Глава 16
Завтрак, как вскоре выяснилось, не только я прогуляла. Госпожа Вента тоже не захотела променять мягкую подушку на омлет с беконом, зато теперь старушка пребывала в невероятно благодушном настроении.
С улыбкой пронаблюдала, как Кир усаживает меня за стол, подставила морщинистую щёку под поцелуй внука и принялась стрелять глазками с таким видом, словно узнала какой-то крайне интересный секрет.
Впрочем, поначалу я на этот факт внимания не обращала. Меня куда больше заботили улыбки Кира и мысли о том, какую причёску сделать на вечер. В последние дни я носила исключительно высокие причёски, так, может, теперь заплести пышную косу? Учитывая, что выбранное платье очень сложного кроя, а с рюшами и оборками явный перебор, простая причёска будет смотреться очень даже неплохо.
Или всё-таки высокую? С крупными локонами? И ещё ободок с розами, который грозилась сделать Бетти?
Ближе к середине обеда настроение госпожи Венты было мной замечено. Подлостей и гадостей от старушки ждать не приходилось, поэтому её взгляды… заинтриговали. Я даже вопросительно приподняла брови, но хозяйка замка пояснять отказалась.
Зато когда обед подошёл к концу и нам подали чай с кофой, моё любопытство сменилось тихим, всепоглощающим ужасом! Просто… сделав первый глоток чаю, госпожа Вента вздохнула в лучших традициях сентиментальных романов и сказала:
— Эмелис, дорогая, я бы хотела прогуляться по главной галерее. Ты меня проводишь?
О Всевышний! Только не говори, что старушка собирается вызвать на откровенный разговор! Или, что ещё хуже, дать совет, как обращаться с Киром. Я не выдержу! Умру на месте от смущения!
Сердце забилось раз в сто быстрей, но маску светской благовоспитанности я удержала. Доброжелательно кивнула, ответила:
— Конечно, госпожа Вента. С удовольствием.
Когда мы поднялись из-за стола, а я взяла пожилую леди под локоть, Кир… он даже не попытался меня спасти! Боевик ограничился полным сочувствия взглядом, причём совершенно не скрывал, что сочувствие липовое — уголки его губ дрожали, в глазах плясали искорки смеха.
Я украдкой погрозила сообщнику кулаком и мысленно пообещала отомстить по возвращении с экзекуции.
Мы с госпожой Вентой миновали три лестничных пролёта, большой мрачноватый зал и ступили под своды той самой галереи. Она соединяла восточную и западную башни, располагалась на невероятной высоте. Вид, который открывался из окон, был поистине потрясающим — не зря в первый день моего пребывания в замке бабушка Кира заявила, что не отпустит, прежде чем не побываю здесь.
Впрочем, галерея не столько разговорами запомнилась, сколько… поцелуями. Да, в этом уголке замка мы с синеглазым не один час провели. Впрочем, мы везде нацеловаться успели, даже в кладовой при кухне.
— Эмелис, дорогая, тебе нравится? — спросила старушка, поведя рукой. Она на заснеженный пейзаж указывала.
— Очень, — не стала лукавить я.
Госпожа Вента взяла за руку и потянула к ближайшему окну. Дышала хозяйка замка через раз, что с лихвой подтверждало мои опасения. И они, как часто бывает, оправдались…
— Эмелис, понимаю, что мы знакомы совсем недавно, и я не совсем вправе, — сказала Вента, — но… Эмелис, я прошу об услуге.
Я одарила старушку удивлённым взглядом, и тут же услышала:
— Эмелис, пообещай, что после моей смерти вы с Терри поселитесь здесь, в этом замке.
Сказать, что я удивилась, — не сказать ничего. Да я на грани обморока оказалась! Я ждала чего угодно, только не этого. О Всевышний!
— Госпожа Вента, — укоризненно протянула я.
Мой тон был понят совершенно правильно.
— Нет-нет! — поспешила заверить графиня. — Умирать прямо сейчас я не собираюсь. Но ты же понимаешь — никто не вечен. Эмелис, я очень люблю этот замок, поэтому и прошу. Никто не позаботится о нём так, как ты. А Терри… он тут вырос.
Я стояла и молчала. Язык прилип к нёбу, слова застряли комом.
— Да, от столицы замок далековато, — продолжала тем временем старушка, — но в действительности это не проблема. Он стоит на источнике, запаса магии хватит на десять-двенадцать веков, так что портал в полном вашем распоряжении. Понимаешь?
Я понимала одно — я не могу сказать «да». Не могу соврать! Даже из вежливости. Просто Вента… она слишком искренна сейчас. Но и правду говорить не смею…
— Госпожа Вента, — выдохнула я, отводя глаза. — Госпожа Вента, благодарю. От всего сердца. Но…
— Но? — вклинилась старушка.
