Берлинский декрет Наполеона оправдывался целым рядом доводов и содержал в себе много постановлений; но его главной руководящей мыслью было уничтожить торговлю Великобритании путем закрытия доступа на континент каким бы то ни было ее произведениям. Предлог был отыскан в изданном министерством Гренвиля и Фокса Королевском указе от 16 мая 1806 года, которым была объявлена блокада берегов континента от Бреста до Эльбы. Наполеон утверждал, будто право блокады применяется только по отношению к военным, а не коммерческим портам, – что неверно; и затем утверждал, что всех сил Великобритании недостаточно для выполнения столь обширной операции, – что было, по крайней мере, правдоподобно. Отплачивая за натяжку – если она была – еще большей самонадеянностью, император начал с того, что объявил Берлинским декретом Британские острова в блокаде в то время, когда ни один французский корабль не мог находиться в море иначе, как втайне от вездесущего флота неприятеля. На основании подобной призрачной блокады Берлинский декрет объявлял всякую торговлю с Британскими островами запрещенной, и потому все отправленные с них товары, как перевозимые вопреки запрету, делались законным призом. Суда, шедшие из Великобритании, не допускались во французские порты. Далее, так как англичане не соглашались отказаться от старинного правила, по которому частное имущество неприятельских подданных на море подлежит захвату, Наполеон требовал, чтобы на континенте конфисковалось частное имущество, принадлежащее не только англичанам, но и подданным нейтральных государств, если оно британского происхождения. Вступление заканчивалось оговоркой, определяющей время действия эдикта, чем император сжигал свои корабли, постановляя такие условия, которые Великобритания никогда не могла бы принять, не доведенная «до последнего издыхания». «Настоящий декрет будет считаться основным принципом Империи, пока Англия не признает, что законы войны одни и те же как на суше, так и на море; что военные действия не могут быть направлены ни против частного имущества какого бы то ни было рода, ни против личности людей, не имеющих воинского звания, и что применение права блокады должно быть ограничено только укрепленными местами, действительно обложенными достаточными силами».

Выстрелив этой своей бомбой, Наполеон вынужден был немедленно выступить в поход против России. 8 февраля 1807 года произошла кровавая, но нерешительная битва при Эйлау, и несколько месяцев затем император был слишком сильно занят, «удерживая зубами» берега Вислы, чтобы наблюдать за действием своего декрета. Тотчас по обнародовании его в Париже, американский посол потребовал объяснений морского министра по некоторым пунктам. Последний ответил, что, по его мнению, декрет нисколько не изменяет законов о захвате судов, и что американское судно не может быть взято в море на том только основании, что оно идет в британский порт, или возвращается оттуда; он выводил это из того обстоятельства, что таким кораблям, на основании седьмой статьи, был воспрещен вход во французские порты.

Такое толкование, хотя и было естественно, все-таки показывало, насколько растяжимы и скользки могли быть выражения декретов Наполеона. Весь эдикт в действительности оставался мертвой буквой, пока борьба с Россией не была решена. Сперва британские купцы отказывались посылать товары на континент; но когда были получены известия, что декрет «не действует», грузы начали перевозиться на нейтральных кораблях так же оживленно, как прежде, что продолжалось до августа или сентября 1807 года. Битва при Фридланде, окончившаяся полным поражением русской армии, произошла 14 июня; 22-го было подписано перемирие; а 25-го Александр I и Наполеон сошлись в своем первом свидании на плоту на Немане. 8 июля был заключен знаменательный и грозный для Европы Тильзитский трактат. Царь признавал все новые государства, созданные императором, и уступал ему морские позиции на Ионических островах и Каттарский залив в Адриатике; взамен этого Наполеон передавал во владение России из рук Швеции Финляндию, а равно, на некоторых условиях, европейские провинции Турецкой империи до Балканских гор. Следующая статья, являвшаяся наиболее секретной, обязывала Россию и Францию во всех обстоятельствах действовать сообща; соединять свои силы на суше и на море во всякой войне, которую им пришлось бы предпринять; начать военные действия против Великобритании, если бы она не присоединилась к этому договору; и обратиться совместно к Швеции, Дании, Португалии и Австрии за содействием проектам России и Франции – т. е. потребовать закрытия их портов для Англии и объявления ей войны.

Во время издания Берлинского декрета в Лондоне продолжались переговоры между представителями Соединенных Штатов и правительством Великобритании, относительно некоторых спорных вопросов между этими двумя государствами, а 31 декабря 1806 года уполномоченными обеих сторон был подписан торговый договор. Мучительный вопрос о торговле между враждующими странами и их колониями был улажен постановлением, что товары, привезенные из названных колоний в Соединенные Штаты, могут быть вывезены туда под тем условием, чтобы после возврата пошлины в государственное казначейство вносился налог в два процента со стоимости товаров. Предметы, прибывшие из метрополий, могли быть подобным же образом вывозимы в колонии – с тем чтобы они были обложены налогом, в один процент, после получения обратно пошлины. Эти, а равно и другие подробности договора не были приятны Соединенным Штатам, и он не был ратифицирован их правительством.

Тем временем британский кабинет обсудил статьи Берлинского декрета и, вместо того чтобы ждать и смотреть, насколько он окажется действительным, решил отплатить за него той же монетой. 7 января 1807 года министерством вигов был издан билль. Январский билль возвещал о нежелании его величества доходить до крайности в своем несомненном праве реторсии, а потому не шел далее запрещения всяких торговых сношений через посредство нейтральных кораблей «между портами, принадлежащими или находящимися во владении Франции или ее союзников, или состоящими под их влиянием до такой степени, что британские корабли не могут свободно с ними торговать». В последующие годы он часто обращался в руках их противников в «орудие пытки», когда, находясь в оппозиции, эти бывшие министры сурово критиковали более обдуманные меры своих преемников.

Прямой целью этого указа было прекращение в Европе прибрежной торговли; основанием для него было право реторсии. По своему смыслу он был расширением списка запретов, установленных законом 1756 года. Последний воспрещал непосредственную торговлю между неприятельскими колониями и метрополиями; указ 7 января 1807 го да распространял запрещение на ведение торговли между какими бы то ни было двумя неприятельскими портами. Он отразился особенно тяжело на американских судах, которые имели обыкновение переходить из одного места Европы в другое, разыскивая лучшие рынки или набирая грузы. В силу этого декрета «американская торговля была выметена из Средиземного моря захватами судов и присуждениями их в качестве призов, и та же судьба угрожала ей и в других морях».

Таково было положение дел, когда Наполеон возвратился в Париж в конце июля, полный проектов новых мер, направленных как против Великобритании, так и против нейтральных держав, как «пособников» ее процветания. Его стремления не ограничились сокрушением ее посредством угнетения торговли; в недалеком будущем он намеревался завладеть флотами Европы и объединить их в прямом нападении на ее морскую силу. 19 июля, пока он был еще в Дрездене, Португалия была уведомлена, что она должна выбирать между войной с Францией и войной с Великобританией, а 31-го подобное же внушение из Парижа было сделано и Дании. Для принуждения последней один корпус, с Бернадотом во главе, был собран на ее границе, в то время как другой, под командой Жюно, был стянут на юг Франции для нападения на Португалию. Но в обеих странах Наполеон был упрежден Великобританией. Кабинет получил некоторые извещения о тайных статьях, принятых в Тильзите, и усмотрел вперед опасность допущения двух флотов, датского и португальского, попасть в руки императора. В начале августа двадцать пять линейных кораблей вошли в Балтийское море, конвоируя транспорты с двадцатью семью тысячами войска, остров, на котором расположен Копенгаген, был окружен кораблями, а сам город – сухопутными войсками. Затем датское правительство получило приглашение дать свой флот под охрану Великобритании, причем было предложено ручательство, что флот и переданные вместе с ним прочие морские сооружения будут считаться принятыми на сохранение и возвращены при заключении всеобщего мира. Когда предложение было отвергнуто, город со 2 до 5 сентября был бомбардирован, после чего условия были приняты. Англичане получили восемнадцать линейных кораблей и множество фрегатов, очистили адмиралтейство от запасов и возвратились в Англию, Это деяние было встречено самым суровым, хотя и незаслуженным осуждением. Английское правительство знало, что Наполеон намеревался занять Данию и принудить ее к войне и что флот быстро попал бы в его руки, если бы не был захвачен. Оно избегло ошибки, сделанной Питтом при взятии испанских фрегатов в 1804 году, – войска, посланные в Копенгаген, удовлетворились тем, что сделали сопротивление безнадежным и защитили сдавшихся. Отступить перед упорством датского правительства было бы проявлением слабости.

