Глава 21

Сайгон почему-то решил, что лучший способ борьбы с кошмарами — это плотный обед. Я не имела ничего против — пары ложек хлопьев, которые мне едва удалось впихнуть в себя утром, организму было недостаточно. Поэтому я сосредоточенно ела, прикидывая, что можно предпринять, чтобы Тару никто не смог сманить — готовила она божественно. Сай сидел напротив, держал вилку на весу и смотрел на меня. Каждый раз, когда я поднимала глаза, и выразительно смотрела на него в ответ, он, будто очнувшись, принимался за еду, но стоило мне снова сосредоточиться на собственной тарелке, как мой муж впадал в созерцательное настроение.

— Сай!

— Ммм?

— Ты просмотришь во мне дырку!

— Прости. Ничего не могу с собой поделать.

— Тогда хотя бы попробуй совместить этот процесс с принятием пищи.

Наш разговор прервал дверной звонок.

— Я никого не жду, — выразительно посмотрела я на Сая, — а ты?

— Можешь поверить, я не назначал встреч на сегодняшний вечер… Как-то даже и в мыслях не было, — покачал головой он, — да и вряд ли нас кто-то сейчас решится потревожить.

— А давай не будем открывать? — предложила я заговорщицким тоном.

В дверь снова позвонили. Сай вздохнул:

— Очень заманчивое предложение. Ужасно жаль, что оно не осуществимо.

Муж пошел открывать дверь, я же торопливо принялась за обед: мой опыт подсказывал, что неожиданные визиты могут нести с собой любые неприятности. Так и вышло — я услышала, что в холле завязался разговор, потом поняла, что Сай повысил голос, бросила вилку — и побежала выяснять, что же происходит. В холле обнаружился злой Сай, совершенно спокойная храмовница Юстимия, и обеспокоенный Эд.

Сай, увидев меня, мгновенно переместился, и задвинул меня к себе за спину.

— Я не позволю ей войти в Храм! Раз я нужен на этой крастовой церемонии прощания — я буду тами и выполню свой долг! Но Соня останется дома.

Я закатила глаза. Он опять делал это — решал за меня.

— Ты никуда не пойдешь один! — возмутилась я, и для верности уперла руки в бока, хотя это никому не было видно, — Имей в виду, если ты не возьмешь меня с собой, я просто не выпущу тебя из дома, так и знай!

Сай глухо выругался, повернулся ко мне, схватил за плечи и легонечко встряхнул:

— Соня, послушай меня! Это не игрушки — тебе опасно находиться в Храме! Просто поверь! Мы там бессильны, я не смогу защитить тебя если что-то пойдет не так.

Молчавшая до этого Юстимия прошла к дивану, и устроилась на нем уставшей, нахохлившейся, черной птицей.

— Сайгон, — устало сказала она, — если бы я хотела смерти твоей землянки — поверь, она бы не дожила до свадьбы.

— Но как?! — вырвалось у Эда раньше, чем он успел взять себя в руки.

Юстимия молча выудила из складок одежды мини-бук, очень похожий на тот, что жил теперь у Мии, и покрутила его в воздухе.

— Информация, Эд, информация. Кто владеет информацией — владеет миром. — Она спрятала бук, и вздохнула, — Мне кажется, что я столько раз доказывала лояльность к твоей семье, Эд, что ты мог бы для разнообразия начать доверять мне. Но я готова гарантировать Сонину неприкосновенность — мне нужны в Храме вы все, включая ваших гостей из внешних миров. Некоторые слова стоит произносить только в проверенных местах. Мы должны отдать дань памяти Найны, ибо даже те, кто не заслуживали уважения в жизни, заслуживают уважения к своей смерти. Кроме того — трудно найти более удобный повод…

Я долго всматривалась в жрицу. Как назло — в памяти всплыла Мунирская ярмарка, и безумная бакычу-апа, что так напугала меня в тот день.

— Я поеду. — кивнула я Юстимии, наконец приняв решение, — Не могу же я упустить возможность поучаствовать в подобном фарсе.

И побежала наверх, чтобы переодется соответственно случаю. Сайгон поднялся следом.

— Ты уверена? — он сердился, и это было заметно.