Я снова вздохнула и, по-прежнему не глядя на собеседницу, продолжила:
— Госпожа Вента, мы с Киром маги. Как магам нам дозволено больше, и именно этим правом мы воспользовались. Наш союз… он временный. У каждого из нас слишком много обязательств, и…
— Эмелис, — перебила графиня. Успокаивающе коснулась плеча. — Не надо так говорить.
— Как так? — собственный голос изменил, дрогнул.
Я подняла глаза, чтобы увидеть тёплую, терпеливую улыбку.
— Девочка моя, в нашем мире браки по любви такая редкость, что пренебрегать возможностью связать судьбу с любимым человеком — преступление. Это хорошо, что ты помнишь об обязательствах перед семьёй, и я понимаю, почему союз с Терри кажется тебе невозможным, но Эмелис… Эмелис, открой глаза. Вы идеально подходите друг другу.
Сдержать горькую усмешку я не сумела. Мы? Подходим? Ну разве что в мечтах сентиментальной старушки…
Я верилийка. Дочь Форана из рода Бьен. Единственная наследница. Даже если забыть о помолвке с Ридом и притязаниях отца на трон… Нет, всё слишком сложно.
— Терри любит тебя, — прошептала Вента. — Не отказывайся от него. Пожалуйста.
От этих слов, так похожих на мольбу, в уголках глаз выступили слёзы. Пришлось зажмуриться, чтобы вернуть себе хотя бы подобие спокойствия. А чтобы возвратить спокойствие этой милой, наивной женщине, пришлось вздохнуть и сказать:
— Хорошо, госпожа Вента. Я попробую.
Несколько минут нас окружала тишина. Я по-прежнему жмурилась, силясь сдержать слёзы, а графиня, не стесняясь, достала из кармана платок и промокнула глаза. Потом ещё раз, и ещё…
Я слишком хорошо понимала, к чему может привести эта ситуация, поэтому едва смогла, вздохнула поглубже, распахнула глаза и огляделась.
Да, в главной галерее я бывала много раз, но всегда забывала спросить…
— Госпожа Вента, здесь явно не хватает нескольких портретов…
Старушка тоже огляделась, причём с таким видом, будто только сейчас заметила светлые прямоугольники, которые остались на каменной кладке между окон.
— Да, не хватает. Я отдала их на реставрацию.
— Вместе с табличками?
Хозяйка замка снова задумалась. Пришлось указать на ближайший к нам портрет мужчины в костюме позапрошлого века. Золочёная табличка с именем и титулом не к раме крепилась, а к стене под ней.
— Ах, таблички… — пробормотала Вента. — Нет, они не на реставрации… Я заказала новые, потому что эти… они… там другая гравировка, неправильный почерк, а в одном имени вообще ошибка.
— Ошибка?
— Ну да… мастера, они знаешь какими… невнимательными бывают.
Я дежурно улыбнулась и искренне поблагодарила Богиню за то, что удалось увести разговор в безопасное русло.
А на обратном пути мы с Вентой вместе вглядывались в лица её предков. И хотя я читала таблички, обращая внимание на имя рода, определить имя рода хозяйки замка не сумела — кажется, в этой галерее были собраны изображения родственников абсолютно всех линий. А спросить напрямую не могла, да и не хотела. Ведь это может приблизить к разгадке тайны происхождения Кирстена, а синеглазый чётко дал понять, что открывать её не желает.
К вечеру разговор в галерее не то чтобы забылся, но острых эмоций уже не вызывал — мне не до этого было. Я в который раз теряла связь с реальностью и таяла, таяла, таяла…
Причина? Ну… она была облачена в строгий чёрный камзол, светлые штаны и высокие сапоги. Длинные чёрные волосы были забраны в аккуратный хвост. В глазах цвета сапфиров отражались огоньки праздничных магических фонариков, а парфюм, которым эта самая причина благоухала, пьянил сильнее любого вина.
За праздничным столом по древнейшей традиции собрались все обитатели замка. Не хватало только полудюжины стражников, которые остались на стенах, их через несколько часов обещались сменить.
Госпожа Вента, как хозяйка дома, сидела во главе стола. Мы с Кирстеном, в кои-то веки, не напротив друг друга, а рядом. Он почти сразу поймал под столом мою ладошку и не отпускал, намереваясь по старой привычке есть левой рукой.
Я немного удивилась, узнав, что других представителей рода госпожи Венты не будет. И сильно растерялась, когда Кирстен пояснил: бабушка никого не приглашала, из-за нас. Понимала, что мы не стремимся афишировать свой роман, что взгляды и разговоры будут нам с Киром неприятны.
Тот факт, что простолюдины и аристократы сидят вместе, никого не смущал, день середины зимы — особый праздник, вопросы титулов и крови тут неуместны. И прислуживать за столом было некому, и это тоже никого не тревожило.