В Португалии Великобритании пришлось иметь дело с дружественной нацией, вместо враждебно-предубежденных датчан. Французский экспедиционный корпус под командой Жюно вошел в Испанию 17 октября. Подгоняемый приказами Наполеона, он совершил крайне трудный переход с большой быстротой, потеряв в пути большую часть своих солдат от лишений, болезней или отсталыми. Однако, когда горсть державшихся еще вместе людей вошла 30 ноября в Лиссабон, оказалось, что португальский флот ушёл и что вместе с ним удалился и двор со своими сокровищами.

Британское правительство с некоторого времени ожидало такой попытки Наполеона, и в решительный момент стоявшая там эскадра принудила колеблющегося регента бежать в Бразилию.

Хотя и потерпев неудачу в своих попытках захватить флоты, Наполеон сумел совершенно закрыть порты обеих стран для ввоза британских товаров. Бомбардировка Копенгагена тем временем послужила благовидным предлогом для начала 20 октября Россией враждебных действий против Великобритании. Посредничество, подложенное российским императором, было уже отвергнуто британским правительством, которое потребовало, чтобы ему предварительно были сообщены статьи Тильзитского трактата; но эти статьи были не такого характера, чтобы перенести такую огласку. Пруссия под давлением двух империй закрыла свои порты для Великобритании. Прокламацией, помеченной 2 сентября, не были позволены ни пассажирское сообщение с Англией или ее колониями, ни торговля с ними ни на британских, ни на нейтральных кораблях. Австрия также присоединилась к Континентальной системе и исключила британские товары из своих границ. В Италии новое королевство Этрурия выказало мало старания в исполнении требований Наполеона содействовать его мерам: англичане продолжали торговать с Ливорно также свободно, как со всяким портом в своей собственной стране. По приказанию императора вице-король Италии овладел этим городом; в то же самое время французские войска вошли также в папские провинции, заняли их побережье и прогнали оттуда англичан. Так как Иосиф Бонапарт уже был неаполитанским королем, то влияние Наполеона и преследование его врагов распространились на оба берега Италии. Ввиду того что Турция в это время была вовлечена во враждебные действия против Великобритании, Наполеон мог утверждать, что «Англия видит изгнание своих товаров изо всей Европы; и ее корабли, нагруженные бесполезными сокровищами, тщетно ищут от Зунда до Геллеспонта открытый для них порт». 6 августа и 13 ноября были изданы декреты о применении крайней строгости при осмотре кораблей, входящих в Эльбу и Везер.

Наполеон питал особенную вражду против двух ганзейских городов, Бремена и Гамбурга, которые долго препятствовали его усилиям прекратить ввоз британских товаров на континент; для этого коммерческие способности купцов, их обширные связи за границей и их великолепные реки доставляли особенные удобства. Несмотря на все усилия Наполеона и внешние проявления всеобщего подчинения, здесь он встретил сильное сопротивление своим требованиям. Прежде чем, объяснить это, необходимо вспомнить действия прочих держав, чтобы читатель представил себе, вместе с окончательными последствиями, всю картину как правительственных распоряжений, так и неповиновения им частных лиц.

Как ни велика была власть Наполеона, она прекращалась подобно силе некоторых волшебников, «когда приходила в соприкосновение с водой». Враги и нейтральные державы одинаково преклонялись перед его непобедимыми войсками и надменным гением, когда он мог настичь их на суше; но за морем был один враг – Великобритания, и одна нейтральная держава – Америка, к которым он не мог прямо прикоснуться. Его отношение к Англии и начальные шаги против нее уже выяснены выше; теперь оставалось определить его действия против Соединенных Штатов. Как ни слабы были последние, как ни смиренно переносило до сих пор оскорбления их правительство, как ни сильно было предубеждение против Великобритании партии, находившейся у власти, считаться с ними следовало весьма серьезно. Но Наполеон, который не уважал ничего, кроме силы, не сумел понять это. Он находился как раз в таком положении, в каком была Директория к концу 1797 года, когда были низвергнуты все враги, кроме Великобритании, которую он видел спокойной и благоденствующей. Но Наполеон знал результаты ограничений прав нейтральных держав, установленных законом 18 января 1798 года. Можно приписывать гибельные последствия для Франции этой меры и ее полнейший неуспех в достижении намеченной цели одной из двух совершенно различных причин. Или закон оказался недостаточно силен, вследствие вялости действий членов Директории по исполнению этого закона и сравнительно ограниченной области их влияния. Или же последний был настолько губителен для Франции, что самые изъятия из него, установленные слабой державой, служили к ее спасению, а настойчивость в приведении его в действие окончилась бы гибелью. При дальнейшем своем развитии вопрос принял следующую форму: возможно ли будет, не для одной только Франции, но для всей Европы обойтись без нейтральных кораблей (которые Берлинский декрет стремится разогнать) в течение времени, достаточного для разорения Великобритании? Может ли Европа воздержаться от внешней торговли дольше, нежели Великобритания может обходиться без европейского рынка? Могут ли быть связи между континентальными нациями настолько облегчены, так изменены привычные пути ввоза и вывоза, внесены такие перемены в привычки производителей и потребителей, чтобы испытания, совершаемые над терпением наций, сделались переносимыми? Если Великобритания отплатит за изгнание нейтральных судов из ее портов репрессивными мерами, угрожающими их торговле с континентом, на кого эти французские и английские соединенные запреты падут всего тяжелее? На государство, имеющее большой торговый флот, для которого нейтральные флоты суть естественные соперники; или на державы, владеющие малым флотом, для которого, следовательно, нейтральные – полезные, если не необходимые союзники?

В коммерческой борьбе, как во всякой другой, нужно задаваться вопросом возможно ли с десятью тысячами вступить в бой с тем, кто пришел с двадцатью тысячами? Действительно, пока Наполеон придумывал меру, которая имела бы самые вредные последствия для нейтральных кораблей, уже деятельно занятых перевозкой британских товаров, зависть британских купцов и государственных людей была сильно возбуждена ростом этого нейтрального транспортного дела. Последние обдумывали только предлог и средства чтобы нанести ей вред. Берлинский декрет вновь возбудил вопли этих людей, которые, будучи тогда в оппозиции, осуждали январский указ 1807 года за то, что он не доводил репрессий достаточно далеко и направил их против каботажной торговли, которую можно было затронуть только отчасти, вместо нейтральной торговли колониальными товарами, везде являвшеюся беззащитной перед британским флотом. Перемена министерства в конце марта 1807 года передала опять в руки партии тори власть, которой она была лишена в продолжение четырнадцати месяцев со времени смерти Питта. Между тем декрет все-таки оставался без действия, вследствие отъезда Наполеона в Польшу, разъяснений морского министра о пределах его действия и потворства со стороны всех местных властей при неисполнении указа. Поэтому новое британское министерство не принимало никаких дальнейших мер до самого возвращения в Париж императора. Последний сперва только издал несколько дополнительных постановлений муниципального значения, для обеспечения более строгого надзора, но скоро он был вынужден обнародовать весьма важный приказ. Мнение морского министра о значении некоторых статей декрета было представлено императору министром юстиции; и он установил, что истинный первоначальный смысл декрета был тот, что французские военные суда должны захватывать и приводить в порт нейтральные корабли, на которых имеются какие бы то ни было товары британского происхождения, хотя бы даже эти товары были в то время нейтральным имуществом. Что касается того, должны ли французские суда также задерживать нейтральные за то только, что последние идут к Британским островам или возвращаются оттуда, его величество воздержался от решения. Приговор императора, который дезавуировал толкование морского министра, был объявлен призовым судебным учреждениям 18 сентября 1807 года и вскоре после того он был применен к делу об американском корабле, потерпевшем крушение у французских берегов, – ту часть его груза, которая была британского происхождения, было приказано продать в пользу казны. Действие объявления Наполеона сразу проявилось в Великобритании. Страховые премии за нейтральные корабли, отправляющиеся в континентальные порты, особенно в Голландию и Гамбург, поднялись с четырех гиней в августе до восьми в сентябре и двенадцати в октябре, а некоторые страховщики отказывались брать на страх даже за двадцать пять и тридцать. За два месяца, сентябрь и октябрь, таможней было выдано шестьдесят пять разрешений свезти на берег и сложить в магазины грузы, которые были уже погружены на суда для отправки на континент. Теперь у министерства тори был предлог, в котором нуждались для самых крайних мер возмездия.