— Нет, — призналась я, — но и сидеть, сложа руки, опасаясь невидимой и непонятной опасности, я больше не могу.

Храм Праматери почти разочаровал меня — ни куполов, ни минаретов, ни нефов, ни портиков — просто большое квадратное здание мышиного цвета. Из необычных деталей я сперва заметила только высокие окна в верхней части здания. Но когда мы, объехав небольшой регулярный парк, подъехали со стороны фасада — я ахнула. Парадный вход был огромен — золоченые двери, щедро украшенные орнаментом, а по бокам витражные окна — яркие и нарядные. Впрочем — в Храм мы попали через почти незаметную дверь запасного входа. Тело Найны, лежащее на богато устланном мехами постаменте у огромной, подавляющей статуи, изображающей Кериму Мехди, было почти полностью закутано в темную ткань. Видно было только лицо, которое обрамляла расшитая серебряной ниткой и отделанная камнями накидка, да кисти рук, с щедро нанизанными на пальцы перстнями. Почему-то я ждала, что смерть даст Найне облегчение, но на её мертвом, искустно загримированном лице застыло привычное выражение брезгливого недовольства. Я не смогла устоять, и воровато потрогала длинный серебристый ворс, причудливо играющий в неровном освещении Храма.

— Меха с брачного ложа, — перехватил и сжал в ладони мою руку Сай, — их убирают в сундуки после первой ночи, и достают потом несколько раз, по особым случаям.

— Но ведь мы… ведь у нас… — я неожиданно почувствовала, что заливаюсь краской. Оставалось надеяться, что в полумраке этого не было заметно, — мы же не убрали, так и спим.

— Птичка моя, — вздохнул Сай рядом, — ты должна была улететь, поэтому беречь меха было глупо. А еще — рядом с тобой каждый день был особенным.

Юстимия шикнула на нас, и принялась уверенно режиссировать будущий спектакль с помощью нескольких Младших Дочерей в темно-синем, и десятка "послушниц" в невзрачно-сером. "Безутешный" вдовец, одетый в черную кожу, которая тут, видимо, являлась официальной формой одежды, повинуясь легкому взмаху руки, занял место в изголовье. Для меня откуда-то принесли кресло, и почти насильно всучили в руки белый, обшитый кружевом платок, веля "держать лицо сообразно ситуации". Сай, которого я впервые увидела "при полном параде", занял место за моей спиной, опершись рукой на спинку моего кресла.

Храмовницы сновали по залу, как растревоженные муравьи — цветы, драпировки, даже скамейки появлялись словно бы из ниоткуда.

Юстимия, в очередной раз приблизившись к покойной, неожиданно резко склонилась над Найной, и тут же нетерпеливо защелкала пальцами, привлекая к себе внимание. Одна из совсем молоденьких послушниц подбежала к ней с небольшим чемоданчиком.

— Змея, как есть змея, — ворчала Юстимия негромко, ловко орудуя кисточками и спонжиками, — мало мне нервов при жизни попортила, так и в смерти никак не успокоится!

Я вцепилась зубами в выданный мне кружевной платок, отчаянно завидуя невозмутимости Эдварда.

Юстимия, склонив голову набок, критически оглядела покойницу, кивнула сама себе, и торопливо убрала все кисточки и баночки обратно в чемоданчик, который юная послушница тут же поторопилась унести.

Две младших дочери помогли Юстимии натянуть на простенький, без рисунка и украшений черный шальвар-камиз, в котором она ходила обычно, багряно-черное траурное облачение. Юстимия терпеливо ждала, пока помощницы превращали ее в подобие Новогодней елки, нанизывая перстни на пальцы, расправляя ожерелье и пояс, застегивая наручные браслеты, не уступающие размерами мужским брачным, и завязывая особым образом золотистый шарф. Наконец Юстимия устало тряхнула головой, и храмовницы отступили.

— Хватит, хватит! Еще немного — и я шагу не смогу ступить под тяжестью надетого на меня богатства, — устало призналась она, — Помогите мне дойти до кафедры. И запускайте уже.