Впрочем, вру. Этот вопрос волновал Кира, которому пришлось выпустить из плена мою руку, для того чтобы откупорить бутылку вина. Ему же выпало наполнять бокалы всех окружающих его дам, включая улыбчивую горничную Бетти и ещё более улыбчивую повариху Кэт.
Первый тост тоже Кир произносил. С очень умным видом поведал о невероятно важном значении праздника, чьё пришествие гласит — весна непременно наступит, потому что именно в эту, самую длинную ночь года злой белый дух подхватывает саквояж и позорно сбегает от всепоглощающего гнева Богини… Бежит он, разумеется, в четвёртый мир, где обитает нечисть всех мастей и где белому духу самое место. И раз так, то нам надлежит славить создателей и радоваться как можно громче, ибо такова традиция.
За это и выпили.
После чего боевик с явным облегчением опустился на стул, вновь поймал мою ладошку и расплылся в невероятно довольной улыбке.
Ужин проходил очень весело. Звон бокалов, байки, по части которых больше всех отличались начальник замковой стражи и госпожа Вента, задорный смех и снова звон. Большая столовая, где происходило пиршество, была озарена доброй сотней фонариков, и их свет казался чем-то невероятным, поистине волшебным.
Я никогда не встречала день середины зимы вот так — в таком кругу и в столь непринуждённой обстановке. У нас, в Верилии, традиции, разумеется, тоже чтили, но… отец бы ни за что не стал наливать вина поварихе, а Рид ни за какие коврижки не принялся бы обмениваться байками со стражниками. И дело не в высокомерии, просто… ну просто не стали бы, и всё.
Конец ужина ознаменовали аккорды задорной народной мелодии, донёсшиеся из соседнего зала, где была установлена ель — символ этого дня. Сказители и хранители легенд уверяли, что это дерево — суть та же нить, что связывает семь миров. Мол, именно по такой ёлке злой белый дух удирает в четвёртый мир, к нечисти…
Почему сказители считали дерево подобным нити? А тролль их разберёт. В легендах всегда много неясного, и чем легенды древней, тем неясностей больше.
Музыка, разумеется, не сама собой появилась. Это приглашённый госпожой Вентой оркестр через портал пришёл — для них нарочно разрешающую метку оставляли, чтобы караульного у магического круга не держать.
Оркестр не иначе как столичным был — уж слишком лица холёные, и камзолы ну очень дорогие. Четыре скрипача, два флейтиста, два виолончелиста и дирижёр — куда ж без него. Мужчины расположились полукругом, играли в пустом зале… Правда, пустовал он недолго. Заслышав музыку, замковая челядь повскакивала из-за стола и рванула в зал. Ну и мы с Киром и госпожой Вентой за ними.
Сорвав первые, очень бурные аплодисменты, музыканты заиграли знакомый контрданс — «Она ждала снег». Мы с синеглазым остаться в стороне не могли. Вернее, он-то мог, а я… я же полгода не танцевала!
Мы пристроились в хвосте колонны и… всё. Мир снова перестал существовать.
Моя ладонь в его руке. Поворот. Реверанс. Сближение.
Три шага назад. Бешеное сопротивление — Кир ладошку отпускать не хочет.
Ещё один поворот. Проходим мимо следующей пары, чтобы опять повернуться друг к другу и, сделав три шага навстречу, соединить руки.
Да, я помню, что зима, но дохлый тролль, я трели соловья слышу! И аромат роз вместо запаха хвои. И… нет, мне определённо к лекарю-мозгоправу нужно. Когда Кирстен, который на похожий недуг жалуется, соблаговолит, напрошусь вместе с ним…
А потом был вальс. Не дурборский, от которого весь верилийский свет стонет, а классический. Извечное раз-два-три совсем голову вскружило. Я даже помыслить не могла, что от танца можно получать такое удовольствие. Видимо, правы те, кто утверждает, что всё зависит от партнёра.
Счастье? Нет. Это нечто несоизмеримо большее. Нечто, что невозможно описать словами, объять или понять. Как будто все семь миров на твоей ладони. Будто все-все звёзды небосклона у твоих ног. Словно само солнце обратило на тебя свой взор, или… ты и есть солнце?
Мы целовались, уже не оглядываясь ни на госпожу Венту, ни на слуг, ни на оркестр. Мы говорили и не могли наговориться. Мы танцевали, нещадно путая фигуры всех танцев, за исключением вальса, который играли только для нас, каждые полчаса…
Сказители утверждают, что эта ночь не только самая длинная в году, но и самая страшная. Мол, прежде чем уйти, злой белый дух столько ужасов на людей нагоняет, что вообразить жутко. Так вот — ничего подобного. Врут сказители. Точно говорю — врут!
Когда я окончательно убедилась в мысли, что лучше быть уже не может, музыка стихла. Я не сразу сообразила, что оркестр перестал играть по знаку Кирстена, а Бетти, Кэт и раздухарившаяся хозяйка замка разносят бокалы с вином.
