Глава 9

Когда я проснулась в следующий раз, над головой был уже знакомый мне потолок. "Машина" — определила я, и попыталась сесть: беспомощность возглавляет мой список "самых ужасных вещей, что могут приключиться с Соней". Все тело ломило, страшно хотелось пить, да и обещанное успокоительное действовало странно: последний раз я чувствовала себя так, когда Майкл с приятелями устроили вечеринку по случаю успешно сданной мной первой сессии. В тот вечер они учили меня смешивать коктейль "Прыжок по Млечному пути", после дегустации которого об окончании вечеринки у меня остались несколько фрагментарных воспоминаний и восхищенные свидетельские показания Майкловых дружков.

Вместо жалобного "воды" получился стон, но меня услышали и с переднего сиденья ко мне перебрался Сай, который и напоил меня теплой водой из пластиковой фляги, осторожно поддерживая за плечи, чтобы я не подавилась.

— Что со мной? — с трудом выдавила я и закашлялась.

— Док Джер предполагает, что пустынная лихорадка: симптомы похожи. Но, учитывая наш с Вами маленький секрет — мы опасаемся, что это может быть нечто другое.

Я отрицательно замотала головой, и поморщилась — голова тут же отплатила мне новым приступом боли:

— Исключено, — прокаркала я, радуясь, что ко мне возвращается голос, — это местный "подарок": от "своих" я либо привита либо имею иммунитет, и не валялась бы сейчас с жаром.

И снова жадно приложилась к фляге с водой, которую Сайгон предусмотрительно держал все это время рядом. Однако ощущение "Майкл-пати" никуда не делось, а, казалось, с каждым глотком делается все ярче.

— Командир? — позвала я неожиданно жалобно — Что за странное успокаивающее мне вкололи?

— Да стандартный местный препарат, название, боюсь, Вам ничего не скажет, — задумчиво отозвался Сайгон, помогая мне улечься обратно на подушку.

И тут со стороны Миста послышался странный возглас, больше похожий на стон.

— Сай, мы идиоты! — я неожиданно для себя хихикнула на это заявление Миста, — Вспомни курс начальной медподготовки, и скажи: почему на задания во внешние миры десятки берут расширенную аптечную укладку?

Если Сайгон и удивился, то по нему этого не было заметно: он прикрыл глаза и совершенно спокойно ответил, словно бы читая невидимый учебник.

— Необходимость в комплектовании расширенной аптечной укладки лекарственными средствами, произведенными на Кериме, за исключением шовных и перевязочных материалов, вызвана изменением метаболизма в процессе направленной генетической мутации, проводимой Матерью Прародительницей. В случае использования лекарственных средств и препаратов из внешних миров вероятность побочных явлений и осложнений составляет 93,7 %.

Сай на минуту замолчал, потом неожиданно яростно выдохнул:

— Краст!

— Именно, — покладисто отозвался со своего места Мист, — Побочка из-за особенностей обмена веществ. Как видишь, работает и в обратную сторону — если наши лекарства дать человеку из внешних миров.

— Соня, — слегка потряс меня за плечо Сайгон, — Соня, как Вы себя чувствуете?

Это был хороший вопрос. Чувствовала я себя весьма странно: все вокруг казалось ужасно смешным, меня словно качало на гигантских волнах, голова кружилась, тело казалось невероятно легким, и даже головная боль куда-то исчезла.

— Боже мой, — выдохнула я, поднимая глаза на Сайгона и чувствуя при этом огромное желание провалиться сквозь землю, — я, кажется, пьяна! И что теперь делать?

Мист с переднего сиденья только хохотнул в ответ, а Сайгон задумался.

Я дотянулась до пластиковой фляги, сделала еще несколько глотков, и поняла, что именно вода усугубляет ситуацию. Сознание поплыло, последнее, что я помню, это моя попытка объяснить Саю что он "вполне себе ничего", погладив его при этом по щеке. А дальше началось царство полусна — полуяви, в котором никогда нельзя понять, что происходит на самом деле, а что — в твоей голове. Я тонула в песках, пугалась паровозного гудка, отчаянно звала маму, потом появлялся отец, у которого почему-то были светлые волосы, он гладил меня по голове, говорил, что все будет хорошо, и тут же становился Саем и все мое тело плавилось то ли от нескромных прикосновений его рук, то ли от температуры, и снова меня качал океан, даря блаженную прохладу, и зовя меня по имени. Я пыталась объяснить папе, что я застряла на Кериме и хочу домой, паровозу — что он редкостная сволочь и плод моего воображения, Саю — что он несколько торопит события, хотя я, в общем-то, не то, чтобы и против, но не при Мисте же за рулем, а океану — что я его люблю. Слова давались с трудом, потому что мне было ужасно смешно, и я принималась хихикать в самый неподходящий момент. Наконец в океане установился штиль, я нашарила папину ладонь и выдавив: "не уходи!" сумела провалиться в сон.