Решения Наполеона 18 сентября были сообщены конгрессу Соединенных Штатов 18 декабря президентом. Одновременно он передал и прокламацию короля Великобритании от 16 октября, предписывающую насильственную вербовку британских матросов, оказавшихся на службе на каком бы то ни было иностранном торговом корабле. В виду опасностей, которым подвергались американские корабли вследствие действий обоих воюющих, было предложено ввести эмбарго для обеспечения их безопасности задержанием в собственных портах. Действительная же цель его была отомстить Великобритании, следуя духу направленного против этой страны акта о запрещении ввоза (a Non-Importation Act), который вошел в силу в минувшем июле. Поэтому акт об эмбарго был немедленно подвергнут обсуждению и утвержден 22 декабря. Всем занесённым в списки коммерческим кораблям Соединенных Штатов было запрещено выходить из портов, в которых они тогда стояли, иначе как с выдачей обязательства, что их грузы будут свезены на берег в другом отечественном же порте. Этот акт оставался в силе в продолжение всего 1808 года, до 1 марта 1809 года, когда он был отменен, и вместо него был издан акт, о запрещении сношений (a Non-Intercourse Act). Последний, разрешая купеческим судам Соединенных Штатов ходить за границу на поиски фрахтов и заниматься перевозками между своей страной и другими, в то же время безусловно запрещал всякие сношения с Великобританией и Францией, а также принадлежащими им колониями. Они не только не могли получать таможенные разрешения на отплытие из отечества в эти страны, но должны были давать обязательства, что в продолжение плавания не будут ни заходить в порты этих стран, ни принимать участия, ни прямого, ни косвенного, в торговле с ними. Французские или британские корабли, вошедшие в какой-либо порт Соединенных Штатов, подлежали захвату и признавались законным призом. Этот акт сохранял свою силу до конца следующей сессии конгресса, и на основании его закон о сношениях Соединенных Штатов с Великобританией и Францией действовал до мая 1810 года.

11 ноября 1807 года были обнародованы важные репрессивные меры Великобритании, которые в одно мгновение переполнили чашу терпения нейтральных держав. Указывая на Берлинский декрет как на оправдательный мотив их действий, Королевские указы, изданные в этот день, объявляли бумажную блокаду всех неприятельских портов, чрезвычайно беззастенчивую по форме и распространяющуюся на большое пространство. «Все порты и укрепленные места Франции и ее союзников или другого государства, ведущего войну с его величеством, и все прочие порты и укрепленные места Европы, хотя бы и не ведущие войны с его величеством, но в которые британский флот не допускается, и все порты колонии неприятелей его величества будут отныне подвергнуты тем же самым ограничениям относительно торговли и мореплавания, как будто бы они были действительно блокированы самым строгим и жестоким образом». Вся торговля произведениями неприятельских колоний была равным образом объявлена для нейтральных сторон незаконной.

Действительная блокада требует присутствия у блокированного порта достаточной силы, чтобы сделать вход или выход явно опасными. В этом случае корабль, пытающийся пройти в каком бы то ни было направлении, может быть – на основании общего Соглашения всех держав, называемого международным законом, захвачен без нарушения на законном основании. Выставить такую силу перед каждой из многочисленных и широко разбросанных гаваней, к которым относились эти указы, было очевидно невозможно даже для громадного британского флота. Цели, которой нельзя было достигнуть употреблением средств, признанных законными, британское министерство решило добиться верховенством на море, которым британцы несомненно обладали. Последнее они решили использовать для решения поставленной ими себе задачи: поддержать торговлю и мореходство Великобритании, от которых зависело ее морское могущество; принудить неприятельскую торговлю идти через ее порты и таким образом поднять свои доходы до необходимой степени.

Совершенное подавление торговли с запретными берегами, на нейтральных ли судах или теми предметами ввоза или вывоза, в которых нуждался весь свет, ни в каком случае, однако, не было целью британских министров. Главной целью было отомстить своему врагу, заставить его переносить те же страдания, какие он хотел причинить им, но вместе с тем обратить его меры против него самого. Пока он терпел бы затруднения, Великобритания могла бы получить некоторое облегчение в своих собственных проблемах. В продолжение этого бурного и горестного периода стало ясно, что в глубине сердца континентальные нации были скорее за нее, нежели за Наполеона, и что, почти по той же самой причине, Соединенные Штаты, по-видимому вопреки общим интересам человечества и своим собственным, были настроены – хотя ни в каком случае не единодушно – против Великобритании. Во всяком случае непосредственный притеснитель был предметом ненависти. В течение пяти или более лет, пока блокада континента была в силе, континентальные нации видели, что англичане стараются везде, с большим или меньшим успехом, пробиться чрез железную заставу, воздвигнутую Наполеоном. В течение большой части этого времени существовала значительная морская торговля; и взаимные сношения, которые поддерживались при этом, заставили всех противников понять общность интересов, связывающих их вместе, несмотря на враждебные действия между государствами. Ничто не читается яснее между строк британской дипломатической корреспонденции, как то убеждение, что народ был готов продолжать свои усилия для обхода мероприятий Наполеона.

Помня намерение британского правительства сделать Англию центром и складочным местом всемирной торговли, вполне можно понять, что если бы только эта цель была достигнута, то чем больше была бы торговля прочих стран, тем больше была бы выгода или куртаж, причитающийся на долю Великобритании. Поэтому Королевские указы заключали в себе, кроме общего правила о блокаде, некоторые исключения, краткие по изложению, но обширные по своему применению. Во-первых, нейтральным державам разрешалось вести торговлю непосредственно с неприятельскими колониями. Им также было позволено вести торговлю прямо между последними и свободными портами британских колоний, которые получали благодаря этому возможность стать в соответствующей степени центрами местной торговли, подобно тому, как сама Великобритания должна была сделаться главным складом для европейской и всемирной торговли'.

Второе исключение, коте-рое было особенно ненавистно нейтральным сторонам, разрешало судам последних ходить прямо из портов Соединенного Королевства в запретные неприятельские порты, хотя они не могли отправляться туда ни из своей собственной страны, ни из других местностей Европы, в которые не допускался британский флаг. С другой стороны, нейтральные суда могли свободно выходить из всякого порта противников его величества, закрытого для них Королевскими указами, если только они шли прямо в какой-нибудь европейский порт, принадлежащий Великобритании, но они не могли возвратиться в свою собственную страну, не зайдя прежде в британский порт.

Такова сущность Королевских указов 11 ноября 1807 года, после очистке их от оболочки многословия. Нейтральные суда могли иметь торговые сношения с каким-либо европейским портом, не открытым британским кораблям, не иначе как по предварительном заходе в британский порт, выгрузке там товара на берег и затем обратной погрузке его на корабль с оплатой некоторыми пошлинами. Тот же самый порядок должен был соблюдаться на обратном пути: нельзя было идти прямо домой, а надо было сперва побывать в Великобритании. Континентальная торговля уплачивала таким образом пошлину и при входе и при выходе; или, повторяя выражение министерства, неприятелям «нельзя было вести торговлю иначе как через Великобританию». Британские крейсеры «получили инструкцию предостерегать от продолжения пути всякое судно, которое вышло или выйдет из порта не зная этого указа, и направить его в какой-либо порт Королевства, или в Гибралтар, или на Мальту; и всякое судно, которое после такого предостережения все-таки будет продолжать запрещенный путь, должно быть захвачено». Суда же, которые, послушавшись сделанного им предостережения, входили в британский порт, получали позволение после выгрузки своего груза «снова принять «го для вывоза и продолжать путь к месту своего первоначального назначения или в какой-либо другой порт дружественной его величеству страны, по получении сертификата от собирателя пошлин в порту». Но из допущенных к вывозу предметов были специально исключены «сахар, кофе, вино, спирт, нюхательный и курительный табак», эти продукты могли вывозиться в какой-либо блокированный порт «только на таких условиях, какие его величество может указать в пожалованной для этой цели лицензии». Лицензии были вообще необходимы для вывоза всякого иностранного продукта или мануфактуры; тогда как товары британского происхождения могли перевозиться в неприятельскую страну свободно. Наконец, вывоз хлопка на континент был совершенно запрещен с целью подорвать иностранные мануфактуры. На лицензиях вскоре возник особый вид торговли, которая играла столь важную роль в практике проведения в жизнь как указов, так и Континентальной системы.