Едва в руках каждого из присутствующих появился бокал, синеглазый отпустил мою ладошку, отступил на три шага и провозгласил:
— Восемнадцать лет назад, в эту ночь, произошло ещё одно очень важное событие…
Вокруг совсем тихо стало, а я… я закусила губу в отчаянной попытке сдержать внезапные, но очень счастливые слёзы. Как он узнал? Откуда?
— Восемнадцать лет назад, — в голосе Кира появились хрипловатые, волнующие нотки, — в эту ночь, родилась самая прекрасная, самая милая девочка… Моя дорогая, моя любимая Эмелис.
Паузу, которую выдерживал Кир, в явном желании сказать что-то ещё, оборвал дружный, исполненный отчаянного веселья вопль:
— За Эмелис!
А потом как из решета посыпалось:
— За Эмелис!
— Счастья!
— Радости!
— Ну надо же!
— Восемнадцать!
Мир снова наполнился звоном бокалов, смехом, счастливыми воплями. Несмотря на то что день середины зимы — праздник, в который не принято помнить о титулах, подойти ко мне замковая челядь не решилась. Госпожа Вента тоже в сторонке стояла… Видимо, из-за Кирстена.
А боевик передал бокал стоящему подле него мужчине, приблизился и опустился на одно колено. Поймал мою ладошку и, прежде чем успела опомниться, надел на средний палец перстень с крупным аквамарином. Кольцо было выполнено в том же стиле, что подаренное некогда колье.
— С днём рождения, любимая, — поднимаясь и заключая в капкан рук, прошептал Кир.
Я не ответила, обняла за шею и спрятала лицо у него на груди. В этот миг близость синеглазого пьянила куда сильней, нежели аромат его парфюма.
— Это не всё, — шепнул боевик, коснулся губами ушка. Лица я не видела, но чувствовала — Кир улыбается.
Отстраняться не хотелось, потому что… его объятия — лучший подарок.
— Эмелис, поверь, тебе понравится.
Я поверила…
Меня избавили от бокала, взяли за руку и уверенно повели к двери, за которой ещё один зал скрывался — тот самый, где на полу круг стационарного портала вычерчен.
Когда поняла, куда именно идём, радость сменилась недоумением, сердце кольнула тревога. Я не знаю, почему насторожилась, почему затаила дыхание, когда переступала порог, тоже не знаю… А оказавшись внутри, и вовсе вздрогнула — у слабо мерцающего портала стоял наш досточтимый ректор, господин Морвен.
Я обернулась, послала Кирстену удивлённый взгляд. А боевик улыбнулся шире и, отпустив мою ладошку, сказал:
— Господин Морвен сегодня курьером подрабатывает.
Сердце пропустило удар, чтобы тут же забиться бешено и громко. Курьером? О Всевышний! Если так, то я точно знаю, кто его прислал.
Я сделала нерешительный шаг навстречу, потом второй, третий…
— Госпожа Эмелис, примите мои поздравления, — сказал Морвен, отвесил учтивый, несколько неожиданный поклон.
Я от этих слов вздрогнула, расправила плечи и осмелела. Уже не спотыкалась, шла решительно, хотя коленки всё равно дрожали.
Едва подошла вплотную, Жаба протянул узкую, обтянутую бархатом коробочку. После бросил нервный взгляд на Кира, который по-прежнему у двери стоял, и подал конверт. Теперь у меня не только колени задрожали, но и руки…
На листе тонкой бумаги, обнаруженном в конверте, было написано:
«Дорогая Эмелис,прости, что не могу быть рядом в этот праздник, но знай — я очень тебя люблю. Ты моя единственная радость. Я бесконечно скучаю и очень жду встречи. Надеюсь, мой маленький подарок тебе понравится.С любовью, папа».
И приписка:
«У меня всё хорошо. Даже лучше, чем предполагалось. Надеюсь, скоро всё закончится и мы снова будем вместе».
В этот раз сдержать слёзы не удалось. Я некрасиво шмыгнула носом, вновь вчиталась в послание. Папа! Едва ли не впервые в жизни господин Форан из рода Бьен подписался так. Обычно он предпочитал именоваться отцом.
Дохлый тролль! Как жаль, что не могу оставить эту записку! Известие о том, что с папой всё хорошо, — лучший подарок! Все эти недели я усиленно гнала мысли и страхи, а теперь… теперь словно камень с души свалился.
Я прочла записку раз десять и с великой неохотой позволила Морвену вынуть послание из ослабевших пальцев.
Короткое, отрывистое слово заклинания, и бумага вспыхнула, осыпалась пеплом. А ректор отвесил ещё один поклон, шумно вздохнул и поспешил к порталу. Удовольствия от нашей встречи Жаба явно не испытывал. Он вообще был бледен и заметно нервничал.
