Глава 11
Я не помню, как надевала сапоги и застёгивала пряжки. Не помню, как накидывала на плечи шубку и запирала дверь комнаты. Не помню, как спускалась по широкой лестнице и замирала на крыльце, пытаясь надышаться таким холодным, таким злым воздухом. Как шла по узкой, освещённой редкими фонарями дорожке, которая пересекает аллею, тоже не припоминаю.
Зато прыжок, который спас от удара дверью в лицо, помню отлично! Равно как изумлённую физиономию Норта, по чьей милости едва не случилось страшное… Это он столь резко дверь мужского общежития открыл. Он же и спросил:
— Мелкая?
Я зачем-то кивнула.
Боевик заметно нахмурился и отстранился, пропуская в тепло. Холл общежития практически не отличался от нашего, но тонул в полумраке, потому что большая часть светильников не горела. Парни, что с них взять?
Я сделала два шага в сторону лестницы и замерла. Дохлый тролль… я же не знаю, где его комната.
— Мелкая, ты к Киру? — окликнул Норт.
Хотела ответить, но не смогла — голос не слушался.
— Тебя проводить?
Снова кивнула и очень чётко поняла — ещё немного, и прямо тут разрыдаюсь.
Понятия не имею, куда направлялся Норт, но собственные дела парень отодвинул с лёгкостью. В два счёта оказался рядом.
— Пойдём, — сказал боевик.
Я повиновалась.
Один лестничный пролёт, второй… Народа вокруг — тьма! Снуют, как тараканы, норовят броситься под ноги. Или последнее лишь кажется?
А вот смешки и оклики точно взаправду.
— О! Какие люди!
— Мелкая, неужели ты?
— М… везёт некоторым.
Норт на замечания коллег реагировал прохладно, одному особо резвому третьекурснику даже подзатыльник отвесил. А ещё шутить пытался:
— Эми, не обращай внимания. Они просто уже губы раскатали. Верили, что ты опять свободна…
Уф! Ненавижу, когда моё имя сокращают.
Третий этаж. Ближайшая к лестнице дверь. Но моя справа, а эта слева.
Норт уверенно постучал, а потом ещё добавил:
— Кирстен, открывай! К тебе гости!
И ещё раз, потому что хозяин комнаты отвечать на призыв не торопился:
— Кир! Не заставляй девушку ждать! Это неприлично.
Двери в мужском общежитии, в отличие от нашего, открывались вовнутрь. И слава Всевышнему! Потому что иначе мне бы опять прыгать пришлось, а я на прыжки уже неспособна.
— Принимай! — торжественно возвестил Норт. Потом в спину меня подпихнул… Зачем, спрашивается?
Кир был бос. Чёрная шёлковая рубашка расстёгнута до середины груди. Волосы в беспорядке. А на лице дикая растерянность. Да, не ожидал. Впрочем, я тоже не ожидала.
— Эмелис? — спросил тихо и таким тоном, словно глазам не верит.
Я промолчала, отлично понимая: одно слово, и всё. Истерика.
В следующее мгновение выражение его лица изменилось, брови сошлись на переносице. Норта он уж не замечал, а меня… меня ухватил за руку и буквально втащил внутрь.
— Спасибо, — буркнул Кирстен. Тут же прикрыл дверь.
Надеюсь, нос другу не прищемил? Впрочем, неважно.
— Эмелис, что с тобой? — прошептал мой синеглазый кошмар. Мой бич! Мой… единственный по-настоящему близкий человек в этом проклятом королевстве. — Что случилось?
Я опять промолчала…
Медленно, словно боясь поранить, Кирстен расстегнул застёжки, стянул с меня шубку. Ценнейший мех пустынной выдры полетел на пол, а меня подхватили на руки и понесли к письменному столу.
— Мелкая, не молчи, — шепнул боевик. — Кто обидел?
Пришлось опять закусить губу. Просто слёзы… они уже глаза жгут. А мне плакать нельзя, потому что… Ну глупо это! Глупо и бессмысленно!
Кирстен пинком отодвинул кресло, а вот садился осторожно. Кажется, я уже бывала у него на коленях, и кончилось всё не слишком хорошо. Ох, дохлый тролль, да какая разница?