Едва ли можно вообразить что-либо более унизительное и затруднительное для нейтральных сторон, чем эти указы. Они попирали все установившиеся до тех пор международные законы, все понятия, которые питали современники о своих правах, и достигали этого правом сильнейшего. Они были не только отрицанием права, но и сопровождались для нейтральных сторон существенными убытками, – прямыми и косвенными. Тем не менее не надо забывать, что указы были весьма суровой действенной мерой возмездия правительству Наполеона, которое, как верно выразился один современный германский писатель, сжало пружины так сильно, что почти уже слышен был их треск. Необходимо помнить также, что Великобритания боролась за свое существование, за свою жизнь. Накладные расходы, которыми она обложила каждый груз, достигавший континента после прохождения через ее порты, издержки товарохозяев, вызывавшиеся потерей времени, выгрузкой и перегрузкой, гаванскими пошлинами, лицензиями, – падали главным образом на континентального потребителя, на подданных Наполеона или на тех, кого он держал в военном рабстве. И это было еще не все. Великобритания, хотя и не была в состоянии блокировать каждый отдельный французский или континентальный порт, все-таки могла сделать приближение к французскому берегу опасным настолько, что для обыкновенного купца было выгоднее подчиниться указам, чем пытаться уклониться от них. В Английском Канале Великобритания господствовала на путях из Атлантики во все северные континентальные порты, а в Гибралтар – на пути в Средиземное море. Указы были таким образом отнюдь не пустой угрозой. Они не могли не оказать весьма серьезного влияния на ввоз на континент, и особенно на те экзотические предметы потребления – сахар, кофе и другие тропические растения, – которые сделались столь существенными для комфорта европейца, а также и на некоторые сырые материалы, как хлопок, красильное дерево и индиго. Морские припасы, направлявшиеся с Балтики в Англию, проходили так близко от французского берега, что могли «проскользнуть» туда счастливым случаем, но нейтральное судно, шедшее из Атлантики, будучи захвачено близ берегов Франции или Испании, должно было объяснить причины своего приближения к ним, которое уже само по себе говорило против него. Эти препятствия прямому ввозу вели таким образом к повышению цен вследствие уменьшения предложения и вместе с пошлинами, наложенными Великобританией на грузы судов, которые были вынуждены заходить в ее порты, увеличивали стоимость житейского обихода на континенте. Затруднения его несчастных жителей усиливались еще трудностью сбыта предметов их собственных производств; и нигде это не чувствовалось более, чем в России, где доходы дворянства в значительной мере зависели от спроса британцев на морские припасы, и где, сообразно этому, ненавидели как союз с Францией, так и Континентальную систему.

Цель Королевских указов была поэтому двоякая: поставить в затруднительное положение Францию и Наполеона запрещением прямого ввоза и вывоза предметов всей внешней по отношению к этой державе торговли, которые могли перевозиться для французов только на нейтральных судах; и в то же время принудить континент к принятию всех британских продуктов или мануфактур, которые только он мог принимать. Более выгодные условия сбыта последних сравнительно с иностранными были обеспечены системой лицензий, которая сосредоточивала руководство торговыми операциями постоянно в руках Торгового Комитета Великобритании. Вся эта система сильно осуждалась тогда и после того все Европой и Америкой, как мера никоим образом не военная и считалась гигантским проявлением меркантильной жадности; но еще вопрос, справедливо ли было такое осуждение. Чтобы выиграть в борьбе, Великобритания должна была не только ослабить Наполеона, но и укрепить свои собственные силы. Битва между морем и сушей должна была состояться на почве торговли. Англия не имела армии для противопоставления силам Наполеона; Наполеон не имел военного флота, способного помериться силами со своим противником. Как при осаде неприступной крепости, единственной альтернативой для каждого из этих борцов было доведение противника до истощения. На общей границе – береговой линии – они встретились в смертельной борьбе, в которой не было обнажено никакое оружие. Императорские солдаты были обращены в береговых стражников для закрытия Великобритании доступа на континентальные рынки; британские военные корабли сделались таможенными крейсерами для пресечения французской торговли. Нейтральная сторона, «спрятав в карман свое самолюбие», предлагала за плату свои услуги которой либо из воюющих держав, и тогда другая из них смотрела на нее как на принимающую участие во враждебных против нее действиях. Министерство, защищая себя в жарких дебатах, обнаружило некоторый недостаток определенности в постановке цели своих действий. Иногда указы оправдывались им, как военная мера возмездия врагу; иногда же – как необходимое средство для поддержания британской торговли, столь существенной для благосостояния Королевства и его морской силы; и оппоненты в обоих случаях упрекали министерство в неустойчивости. Наполеон с деспотической категоричностью ясно объявил свое намерение разорить Англию уничтожением ее торговли; и британскому министерству со своей стороны не надо было бы придумывать никакого другого аргумента: Salus civitatis suprema lex. Называть меры того и другого не военными настолько же ошибочно, насколько ошибочно было бы называть не военным старый способ защиты войск в поле окопами на том основании, что для него единственным орудием служит лопата.

Наполеон не был таким человеком, чтобы молчаливо принять Королевские указы. 27 октября он подписал в Фонтенбло договор с Испанией о разделе Португалии, служивший первым шагом к вторжению на полуостров. 16 ноября он оставил Фонтенбло, для того чтобы посетить свое Итальянское королевство, и в столице последнего Милане 17 декабря 1807 года издал декрет, называющийся именем этого города. Начинавшийся с заявления, что вызывается Указами, Миланский декрет объявлял, что всякое судно, которое допустит осмотр его британским крейсером, будет считаться тем самым «денационализованным» – понятие, которое по смыслу международных установлений может быть отождествлено только с определением «вне закона». Такое судно «теряло свой флаг», по крайней мере для французских крейсеров, и подлежало захвату, как «бродяга». Далее декрет объявлял, что все суда, шедшие в Великобританию или из нее, были уже по одному этому законными призами – пункт, который Берлинским декретом был оставлен еще открытым. Французские приватиры были все еще достаточно многочисленны для того, чтобы сделать эти постановления серьезным увеличением опасности плаваний для судов; тем более что декрет требовал захвата последних независимо от того, заходили или нет они во французский порт при следовании в Англию или возвращении оттуда.

Обе воюющие державы раскрыли теперь свои главные карты. Королевские указы подвергались некоторым изменениям, вызванным главным образом значением для Великобритании американского рынка, который поглощал большую часть ее мануфактур; но эти изменения, значительно облегчая тягость Указов для нейтральных судов и вводя некоторые формальные изменения, ни в каком смысле не уклонялись от духа первоначальной редакции. Все Указы были окончательно отменены в июне 1812 года, но уже слишком поздно для того, чтобы предотвратить войну с Соединенными Штатами, которая была объявлена в том же месяце. Наполеон совсем не отменил своих Берлинских и Миланских декретов, хотя хитростью он заставил слишком пылкого президента Соединенных Штатов верить, что сделал это.

В 1808 году намерение императора низвергнуть испанскую монархию и возвести одного из членов своего семейства на ее трон окончательно созрело. Он оставил Париж 2 апреля и после долгой задержки в Бордо 14-го числа достиг Байоны. Здесь состоялись его свидания с королем и инфантом Испании, которые имели результатом отречение короля, предоставившего Наполеону располагать его короной по усмотрению. Там же 17 апреля император издал указ, предписывающий секвестрацию всех американских судов, которые будут заходить в порты Франции, Италии, Голландии и ганзейских городов, так как есть подозрение в том, что они пришли из Великобритании. В оправдание этого указа приводился акт от эмбарго, изданный в декабре 1807 года, вследствие которого, как доказывал Наполеон, американские суда не могли оставить законно свою страну и, следовательно, могли прийти лишь прямо из Англии, и их документы надо считать поддельными. Секвестрации по этому указу продолжались до 23 марта 1810 года, когда декрет Рамбулье конфисковал окончательно суда и грузы, таким образом захваченные. После мая 1810 года акт о несообщении (Non-Intercourse Act), который заместил эмбарго, был временно отменен по отношению к Великобритании и Франции и никогда не возобновлялся по отношению к последней; таким образом, предлог для упомянутых конфискаций уже потерял основу.