Впрочем, неудивительно. Переписка опасная, инкогнито доверенной ему девицы тоже добра не сулит, а ещё Кир в свидетелях и соучастниках. Но если вспомнить, какую сумму господин Форан преподнёс этому толстяку… в общем, Жаба переживёт.
Дожидаться, когда ректор исчезнет в портале, не стала. Прижала к груди обтянутую бархатом коробочку, развернулась и поспешила к Кирстену. Заметив мои слёзы, боевик поджал губы и обнял.
— Мелкая, ну ты чего? — прошептал он.
Я всхлипнула, ответила придушенно:
— Всё хорошо.
— Точно? — переспросил синеглазый.
Кивнула и всё-таки заплакала. Кир сразу сообразил, что это слёзы радости, но всё равно попытался успокоить. Он выбрал самый действенный метод — поцелуи. Я против такого успокоительного, разумеется, не возражала.
Остаток праздника мы с боевиком провели в сторонке. Просто стояли и смотрели, как веселятся другие, и заодно убеждались, что рассказы госпожи Венты о бурной молодости — чистая правда. Старушка и в самом деле, как говорят в среде магов, жгла! Сыпала шутками и улыбками, перетанцевала половину контрдансов и даже в хороводе, который завела Бетти, поучаствовала.
Вента выглядела очень счастливой, но… самой счастливой в этом зале была я.
Я нежилась в объятиях Кирстена, ощущала его тепло, вспоминала послание отца и понимала: это лучший день рождения в моей жизни.
Утро следующего дня встретило пасмурным небом и заунывным пением вьюги. Увы, погода как нельзя лучше соответствовала моему настроению. Ведь первый день после праздника середины зимы — последний день каникул.
Завтра нам с Киром предстоит шагнуть в светящиеся «жернова» портала, чтобы вновь окунуться в омут студенческих будней.
Нас ждёт последний семестр — самый сложный и ответственный, если верить преподам. Минимум занятий, подготовка дипломной работы, зубрёжка, посвящённая экзаменам, защита и выпуск.
Жестковатый казённый матрас вместо мягкой постели, столовая вместо малой обеденной залы, грубый фарфор вместо хрусталя и простая полезная пища вместо деликатесов, которыми балует госпожа Вента.
Нет-нет, я не жалуюсь! Я никогда не была неженкой или привередой! И в какой-то мере даже рада, что каникулы заканчиваются, потому что две недели ничегонеделания — это слишком, но… как же не хочется уезжать.
Наверное, именно поэтому я взялась помогать Бетти паковать чемоданы — без меня горничная справилась бы раза в два быстрее.
Вообще, я не планировала забирать все эти платья и туфли, но госпожа Вента встала в позу и даже ногой топнула. Сказала строго:
— Эмелис, я же для тебя старалась!
Пришлось согласиться, невзирая на то, что шкаф в моей комнате в общаге даже половины этого великолепия не вместит. И поблагодарить… Впрочем, я каждый день хозяйку замка благодарила — и вслух, и мысленно. Не только за платья, а вообще за всё.
На сборы ушла добрая половина дня, а оставшееся время было посвящено последней прогулке по замку. В компании Кирстена, разумеется.
Боевик тоже был не в духе. Только его не возвращение в академию заботило, а что-то другое. Когда не выдержала и спросила, признался: дело в почтовом журавлике, который утром прилетел. Правда, подробностей не сообщил.
Подниматься на вершину башен в этот раз не стали, выбираться на крышу тем более. Погода стремительно портилась — начался снегопад, да и ветер усилился. Кир сказал, что ночью, вероятнее всего, будет буря. Он оказался прав, но лишь отчасти — буря началась вечером.
Традиционное вечернее чаепитие прошло в атмосфере лёгкой грусти. Госпожа Вента уже не сыпала байками, даже после двух рюмок ликёра оставалась спокойной и молчаливой. Кирстен тоже молчал, нежно поглаживал мою руку. Ну и я, как все… Пила чай и думала.
О чём? О том, что не бывает худа без добра.
Если бы не эта ужасная грызня за трон Верилии, я бы никогда не очутилась в дурборской академии магии. Никогда не познакомилась с Киром. Не узнала, каково это… жить в сказке.
До встречи с синеглазым боевиком я и помыслить не могла, что поцелуи бывают такими пьянящими и сладкими. Не знала, что можно засыпать и просыпаться с улыбкой только лишь потому, что где-то рядом есть он. Не верила, что один взгляд, одно прикосновение способны заставить забыть обо всём — проблемах, учёбе, благоразумии. Я не представляла, что так бывает…
Пусть не всё было гладко, но Кирстен… за эти несколько месяцев он стал самым близким человеком. Единственным, кому могу доверять по-настоящему. Я точно знаю — что бы ни случилось, Кир не подведёт, не предаст, не бросит.
И только одно неясно — как жить… без него?
Я лишь на миг представила, что всё закончилось. Что отец прислал сообщение с требованием вернуться в Верилию… Сердце болезненно сжалось, к горлу подкатил ком.