Я обвила шею синеглазого руками, прижалась щекой к плечу.
— Любимая, что не так? — Опять шёпот, а объятия стали до того нежными, что впору таять. — Эмелис…
Молчу. Не из вредности, просто голос не слушается. А ещё так страшно, так холодно…
Не знаю, к каким выводам пришёл боевик, но потянулся, открыл дверцу стоящей подле стола тумбочки. Через миг на столе появился бокал, подобный тому, какой видела в «берлоге», в замке Тердона, и початая бутылка вина.
Кирстен ловко выдернул пробку, наполнил бокал и протянул мне:
— Выпей, — сказал тихо.
Послушалась. Только держать бокал пришлось Киру — я не могла, у меня пальцы ходуном заходили. Вкуса рубинового напитка не почувствовала.
— Хорошо, любимая. Всё хорошо…
Синеглазый снова водрузил бокал на стол, снова наполнил. Я следила за его действиями сквозь пелену проступивших слёз.
— Ещё раз, — шепнул брюнет, поднося антикварный сосуд к моим губам.
Пить не хотелось, но я пила. Едва не захлёбываясь, по-прежнему не различая вкуса.
— Умница, — сказал Кир, когда пытка закончилась. — Умница…
Опять отставил бокал, легонько коснулся щеки. Вторая рука всё это время лежала на моей талии, прижимала крепко, но нежно.
— Эмелис, кто обидел? — вопросил боевик.
Я помотала головой и прикрыла глаза.
Кир с ответом уже не торопил. Успокаивающе гладил по волосам, касался пальцами щёк, подбородка, шеи. Глядел пристально, с тревогой.
Не знаю, сколько это всё длилось — возможно, миг, возможно, вечность. Мой взгляд скользил по комнате, отмечая довольно аскетичную обстановку и лёгкий бардак. Камзол небрежно брошен на застеленную кровать, сумка, с которой Кир на занятия ходит, там же. На прикроватной тумбочке пара книг, одна из них раскрыта. На полу, возле окна, тоже книги, но явно не по магии — уж слишком тонкие. На комоде белая некогда рубашка, придавленная перевязью. У двери три пары сапог, одна из которых лет сто не чищенная. На письменном столе, кроме откупоренной бутылки и достопамятного бокала, учебник по физану, вазочка с остатками орешков и газеты.
Увидав последние, невольно вздрогнула. Кир реакцию, разумеется, заметил.
Медленно, явно страшась усугубить моё состояние, боевик потянулся к газетам и замер, сообразив:
— Новости из Верилии прочитала?
Я судорожно вздохнула, сжалась.
— Эмелис, милая… — тихо позвал он. — Там о ком-то из близких?
Помотала головой, опять воздуха глотнула.
— Знакомые?
— За папу боюсь, — прошептала я. — Очень.
Синеглазый обнял, прижал крепко-крепко.
— Эмелис, всё хорошо будет. — И столько убеждённости в голосе, что не поверить невозможно. — Всё будет хорошо, слышишь?
— Да.
Сказала и… и всё. Сорвалась.
Слёзы застелили глаза, покатились по щекам. Из горла вырвался хрип, следом ещё один. Пальцы что было сил сжали плечо Кирстена, воздух в лёгких закончился.
— Любимая…
Я спрятала лицо на его груди и разрыдалась.
Плакала горько, навзрыд, не помня себя и не осознавая, что творится вокруг. Сквозь пелену моего несчастья изредка прорывались слова утешения и обещания: плохих новостей больше не будет, любимая. Никогда!
Я этим словам отчего-то верила, но успокоиться уже не могла. Выпустить Кира из капкана рук — тем более.
А потом наступила темнота. Такая желанная, такая спокойная. Я совсем потерялась, ничего уже не видела, не помнила. И уже не плакала, только всхлипывала… Темнота в такие мгновения ласково гладила по голове и целовала в лоб.