Пробуждение принесло с собой горький привкус стыда и полный комплект физических ощущений "утра после вчерашнего". Отличить алкогольно-температурный бред от событий, которые происходили на самом деле, было практически невозможно, поэтому я только мысленно застонала: это же надо же было выставиться полной дурой при первой же подвернувшейся возможности! Да еще и при свидетеле!

Надежда на то, что мне все приснилось, а на самом деле мы вели себя как благовоспитанные выпускники Сайдорской монастырской школы, рухнула сразу же, когда я выяснила, что лежу, завернутая в простыню поверх нижнего белья. Но вот что именно происходило вчера и насколько далеко все зашло… На этот вопрос у меня не было ответа.

Я застонала уже вслух, и тут же пожалела об этом. С переднего пассажирского сиденья, разложенного в лежак, поднялся и пробрался ко мне Сайгон.

— Соня, как вы себя чувствуете? — склонился он надо мной, и крепкая, прохладная ладонь легла на мой лоб.

Смотреть на него было жутко стыдно: память, пасующая при оценке реальности вчерашних событий, однако, сохранила парочку весьма двусмысленных снов с участием светловолосого командира. И они были… весьма вдохновляющими.

— Не очень, — наконец выдавила я из себя. Смотреть на Сая было просто невозможно. Я судорожно огляделась, пытаясь найти нейтральную тему, и, заметив, что водительское сидение не разложено, осторожно уточнила: — А разве Мист не ночевал с нами?

— Нет, мы решили, что нет необходимости и его лишать нормальной кровати, — Сай улыбнулся уголками губ.

Итак, эту ночь мы провели вдвоем в машине, я проснулась полуодетой, и, судя по степени опьянения и оставшимся в памяти снам, я вполне могла сделать или наговорить что-нибудь… ой мааааааааама, как же это все неловко вышло.

Проснувшаяся Птичка была слабой и бледной, но держалась молодцом, только почему-то старательно избегала моего взгляда. Практически сразу после нашего пробуждения в машину заглянул Джеремайя сын Джозефа, наш полевой доктор и радостно объявил, что обнаружил в походной аптечке упаковку стрип-тестов на антитела к степной лихорадке. Птичка безропотно позволила уколоть себе палец и выдавить каплю крови на мембрану тест-полоски, которая окрасилась в ярко-малиновый цвет. Док сверился с упаковкой и подтвердил, что у Птички "Первичное заражение. Острая форма". Мы с подошедшим чуть ранее Мистом дружно выдохнули, Джер же радовался результату, как ребенок подаркам на День Именования. Совершенно вымотавшись за ночь я не хотел тратить силы на выговор, но, с нескрываемым удовольствием, приказал провести полную и подробную инвентаризацию аптечной укладки, и доложить обо всех обнаруженных неучтенных "счастливых находках" Терренсу не позднее заката. Приказ весьма взбодрил дока и гарантировано отвлек его от попыток "собрать подробный анамнез для статьи в один журнальчик". Соня попросилась обратно в автобус, док, поколебался, но дал добро. Мист решительно отправил меня приводить себя в порядок, заявив, что с орг. вопросами справится сам, так что когда я вернулся в машину, о том, что происходило этой ночью, ничего уже не напоминало.

Я растянулся на заднем сиденье, и уткнулся носом в подушку: надо было хоть немного поспать, ближе к закату мы должны были въехать на "ничейные" земли, на которой, наверняка, стоял лагерем кто-нибудь из парней Серого Братства. Разношерстная компания отверженных из воинов, не сумевших собрать на собственный дом и гражданских, у которых не было средств заплатить за невесту, они уходили с подконтрольных воинам территорий, держались вместе и не задерживались нигде подолгу. На их счету были нападения на слабозащищенные караваны, контрабанда, сомнительные подработки, киднепинг. Правда, стоит признать, крали братья только девушек, и только по взаимному согласию, но для родителей, не получивших ожидаемый выкуп, это было слабым утешением. Поговаривали, что некоторые из них даже отказывались уходить Путями Прерванных линий, когда достигали Рубежа неженатыми. Если Эдвард присутствовал при разговоре, то в ответ на эти рассказы он только фыркал и припоминал доколониальную шутку: "А еще они едят христианских младенцев", — и на этом, обычно, обсуждение прекращалось.

