда бывал в приподнятом настроении. А хорошее настроение Хозяина предвещало кому-нибудь скорую смерть. Или мучения.
– Это просто отлично! – Он развернулся, хлопнув в ладоши – хлопок звучным треском пронесся по подземелью, пламя светильников, испугавшись, заметалось, вытягиваясь и приседая.
Я тоже чуть не пригнулась от неожиданности. Вряд ли он заметил мою реакцию: Зихард явно раздумывал о возможностях, какие ему предоставляет мой неожиданный дар.
– Значит, Пограничники, – он всегда называл Волков именно так, на человечий манер, – наложили заклятия только от нас, но не от людей! Интересно, интересно… Это упущение? Или сделано специально? Может, они надеются, что к ним явятся какие-нибудь дальние, позабытые родственники?
Я-то думала, что это мой личный дар… В придачу к остальным дарам, о которых не знал Зихард. Я очень надеялась, что не знал. Могли ли опытные воинственные Волки оставить такую лазейку своим неизвестным и, вероятно, враждебным собратьям-оборотням?
Глаза Зихарда казались самыми страшными из тех, что я видела – а я-то уж заглядывала в самые разные глаза! Неестественно большие на бледном остром лице, отливающие красным, всегда с расширенными зрачками (может, из-за этого ему и больно смотреть на дневной свет?).
– Ты видела их? – спросил Зихард почти нежно.
– Да.
– Ты разговаривала с ними?
– Говорила.
Рассказ, как я продавала Волку рукавицы, очень позабавил Хозяина. У него в голове не укладывалось, что его враги могут нуждаться в таких обыкновенных вещах и приобретать их у нарушившего границу побережника. Он подробно выспросил, как выглядел, держался и что говорил Волк.
– Значит, он звал тебя в замок? Ты должна с ним подружиться.
– Что?!
– По-дру-жить-ся! Я хочу знать о Волках всё: как они двигаются, о чем говорят, чем отличаются от людей в своем человеческом обличье. Все про их слабости и силу.
– Но я же… – пробормотала я и смолкла, когда Зихард качнулся ко мне.
– Что «ты же»?
Я судорожно вздохнула:
– Я их боюсь.
Зихард улыбнулся, обнажив острые мелкие зубы. Мне всегда казалось, что зубов у него слишком много.
– Больше, чем меня?
Страх перед Волками был обычным страхом перед хищником. Близость же Хозяина высасывала из меня все – силы, мысли, энергию… и кровь. Оставалось одно желание: чтобы все кончилось быстро. Пусть даже и с моей жизнью…
Зихард прекрасно понимал мои чувства. Он наслаждался ими, пил, как пьют воду в жаркий полдень, смаковал, точно редкое кушанье. Он питался нашим страхом, нашей беспомощностью, и это делало его еще сильнее.
– Завтра ты пойдешь на тот берег. Найдешь того Волка. Скажешь, что передумала, и примешь его приглашение.
Я еле-еле улизнула, а теперь мне надо будет – самой! – вернуться в волчье логово: нате, ешьте меня! И как без меня проживет брат? Я ведь не смогу без конца пересекать границу: и опасно, и моих сил просто не хватит! Зихард нахмурился, точно мои мысли дошли до него:
– Хотя… кто мне будет рассказывать о том, что ты узнала? Тогда так: договорись, что будешь уходить раз в неделю.
Тревога – хотя бы за Рыжика – немного отступила.
– Но как… что я… – начала я.
Зихард осклабился.
– Не знаешь, как будешь общаться с Волками, а? Не беспокойся, тебе и думать не придется: только соглашайся со всем, что они предложат. Я слышал, Волки весьма любвеобильны – уж они-то не упустят такой сладкий кусочек прямо у себя под боком!
Я содрогнулась. Хозяину мое отвращение лишь добавило удовольствия. Он наклонил голову и быстро лизнул мою шею узким шершавым языком. Шепнул мне в ухо:
– Просто будь послушной – как послушна со мной. И держи глаза и уши пошире.
Посмеиваясь, он отступил – проверить, горит ли испускающий одуряющий запах светильник. Мне и проверять не надо было: давно уже кружилась голова и темнело в глазах. Единственное, что я еще могла, – из последних сил держаться на ногах. Тянуть время.
Зихард сказал через плечо:
– Самый главный Волк Фэрлин – люди зовут его лорд – взял в жены человечью женщину. Ты должна до нее добраться.
Значит, та женщина на торговой площади была леди Фэрлин! Добраться… и сделать что? Я не сказала Хозяину, что уже видела ее. Хотя, если б он меня спросил, не смогла бы молчать. Сейчас я повиновалась ему по первому слову.
Он приказал мне раздеться, и я тут же скинула одежду. Я уже забыла, зачем столько времени удерживалась на слабеющих ногах, и с большим облегчением опустилась на пол. Пол был холодным, и я свернулась в клубок. Когда Зихард со смехом (его смех пробивался откуда-то издалека) сказал, что так не годится, я послушно легла, как он мне велел. Он остановился надо мной, жадно разглядывая.