Проснулась я от едва слышного, но крайне настойчивого шёпота:
— Мелкая, хватит давить подушку… иначе на завтрак опоздаем… а ты и без того тощая дальше некуда… каждый раз пугаюсь, как бы ветром не сдуло… слышишь? Мелкая…
С огромным трудом открыла глаза, чтобы тут же напороться на пристальный, чуть насмешливый взгляд. Боевик лежал рядом, приподнявшись на локте. На мужественных, красиво очерченных губах лёгкая, тёплая улыбка, на щеках привычная трёхдневная щетина, брови чуть приподняты — это он возмущение сыграть пытается.
— Ну сколько можно спать, а?
— А?.. — повторила бездумно.
Вместо ответа синеглазый наклонился и легко коснулся губ губами.
— Умываться будешь? Или так в столовую пойдёшь? — выдохнул он.
Именно в этот миг я осознала, что нахожусь в мужской общаге, в комнате Кирстена. Вернее, в его постели. Лежу под одеялом, в одной нижней сорочке, и… О Всевышний!
— Кир, прости.
— За что? — удивился брюнет.
— За вчерашнее… — Ведь мужчины терпеть не могут женские слёзы, верно?
— Эмелис, не говори глупостей, — отозвался боевик. Опять моих губ коснулся, только уже пальцами.
Я приподнялась, придерживая одеяло у груди, огляделась. Моя одежда висела на спинке кровати, в изножье. Кто меня раздевал, гадать не приходилось.
Кир, судя по всему, спал рядом, под тонким клетчатым пледом — хвала Богине, что не додумался ночевать в кресле! А что, с него станется…
— Прости, — повторила я. — Не хотела причинять неудобства.
Синеглазый обречённо вздохнул и встал с кровати. Сам боевик был уже одет, умыт и причёсан. А ещё от него теми умопомрачительными горьковатыми духами пахло…
— Ну так что? Умываться идём? — вопросил Кирстен.
Я кивнула и выскользнула из-под одеяла — смысл стесняться, если всё это боевик уже видел?
Тонкие шёлковые чулки, подъюбник с бесчисленным количеством кружев, платье. Попытка сотворить простейшее заклинание, из числа бытовых — ну чтобы пуговички застегнулись — не удалась. Такое бывает, если сильно понервничаю.
Пришлось Киру отлепиться от окна и помочь незваной гостье. Только боевик все три дюжины пуговиц вручную застёгивал, потому что нужного заклинания не знал. Глупость, конечно, но было приятно. В смысле, приятно от того, что с заклинанием незнаком — если так, значит, нечасто девиц одевать приходилось…
— С волосами помощь нужна? — спросил Кирстен.
Я отрицательно качнула головой и принялась плести косу.
О том, как сейчас выгляжу, старалась не думать. По этой же причине не подходила к висящему над комодом зеркалу. У меня же аллергия на слёзы — стоит поплакать, глаза опухают ужасно. Я сейчас на дохлого гоблина похожа, не иначе.
Но Кир, надо отдать ему должное, неприязни не проявлял. А когда решилась спросить: я сегодня совсем страшная? — улыбнулся, подошёл, взял за подбородок.
— Ты очень красивая, Эмелис, — сказал с таким видом, будто… будто государственную тайну открывает. Я даже смутилась, чуть-чуть.
Когда с причёской и самобичеваниями было покончено, Кир помог надеть сапоги — самолично пряжки застёгивал (так и не поняла зачем, но противиться не стала). Потом взял за руку и… вот тут самое весёлое началось. Мы в коридор вышли!
Я отлично понимала, как наш выход со стороны смотрится, но глаза опускать и не думала. Я же знаю, что мне стыдиться нечего, а все эти улыбочки и весёлые взгляды… ну это их проблемы, не мои.
Дохлый тролль! Да так даже лучше! Меньше кривотолков будет, потому что в среде магов целомудрие не ценится.
Кирстен занял ту же позицию — в смысле, отрицать не собирался. Мой синеглазый сообщник был весел, но сдержан, всем своим видом доказывал: девушка не шпаргалки писать приходила, а по иному, куда более личному поводу.
Впрочем, встречных было немного, хотя мы через весь коридор третьего этажа прошли — просто здесь, как и в женском общежитии, умывальни общие, в самом конце коридора расположены.