Между тем планы императора по отношение к полуострову встретили неожиданные неудачи. Бунт 2 мая в Мадриде вызвал одновременные народные восстания во всех частях страны. 21 июля армейский корпус под начальством генерала Дюпона был отрезан инсургентами в Андалузии и сдался восемнадцатитысячному отряду противника в Байлене (Baylen). Новый испанский король Иосиф Бонапарт 29 июля бежал из Мадрида, в который вошел только 20-го числа. 1 августа у берега Португалии появилась британская эскадра с первой дивизией войск, предназначенных для действий на полуострове, под командой сэра Артура Уэллесли. 21-го числа состоялось сражение при Вимьеро, окончившееся поражением Жюно, которому – по конвенции в Цинтре, подписанной 30-го числа, – было дозволено очистить Португалию и который затем был перевезен во Францию со своей армией на британских транспортах. В то же самое время отряд русского флота, укрывшийся в Лиссабоне, при возвращении из Средиземного моря был сепаратной конвенцией отдан в руки Великобритании до окончания войны. (Ее адмирал упорно отказывался действовать совместно с Жюно; в таком образе действий он, вероятно, был выразителем сильного несочувствия высших классов русского населения союзу с Францией.) Вследствие этих последовательных неудач Португалия была совершенно потеряна для Франции, и французская армия в Испании отступила к реке Эбро.

Наполеон понял необходимость принятия энергичных мер к подавлению общего восстания, пока оно не приобрело, еще организации и устойчивости, и решился явиться на поле действий лично. Но прежде чем двинуться на этот отдаленный театр войны, он счел целесообразным установить и закрепить свои сношения с царем, от поддержки которого зависело так многое в его положении в Центральной Европе. Оба правителя встретились во второй раз 27 сентября 1808 года в Эрфурте. Союз, заключенный в Тильзите, был возобновлен; Франция решилась не соглашаться на мир до тех пор, пока Россия не добьется уступки Финляндии от Швеции, Молдавии и Валлахии от Турции; Россия гарантировала испанскую корону Иосифу Бонапарту, и было условлено, чтобы сейчас же было сделано формальное предложение мира Англии, настолько публично и явно, насколько было возможным. Царь уже в предшествовавшем феврале начал враждебные действия против Швеции, выставив предлогом к тому ее тяготение к Великобритании и ее отказ присоединиться к России и Дании в решении запереть Балтийское море для британского флота. Дания также объявила Швеции войну, для ведения которой обладание Норвегией давало ей тогда средства, каких она не имела потом. Пруссия 5 марта заперла свои порты для шведской торговли «по домогательству императорских дворов в Париже и С. Петербурге».

Существенное значение Балтики для Великобритании – как источника, из которого она получала морские припасы, и как путь, через который ее торговля находила доступ на континент, вдали от сферы бдительности Наполеона, – обязывало ее оказать сильную поддержку Швеции. Согласно этому, через Зунд в апреле месяце была послана британская эскадра из шестидесяти двух кораблей под начальством сэра Джемса Сомареца. За этой эскадрой скоро последовали транспорты с девятитысячным отрядом войск, под начальством знаменитого сэра Джона Мура; но быстрое движение русских армий сделало эту помощь напрасной, и Мур был скоро переведен на тот театр войны на полуострове, в связи с которым его имя сделалось бессмертным.

Совместное письмо союзных императоров к британскому королю было передано ему посланниками обеих держав 12 октября. Ответ на него от 28 октября выражал готовность войти в предлагавшиеся переговоры, если к участию в них будут допущены король Швеции и испанское правительство, действующее именем короля Испании, который был тогда пленником в руках Наполеона. «С Испанией, – гласила британская нота, – Его величество не-связан никаким документальным условием; но Его величество, пред лицом всего мира, связан с этой державой обязательствами не менее священными и имеющими, по убеждению Его величества, не меньшую силу, чем самые торжественные договоры». Этот ответ по крайней мере в одном отношении, а именно – по его ничем не вызванной резкости, заслуживал суровой критики. На ту часть письма двух правителей, которая приписывали претерпеваемые континентом лишения прекращению морской торговли, нота возражала: «Нельзя ожидать, чтобы Его величество слышал с чрезвычайным сожалением, что система, имеющая целью уничтожение торговли его подданных, отразилась рикошетом на ее авторах или на ее орудиях». Тем не менее невозможно удержаться от удивления перед отважным поведением одинокой державы, владевшей морем, в борьбе с двумя могущественными правителями, которые разделяли между собой господство на континенте, или не признать того благородства, с которым она, при подавляющем неравенстве против нее шансов, теперь – как и всегда во времена Питта – отказывалась отделять свое дело от дела своих союзников. Решение британского правительства было оповещено Европе путем публичной декларации, помеченной 15 декабря, которая, выражая обычную для британского правительства твердую решимость, явно обнаруживала испытывавшееся им чувство недоумения по поводу упорства континента под ярмом, какое он нес.

Предложение допустить испанский народ к участию в переговорах было отвергнуто как Францией, так и Россией. Наполеон, возвратившись между тем в Париж, опять оставил его 25 октября для принятия командования над армиями, которые – при численности свыше трехсот тысяч человек, всех родов оружия, – или вошли уже в Испанию, или быстро стягивались к ней. 8 ноября он перешел через границу, а 4 декабря Мадрид сдался. Раз северная Испания была покорена, раз столица пала без серьезного сопротивления, а политический престиж восстания получил серьезный, если не безнадежный удар, император теперь предполагал разделить массу солдат, которые до сих пор действовали под его собственным верховным начальством. При дезорганизованном и беспомощном состоянии испанского народа, при доказанной слабости и неспособности случайных правительств могло быть оправдано рассеяние сил, которое при другом положении дел было бы неблагоразумным. Корпуса под начальством маршалов Наполеона должны были попытаться покорить южные провинции полуострова, тогда как подавляющая сила, под его личным начальством, должна была пересечь границу и водрузить его знамена в Лиссабоне, чтобы исполнить хвастливое обещание, данное им перед оставлением Парижа. От этого решения он должен был отказаться вследствие внезапно полученного известия, что небольшой отряд британских войск под начальством сэра Джона Мура – который по его предположению отступил к Лиссабону и которого он думал прогнать там на суда – порвал связь с этим городом и смелым движением на север угрожает его собственным сообщениям с Францией. По получении этих вестей, 21 декабря, он сейчас же изменил свои первоначальные намерения в виду необходимости выбить из позиции и выгнать из Испании этот маленький отряд. Таким образом, Наполеон был сбит со своего пути, и Испания была спасена в самый критический момент незначительной армией, которая пришла с моря. Она осмелилась на такое движение потому, что знала, что, при неизбежном отступлении, найдет в море не непроходимый барьер, а гостеприимное убежище – в сущности, можно сказать, свое собственное владение. Полуостров выиграл время для отдыха, которого Наполеон никогда не давал неприятелю, если не бывал вынуждаем к тому, силой обстоятельств; и случай, таким образом потерянный им, уже никогда более не повторялся.

Так начался 1809 год. Наполеон во главе восьмидесятитысячной армии гнал перед собой, через снега северо-западной Испании, около двадцати тысяч британских войск с неутомимой энергией, которая отличала все его погони за противником. На севере Россия, довершив завоевание Финляндии, приготовлялась теперь вторгнуться в Швецию на западном берегу Балтийского моря. Король этой страны уже был близок тогда к низвержению с трона вследствие своего ненормального психического состояния, и политика нации склонялась к миру с ее гигантским противником. Последний, однако, не соглашался на это, иначе как при условии присоединения Швеции к союзу против Великобритании. Но Швеции совершенно не улыбался этот союз. Ее население зависело всецело от производства морских припасов и зерна и от морской торговли. Поэтому лишение свободы такой торговли было бы для нее почти равносильно разорению. Британское министерство с самого же начала поняло, что, на "какой бы образ действий ни была вынуждена Швеция, ее истинные желания должны состоять в том, чтобы поддерживать свободу сношений с Великобританией. Такое тревожное и деликатное положение этой маленькой страны обязывало к большому благоразумию и осторожности британское правительство и его дипломатического представителя и адмирала, командующего флотом. Вся трудность задачи окончательно обрушилась на последнего, когда Швеция была наконец принуждена к формальной войне. Его здравой логике и самообладанию был в значительной мере обязан тот факт, что не состоялось серьезного столкновения, и что в решительные моменты 1812 года Швеция, несмотря на серьезные причины жаловаться на царя, действовала рука об руку с Россией, вместо того чтобы действовать против нее.