…Многие из нас носят одежду: то ли упрямо соблюдая традиции, то ли наивно считая, что это удержит нас от дальнейшего превращения в зверей. Так что никто и нигде не узнал, что я с виду совсем как человек. Хозяин – знал. В первый раз его Псы попросту сорвали с меня одежду, разодрав ее на клочки и полоски. Зихард долго рассматривал и трогал меня – не то восхищаясь, не то удивляясь. Он видел и пробовал человечьих женщин, когда их захватывали в плен, и они ему очень понравились. Тогда он захотел взять меня, но я боролась так яростно (в первый и последний раз), что ему пришлось вновь призвать на помощь слуг. Ненависть, страх, отвращение, злость – испытывай сколько угодно, но ты должна быть послушна. Поэтому позже Зихард подобрал одурманивающее меня средство – траву с одуряющим запахом, названия которой я не знала.
Я безвольно лежала на полу и смотрела, как он раздевается. Зелье туманило мне глаза, но я все равно знала, что сейчас увижу. Зихард в своем просторном плаще очень походил на человека. И его длинные черные волосы были скорее человечьими, чем звериными. Зато под одеждой… Бедные человеческие женщины! Если уж мне, повидавшей множество обличий моего народа, его тело внушает отвращение и страх, то что испытывали они?
Плащ соскользнул на пол. Следующей туда отправилась черная длинная туника. Хозяин выступил из кучки своей одежды, точно змея из сброшенной кожи. У него было длинное тощее тело, составленное из частей, точно у какого-то гигантского насекомого, руки-ноги (лапы?), тоже многосуставчатые, изгибались под немыслимыми углами. Человеческая голова и огромный мужской орган казались приделанными к этому телу какими-то бестолковыми детьми, сотворившими себе странную и страшную куклу.
Он навис надо мной, и я попыталась расслабить все мышцы, зная, что от напряжения будет только больнее. Больно было все равно. Казалось, он разрывает меня на части: я слишком мала для него, но Зихард все равно старался забить свой член до самого конца. Я садилась, переворачивалась, ложилась, вставала – все, как он мне приказывал. Казалось, этому не будет конца: забытье ускользало, разум отсчитывал минуты-часы. Лишь когда Зихард затрясся, на пике своего удовольствия впиваясь в мое горло зубами-иголками, долгожданный обморок наконец накрыл меня.
…Я очнулась уже в лесу. Брела к нашей норе. Странно, что я совсем не замерзла, хотя была одета кое-как: то ли сама справилась, то ли кто-то из слуг расстарался. Я набрала полные пригоршни снега и вытерла все тело, куда только могла достать под одеждой: не хватало еще нести в наш дом запах крови и… всего остального.
Рыжик не спал, ждал меня и даже согрел воду. Он сочувственно рассматривал множество точек на моей шее, а я уверяла, что мне почти не больно: единственное, что я сказала брату, так это то, что Хозяин пьет мою кровь – плата за проживание на его территории. Так как многие побережники тоже кормили Зихарда кровью, Рыжик мне верил. Он даже предлагал отдать свою кровь – пришлось сказать, что он слишком маленький.
Брат, как обычно в самые холодные ночи, попытался свернуться у меня под боком, но я его оттолкнула. Сейчас любое прикосновение ко мне было отвратительным и болезненным. У Рыжика округлились глаза, но он не обиделся, ушел на вторую лежанку. А я долго лежала без сна, глядя в потолок, и говорила себе: «Это только тело. Только тело. Считай, что тебе просто пришлось выложиться на охоте».
…Я ненавидела свое тело. Оно было слишком человеческим. Если б я была как все остальные, вряд ли заинтересовала бы Зихарда. Я ненавидела его, себя, но пуще всего – Волков: если б не они, мы могли бы уйти от Зихарда за Реку – туда, где он нас никогда не найдет и не настигнет.
А может, в следующее полнолуние попросту не возвратиться в это тело? Я стану зверем, просто зверем. Проживу долгую – очень долгую для зверя, но такую простую и понятную жизнь. Буду охотиться и скрываться от охотников.
…А разве не то же самое я делаю сейчас?
* * *
– Меня позвал Бэрин.
Меня поразила Волчья беспечность. Ворота открыты, никакой стражи; пока я нерешительно пересекала двор, никто не спросил меня – кто я такая, что мне здесь надо… Лишь когда я собралась войти внутрь, вылетевший из двери юный Волк, почти мальчишка, спросил безо всякой неприязни или настороженности, к кому я пришла. Получив ответ, парень окинул меня взглядом, значения которого я не поняла.
– Его нет.
Я растерялась. Я настраивалась на то, что и как скажу Бэрину, и представить не могла, что его не окажется в замке. Видимо, все мои чувства отразились на лице, потому что белокурый Волчонок добавил:
– Он скоро будет. Если хочешь, подожди его.
Я кивнула с благодарностью, оглядываясь, где бы присесть, но парень приказал:
– Иди за мной! – и нырнул в темноту дверей.
Невольно задержав дыхание, я шагнула следом в логово Волков. Мне казалось, там будет так же сумрачно, страшно и… безнадежно, как в обиталище Зихарда.