И опять-таки, как и у нас, умывален две. У той, что справа, было пусто, а у той, что слева, отирались четверо. Все старшекурсники, но из знакомых только Норт.
— О, привет! — сказал он.
Остальные одарили понимающими улыбками.
— Привет, — отозвался Кир, отпустил мою руку и легонько подтолкнул в спину. — Иди, солнышко.
Вот теперь до меня дошло: парни не просто так у умывальни стоят. Девчонок ждут. Ну и охраняют заодно. А ещё вспомнилось, что сегодня первый из двух выходных… О Всевышний, вчерашняя ссора с Киром вкупе со статьёй в «Дурборском вестнике» совсем из колеи выбила.
Я сделала три шага вперёд, осторожно толкнула дверь умывальни и скользнула внутрь. Вошла, чтобы тут же услышать тихое, но предельно изумлённое:
— Эмелис?
— Доброе утро, Силлин. — Я улыбнулась и присела в лёгком реверансе. Да, в нашей среде подобные приветствия не приняты, но… просто настроение хорошее.
Целительница, в отличие от меня, не улыбнулась. В два прыжка оказалась рядом, взяла за подбородок.
— Что случилось? — спросила девушка обеспокоенно. — Кирстен довёл?
Хотела ответить, но Силлин мой ответ, как оказалось, не требовался. Приятельница понимающе вздохнула, мол, ох уж эти парни! Приказала:
— Глаза закрой.
Я подчинилась, а спустя полминуты ощутила холодок и лёгкое покалывание исцеляющего заклинания. Не видела, но знала — отёк стремительно спадает.
— Спасибо, — прошептала я.
Девушка махнула рукой и снова к зеркалу вернулась. Она, как и большинство магичек, предпочитала брюки, поэтому её манёвр… в общем, я с такой скоростью передвигаться не могу. Интересно, Кира моя медлительность не раздражает?
— О! Ну надо же! — воскликнула появившаяся в дверном проёме Бонара. Сокурсница не просто умыться зашла — она душ принимала. Собственно, из душевой и вышла.
— Привет, — пискнула я.
Бонара одарила пристальным, но крайне весёлым взглядом.
— Кабинки во-он там, — сказала, указав рукой.
— Знаю… — А как не знать, если их общежитие точь-в-точь как наше?
Кошкой прошмыгнула мимо сокурсницы, уже у кабинок столкнулась с ещё одной защитницей, но с пятого. Та тоже удивилась моему явлению и тоже обрадовалась.
В общем, день обещал быть приятным…
— Любимая, ты долго этот салат мучить будешь? — спросил Кирстен шёпотом и носом о моё ушко потёрся.
Я закусила губу, но смешок сдержать не смогла. Во-первых, щекотно. Во-вторых, безумно приятно, что он рядом. В-третьих, когда сидишь в обнимку с парнем за самым дальним столиком, а все окружающие косятся и думают, будто эти нежности — последствия бурной ночи, не веселиться трудно.
— Мелкая… — в голосе Кира смешалось всё — смех, нетерпение, нежность.
Но когда повернулась, пробежалась пальчиками по колючей щетине и придвинулась, чтобы поцеловать, протесты прекратились.
— Эмелис?
Я захватила его губы в плен на полминуты, не больше…
— Мелкая, это нечестно, — выдохнул Кир.
Что именно «нечестно», уточнять не стала, просто вернулась к еде.
Сам боевик тарелки уже подчистил. Каким-то невероятным образом он успевал всё: и обниматься, и зарываться носом в мои волосы, и щекотать дыханием ушко, и шутить, и есть! А я так не умею. Мне, чтобы позавтракать, сосредоточиться нужно.
— Любимая, ты невыносима, — продолжал вещать синеглазый. — Раздразнила, а сама…
— Любимый, из нас двоих только у тебя совести нет.
— Это ещё почему? — возмутился боевик.
— Не знаю, — ответила я. — Но чувствую!
Брюнет усмехнулся, попытался притянуть ближе. Хотя ближе уже некуда, только если на колени пересадить.
— Кир… — Я кокетливо повела плечиком, отодвинулась на миллиметр.