Как я буду без Кира? Как?!
Кажется, именно в этот миг я приняла самое дерзкое решение в своей жизни. Решение, в сравнении с которым даже побег из дома, который предприняла, чтобы поступить в верилийскую академию, казался сущей мелочью…
Буря разыгралась не на шутку. Она выла так, что мурашки по спине бежали. Стёкла дрожали, временами казалось, что стены замка не выдержат и рухнут. За окном царила непроглядная тьма, в которой метались серые снежные крылья. Я тоже металась, хотя точно знала — не отступлю.
Когда ожидание перешагнуло черту, за которой начинается пытка, я задёрнула гардину и отошла от окна. Сбросила с плеч халат, расправила подол ночной сорочки и глубоко вздохнула, пытаясь унять другую бурю — ту, что в сердце.
Босиком, на цыпочках, как последняя воровка, приблизилась к смежной двери. Осторожно, чтобы не щёлкнул замок, провернула ключ и вошла.
Спальня Кира была такой же, какой видела её в прошлый раз — подчёркнуто мужская, из мебели лишь кровать под балдахином, комод, узкий платяной шкаф, ковёр на полу, и всё. Никаких изысков. Сейчас спальню озаряли лишь алые отсветы горящего в камине пламени. Сам боевик лежал на белоснежных простынях и, кажется, спал.
Я прикрыла дверь, позвала тихо:
— Кир…
Не ответил.
Всё так же, крадучись, сделала несколько шагов и позвала снова:
— Кирстен… ты спишь?
И опять тишина.
Уже не таясь, но по-прежнему стараясь не шуметь, подошла к постели и кошкой скользнула под одеяло. Где-то на грани сознания вспыхнула мысль: О Всевышний, неужели это я? Неужели я, Эмелис из рода Бьен, решилась на такое?
Кир спал на спине, заложив одну руку за голову. Длинные тёмные волосы разметались по подушке, одеяло прикрывало только до пояса. Скользнув взглядом по обнаженному рельефному торсу, придвинулась и коснулась пальчиками колючей щеки.
— Ки-ир…
Вздрогнул. А в следующий миг я осознала себя прижатой к постели. Кирстен нависал скалой и, кажется, убить хотел. Ну вот, допрыгалась.
— Эмелис? — И столько недоверия в голосе…
Я промолчала. Ну он же видит, что это я.
— Эмелис… — выдохнул боевик. Выпустил из плена и лёг рядом. Тут же обвил рукой талию, зарылся носом в мои волосы, спросил тихо: — Бури испугалась?
А мне вдруг так хорошо, так спокойно стало. Страх, который владел сердцем, когда переступала порог мужской спальни, улетучился, его место заняла уверенность.
— Нет, любимый, бури я не боюсь.
Напрягся. Приподнялся на локте. Одарил недоумённым взглядом. Я же обвила руками его шею, заставляя приблизиться, и прошептала:
— Кир, я хочу, чтобы это был ты.
Замер. В полумраке, раскрашенном багровыми всполохами, цветов не различить, но клянусь — синие глаза потемнели.
Пауза была долгой, тишина звенящей.
— Любимая, а как же… твой жених? — спросил боевик хрипло.
О Всевышний…
— Кир… Кир, пожалуйста, не заставляй меня умолять.
Прежде чем синеглазый успел ответить, приподнялась и прильнула к его губам. Да, я всё решила. Я хочу, чтобы моим первым мужчиной стал он. Я знаю, что мы расстанемся. Я всё-всё понимаю, но…
— Эмелис! — простонал Кирстен и сжал так крепко, но так бережно.
— Я хочу, чтобы моим первым мужчиной стал ты, — повторила тихо-тихо.
Ответом был ещё один стон.
— Любимая…
Я скользнула пальчиками по его груди и опять приподнялась, чтобы припасть к этим мужественным, красиво очерченным губам. Вот только в этот раз целовала не я, а он. Жадные, невероятно горячие касания, почти болезненные объятия, и снова стоны. Не мои, его…
— Эмелис, любимая…
— Кирстен, я не отступлюсь, — предупреждая очередной призыв к благоразумию, прошептала я.
Секунда, две, три… Кир смотрит неотрывно, словно надеется, что передумаю. Но я уже всё решила. Действительно решила! И синеглазый слишком хорошо меня знает, чтобы не понять.
— Эмелис… — Едва различимый, едва уловимый шепот, в котором смешалось всё — страсть, жажда, отчаянное сопротивление, мольба. А я прикрыла глаза — уж в чём, а в поцелуе мне не откажут.
Губы сообщника касаются моих очень нежно, очень бережно. Я раскрываюсь, позволяя его языку проникнуть в мой рот. Я уже не требую, потому что точно знаю — всё будет, это желание сильнее нас.