Это был дом. Просто большой дом, пахнущий камнем, металлом, пылью, огнем, едой, людьми и Волками. Если б не последние, можно было представить, что ты живешь здесь, за толстыми стенами, защищающими от ветра, ночи, врагов, Зихарда… Но забыться невозможно: один из Волков почти бежал впереди, иногда оглядываясь, чтобы убедиться, что я иду следом. Тогда я удостаивалась быстрой улыбки, которая, может, и была призвана успокоить, но очень мне не нравилась: так улыбается Рыжик, задумавший какую-нибудь шалость.
– Вот, – сказал парень, толкнув тяжелую дверь и посторонившись. – Жди здесь.
Я переступила порог, и дверь за мной закрылась.
Волчонок привел меня в чью-то спальню. Я даже догадывалась – в чью. Видимо, когда девушка называет имя Бэрина, все знают, для чего она пришла. Не такую ли «работу в замке» он имел в виду? Волки весьма любвеобильны. Оглядев большую кровать, тлеющие в камине угли, сундук в углу, я приоткрыла дверь и посмотрела в оба конца пустого коридора. Не уверена, что найду дорогу обратно. И я так устала от беспокойства, а на дворе уже ночь… Надо все-таки дождаться Бэрина.
Я подкинула в камин полено, пододвинула кресло поближе и свернулась в нем.
…Вынырнув из дремоты, я огляделась, не сразу поняв, где нахожусь. По коридору приближались стремительные шаги. Я осталась сидеть, и потому вошедший хозяин заметил меня не сразу. Скосив глаза, прижавшись щекой к спинке кресла, я наблюдала за Бэрином. Он прошел туда-сюда по комнате, скидывая ремни и тяжелую куртку. Взялся за рубаху, рывком стягивая ее через голову: в тусклом свете камина блеснуло белое сильное тело. Так он вскоре вообще окажется без одежды…
Словно услышав мои мысли, Бэрин замер, глядя на рубашку в своих руках. Повел головой туда-сюда – прислушиваясь? Принюхиваясь?
– Кто здесь?
Я по-прежнему молча смотрела на него, не в силах не то чтоб шевельнуться – даже вздохнуть. Волк сделал скользящий шаг назад, я потеряла его из виду…
В мгновение ока кресло, я и все окружающее были сметены с лица земли. Меня распяли на каменном полу, придавив тяжелым и твердым, словно сталь, телом. Удерживая мои руки за запястья над головой, Волк одной рукой быстро меня обшаривал. Он не нашел даже маленького ножа, но вовсе не спешил отпускать. Очнувшись, я начала сопротивляться – то есть лишь извиваться и биться под ним. Волк хмыкнул и одним прыжком оказался на ногах. Легко поднял меня за локти, повернул к свету:
– Ну-ка, ну-ка, что тут у нас за гости?
Я дернула плечами. Но он уже отпустил меня, отступил на шаг, глядя немного растерянно.
– Лисса?
Произношение у здешних людей и… Волков было забавным. Бэрин странно бережно – точно бусины – нанизывал звуки, и оттого вторая «с» в моем имени не терялась, как обычно; свистела, уходя в длинную «а».
– Что ты здесь делаешь?
Я сердито поправляла одежду: хорошо, не порвал ее, ветхую, во время своего… нападения. Пробурчала:
– Ты же сам предлагал мне прийти в замок!
– Да, и ты отказалась, – заметил он. – Я спрашиваю, что ты делаешь здесь, в моей комнате? Я ведь мог запросто тебя убить, а потом уже разбираться, кто там притаился во мраке.
Кажется, насчет беспечности Волков я поторопилась… Я рассказала ему о своем юном проводнике, и Бэрин перестал хмуриться.
– Этот Гэв! Он у меня свое получит! Нашелся весельчак-сводник!
Бэрин поднимал кресло и, ворча, собирал осколки посуды.
– Присядь… ну вот, теперь она думает, что у нас в замке одни безмозглые шутники, издевающиеся над беззащитными девушками, и бешеные, набрасывающиеся на них же! Присядь же, поговорим!
Я опустилась на край кресла. Бэрин вольготно развалился в другом, внимательно меня рассматривая.
– Итак, ты все же решилась прийти. А где твой брат?
– Я… о нем позаботятся.
Зихард обещал за братом приглядывать. Слово «приглядывать» из уст Хозяина имело скверный привкус, и я договорилась, чтобы Птица ходил к Рыжику через день. Конечно, пообещав взамен самое ценное нынешней голодной зимой – еду.
– Ну что ж, Берта позаботится о том, чтобы ты была сыта и, – Волк подмигнул, – чтобы у тебя не было ни одной свободной минутки!
– Берта?
– Хозяйка. Она здесь всем распоряжается, следит, чтоб мы не умерли с голоду, не превратились в ледышки без растопленных каминов и не заросли грязью… – Бэрин неожиданно засмеялся и заложил руки за голову. – Грозна! Не поверишь, мы все ее боимся!
Рубашку он так и не надел. Я глазела на тяжелые мышцы, широкую грудь. Шрамов на его торсе хватало – в каких боях он их получил и в каком обличье?