Тут же схлопотала нежный поцелуй в шею. Потом ещё один. Третий…
Я не спорила, искренне наслаждаясь и прикосновениями, и новой стадией наших с Кирстеном отношений. Ну и что, что любовь понарошку? Ведь об этом никто, кроме нас, не знает. Зато теперь мне можно ходить к синеглазому в гости, и… чувство одиночества отступило.
Минувшая ночь доказала — боевик не бросит. Интересно, смогу ли хоть когда-нибудь отплатить ему за добро?
Когда с салатом было покончено, Кир придвинул тарелку с блинчиками. Есть уже не мешал, но внимательно следил, чтобы не халтурила и доела до конца. Чай тоже под его присмотром пила, в перерывах ловила лёгкие, ненавязчивые поцелуи.
А на выходе из столовой услышала закономерное, но всё-таки неожиданное:
— Какие планы на эти два дня?
— Лабораторная по физану и… — Я на миг задумалась, пытаясь вспомнить, что там ещё, и несколько удивилась, сообразив — других планов нет. — И всё.
Кирстен улыбнулся, наклонился к ушку:
— Значит, придётся сперва сходить за твоей тетрадью…
Я удивлённо приподняла бровь и тут же оказалась в капкане его рук.
— Мелкая, ну ты же понимаешь — после всего, что случилось ночью, отпустить тебя не могу.
Фраза прозвучала двусмысленно, но я сообразила. Да, Кирстен прав. Совместная ночь обязывает и требует продолжения. Иначе подозрительно, недостоверно.
— Как скажешь, любимый, — прошептала я. Прикрыла глаза, требуя поцелуя.
Кир намёк понял, вредничать не стал. Наклонился, потёрся носом о мой нос. Потом его язык скользнул по губам, а когда ахнула, не в силах вынести столь откровенную ласку, боевик завладел моими губами по-настоящему.
Разум поплыл, душа расправила крылья, сердце привычно сошло с ума. Зимний холод отступил, не сумев совладать с обуявшим меня жаром. Мир перестал существовать. Казалось, Кирстен не целует, а пьёт, медленно и со вкусом, словно бокал драгоценного бонтейского вина. И я, как ни удивительно, тем же занимаюсь.
Не думаю, а знаю — это могло продолжаться вечно, если бы не ворчливый голос, прозвучавший поблизости:
— Другого места для поцелуев найти, конечно, нельзя…
Кир не сразу, но отстранился, а я с запозданием поняла, что стоим на крыльце столовой, причём ровно посередине, и всем мешаем.
— За тетрадью, — напомнил синеглазый категорично.
Я столь же категорично кивнула и позволила увлечь себя в сторону женского общежития.
Укладывая в сумку тетрадь по физану, учебник по теории щита, расчёску и зубную щётку, я пыталась прогнать с лица глупейшую из улыбок. Не получалось, улыбка держалась, словно приклеенная. А сердце пело.
Разум, который попытался заикнуться о том, что ещё одна ночёвка в мужском общежитии — всё-таки перебор, был выслушан и нещадно раскритикован.
Нет, ну а что такого-то?
Во-первых, в глазах всех Кирстен — мой парень. Я не могу его избегать, потому что… ну глупо это со стороны выглядит.
Во-вторых, Кирстен уже доказал, что он, в отличие от меня, голову не теряет.
В-третьих… ну а в-третьих, теория про шоколад, кажется, верна. Сегодня я ничего себе не запрещала, и всё хорошо было. Ну да, колени ослабли, голова закружилась, но непреодолимого желания раствориться в поцелуе не возникло. И горького сожаления от того, что нас прервали, — тоже.
Последнее точно к теории Милли относится. Ведь если знаешь, что конфета не последняя, что у тебя ещё целая гора шоколадок, то воспринимаешь эту конфету куда спокойнее. Верно?
Милли оказалась легка на помине. Нет, в комнату не заглядывала, мы в коридоре столкнулись. Увидав меня, подруга расплылась в широкой улыбке, шагнула навстречу и заключила в объятия.
— Я так рада, что вы помирились, — прошептала в ухо.