Я еще немного повозился, устраиваясь поудобней, когда почувствовал, что от подушки идет ставший таким знакомым и родным за эту ночь Сонин запах. Я закрыл глаза и понял, как страшно устал этой ночью. Соня, забывшаяся тяжелым, болезненным сном в часе от ночной стоянки, горела от поднимавшейся температуры. Краткое совещание с Джером, которое мы провели сразу, как добрались до места ночевки, не добавило оптимизма: "пустынка", считавшаяся детской болезнью, у взрослых встречалась крайне редко, и переносилась гораздо тяжелей. Все, что док мог — он уже сделал, а пичкать Птичку местными препаратами с неизвестной для нее побочкой было опасно, тем более, что мы с Мистом так и не были до конца уверенны, что это "пустынка". Я выставил Миста из машины, решив, что вполне могу рискнуть оставшимися мне почти восемью днями до Рубежа. Странно, до этой самой ночи я не считал себя слишком религиозным, но страх потерять эту маленькую, хрупкую девушку с заострившимися от болезни чертами лица словно прорвал плотину: я вспомнил все гимны Праматери, и даже несколько из тех молитв, которые слышал от Уны. Птичка горела и металась в бреду, вскрикивая и несвязно бормоча что-то на своем родном языке, порывалась куда-то идти, звала родителей. Мне пришлось раздеть её, и первое время я старательно прикрывал её простыней, думая, что ей было бы неприятно, увидь её кто-нибудь слабой и беззащитной, но уже к полуночи я плюнул на все условности. Из меня, похоже, могла бы выйти образцовая сиделка. Я обтирал Птичку прохладной водой, стараясь сбить температуру, смачивал запекшиеся губы водой, убирал непокорные пряди с лица и шеи или укутывал пледами и грел своим телом, когда она начинала дрожать в ознобе. Это была невыносимая ночь, полная надежды, тревоги и беспомощности, я обещал Птичке, что все будет хорошо, пел гимны, шептал молитвы, рассказывал про свои выходки в воинской школе — что угодно, лишь бы не задумываться о том, что её организм не справится и я могу её потерять. Под утро я задремал, укачивая Птичку в своих объятьях, а когда проснулся, как от толчка, и понял, что она затихла, испытал неподдельный, животный ужас. И только её слабое дыхание, коснувшееся моих губ, когда я склонился к её лицу, спасло меня от необдуманных действий. Вместо этого я устроил её поудобнее, и пошел на пассажирское место, чтобы хоть немного поспать.

Я снова вдохнул Сонин запах, уверенно отделив его от запаха чистого белья после ДезУшки, и стремительно провалился в сон.

Мое возвращение в автобус прошло буднично, чему я безмерно порадовалась. Разве что Малышка стала еще показательней дистанцироваться от нас с Мией, чему мы были только рады.

Я устроилась на своем месте у окна, и задремала — болезненная слабость давала о себе знать. Проснулась уже во время остановки и вопросительно глянула на Мию, та вздохнула:

— Скоро "ничейные" земли, скорее всего Серые Братья попытаются напасть. Они за невестами охотятся.

Я не поняла из объяснения ничего, кроме того, что мы ожидаем нападения, и решила, что мне этой информации вполне достаточно.

Повернувшись к окну лениво скользнула взглядом по нашей колонне… и замерла, наконец осознав, что странные металлические штуковины на машинах, которые я принимала за некий вывих конструкторской мысли — это оружие, в памяти тут же услужливо всплыло слово "пулеметы". Пусть не современные, словно сошедшие с иллюстраций про первых колонистов, но вполне смертоносные, пулеметы щетинились, как рассерженный пес, охраняющий хозяев. К нам в салон забрался старый знакомец Брендон, в боевом облачении и с оружием в руках, так сильно отличавшимся от

— Гранатомет? — попыталась я поддержать разговор, схватившись за еще один всплывший в памяти термин

— Он самый, противопехотный, — хмыкнул в ответ Брендон, — да вы не волнуйтесь, автобусы у нас бронированные, а Серые Братья рисковать не любят, так, на нервы подействуют если…