– Я знаю Берту столько, сколько знаю себя. Она появилась у нас в замке еще до моего рождения…
– То есть… Берта – человек?
Бэрин перестал улыбаться и сел прямо.
– У нас в замке много людей. Некоторые живут здесь постоянно. Но если тебе не понравится, ты вольна уйти, никто удерживать не будет.
Если бы вольна… Я отвернулась от его испытующего взгляда. Сказала:
– Мне надо будет проведывать брата.
И докладываться Зихарду. Скверно, но придется встречаться с ним чаще. Хотя Хозяин был непредсказуем – иногда он забывал обо мне на месяц, иногда призывал чуть ли не каждый день… Непредсказуемость времени вызова – продолжение пыток…
Хотя, скорее всего, он звал меня, когда накапливал свою мужскую силу.
– Хочешь есть?
– Что?
Бэрин похлопал себя по мускулистому животу.
– Я просто с голоду умираю! Совершим набег на кухню?
Наверное, здесь ложатся спать рано: нам никто не встретился. Или Бэрин вел меня своим, давно отработанным путем? Узкие проходы, спрятанные под гобеленами двери, короткие каменные лестницы… У меня даже голова закружилась. А ведь сложись все иначе, мой Рыжик с самого детства бегал бы этим потайным путем на кухню за лишним кусочком – мальчишки так быстро растут и всегда хотят есть…
Наконец Бэрин остановился и, приложив палец к губам, приоткрыл еще одну дверь. Оттуда повеяло теплом и запахами еды. Ах, как много еды! Бэрин крался вдоль неостывших печей, приподнимая крышки. Бормотал:
– Тушеное мясо, похлебка, пирог с яблоками… вот творог и печеные яйца… М-м-м… курица! Бери, что нравится, что ты опять застыла? Лисса?
Он был так увлечен, потчуя меня и снимая пробу сам, что даже не заметил, что в кухне появилась еще одна фигура.
– Та-ак! – зловеще произнесла она. Волк подпрыгнул от неожиданности, резко разворачиваясь. Крупная полная женщина, одетая в теплую рубаху с накинутой поверх безрукавкой, решительно шагала к нам. – А я-то думаю, что там за шум на кухне? Неужели крысы? Не-ет, тут кое-кто покрупнее крысы хозяйничает!
Подбоченившись, она встала перед Бэрином. Застыв с куриной ножкой в поднятой руке, тот имел пристыженный и одновременно плутоватый вид. Щеки и губы его блестели от мясного сока.
– Значит, ты слишком хорош, чтобы ужинать с леди и лордом?! – продолжала женщина… повариха? Та самая Берта? – А тайком пробираться среди ночи на кухню, запускать свои лапы в горшки и воровать еду, словно животное какое, это для тебя подходяще!
– Я ее пришел покормить! – Бэрин неубедительно ткнул в мою сторону куриной ножкой. Женщина шагнула ближе, щурясь и вглядываясь. Сказала тоном ниже:
– Не ври мне, мальчишка! Вижу, что ты жрешь, а она и не притронулась ни к чему!
– Это потому что она стесняется! – Бэрин с победным хрустом перекусил кость и улыбнулся нам обеим.
– Это потому что она думает, что в нашем замке живут одни невоспитанные звери-обжоры! – проворчала хозяйка. – Ну-ка, подай мне чашки!
В мгновение ока на чисто выскобленном столе появились чашки с похлебкой, кашей, тушеным мясом.
– Ешь, – сказала Берта – это была, конечно, она. – А то этот паршивый щенок сожрет все, и глазом не успеешь моргнуть!
– Да, – согласился Бэрин, раскачиваясь на стуле. – А потом еще и ею закушу! Ай!
Волк на моих глазах огреб полновесную затрещину.
– Чтоб я такого больше не слышала!
Парень потер затылок, усмехнулся:
– Да это вовсе не мои мысли, а ее!
– А откуда ей знать, шутишь ты или правду говоришь? Не обращай внимания, это сегодня на него такое настроение нашло! Что ж ты не ешь? Не вкусно?
Я принюхалась к чашке. Запахи просто оглушали. Взяв ложку, я осторожно зачерпнула густое варево…
И остановилась, лишь когда закончилась вся выставленная еда. Волк забыл уже раскачиваться на стуле и глазел на меня, открыв рот. Берта, пригорюнившись, подперла щеку рукой.
– Сколько ж ты не ела?!
Я осторожно положила облизанную ложку. Сказала стесненно:
– На самом деле я ела… но мало.
Не рассказывать же, что мы с Рыжиком почти на неделю растянули то, что я унесла из трактира!
Теперь найти бы где-нибудь теплый безопасный уголок, свернуться клубком и спать, спать, спать… Женщина спросила решительно:
– Где будешь спать? У Бэрина?
– Да? – оживился Бэрин.
Я втянула голову в плечи. Волк опять качнулся на стуле, глядя на меня с веселым вопросом: темные брови подняты, глаза блестят. Сжалился:
– Вообще-то Лисса пришла наниматься к нам в замок на работу. Так что, Берта, будь добра…
– Уж буду, – проворчала женщина. – Вставай-ка, девочка, и шагай за мной!