— Мы не помирились, — столь же тихо ответила я. — Мы… мы…
Дохлый тролль, а правда, что между нами произошло?
— Это за гранью ссор и примирений, — вслух пояснила я. — Это…
Милли поняла мои слова по-своему, хихикнула.
— О, Эмелис! Я всё понимаю, но избавь меня от подробностей. Я сейчас не готова про «грани» слушать.
Да, меня учили держать лицо в любых обстоятельствах, но шпилька была слишком неожиданной. Я слегка покраснела.
— Мы с Сином на развалины идём, — пояснила Милли. — И раньше вечера никаких тет-а-тетов не предвидится.
— На развалины? Зачем?
Подруга выпустила из объятий и обречённо вздохнула.
— Да там драка у третьекурсников назначена, Син хочет посмотреть. Я полдня ныла, а он рогом упёрся — пойдём, и всё. Мужчины, что с них взять?
Я не могла не улыбнуться. Да уж, что есть, то есть.
Миг, и в глубине зелёных глаз вспыхнул радостный огонёк.
— Ой, Эмелис! Может, и вы с нами, а?
— Нет! — сказала куда поспешней, чем хотела. — Мне лабораторную по физану делать нужно.
— У… теперь это так называется, — протянула Милли хитро.
Дохлый тролль! Ну почему опять краснею? Ведь я на самом деле лабой заниматься собираюсь! И даже если бы не собиралась…
— Ладно. Отстала! — хихикнула зеленоглазая. Подарила ещё одну улыбку и в свою комнату помчалась. Одеваться, чтобы Сина на развалины сопроводить.
А я заперла дверь, поправила сумку и поспешила вниз. Туда, где поджидал сообщник. Или его теперь уместнее другом называть?
Нет, всё-таки сообщник. Глупость, наверное, но от слова «друг» почему-то воротит. Не вообще, а применительно к Киру. К тому же поцелуи наши настолько далеки от дружеских, что… Ладно, не важно.
Всё не важно, кроме одного — он ждёт, и он… опять без шапки.
Спускаясь по лестнице женского общежития, я ещё не знала, чем будем заниматься, но в одном была уверена железно — лабораторную для Ликси сделаю! Вот только… Ну не смогла я. Не смогла, и всё тут.
Кирстен отпер дверь своей комнаты, отстранился, галантно пропуская вперёд. Я перешагнула порог, невольно улыбнулась лёгкому беспорядку, который после наших утренних сборов остался, и вздрогнула, когда руки боевика обвили талию.
— Всё, Мелкая, — прошептал синеглазый. — Попалась!
Кир шутил, но по спине всё равно мурашки побежали. Памятуя о шоколаде, я развернулась в объятиях и обняла за шею.
— Уверен? — спросила с улыбкой.
Сообщник замер в лёгком недоумении, я же встала на цыпочки и, коснувшись губами щетинистого подбородка, добавила:
— Может быть, это ты попался?
— Есть… такая вероятность, — сглотнув, отозвался Кир.
Он наклонился, прикоснулся к губам. Мир привычно поплыл, а я вместе с ним.
Я не думала, я отвечала на поцелуй и… целовала в ответ. Знаю, звучит парадоксально, но что делать, если так и было?
— Мелкая, ты невозможна. — В голосе сообщника появилась хрипотца, и сжимал он куда сильнее, чем раньше.
Я тоже отчего-то охрипла…
— Жарко.
— Очень жарко, — согласился Кир и отпустил, чтобы тут же заняться застёжками моей шубки.
В этот раз ценный мех пустынной выдры не на пол полетел, он был аккуратно пристроен на вешалку подле двери. Куртка Кира оказалась там же.
Поцелуй сильно выбил из колеи, поэтому с ремешками, которые стягивали голенища сапог, справлялась куда хуже обычного. Проблема не осталась незамеченной. Сообщник опустился на колени и принялся помогать. Этот момент ужасно смутил, сама не знаю почему.