Горячая ладонь ложится на бедро, прикосновение обжигает. Я выгибаюсь, не в силах выдержать эту ласку, а рука Кира скользит вверх, сминая и увлекая за собой тонкую ткань ночной сорочки.
— Не отступишься?
— Нет, — выдыхаю я и выгибаюсь снова.
Ладонь боевика касается обнажившейся кожи живота, новый поцелуй несравним с прежним — он не нежный, он жадный и настойчивый. По телу прокатывается волна нестерпимого жара, и Кир словно чувствует — отбрасывает одеяло в сторону.
Рука сообщника устремляется вверх. Пальцы касаются груди, срывая стон с моих губ, и тянутся к вороту. Завязки поддаются легко, а я приподнимаюсь, позволяя Киру освободить меня от ночной сорочки. Он дышит тяжело и шумно, словно только что тысячу тренировочных боёв отработал. В глазах отражаются всполохи каминного пламени, но я точно знаю — такой же огонь горит в глубине его души.
— Кир…
Мой шёпот переходит в стон, когда Кирстен опускается ниже, начинает покрывать поцелуями шею, плечи и ставшую невероятно чувствительной грудь. Я не выдерживаю, запускаю пальчики в шёлк его волос.
Из горла боевика вырывается сдавленный хрип, а горячие губы устремляются ещё ниже, прокладывают дорожку к животу. Моя кровь обращается огнём, мир перед глазами плывёт. Я неосознанно выгибаюсь и вздрагиваю, когда язык боевика… О Всевышний! Что он делает!
Я почти протрезвела и даже попыталась сесть, но Кир удержал.
— Ты мне веришь? — выдохнул синеглазый.
Снова вздрогнула, невольно поёжилась, но ответить не смогла. Впрочем, Кирстен ответа не ждал. Он тоже всё для себя решил.
— Любимая, просто расслабься…
Не сразу, но всё-таки подчинилась. Откинулась на подушки, закрыла глаза, вздохнула глубоко-глубоко. А потом мир взорвался.
Губы Кирстена, они… они… О Всевышний! Ну как же так! Как так можно? Это же… О нет!
Снова выгибаюсь, не в силах выдержать столь невероятную пытку, но Кирстен не пускает, уверенно держит за бёдра. Его губы бесстыдно касаются самого сокровенного. Снова и снова! То медленно и почти невесомо, то сладко и очень-очень жадно.
А я пылаю. Причём не столько от смущения, сколько от внутреннего огня, который пробуждают эти немыслимые поцелуи. Приходится сжимать зубы, чтобы удержать стон. Собственные пальчики сминают белоснежные простыни, сердце норовит вырваться из груди, душа — разлететься на осколки.
О Всевышний! Так… так не бывает!
Связь с реальностью стремительно истончается. Я уже не помню, кто, где я и почему. Да и бешеный стук собственного сердца уже не слышу. Нет ничего, кроме этого невероятного жара и безумных, дурманящих прикосновений. Поцелуев, которые несут… смерть.
Да, я умерла. Всего на несколько секунд, но… но я точно знаю, это была она, смерть. Волна удовольствия была такой сильной, что пережить её просто не смогла. Я… я растворилась в ней, погибла! Погибла, чтобы снова вернуться в мир живых, но… О Богиня, да что со мной?
Поцелуи Кирстена стали совсем другими — нежными, успокаивающими. Он приподнялся, коснулся губами живота, ладони уже не сжимали, а мягко поглаживали бёдра. Я взглянула на боевика, и хотя перед глазами до сих пор стояла туманная дымка, различила лукавую улыбку.
А в следующий миг пришло осознание: это было оно! То самое, о чём девчонки рассказывали. Причём рассказывали всегда одинаково — прикрывая глаза и ничегошеньки толком не объясняя. Самым внятным из объяснений было — однажды сама поймёшь. Ну вот, поняла.
— Кир… — хрипло позвала я.
Снова улыбнулся. Отстранился, чтобы тут же лечь рядом, обвить рукой мою талию и коснуться губами плеча.
— Ты дрожишь, — прошептал синеглазый. Не уверена, но кажется, он был очень этому рад.
Я промолчала.
Хотела прильнуть к его груди, но боевик отстранился опять. Подхватил отброшенное в сторону одеяло, укрыл нас обоих и уткнулся носом в мою шею. Он дышал очень тяжело, но дыхание постепенно выравнивалось… И чем ровнее оно становилось, тем ясней понимала — всё. Продолжения не будет.
— Кир?
— Эмелис, это больно, — отозвался брюнет.
Да, я знаю.
Я отодвинулась и провела ладошкой от его груди до живота. Брюнет напрягся в момент, перехватил мою руку, сказал тихо-тихо:
— Любимая, не делай так. — За стальной решёткой этих слов бушевала такая буря, рядом с которой даже моё желание меркло.
Снова придвинулась и медленно, с каким-то безумным, лишь сейчас проснувшимся во мне коварством, поцеловала его губы.