В Центральной Европе Австрия, со времени Инсбургского мира, заключенного три года назад, спокойно работала над восстановлением своей военной силы. Различные перемены, которые случились в Германии в течение этого времени, – учреждение и развитие Рейнской конфедерации, падение Прусской державы, основание Варшавского герцогства и потеря значительной части своих владений – поставили Австрию и положение, с которым она не могла примириться; в то же время союз между Россией и Францией совсем изолировал ее, что Наполеон тщательно закрепил во время Эрфуртского свидания. Возобновление войны между Австрией и Францией было поэтому естественным. Вопрос состоял только в том, когда объявить ее; но подобные вопросы Наполеон, вполне понимавший политическое положение, не привык предоставлять решению противника. Он начал свое испанское предприятие с полной уверенностью, что пребывание на полуострове его и его Великой армии будет непродолжительно; он знал, что долгая отлучка, вызванная отсутствием непосредственного и решительного успеха, даст Австрии случай, в котором она нуждалась; но он имел основание надеяться, что совершит предпринятое дело и возвратится со своей армией к своим восточным границам как раз вовремя. Эта надежда была разбита действиями сэра Джона Мура. Таким образом 1809 год увидел на горизонте тучи войн, готовые разразиться над двумя империями. «От границ Австрии до центра Парижа», – писал Меттерних, – я слышал только одно мнение, это – что не позже весны Австрия выйдет на поле битвы против Франции. Это заключение вытекает из относительного положения двух названных держав».

Поддерживая поводы к разногласиям, вызывая их путем незаметной, спокойной, но настойчивой деятельности, какой характеризуется обыкновенно морская сила, постоянно вызывая тревоги у населения, – так шла коммерческая война, представлявшая в сущности антоним того морского мира, которого добивались державы. Берлинский и Миланский декреты с одной стороны, королевские указы – с другой, были все еще в полной силе в начале 1809 года. Франция, которая особенно нуждалась в содействии нейтральных судов, отняла у последних даже и те слабые шансы к достижению ее портов, которые могли оставить им британские крейсеры, объявлением о конфискации каждого судна, допустившего обыск, хотя бы оно было и бессильно сопротивляться ему. Великобритания, с другой стороны, исключила возможность всякой конкуренции со своей торговлей путем блокады, которая закрыла прямой доступ на континент нейтральным судам, и была готова воспользоваться всяким случаем навязать Европе во всяком пункте и всякими средствами всевозможные товары, мануфактурные или колониальные, которые выходили из ее собственных складов. Система лицензий давала для этого средства, которыми нейтральные суда были готовы воспользоваться. Лицензия, выданная Великобританией, открывала им доступ во всякий порт, из которого блокада исключала их; и так как такой патент мог быть приобретен законно только в британском порту, то нейтральные суда, заходившие туда, естественно нагружались там самым дорогим грузом, каково бы ни было его происхождение.

В годы с 1806-й по 1810-й, как и в начале революционных войн, Голландия и ганзейские города соперничали в извлечении выгод из этой косвенной и часто контрабандной торговли. В июне 1806 года Наполеон, следуя политике возведения членов своей фамилии на троны континентальных государств, добился обращения Голландии из республики в монархию и возложил корону последней на своего брата Людовика. Тот сейчас же начал искать сближения со своими новыми подданными и, поддерживая их интересы, постоянно сопротивлялся требованиям Наполеона. Большая часть этих интересов была в морской торговле, к которой Голландия особенно тяготела как по своему географическому положению, так и по вековым привычкам. При таком направлении действий короля, несмотря на бдительность и резкие указания Наполеона, уклонения от распоряжений последнего были нередки, и даже декретами его открыто пренебрегали под различными предлогами. Все население занималось предприятиями, столь гармонировавшими с его привычками и столь прибыльными в случае успеха. Со времени издания Берлинского декрета до окончания войны с Австрией в 1809 году внимание Наполеона, хотя и часто останавливалось на Голландии, пренебрегавшей его приказаниями, все-таки слишком поглощалось другими делами, для того чтобы позволить ему принять решительные меры к последней. Во-первых, война с Россией в 1807 году, затем дела на Пиренейском полуострове, затянувшаяся на весь 1808 год, наконец, Австрийская война в 1809 году, в которой он был в таком критическом положении между сражениями под Эсслингом и Ваграмом, – все это, вместе с финансовыми затруднениями, почти всецело занимало его ум и позволяло ему уделять внимание Континентальной системе только «мимоходом».

Нейтральные суда поэтому продолжали открыто допускаться в Голландию, и требования Наполеона об их конфискации не выполнялись. Кроме того, здесь была чрезвычайно развита контрабанда, для которой характер берега и близость к Англии представляли широкое поприще. Из Голландии товары обыкновенно находили без больших затруднений доступ во Францию, хотя в двух случаях Наполеон, для того чтобы наказать Голландию за своеволие, запер для нее границы своей страны. «Ваше величество – писал он Людовику, – воспользовались моментом, когда я был озабочен трудными делами на континенте, для того чтобы позволить возобновление сношений между Голландией и Англией и нарушить законы блокады, представляющей единственное средство для нанесения серьезного вреда этой враждебной нам державе. Я показал свое неудовольствие на вас, запретив вам доступ во Францию, и дал вам понять, что, не прибегая к своим армиям, я мог бы, закрыв для Голландии Рейн, Везер, Шельду и Маас, поставить ее в положение более критическое, чем объявлением ей войны. Я так изолировал ее, чтобы уничтожить ее. Удар тяжело отозвался в Голландии. Ваше величество обратились к моему великодушию… Я снял линию таможен, но Ваше величество возвратились к своей прежней системе. Правда, что я был тогда в Вене, и на руках у меня была серьезная война. Все американские суда, которые входили в порты Голландии, в то время как они были изгнаны из портов Франции, были приняты Нашим величеством. Я был обязан во второй раз закрыть свои таможни для голландской торговли… Я не буду скрывать своего намерения вновь присоединить Голландию к Франции и обложить войсками ее территорию, так как это будет самым тяжелым ударом, какой я могу нанести Англии». Он согласился, однако, отсрочить исполнение этой угрозы под условием, чтобы существующие склады колониальных товаров были конфискованы, так же как и грузы американских судов.

О важной роли, какую играли в предшествующей войне Бремен и Гамбург как коммерческие центры и складочные пункты для континентальной торговли, упомянуто было уже выше. До известной степени они еще и теперь исполняли ту же функцию, но при сильно изменившихся условиях. Политические перемены, последовавшие за войной в 1806 и 1807 годах, и присутствие французских войск в прусских крепостях и по всей Северной Германии, привели к тому, что упомянутые города, подобно Пруссии, сделались покорными воле Наполеона. С формальной стороны континентальная блокада распространилась по всей этой области, как и в Голландии; везде корабли и товары, пришедшие из Великобритании, были запрещены и должны быть конфискованы, где бы они ни были найдены.

Все берега Северного моря, Дании и – при содействии царя – берега Балтики входили в область такого запрещения. Французскому посланнику в Гамбурге приходилось заниматься главным образом или требованием субсидии – деньгами или натурой – для французских войск, или настаиванием, в значительной мере против своего желания, на более строгих мерах к воспрепятствованию ввоза в порт британских товаров. Затруднения, причинявшиеся континентальным государствам этими стеснительными требованиями, были весьма велики даже и в то время, когда Наполеон был сильно озабочен другими вопросами; но единодушие всего населения в пассивном сопротивлении этим требованиям, деятельность контрабандных судов и взяточничество, которое всегда процветает в таможнях и растет вместе с пошлинами, содействовали смягчению Лишений потребителей. Берега Северного моря, между устьями Эмса, Везера и Эльбы, а также Датской Голштинии, низкие и малодоступные для больших судов, а потому способствующие развитию мелких ботов, и требующие от мореходов знания местных условий. Это способствовало развитию контрабанды; так же, как многочисленность рыбаков и гряда близлежащих островов, куда не распространялась деятельность обыкновенного таможенного чиновника.

Для поддержания этой контрабандной торговли, британцы 5 сентября 1807 года захватили Гельголанд и обратили его в склад товаров, которые назначались для ввоза в Германию или Голштинию. «Гарнизон из шестисот человек защищал остров, и военные корабли крейсировали постоянно в его соседстве. Оттуда Контрабандисты получали товар, которым снабжали континент через живших по побережью фермеров, сбывавших его ночью многочисленным комиссионерам; последние распространяли его далеко во все стороны. Население помогало контрабандистам, содействовало им в борьбе с таможенными чиновниками и в подкупе последних». Между Голштинией и Гамбургом возникла тайная линия таможен, но запретные товары прорывались через все барьеры. «Свыше шести тысяч человек низшего и среднего классов занимались тем, что более двадцати раз в день совершали путь из Голштинии в Гамбург. Наказания и конфискации постигали пойманных; но это не положило конца неустанной борьбе против фискальной тирании, иногда хитростью, иногда силою». От пяти до шести сотен женщин, нанятых гамбургскими купцами, ежедневно переносили в город кофе и другие продукты, по четырнадцати фунтов каждая, скрывая их под одеждой.