Я снова оглядела ощетинившуюся оружием машину, пытаясь понять, почему же она кажется мне такой знакомой, а потом нахлынуло воспоминание. Мне было двенадцать, на Земле вступил в свои права апрель, на улице было солнечно, сухо и пахло весной, а мне совершенно не хотелось ходить в школу. Мама улетела на две недели по заданию Старших Лисси, а отцу позвонил дядьБоря, один из его старинных клиентов, уже давно ставший старым другом. Вот так я и оказалась с папой и его командой на Татуине (да-да, первые колонисты были поклонниками саги о Звездных Войнах и имели странное чувство юмора). Пока взрослые занимались переговорами и заключали Сделку, меня поручили близнецам Петьке и Пашке, сыновьям дядьБори, которым было четырнадцать. Сначала парни только фыркали в мою сторону, потом решили показать мне, кто есть кто. Мы носились по гулким коридорам делового центра, устраивали гонки на офисных креслах, играли в мини-гольф в оупенспейсе конструкторов под их азартные комментарии, потом я сделала обоих парней в виртуальной гонке, которой баловались дядьБорины программисты, и показала старинный трюк с засовыванием мятной конфеты в бутылку с газировкой, в общем — к концу переговоров мальчишки признали меня "своим парнем".

ДядьБоря был фанатом исторической реконструкции, увлекался периодом первых Расселений. Он с упорством истинного коллекционера собирал и приводил в порядок все, что относилось к войнам и армиям того времени, и с не менее фанатичным блеском в глазах демонстрировал все это великолепие "в деле" на специальном полигоне. Туда мы и отправились отмечать удачную Сделку. Как получилось, что нас с мальчишками потеряли сразу по приезду на полигон, не могли понять позже ни мы, ни наши отцы, но факт остается фактом: пока Пашка с Петькой караулили меня, которой срочно потребовалось "в кустики", и желательно подальше в лес, чтобы никто даже краешком глаза не увидел цвет моих трусиков, взрослые погрузились в исторический транспорт и отбыли в неизвестном направлении. Когда мы выбрались из подлеска, то обнаружили абсолютно пустую стоянку.

— Класс! Нас забыли! — выразил общее мнение Пашка, и в его голосе не было ни капли печали.

— Пошли, что покажем, пока они не спохватились! — поддержал его Петька.

И мы пошли. ДядьБоря не был бы самим собой, если бы на принадлежащей ему территории полигона не оказалось аварийного бункера первых колонистов: создание убежищ, способных выдержать землетрясение, цунами или ядерный удар, в общем — большинство неприятностей, считалось первоочередной задачей колонистов в первое столетие Расселения. Позже это сочли излишней предосторожностью и от идеи отказались, а то, что уже построили, на большинстве планет законсервировали, и кое-где даже позабыли и забросили.

Мы с близнецами отлично провели время — сначала они учили меня взламывать систему управления убежища с помощью школьного бука, ножа и фольгированных фантиков от конфет (конфеты пришлось съесть). Потом мы устроили набег на автономный продуктовый склад, и пришли к выводу, что питание у колонистов было так себе, поразглядывали ретро-постеры с актерами из "Звездных войн" еще той, до-колониальной, эпохи, потом немного поиграли в "Колонисты высаживаются на планету". В общем, на полигон мы вернулись ближе к вечеру, весьма довольные собой и друг другом, обнаружили жуткий переполох, и уже хотели в нем поучаствовать, когда выяснилось, что вызвали его именно мы. Помню побелевшее лицо отца, когда он увидел меня, и взгляд, по которому я так и не смогла понять, хочет он меня обнять или устроить выволочку. В тот вечер отец долго сидел на краешке моей кровати, гладил меня по голове и молчал, глядя в темноту, пока я не предложила: "Пап, а давай маме ничего не скажем?". Отец вздрогнул. Маме мы, и правда, ничего не сказали, но больше на Сделки отец меня не брал.

С Петькой и Пашкой мы увиделись еще раз, через шесть лет — в начале июня, до моего побега на ТриОн. Вернее это барон Хольм нанес дружеский визит мастеру Арту Крустелю в резиденцию семейства Лисициных на Изначальной Земле. Барона сопровождали два его младших сына Петер и Пауль, кадеты Императорской Академии, так что намерения барона были более чем понятны: разведка боем с целью выгодной женитьбы. Не разобравшись, я сначала наотрез отказалась присутствовать на очередном торжественном приеме, посвященном рекламе очередных женихов. Папа в ответ только хмыкнул и настоятельно рекомендовал не выдумывать головную боль или растяжение лодыжки, а сходить и посмотреть на "старинных знакомых". Как он и расчитывал — любопытство взяло верх.