Позже я узнала, что для Берты все были девочками и мальчиками. Я покорно побрела за женщиной следом: если уж ее слушаются сами Волки…
– Безлунной ночи, – сказал нам в спину Бэрин.
– И тебе безлунной, мальчик, – отозвалась хозяйка, не оборачиваясь.
* * *
Через пару дней Бэрин осведомился о судьбе своей «подопечной». Хозяйка заверила, что все в порядке, и он выкинул Лиссу из головы. Тем более, пришел его черед объезжать заставы, расположенные ниже по течению Обсидиана. С ним вызвалась ехать и Найна.
Еще один мятущийся дух! Казалось, дом тоже стал ей тесен; ни промозглые дожди, ни морозы, ни метели не могли отвратить ее от поездок. Найна теперь всегда выглядела мрачной, а вспышки ярости случались такие, будто вот-вот грядет полнолуние. Сестра тоже с трудом переносила общество невестки, хоть и по совершенно противоположной причине. У него-то оставалась хотя бы горькая радость возвращения…
Чем больше отдалялись они от замка, тем Найна становилась спокойнее. Казалось, сестра отбросила все неприятные, тяжкие мысли. Они то ехали вперегонки, то дурачились, пытаясь выбить друг друга из седла и потом с хохотом кувыркаясь в пышном белом снегу… Как будто вернулись времена, когда они были беззаботными подростками и не случилось еще ни несчастной страсти одного, ни страстной нелюбви другой. Бэрин уже не раз подумывал, что сестре было б куда спокойней и радостней вдали от родового замка. Ведь любой Пограничник почтет честью и счастьем получить ее согласие. Он даже говорил об этом с Фэрлином, но тот ответил просто: «Она не желает, а я не буду принуждать ее».
Заклятия были прочными, обновлять их практически не приходилось, оставалось лишь проверять выучку бойцов, сохранность укреплений и арсенала, да еще наносить визиты окрестным лордам. Впрочем, после первой же встречи со своим давним поклонником Дувом, которому выпала удача стать мужем одной из Невест, маленькой Самсин, сестра предоставила честь посещений Бэрину, а сама либо отправлялась на охоту, либо в дозоры с Пограничниками. Он и сочувствовал ей и злился: а куда ж ты раньше смотрела, сестренка?
План Фэрлина, потребовавшего от людей девушек-невест за охрану границы, удался: в новых семьях народились дети. Кое-кто из отцов с гордостью сообщил, что те обладают Даром – теперь их род точно не прервется. Ну а род Фэрлинов пока продолжает лишь сам Фэрлин. Иногда Бэрин тоже пытался представить себя главой семейства, только вот в роли жены ему неизменно являлась Инта…
* * *
Отряхиваясь от снега – хорошо, что вьюга застала их уже на подъезде к замку, – они шли по коридору. Бэрин, предвкушавший добрую встречу и ужин, не обращал внимания на вернувшуюся к сестре мрачность. Попавшаяся навстречу служанка поспешно прижалась к стене, пропуская их. Бэрин прошел было мимо, но, узнав, приостановился.
– Лисса?
Девушка быстро и неловко поклонилась, бормоча что-то – кажется, приветствие. Бэрин окинул ее взглядом. Девчонку немного откормили, одели в новое платье с плотной вышивкой у горловины, и выглядела она гораздо свежей и симпатичней, чем при их первых встречах. Ярко-рыжие волосы, забранные в косы, блестели в свете факела.
– Как тебе у нас?
– Хорошо.
– Гэв больше не надоедает?
– Нет…
– Как поживает твой братец?
Лисса, смешавшись, отвечала все тише и тише; чтобы расслышать, он подался вперед. Девица вжалась в стену, вытаращив перепуганные светло-карие глаза. Да что ж ты будешь делать, того и гляди, в обморок рухнет!
За его спиной нетерпеливо фыркнула Найна:
– О Отец-Волк, еще одна девка Бэрина! Посторонись-ка, брат! – Она бесцеремонно оттолкнула его с дороги, и Бэрин невольно прижал Лиссу к стене. Услышал ее слабый писк, ощутил перепуганный стук сердца. Нисколько не изменившимся тоном Найна сказала: – Здравствуй, Инта!
– Здравствуй, Найна!
Услышав знакомый серебристый голос, он отпрянул от Лиссы, повернулся, чувствуя, как заливается жгучим юношеским румянцем:
– Инта!
– С приездом, Бэрин. – Инта подошла к нему, быстро обняла за шею, прижавшись щекой к щеке. Он одной рукой приобнял ее спину, вдыхая знакомый будоражащий запах, чувствуя прикосновение налитых грудей, твердого живота… Поверх головы Инты видел сестру, стремительно удаляющуюся по коридору. Перед поворотом Найна обернулась, блеснула злобным зеленым взглядом.
Инта отпустила его слишком быстро – он почувствовал досаду и тут же облегчение – вот и хорошо, что быстро… Шагнула мимо него, глядя с доброжелательным интересом на застывшую Лиссу:
– Это твоя девушка?
– Нет!