Кир глухо застонал и дёрнулся, словно каждое прикосновение ко мне пытке подобно.
— Любимая, я с ума схожу от желания, — прохрипел синеглазый. — И я клянусь, всё будет, но… Эмелис, умоляю, давай сделаем это после свадьбы?
Он издевается? После свадьбы Рид ко мне и на лигу никого не подпустит! Да я и сама не пойду…
Я вырвала руку из захвата и вновь груди боевика коснулась. Пробежалась по кубикам пресса и запустила пальчики за пояс бриджей, избавиться от которых Кир до сих пор не удосужился.
Ответом на мои действия стал глухой, исполненный звериной мощи рык.
— Сейчас, — выдохнула я убеждённо. — Сейчас и ни секундой позже.
Мир снова взорвался. Один стремительный, невероятный рывок, и одеяло отлетело прочь, а я оказалась прижата к белоснежным простыням. Пьянящий, дурманящий, самый жадный из всех изведанных мной поцелуев накрыл рот.
— Ну что ты со мною делаешь? — прошептал Кир, когда поцелуй прервался.
Я же судорожно вздохнула и впилась в его плечи ногтями.
Кажется, именно это стало последней каплей. Прутья клетки, за которыми бушевала неистовая буря его желаний, рассыпались в прах.
Боевик уже не сдерживался. Целовал, ласкал с таким жаром, что дух захватывало. Голова закружилась сразу же, разум подёрнулся сладким туманом. Я не могла, да и не хотела сдерживать стоны. Я плыла и… умирала снова и снова, от каждого его касания, от каждого поцелуя.
О Богиня, я знаю, что будет больно, но… ради такого я любую боль стерплю.
Я не заметила, как Кир избавился от бриджей, но его наготу почувствовала сразу. Выгнулась навстречу, застонала. Где-то на грани сознания вспыхнула искорка страха, но тут же погасла: Кирстен единственный, кому могу и хочу довериться. Он не обидит.
А когда ощутила ту самую боль — жгучую, почти нестерпимую, когда почувствовала горячую, проникающую плоть, я поняла ещё кое-что… я его люблю. Люблю! По-настоящему! Всем сердцем!
Когда это случилось? Когда успела? Не знаю. Но это не сейчас произошло, а очень-очень давно. Может быть… когда впервые встретил у общаги и поцеловал? Или когда пришел в лазарет с охапкой роз? Или когда запретил драться, потому что… слишком боялся, что меня кто-то обидит? Или когда корзину с шоколадками подарил? Нет. Я на самом деле не знаю, когда это произошло. Впрочем… какая разница?
— Эмелис, любимая… — слова сквозь стон.
Мой крик накрыт пьянящим поцелуем. Движения боевика болезненные, но вместе с тем осторожные. Даже сейчас, когда страсть задурманила голову, Кир старается сдерживаться, чтобы уберечь.
О Всевышний! А он ведь всё это время сдерживался! Его слова, его поступки, его взгляды и признания… Могу ли с уверенностью сказать, что всё это время Кир притворялся? Нет. Нет и ещё раз нет.
О Богиня, какой же я была дурой!
— Любимая, ты ведь понимаешь, что я тебя никуда не отпущу? — шепчет он.
И я отвечаю:
— Да.
Да! Я понимаю! Более того, уже знаю — я и сама не уйду. Потому что не могу без него. Действительно не могу!
— И замуж… ты ведь выйдешь за меня, Эмелис?
— Выйду, — выдыхаю я. — Только за тебя…
А в ответ стон:
— Любимая!..
Несколько сильных движений и я… я умираю опять.
Оно. То самое, о чём шептались девчонки. Невероятное, немыслимое чувство, с которым ни одна победа не сравнится.
А следом ещё одно, только… только на этот раз не я, в этот раз он умирает. К боли, которая стала почти неслышна, добавляется ощущение невероятной наполненности. Всё, что было раньше, — не в счёт. Сейчас, именно сейчас, я принадлежу ему. Принимаю его полностью, без остатка. И растворяюсь в нём, и отдаю ему не только тело, но и душу.
Тяжелое дыхание, крепкие объятия и тьма поцелуев. Кир осыпает поцелуями лицо, шею, плечи… словно просит прощения, будто извиняется за причинённую боль. Но я ни о чём не жалею, точно знаю — я поступила правильно.
— Так ты действительно согласна? — отстраняясь и заглядывая в глаза, шепчет боевик. — Ты выйдешь за меня?
— Да, любимый… Да.
Да! И никак иначе. Я прекрасно осознаю, что это будет непросто. Я понимаю, что отец не одобрит. Я знаю, как много придётся преодолеть, но мы справимся. Вместе мы справимся!
— Я люблю тебя, Эмелис… Я безумно, бесконечно тебя люблю…
Назад: Глава 15
На главную: Предисловие