В Балтийском море положение дел было несколько иное. Многое было там в зависимости от того, удовольствуется ли царь исполнением буквы своих Тильзитский и Эрфуртских обязательств, или будет решительно настаивать на прекращении торговли с Великобританией. Последнее, однако, было невозможно для Александра. Порывистый и властолюбивый, он все-таки не имел в достаточной степени твердости характера, необходимой для того, чтобы не считаться с холодным неодобрением со стороны знати и нуждами своих подданных. В беседе с Наполеоном под влиянием его личного обаяния и его заманчивых обещаний казалось возможным то, что в уединении двора и при отсутствии симпатии со стороны окружающих оказалось невыносимо тяжелым; да и сам Наполеон не облегчал задачи верностью своему слову. Правда, строгие декреты были изданы и британский флаг действительно исключен из русских портов; но острая меркантильная сообразительность заинтересованных лиц скоро позволила им понять, что не будут практиковаться ни слишком любопытный осмотр корабельных бумаг, ни настойчивые препятствия к вывозу тех национальных продуктов, которые, будучи существенными для Великобритании в практике ее деятельности, как владычицы морей, были не менее существенным источником благосостояния России. В самом деле, спрос Британии на морские припасы и обмен их на британские капиталы были первоклассными элементами этого благосостояния; и поэтому уже отказ от тех выгод, без которых Царь решил обойтись, был не легкой жертвой.

Таковы были условия «проведения в жизнь» Континентальной системы между 1806 и 1810 годами. Несмотря на некоторую тревогу и несомненные препятствия, возникшие к тому свободному вывозу, на котором было основано богатство населения Великобритании, бодрость его, в общем не была убита. Большая надежда возлагалась им на сопротивление самих континентальных жителей и еще большая – на настойчивый обход ими эдиктов. В 1806 году, как раз перед изданием Берлинского декрета, но когда Континентальная система была уже в силе, «Коммерческий сборник» писал: «Мероприятия французского правительства показывают только невежественность его в деле торговых принципов. Когда блокада Эльбы была отменена, то на рынках нашли переполнение товаров, а не недостаток их и поднятие цен, как ожидали». – «Вопреки всякому запрещению, британские товары продолжают (1 декабря 1806 года находить путь во Францию в обширном количестве. Они вывозятся туда по французским заказам. Легко застраховать их на весь путь до французского города, где они должны сдаваться покупателю. Они проникают почти через все части сухопутных границ Французской империи. Едва успеют они попасть в склад французского купца, как уже готово поддельное доказательство, что они – произведения французской мануфактуры; они клеймятся соответствующими марками и выставляются в витрины как образцы несомненного превосходства французских мануфактур над английскими. Автор получил эти сведения от людей, близко стоящих к торговле, о которой он говорит: «Хотя Венецианский порт теперь совершенно закрыт для британской торговли, так же как и полуостров Истрия, откуда всегда получался итальянский шелк, тем не менее и теперь мы получаем через нейтральные суда пьемонтский шелк, который лучше и изящнее, прямо из Ливорно, Лукки и Генуи». – «С Мальтой через порты Италии поддерживается оживленная торговля, дающая хороший доход. Этот остров служит эмпориумом средиземноморских депо товаров. Из Мальты мы снабжаем Ливорно и другие города, подвластные Франции. Но британские товары обыкновенно запроданы на наличные деньги даже еще прежде, чем свезены на берег, и едва ли есть риск, что на руках останутся непроданными британские товары даже и на фунт стерлингов, – там, где француз может добраться до них».

Мало-помалу, однако, среди британских промышленников начинают появляться признаки тревоги; но все-таки еще и в январе 1808 года мы читаем: «Несколько кораблей из Голландии вошли недавно в наши гавани и ввезли большое количество товаров, обыкновенно поступавших к нам из Гамбурга. Это является доказательством бесплодности коммерческих расчетов Бонапарта». Около названного времени Россия явно заявила себя противницей Великобритании, подняв цену всех русских продуктов, и акт Соединенных Штатов об эмбарго только что вошел в действие. Это повело к сильному упадку балтийской и американской торговли. В 1805 году через Зунд прошло более одиннадцати тысяч судов; в 1807-м – едва шесть тысяч, и притом британские суда были исключены из всех балтийских портов, кроме шведских. В.1808 году порты Голландии были открыты для вывоза голландского масла, и через них контрабандой ввезено двести тюков шелка благодаря взятке в шесть тысяч гиней, данной одному из высших таможенных чиновников. В 1809 году опять появляется заметка о том, что порты Голландии открыты королем, и вместе с этим вест-индские продукты, которые в течение нескольких месяцев сбывались плохо, оказываются в большом спросе и поднимаются в ценах. Мальта в то же время делает превосходные дела и становится одним из самых больших складов в Средиземном море.

1809 год отличается большим, хотя и временным оживлением торговли, явившимся следствием нескольких причин. Сам Наполеон оставался в течение значительной части года в центре Австрии, поглощенный заботами в одном из самых сомнительных состязаний с этой империей; и в его отсутствие торговля с портами Северного моря шла почти так же, как и в мирное время. В Соединенных Штатах горячий британский посланник, держась политики, несогласной с партией, стоявшей у власти, решился на официальное сообщение правительству Штатов – не получив на то полномочия, – что королевские указы будут отменены с 10 июня. Президент, не дожидаясь дальнейших сведений, отменил в этот день ограничения, установленные актом о несообщении (Non-Intercourse Act), и согласно этому в течение нескольких месяцев между Соединенными Штатами и Великобританией производились свободная торговля и весьма большой обмен товаров. В Кожной Америке удаление португальского двора в Бразилию и восстание Испании против Наполеона имели результатом открытие колониальных портов для Великобритании; и огромная волна корабельных грузов, заготовленных на риск на фабриках, хлынула в этом направлении. В Балтике царь устал от своих обязательств по отношению к Франции и от уловок императора; устал он также и от оппозиции своего двора и своих подданных. Правда, он честно исполнял букву договора с Наполеоном и отказывал британским кораблям в доступе в русские порты; но он не хотел открывать глаза на тот факт, чти британские товары ввозились в эти порты нейтральными судами, снабженными британскими лицензиями. Он никогда не обещал запретить доступ в свои владения названным судам, или лишить их права всякого ввоза и вывоза, и не его было дело углубляться в смысле документов, которые «узаконивали» торговые сношения, имевшие существенное значение для его народа. Ввоз в Великобританию морских припасов, главным образом из Балтики, более чем удвоился с 1808 года по 1809 год и даже еще увеличился в следующем году. То же самое было с шерстью из Испании и шелком из Италии. Даже вест-индские продукты, так энергично исключенные с континента, разделяли общий успех; и у коммерсантов возникла большая, хотя лихорадочная и неосновательная надежда на то, что полное процветание торговли скоро возвратится. Было очевидно, что меры Наполеона имели только частный успех, и что люди склонны были думать, что неудача этих мер лежит в природе вещей – в невозможности осуществления попытки императора. Им предстояло еще узнать, что преследование не имеет успеха только тогда, когда оно не постоянно и не неослабно, или не может быть таким.

Среди увеличивавшихся препятствий к взаимным сношениям между державами, – являвшихся следствием прежде всего узкости идей, которые господствовали в торговой политике в ту эпоху, затем были усилены открытой морской войной или запретительными враждебными мерами, принимавшимися Великобританией против большей части континентальных стран и обратно, и еще усложнившихся континентальной блокадой Наполеона и мстительными указами британского правительства, – возникла двусмысленная, но чрезвычайно разросшаяся выдача «лицензий». Эти лицензии служили, хотя только отчасти и совершенно произвольно, для устранения некоторых из затруднений, мешавших обмену товаров. Лицензия, как показывает значение этого слова, подразумевает наличность запрещений, которое снимается ею в частном случае; и лицензии наполеоновских войн представляли в сущности не столько определенную систему, сколько собрание отдельных разрешений производить такую торговлю, которая запрещена действующими законами государства. Они выпускались и британским правительством, обращавшимся в них к морской полиции – т. е. к вооруженным крейсерам – и Наполеоном, обращавшимся к таможенным властям континентальных портов. В Великобритании, вообще говоря, считали, что Департамент торговли руководствовался в своей деятельности только честными мотивами, хотя эта деятельность подвергалась энергичным нападкам по многим основаниям, – главным же образом для того, чтобы добиться отмены королевских указов, которым одним только приписывалось возникновение лицензий; что же касается Франции, то там при выдаче лицензии играли явную роль развращенность придворных и фаворитизм.