– Нет!
* * *
Кажется, я прижилась в замке – наверное, потому что не видела ни хозяев, ни Бэрина. Да и встреч с другими Волками, вопреки приказу Зихарда, старалась избегать. Гэвин не в счет, уж слишком он напоминал моего Рыжика, просто мальчишку! Берта всерьез озаботилась, что же мне можно поручить, так как я ничего не умела – но ни на выделяемой еде, ни на отношении ко мне это никак не отразилось. Женщинам, правда, понравились мои узоры, но не сама вязка – грубовата… Скот и птица при моем приближении нервничали; разве что лошади вели себя спокойно, но и ухаживать за ними доверяли лишь опытным конюхам. Пока же я чистила овощи и мыла посуду – после едящих в очередь слуг, Волков и владельцев замка. Работа была нетрудной, еда – сытной, одежда и постель – теплыми. Люди приставали ко мне с расспросами, но, утомленные односложными ответами, мало-помалу оставили в покое. Единственное, о чем я жалела: рядом не было брата. Я раз отнесла ему еды и отчиталась перед Зихардом – тот остался недоволен тем, что я так мало узнала. Зато и отпустил меня быстро, не мучая.
Меня подселили в комнату к двум девушкам. Меле работала при кухне, а Лара чинила и шила одежду для обитателей замка. Девушки-соседки свыклись с моим молчанием, зато сами болтали без умолку о деревенских новостях, нарядах, хозяевах замка, своих дружках… Так я узнала, что у Лары парень – крестьянин, а у Меле – Волк. Пораженная, что этим можно по доброй воле заниматься с Волком, я не удержалась:
– Ты дружишь с оборотнем?!
Меле, рассматривающая себя в начищенном подносе, скорчила рожицу:
– А что? У них-то по мужской части все в порядке! – Она стрельнула лукавым взглядом в подружку. – Даже получше, чем у некоторых людей!
Они тут же затеяли шуточную перепалку, сравнивая длины и разы. Испытывая отвращение и подавленность, я решила не прислушиваться и не задавать больше лишних вопросов. Но, закончив спорить, девушки дружно напали на меня, убеждая познакомиться с кем-нибудь из оборотней: мол, они щедрые и женщин своих не обижают, и дети от них случаются редко… Отстали, только когда я в отчаянье закрыла уши руками; посмеялись и пригрозили, что подберут мне друга сами.
Пока они медлили с осуществлением этой угрозы, я потихоньку изучала замок: на меньшей его части я уже не боялась заблудиться, в бо́льшую пока не решалась и соваться. Зихард велел мне начертить план замка: его интересовали слабые места в обороне, а также секретные ходы-выходы. Я иногда развлекалась, представляя, как раскрываю ему тайну короткого пути Бэрина к кухне…
…Не поминай Волка к ночи – навстречу, смахивая снег с темных волос и с расстегнутой куртки, шагал Бэрин. Следом шла какая-то женщина… нет, Волк! Я прижалась к стене – но Бэрин встал прямо передо мной, за ним вынуждена была остановиться и женщина. Он задавал мне какие-то вопросы, я что-то отвечала, а Волчица смотрела на меня поверх плеча Бэрина недобрыми светлыми глазами. Губы ее кривились; наконец с них сорвалось:
– Да это же еще одна девка Бэрина! Пусти, брат!
Она грубо оттолкнула его плечом – мощное твердое тело Волка едва не расплющило меня. Я втянула его запах, запах Волка и мужчины, мокрого меха и зимы…
Бэрин почти сразу отстранился. Подходившую к нам женщину я уже видела на ярмарочной площади – леди Волков! Она легонько обняла его:
– Здравствуй, Бэрин!
Шагнула ко мне мимо посторонившегося Бэрина. Серые глаза ее были внимательными и заинтересованными.
– Ты – девушка Бэрина?
И я пожалела, что не сбежала, пока они обнимались.
Наши ответы: «Нет! Нет!» – прозвучали так громко и дружно, что леди Инта даже рассмеялась. Невесть с чего покрасневший Бэрин заговорил непринужденно, но с легкой хрипотцой в голосе:
– Это и есть та самая мастерица, что связала тебе перчатки!
– Вот как?
Они переглянулись, и леди сказала:
– Не присоединишься ли ты к нашему ужину?
Я молчала, онемев от неожиданности: ужинать с самими Фэрлинами?! Кажется, Зихард – настоящий колдун: его указание сбывалось безо всяких моих усилий. Бэрин чуть заметно качнул головой, женщина вновь взглянула на него – казалось, они обмениваются мыслями – и добавила:
– К сожалению, моего мужа сегодня не будет. Леди Найны – тоже. Так что поужинаем втроем?
Мне давали понять, что бояться некого. Ну разве что Бэрина… Уж и не знаю – приказ ли Зихарда или мое собственное любопытство заставили меня кивнуть.
– Вот и славно, – сказала леди Инта.