Каково же было мое изумление, когда барон Хольм оказался дядьБорей, а два высоких, подтянутых юноши рядом с ним, в парадной кадетской форме, белых перчатках и с тщательно расчесанными каштановыми кудрями — теми самыми приятелями по моему приключению на Татуине.

Как только позволили обстоятельства и этикет, мы, наконец, смогли улизнуть в одну из пустых комнат и поговорить по-человечески.

— Какие кудри! — восторгалась я, несколько ехидно, — В последний раз когда мы виделись вы оба были стрижены "под коленку"!

— Какая фигура! — поддел меня Пашка, — В последний раз, когда мы виделись, ты была больше похожа на суслика — переростка!

— Да и прическа у тебя была ненамного длинней нашей! — поддержал его Петька.

Кузина Амели, стоически переносившая прием вместе со мной, зевнула, и пожаловалась, что ей скучно.

— А давайте сбежим? — неожиданно предложила я.

Амели тут же встрепенулась и стала выглядеть чертовски заинтересованной. Братья же настороженно переглянулись, и я практически увидела, как в их головах схватились в нешуточной борьбе искушение с осторожностью.

— Я умею учиться на своих ошибках, — фыркнула я, и набрала папин номер.

— Па! Ты же не возражаешь, если мы с Амели немного прогуляемся с мальчикам Хольм по поместью? — скороговоркой выпалила я, как делала обычно- Мы возьмем флайбус.

— Хорошо, — рассеянно отозвался отец, явно занятый чем-то более важным, и я быстро сбросила вызов, опасаясь, что папа в последнюю минуту все-таки проанализирует то, что я ему сказала и оставит нас сидеть в доме, или (о ужас!) упомянет о моем звонке маме.

И тут Амели, имевшая в семье репутацию "книжного червя" за неиссякаемую любовь ко всякого рода архивам, и собиравшаяся стать семейным архивариусом, неожиданно удивила всех нас:

— Я знаю, куда нам надо. Это конечно, не бункер первых переселенцев, — она обвела нас смеющимся взглядом, — но тоже очень забавное место.

Проникнуть в бункер времен "до Расселения", к которому нас привезла Амели, оказось трудной задачкой. Во-первых, пришлось основательно проредить высокую траву вперемешку с пижмой и конским щавелем, чтобы добраться до входа. Во-вторых — оказалось, что в предбаннике, в который мы попали просто отжав двери найденным в багажнике флайбуса домкратом, ужасно пыльно. Парни, предусмотрительно сложившие алые мундиры, вместе с фуражками, кипельно-белыми перчатками, и ремнями в багажник флайбуса, переглянулись, и стянули рубашки, оставшись в майках и парадных брюках с лампасами. Они дружно сопели над панелью управления, уже нисколько не заботясь о собственном внешнем виде. Увы, эта панель была куда как более древней, а конфет в этот раз я не прихватила. Мы с Амели по очереди наблюдали за процессом, давая советы, некоторые из которых признавались полезными, а некоторые высмеивались, как бестолковые. При этом время от времени кто-нибудь, в очередной раз наступив на камень, проклинал бальные туфли на кожаной подошве, пригодные только для паркета и собственную несообразительность, не позволившую нам переодеться. В общем — всем было весело.

Бункер мы все-таки вскрыли — внутри не было ничего особенного: три небольших комнаты без мебели, бетонные стены с облупившейся краской и отваливающейся штукатуркой, огромные толстые кабели, змеившиеся по стенам и потолку, железные коробки с кучей непонятных лампочек и переключателей, помеченных аббревиатурой. Хорошо хоть внутри пыли не было. Обнаружился крохотный санузел с унитазом и душевым поддоном, сделанными из металла, и маленькая кухонька, которую мы опознали только благодаря парням, заявившим, что на отцовском полигоне в кухне убежища стоит точно такая же плита, только гораздо менее ржавая.

И вот посреди этой разрухи и состоялся знаменательный разговор:

— Девочки, — неожиданно серьезно обратился к нам Пашка, — Вы сильно хотите замуж?

Мы с Амели переглянулись и прыснули, отрицательно мотая головами.