Потом был ещё один поцелуй, бесконечный, как северный океан, и тёплый, как южное море. В этот раз Кирстен не только губы целовал, но и щёки, подбородок, глаза… А я пыталась вспомнить, как дышать, и таяла, таяла, таяла… Ну а когда отпустил, поняла — если б выпила пару бутылок игристого, эффект был бы тем же.
Да, меня штормило. И ноги подгибались. И комната перед глазами плыла! Но я была счастлива. Полностью. Абсолютно!
— Я безумно скучал, — сказал Кир, отступая.
— Я тоже скучала.
Бессмыслица? Да. Но кого это волнует?
Это был лучший момент, чтобы вспомнить о лабораторной по физану, но увы, память дала сбой. Вместо лабы осторожно шепнула о том, что я с утра нечесаная и, следовательно, не на девушку, а не пойми на что похожа. И так как планов всё равно не было, я взялась за расчёску. Кир не возражал…
Сообщник развалился на кровати, и всё то время, пока стояла у зеркала, пристально наблюдал. А когда принялась разделять пряди и щёлкать пальцами в попытке сотворить заклинание завивки, соскользнул с кровати и приблизился.
Поймал мою руку, поцеловал каждый пальчик и лишь потом спросил:
— До сих пор не отошла?
— Видимо, нет, — со вздохом ответила я.
Конечно, Кир маг и ситуацию понимает прекрасно. Но всё равно пояснила:
— Так бывает. Уровень дара к защитной магии очень высокий, а во всём остальном… вот.
Улыбнулся. Шепнул, коснувшись губами ушка:
— Давай я попробую?
Что?! Мне ведь это почудилось, правда?
— Только я заклинание не знаю, — продолжал боевик. — Не учил. Не предполагал, что может понадобиться.
Вдохнула. Выдохнула. Вдохнула снова.
Всевышний, почему я опять краснею? Ведь ничего особенного не происходит. Ну подумаешь, локоны.
— Так что? — оборвал мои мысленные стенания Кир. — Научишь?
Я научила и даже позволила попрактиковаться. И тот факт, что заклинания перемежались поцелуями в шею, ничуть не расстроил.
Вторым бытовым заклинанием, которое требовал синеглазый, было заклинание для застёгивания пуговиц. Я формулу на листочке записала, пасс показала, но когда Кир затребовал практическое занятие, рассмеялась и отступила.
Было не ясно: шутит он или всерьёз говорит, но… всё равно. Выяснять, чтобы посмеяться ещё раз или одёрнуть, отчитать за неподобающее поведение, я не стала. Зачем? Зачем тратить время и силы на такие мелочи, если есть иные, куда более интересные занятия?
— Поцелуй? — вопросил синеглазый, наступая.
Неужели мои желания настолько предсказуемы?
Я сделала ещё шажок назад. Ну просто так, из вредности.
— Поцелуй. — Уже не вопрос, а констатация факта.
Из той же вредности помотала головой, сказала тихо:
— На сегодня хватит.
Брюнет шумно вздохнул и, прежде чем успела опомниться, оказался рядом. Сцапал в охапку и уже в паре миллиметров от губ…
— Поцелуй. — Это был приказ.
Я прикрыла глаза и подчинилась. А почему бы нет?
И снова голова кружится, и ноги подгибаются, и сердце стучит бешено. Не так сильно, как сердце Кира под моей ладошкой, но всё-таки.
— Любимая, ты… — не договорил. Уткнулся носом в мои волосы и замолчал.
Я не противилась, наоборот. Эта незамысловатая ласка пьянила не хуже поцелуев.
О Всевышний, как же я по нему скучала… Только теперь поняла, что те три недели были сущим кошмаром.
Кстати, о трёх неделях.
— Кир… — тихо позвала я.
В ответ услышала невероятно содержательное:
— Мм-м?..
— Кир, ты себя, помнится, подкаблучником назвал. Почему?
— А как ещё назвать мужчину, который на протяжении нескольких недель потакает всем желаниям женщины? Причём… глупым желаниям.
— Это каким же?! — Нет, я не могла не возмутиться.
— Ну ладно, — пробормотал боевик. Он по-прежнему сжимал в объятиях и дышал в волосы. — Не желаниям, а одному… но о-о-очень глупому.