Мне всегда представлялось, что хозяева замка ужинают в громадном зале за огромным столом возле ревущего пламенем камина… А комната оказалась небольшой, уютной и теплой. Свечи, гобелены, прикрывающие холодные стены, накрытый стол, шкуры вместо ковров, подушки на резных креслах… Леди Инта и Бэрин ели и разговаривали, милосердно давая мне время освоиться. Я исподволь рассматривала жену Лорда-Оборотня: обыкновенное лицо с резкими чертами и серыми глазами, темные волосы забраны в тяжелый узел, на груди поверх шерстяного платья – белый камень на серебряной цепочке. Как может человечья женщина уживаться с самым страшным и сильным из Волков? Ведь она даже не из этих мест, прибыла в приграничье с девушками-Невестами… Или она отчаянно смелая, или… что? Может, Волк подчинил ее, как подчинил меня Зихард? Восхищаться мне или сочувствовать? Слуги отзывались о жене лорда с уважением и были довольны, что в замке наконец появится ребенок… волчонок… продолжатель рода Фэрлинов. Леди казалась безмятежной и довольной: с аппетитом ела, перешучивалась с Бэрином, с интересом расспрашивала о делах на заставах и прибавлениях в семействах.
Меня оставили на сладкое.
Леди Инта, изредка поглядывающая на меня во время ужина, предложила пересесть поближе к камину. Бэрин непринужденно улегся у наших ног на белую шкуру. Казалось, он задремал после долгой дороги и сытного ужина. Я грела руки о чашу с горячим вином, гадая, чем могла заинтересовать самую могущественную женщину Приграничья. Леди Инта начала издалека:
– Мне нравятся твои перчатки, очень мягкие и теплые. Я хотела бы заказать еще парочку.
Она переждала мое бормотанье, что я и рада и готова, и продолжила:
– Откуда ты берешь узоры?
Дались им эти узоры! Хотя да, у здешних мастериц я таких не видела…
– Мой муж считает, что они похожи на очень старые, забытые руны. – Леди Инта склонила голову набок, пытливо рассматривая меня. – Такими пользовался его народ еще до Исхода… Ты слышала об Исходе, Лисса?
Я мотнула головой. Так вот почему мной заинтересовались Волки! И вот почему меня позвал в замок Бэрин – не просто пожалел голодную девчонку. Я взглянула на Бэрина: тот перевернулся на спину, заложив за голову руки, и смотрел на нас.
– Ты умеешь читать?
– Немного…
Мать пыталась учить нас, передать сохранившиеся крупицы знаний и умений. А многие из моего народа думают лишь о том, как добыть пищу и спариться, понемногу скатываясь к животным. Хоть и испытывают при этом смутную тоску об утерянном могуществе. Я всегда думаю и говорю: «мой народ», – хотя мы разные, очень разные, и многие из нас так же далеки от понимания друг друга, как, например, цветы и птицы. А сильные и хищные воспринимают слабых сородичей попросту как свою законную добычу…
– Однажды Волки-оборотни отправились искать новую, не затронутую тлением и Черным Пламенем землю. Они шли и шли; кто-то умер в дороге, кто-то повернул назад, устрашившись того, что нет у пути конца, и лишь клан, возглавляемый первым Фэрлином, достиг черной широкой реки. На другом ее берегу их ждала прекрасная, благодатная, незаселенная страна. Реку назвали Обсидианом, а этот долгий путь – Исходом.
Бэрин слушал историю с удовольствием, как наизусть выученную, но все равно любимую детскую сказку. Я же слышала ее впервые. Наверняка мать такую не знала, хотя она рассказывала многие другие – то ли сказки, то ли подлинные истории, казавшиеся сказками.
– А потом к Обсидиану пришли остальные…
Остальные – это мы. Те, кто позже Волков сообразил, что надо уходить с Проклятых земель, чтобы выжить. И тут перед нами встала преграда в виде древнего, позабытого колдовства и древнего, как мы считали, вымершего народа – народа Волков. Позади – смерть медленная, вымирание, впереди – смерть мгновенная, живая…
– Оборотни пытались с ними договориться, но…
Я впервые слышала рассказ о происходящем из уст Волков – вернее, Волчьей женщины. Их глазами я видела, как перебравшаяся через Обсидиан звериная лавина прошла по правобережью, оставляя за собой опустошенную землю, обглоданные кости животных и людей, вытоптанные и выеденные посевы и поля… Видела, как опомнившиеся Волки, даже те из них, кто поначалу призывал к миру с дальними родичами, бились яростно, не щадя ни себя, ни своих людей-союзников, ни противников… после той, самой большой, Волны клан изрядно поредел и с тех пор никак не мог восстановить свою прежнюю численность.
А после всех Волн переселения пришла моя семья – вернее, то, что от нее осталось…
Я слушала, веря и не веря. Это был взгляд с другой стороны, и для них он являлся правдой. Но была и правда моя – правда слабых, очутившихся, как говорят люди, между молотом и наковальней. Во мне поднимались гнев и горечь, и желание спорить и желание убеждать, донести до них то, о чем они даже не думали, да и представить, наверное, не могли…
Хорошо, что леди Инта произнесла вовремя:
– Оборотни принесли с собой старые знания, старую письменность, и эти руны, вышитые тобою, – часть их наследия.
Как и моего!