«Система лицензий» в той особенной и распространенной форме, к которой обыкновенно прилагают это определение, была принята британским правительством в 1808 году, непосредственно после королевских указов и союза России с Наполеоном. Лицензии тогда были выпущены не в первый раз, да и не в первый раз тогда явилась в них необходимость; но тогда началось то их распространение, при котором число их с двух тысяч шестисот шести в 1807 году возросло до пятнадцати тысяч в 1809-м и свыше восемнадцати тысяч в 1810 году. После последнего года число их начало быстро падать не вследствие перемены системы, но вследствие горького опыта, что лицензия, которая защищала судно от британского крейсера, не спасала его и груз по прибытии в порт, подвластный Наполеону, когда последний наконец отдался со всей своей неутомимой энергией попытке настоять на исполнении своих декретов. В течение тех лет, когда система лицензий процветала, суда, приобредшие их, направлялись главным образом в порты Балтийского моря, хотя пробирались также и в Голландию, Францию, Испанию и другие страны континента. Торговые сношения с британскими Ост– и Вест-Индиями предоставлялись только британским судам, как и во времена полного мира. Истинное происхождение позднейшей торговли при посредстве лицензии следует искать в том господстве и той вездесущности британского военного флота, которые сделали невозможным для судов под неприятельским флагом держаться в море. Для того чтобы пользоваться своими судами, владельцы передавали их в собственность судовладельцам нейтральных стран – обыкновенно фиктивным актом, который получил название «нейтрализации». Нейтрализованное судно оставалось собственностью купца неприятельской страны; но за условленную цену нейтральная фирма, которая обратила такие сделки в свою регулярную профессию, объявляла себя собственником судна и получала от властей нейтральной страны все необходимые бумаги и аттестаты, которыми могли быть обмануты британские крейсеры при осмотре судна. Как специальное предприятие, представляющее собой обман с начала до конца, система лицензий впервые возникла в течение Американской войны за независимость. Когда Голландия в 1780 году приняла участие в этой войне, ее большой торговый флот не обеспечивался теми средствами защиты, которыми она располагала, и она прибегла к этой системе. В то время фирма основалась в Эмбдене, на прусском берегу Эмса, который разделяет Пруссию от Голландии, и в течение двух лет, т. е. до окончания войны, общая вместимость иностранных судов, «нейтрализованных» ею под прусскими флагами, достигла ста тысяч тонн, число – огромное для тех дней. Во время наполеоновских войн Голландии пришлось опять идти «в кильватере» Франции, и нейтрализация, опиравшаяся на лживые присяги и подложные документы, опять возникла и достигла обширного процветания в прусской части Восточной Фрисландии – так как Пруссия заботливо сохраняла свои нейтралитет с 1795 года до несчастной Йенской кампании 1806 года. В 1806 году под прусским флагом насчитывалось более трех тысяч судов, принадлежащих купцам Голландии, Франции и Испании; и без сомнения, нейтрализация практиковалась не в одной только Пруссии. «Знаменательно, – писал лорд Гоуик (Howick), британский министр иностранных дел, – что прибрежная торговля неприятеля ведется при посредстве судов не только действительно нейтральных, но также и неприятельских, так как многие купцы нейтральных держав бессовестно продают свое имя за небольшие проценты, не только для прикрытия товара, но в бесчисленных случаях и для того, чтобы замаскировать принадлежность судов нашим противникам». Когда факт этот сделался известным, то британские крейсеры при встрече с ценным судном, снабженным прусскими бумагами, находили основание захватывать его и отсылать в порт в качестве законного приза; но нейтрализирующей фирмой подготовлялся агент для защиты ее дела даже и в британских портах и адмиралтейских судах. Капитан и команда задержанного судна, заранее снабженные соответствующими инструкциями, приносили лживые присяги, подтверждая их фальшивыми документами, «оправданными» перед прусскими судьями. Благодаря такому ходу дел Франция получала возможность добывать морские припасы, несмотря на то что британцы блокировали ее порты. Обманы обрушились любопытным образом на голову самой Пруссии. Так, в позднейший период Йенской кампании нейтрализованные суда снабжали французские магазины в портах Балтийского моря, французские госпитали в Любеке и армию, которая осаждала Данциг. Захват судов, подлинность бумаг которых возбуждала подозрение, вызывал негодование против Великобритании, будто бы нарушившей нейтральные права, вел к большей строгости британских военно-морских мероприятий и таким образом прямо содействовал Берлинскому декрету и королевским указам.

В таком положении была нейтральная торговля к концу.1805 года. После того как Наполеон оставил наконец всякую мысль о вторжении в Англию, победоносная Аустерлицкая кампания и Пресбургский мир, расширившие границы империи, расширили также и район тех муниципальных законоположений, которые исключили британские товары с французской территории, В начале 1806 года, втянув Пруссию во враждебные действия против Великобритании занятием Танновера, император добился также закрытия больших германских рек. Правда, мир был скоро восстановлен; но последовавшая вскоре затем Йенская кампания отдала Пруссию, связанную по рукам и ногам во власть Наполеона. Летом 1807 года Тильзитский мир соединил империи Востока и Запада в общем решении исключить из своих пределов британскую торговлю, и Пруссии ничего не оставалось, как только примкнуть к этому решению. Великобритания таким образом оказалась лицом к лицу не с муниципальными постановлениями одной только или двух стран, но с большим политическим союзом, поставившим себе целью ее уничтожение через уничтожение ее торговли, которая была ее жизнью. Притом союз этот не был лишь одним из тех недружелюбных актов, которые ведут к своей цели мирными средствами, подобно Американским Актам о несообщении: Британский кабинет хорошо знал, что мелкие государства были принуждены прямой военной силой действовать в согласии с коммерческой политикой Франции и России, – согласии, существенном для успехов союза.

Для Великобритании было необходимо встретить этот угрожающий ей союз такими мерами, которые уменьшили бы последствия проектированных для ее уязвления ударов до приемлемой степени, – до тех пор, пока не настанет неизбежная реакция. Она встретила готовую поддержку в колоссальной беспринципной системе нейтрализованных судов и при посредстве их и действительно нейтральных судов задумала сохранить свою торговлю с континентом. Для достижения этого без уклонения от общих оснований политики, провозглашенной королевскими указами, было необходимо снабдить каждое из нанятых нейтральных судов ясным и веским документом, который обеспечивал бы, при всех предусматриваемых случайностях, уважение со стороны британских крейсеров к классу судов, обыкновенно навлекавших на себя их подозрение. Было бы неловко, если бы корабль, зафрахтованный в интересах британской торговли, которой грозила опасность упадка, был остановлен британскими же крейсерами. Редакция лицензий была поэтому чрезвычайно обстоятельна и внушительна. Они охраняли от задержки судно, под каким бы флагом оно ни шло (за исключением лишь французского), и указывали, что «судну надлежит разрешить продолжать путь, независимо от того, следует ли оно в неприятельский или нейтральный порт, и независимо от того, что свидетельствуют относящиеся к самому судну и грузу документы, т. е. кому бы судно и груз ни принадлежали». Эти широкие условия были необходимы, потому что корабельные флаги, за исключением флагов Соединенных Штатов, принадлежали державам, которые, добровольно или по принуждению, примкнули к Континентальной системе; а документы, которым предстояло выдержать освидетельствование враждебных агентов в портах назначения судна, должны были подделываться, или – как говорили тогда смягченно – «ассимилироваться», для того чтобы обмануть ретивого таможенного офицера или дать равнодушному таможенному офицеру приличный предлог для допущения товаров. Лицензия защищала судно против британского крейсера, который в противном случае задержал бы его на основании его бумаг, имевших целью обмануть портовых офицеров. «Система лицензий, – говорилось в одной петиции противников ее, – делает необходимым для судов запастись пачкой подложных, или, как их называли, ассимилированных документов». Сама бумага для последних, воск для печатей и другие принадлежности, а также подписи иностранных правителей, например Наполеона, президента и секретаря Соединенных Штатов, подделывались весьма искусно. Фирмы, занимавшиеся такими делами, заявляли о себе коммерческому обществу циркулярными письмами.