— Знали бы вы, как нам это все, — Амели сделала изящный жест, обводя платье и пришедшие в негодность туфельки, — надоело. Девочек Лисси начинают настойчиво сватать с четырнадцати лет, так что вы не первые потенциальные женихи… не только в нашей жизни, но и в этом году…

— И даже в этом месяце, — фыркнула я, — Мы хотим учиться дальше, получить профессию, что-то сделать, чего-то достичь, и как можно позднее оказаться переваливающимися утиным шагом колобками в поместье Лисициных за пару месяцев до родов.

Парни просияли, и мы заключили "Пакт о ненападении", как назвала его Амели, о том, что не будем поддерживать матримониальные планы наших родителей. Ну, в своих мы были уверенны, правда благородно решили об этом умолчать.

Домой мы вернулись затемно, грязные, но довольные, и почти не удивились, когда дядьБоря, мой папа и дядя Матье, отец Амели вышли встречать нас на крыльцо. Причем и дядьБоря и отец, увидев нас, выбирающихся из флайбуса, синхронно повернулись к дяде Матье с видом: "Что мы тебе говорили". Тот бросил на кузину странный взгляд, выдохнул, и стремительно удалился в дом. Наши отцы последовали за ним.

— Что это было? — удивилась кузина.

— А, так, не обращай внимания! — отмахнулся Петька.

— С отцами такое бывает, — согласился с ним Пашка.

— Соня, Соня, тебе плохо?! — выдернул меня из воспоминаний голос Мии.

— Нет, все в порядке… я задумалась, да и слабость, — вынужденно призналась я.

— Тебе бы поспать, — встревожено откликнулась… подруга?

Я покрутила это слово на языке, и призналась — да, Мия за эти два дня стала мне ближе, чем просто знакомая. Это было так странно: на Земле у меня была Амели, в летной школе — Майкл и его друзья, потом Эрик почти на целый учебный год сильно сократил круг моего общения. И вот теперь, на незнакомой планете, среди чужих людей, у меня появилась подруга, которая не имеет никакого отношения к моей семье. И это так непривычно…

— Да я, кажется, выспалась, — призналась я, — Как твоя книжка?

— Кончилась, — вздохнула Мия, — ужасно жаль…

Мы помолчали…

— О чем ты думала? — нерешительно спросила Мия, — у тебя был такой потерянный вид…

— Так, вспоминала разное, — улыбнулась я, — Знаешь, это так странно… Я так старалась не быть "просто невестой", чего-то добиться, стать кем-то в этой жизни… И стоило ли бороться, если сейчас все вернулось к тому, с чего началось — я снова невеста, и мне придется выбрать себе будущего мужа? Может быть, надо было просто показать маме с папой пальчиком и сказать: "Хочу этого", когда у меня действительно был выбор?

Мия возразила мгновенно:

— Ты напрасно драматизируешь — у тебя ведь никто не забрал право выбора. Воины такие же мужчины: мы выбираем, они принимают наш выбор. Никто не посмеет давить на тебя или принуждать силой, это бесчестье — получить бусины такой ценой.

Я вздохнула — сложно объяснить что-то человеку, с которым ты не можешь быть откровенен.

— Рано или поздно найдется такой, которому будет проще уступить, чем объяснить отказ.

Мия только хихикнула:

— Но ведь ты не собиралась жить одна всю жизнь? Тогда почему бы не сделать свой выбор сейчас? У тебя рядом будет тот, кто сможет позаботиться о тебе, на кого ты сможешь опереться в трудную минуту, ты будешь жить в достатке и почете…

Я пожала плечами:

— Мне это напоминает клетку. Золотую, красивую, но клетку, в которую меня запрут, чтобы я не могла летать: да, будут кормить, поить, повесят хрустальный колокольчик и пластиковую купальню, но больше никогда, никогда не откроют дверцу. А я бы хотела, чтобы мы могли летать… рядом… вместе…

Вздохнув, я прикрыла глаза:

— Я, наверное, все же посплю… Отвратительно себя чувствую.

Засыпая, я почувствовала неясную тревогу, словно упустила что-то важное. Вспомнила весь разговор, и чуть не застонала от отчаяния — Мия сама заговорила о бусинах, а я опять упустила возможность узнать, зачем они нужны. Но сил открыть глаза уже не было. "Завтра, завтра, не сегодня, так лентяи говорят", — успокоила я себя.