– Так скажи, Лисса, откуда ты родом?
Я выдавила:
– Вы думаете, мы можем быть… в родстве?
Бэрин, уже сидевший на шкуре, пожал плечами:
– А почему нет? Правда, в очень и очень дальнем. – Он смотрел на меня внимательно. – Это тебя тоже страшит?
Быть в родстве с чудовищами, которыми нас пугали в детстве? С теми, кто вступил в сговор с людьми, предав другую половину своей крови? Конечно, Волк, я просто счастлива и горда! Но я вспомнила еще об одном чудовище, Зихарде, который вовсе не был Волком. Леди Инта быстро дотронулась до моей руки – наверное, это было проявлением сочувствия, но я дернулась, как от удара. Они все тут то и дело касаются друг друга: то для поддержки, то для выражения приязни, то просто потому, что это им приятно…
Я решила сказать полуправду.
– Мать говорила, мы с севера – оттуда, где истоки Обсидиана.
– С гор? Вы пришли из Сунгана?
Я неопределенно шевельнула рукой.
– Да. Может быть… Я не знаю. Мать называла их просто Горы. Мы жили там… потом двинулись в путь… сколько помню, мы шли и шли и шли… теряли своих… и снова шли. Сюда добрались только мы с братом.
Вот так. Я не соврала, но и не сказала правду – ту, которую они хотели услышать. Женщина поглядела на Бэрина. Тот вновь пожал плечами.
– Все может быть. Кто-то ушел еще раньше, и позже, и дальше нас… Среди них были и просто люди.
Странно, но они даже не подозревали во мне не-человека. Неужели Волки настолько свыклись с мыслью, что кроме них больше оборотней не осталось? Или… они просто не умеют, как я, видеть, понимать – кто перед ними? Значит, не так уж они сильны и всеведущи? Странно, что эта мысль пришла ко мне лишь сейчас – до этого я жила в постоянном страхе разоблачения.
– А что… что эти, как вы говорите, старые руны значат?
Бэрин взял с колен леди Инты перчатку.
– В таком бестолковом сочетании – ничего. Одна нейтрализует другую. Поглощает, обессмысливает… – Он помолчал. – А может, изначально так и было задумано – сохранить руны хотя бы в памяти мастериц, но одновременно не причинить никому вреда?
– Ну вот… хотя бы эта? – Я указала на самую большую на тыльной стороне перчаток – там, где люди обычно вывязывают снежинку или цветок.
– В абсолютном значении – Щит. Здесь, видимо, она играет роль оберега. Но, как я говорил, такое дикое сочетание… Да и сама руна без приложенной к ней Силы все равно что мертва… или спит непроявленной.
Что же я вывязала на его рукавицах? Уж точно не щит… пальцы тогда просто двигались сами, и узор я не выбирала. Сила… а можно ли считать Силой мои недобрые мысли?
– Ты говорила, что пришла сюда с братом? Где он? Приводи в замок и его.
– Он… в безопасном месте… – Если бы так! – Может быть, потом, позже…
Бэрин широко зевнул и поднялся одним длинным слитным движением.
– Ну что ж, леди, я иду спать. Инта, Лисса…
– Я тоже…
– Останься! – неожиданно приказал Бэрин. Добавил, улыбнувшись: – Составь компанию леди Инте на сегодняшний вечер.
Я забеспокоилась. Я не заметила взглядов или знаков, которыми они обменялись, но Бэрин ушел явно по приказу хозяйки.
– Знаешь, Лисса, – начала женщина, не откладывая, – я тоже опасалась оборотней. Да, да, я очень боялась их, когда мы прибыли сюда, вернее, даже раньше, когда я узнала о жребии моей сестры Эйлин. Я последовала за ней, поклявшись беречь и защищать ее от этих чудовищ. – Она помолчала, с легкой улыбкой вглядываясь в огонь камина, точно видя там свое прошлое. – Никто не знал, что так странно и удивительно сложатся наши судьбы. Эйлин замужем за добрым лордом, у нее двое детей. А я… я стала леди Фэрлин. Вместо ожидаемого ужаса я нашла то, чего не ждала встретить здесь, да и где-либо еще, – доброту и любовь. Так что я хотела сказать тебе: не бойся. Или хотя бы на время преодолей свой страх, приглядись, попробуй понять, вглядеться, вслушаться…
Меня уговаривают забыть, что Волки – это Волки? Вот так вот запросто перелинять, отринуть страх и злобу, точно сбросить зимний пух со шкуры?
Продолжение было еще неожиданнее – леди заговорила о Бэрине.
– Он прекрасный парень. Сильный, умный, храбрый, выдержанный и справедливый…
– И нравится женщинам, – поддакнула я.
Леди Инта улыбнулась.
– Конечно! Но если он встретит девушку, которую полюбит… думаю, с легкостью расстанется со своими подругами. Поверь мне, оборотни – хорошие семьянины. Они всегда готовы защищать свою женщину, своих детей, свою семью.
– Не они одни. – Я не понимала, к чему эти речи, но тут леди Инта посмотрела на меня серыми проницательными глазами:
– А как ты относишься к Бэрину, Лисса?