Наверное, мне следовало обидеться. Вот только не получилось почему-то.
— Ну! — поторопила я. — Что за желание?
— Я держал дистанцию.
Нет. Не хочу продолжать эту тему. И вспоминать не буду. Не было ничего. Не ссорились мы. Никогда!
— Ещё один поцелуй? — спросил Кир.
Я улыбнулась, а когда он коснулся моих губ, пробормотала тихо-тихо:
— Обожаю шоколад…
Преподаватели, нанятые папой, учили многому, в том числе планировать время. Они объясняли, а я соглашалась — это очень важный, очень нужный навык. В его полезности убедилась сразу по возвращении с каникул — я стала успевать всё!
Домашка, библиотека, дополнительные тренировки на арене, прогулки с друзьями, вечеринки и прочие радости студенческой жизни. Я привыкла не только планировать, но и чётко знать — что, когда, как.
И искренне не понимала подруг, которые уходили на свидание на пару часов, а возвращались под утро. Ещё больше заботил вопрос: а чем можно занять столько времени? Нет, о том, что постельные развлечения — это не на пять минут, я знала, но…
В общем, однажды я не выдержала и спросила: «Чем вы там занимаетесь?» Девчонки (а я сразу у всех спрашивала) переглянулись и дружно пожали плечами.
Тогда не поняла, даже пальцем у виска покрутила, поясняя своё отношение. А вот теперь осознала…
Чем мы занимались весь день? Да тролль его знает!
Целовались, говорили о глупостях, просто молчали. Ещё ходили на обед и на ужин, и снова сидели отдельно ото всех, и Кирстен снова мешал мне есть, а потом ворчал, заявляя, будто издеваюсь над едой.
Где-то между тысячным и двухтысячным поцелуем наступила ночь. Она была не чёрной, а серой, потому что снегопад начался. И мы целовались уже у окна, и я подло стянула с волос Кирстена заколку, чтобы зарыться пальцами в шёлковую гриву. Он глухо застонал и укусил за губу.
Потом мы делили кровать.
Это был один из тех моментов жизни, когда со всей ясностью осознаёшь, как здорово быть магом! Эмелис из рода Бьен подобные вопросы обсуждать не могла, а студентке шестого курса дурборской академии магии дозволялось всё.
— Любимая, ты, так и быть, можешь спать справа.
— Любимый, я привыкла спать посередине, но ради тебя лягу слева.
— Хорошо, любимая, ложись слева.
— Хм… а может, всё-таки справа?
Знаю, что глупо, но поделать с собой ничего не могу. Наверное, это попытка скрыть стеснение, которое всё-таки возникло. Я впервые остаюсь ночевать у парня — вчерашняя ночь не в счёт — и… не знаю, что делать, теряюсь.
— Эмелис…
— А?
Мы не договорили. Вернее, Кир ничего не сказал, а я… а что я скажу, если он молчит? Впрочем, есть один момент.
— Кто сегодня спит под пледом?
Да, утром проскальзывала мысль, будто одеяло большое, и вообще, но сейчас слишком явственно вспомнились прикосновения сквозь тонкое полотно казённой сорочки. Ткань той сорочки, что на мне, немногим толще. Боюсь, даже случайного касания не выдержу.
— Я, — ответил боевик. — Всегда я…
О Всевышний! Почему от этих слов мурашки побежали?
Пуговички платья расстегнула сама — способность творить бытовые заклинания медленно, но возвращалась. После стянула и платье, и подъюбник, и чулки… Кир на это время галантно отвернулся.
Когда скользнула под одеяло, Кирстен щёлкнул пальцами, гася настенные светильники. Везёт ему, я способностями к универсальной магии не обладаю, я так не умею. А спустя ещё пару минут матрас прогнулся, и я ощутила знакомый, умопомрачительно приятный запах.
— Спокойной ночи, любимая. — В голосе сообщника слышалась знакомая хрипотца, которая с некоторых пор действовала на меня завораживающе.
Именно поэтому медлила с ответом, в себя приходила.
— Спокойной…
Вот только пожелание не сбылось. Беспокойной она оказалась. Пусть не слишком, но всё-таки.