И Старшая дочь, поддерживаемая под локти своими подчиненными, прошаркала до высокой, богато инкрустированной кафедры, расположенной справа от гигантских ступней Праматери.

А потом огромные двери распахнулись, впуская в храмовый зал скудный свет пасмурного дня, влажный воздух и людской гомон. Людской поток медленно и печально тек мимо постамента с телом: мужчины в парадной форме и женщины, выглядящие сегодня скорее витриной для драгоценностей, с непременной парой бордовых местных многолепестковых цветов в руках. Мимо Найны проходили почти не задерживаясь — женщины преклоняли колени, клали цветы на специально расстеленную ткань, мужчины ограничивались кивком. По большинству посетителей было видно, что они просто соблюдают формальности. А вот рядом с Эдом потихоньку собиралась толпа из желающих выразить соболезнования. Впрочем, надо отдать Храмовым Дочерям должное — с людским потоком они справялись отменно, так что никакой давки или заминок в движении не было. Да и толпу вокруг Эда они прореживали мастерски. Мы же с Саем были скорей предметами интерьера. Время от времени кто-либо из воинов подходил и к нему, правда, соболезнований не было — даже мне было ясно, что отношения моего мужа с мачехой можно было назвать разве что нейтральными. Скорее уж — вооруженным нейтралитетом. Большинство из тех, кто отдал последний долг покойнице, не задерживаясь, покидал Храм, но все же, некоторые из пришедших рассаживались на лавках в ожидании. Я подняла на Сая вопросительный взгляд и указала на одну из таких женщин.

— После прощания — общее поминовение, остаются те, кто пожелает, — тихо просветил меня Сай, — потом двери Храма закроют. Ночь принадлежит семье. С восходом солнца её предадут земле.

Единственным светлым пятном в монотонной процессии оказались мои подруги — невесты. Я улыбнулась, заметив Брендона, куртка которого была щедро расшита огненно-алыми бусинами. Он с самым серьезным видом сопровождал цветущую Мию и перепуганную Хло, постоянно теребившую в руках несчастные поминальные цветы. А потом я увидела пару, при виде которой мне срочно пришлось прикрыть лицо платком и изобразить кашель. Доктор Джеремайя, выглядящий весьма элегантно в парадной форме, поддерживал за локоток обожающе глядящую на него Малышку, и слушал её щебет с выражением вежливой скуки на лице. В церемонии учавствовали и другие невесты — двоих сопровождали воины с бусинами на куртках, а остальные девушки так и прибыли — жмущейся друг к другу стайкой. К сожалению, поговорить с Мией и Хло возможности не было, но даже от простой встречи на душе стало теплее. Утром, улетая, как мне казалось, с Керимы навсегда, я не могла думать ни о ком, кроме Сая, а вот сейчас, сидя в Храме на церемонии, больше напоминавшей фарс, я поняла, что на Кериме есть люди, которых мне будет не хватать.

Когда людской поток обмелел, Юстимия произнесла краткую речь в память покойной. Обтекаемые формулировки, ни одного обидного или оскорбительного слова — но мне все-время слышалась ирония в её голосе, когда она рассказывала о том, какой Найна была верной и преданной женой, и как заботилась о благополучии семьи и всего рода. Церемония была откровенно скучной, и поэтому я принялась рассматривать людей, оставшихся на поминовение, лениво перепрыгивая взглядом с одного лица на другое. Удивилась, заметив двух женщин возраста Найны, сидевших бок о бок, с выражением горя на лицах. Подруги? С другой стороны — с кем-то же ей надо было быть откровенной, делить горести и маленькие радости? Ну не могла же Найна прожить жизнь совсем без радости? Мысли, крутившиеся вокруг жизни Найны, как-то плавно сместились на наше с Саем будущее. Теперь я смотрела на все происходящее другими глазами — немного успокоившись после приснившегося мне кошмара я приперла мужа к стене (вернее — притиснула к простыням) и потребовала рассказать мне все! Сай пытался протестовать, но я заявила, что отказываюсь жить в мире, в котором, съездив в гости к маме, вполне можно вернуться к трупу собственного мужа в залитую кровью прихожую. И только потому, что я оказалась не в курсе какой-либо очередной "милой" керимской традиции. Хитрый кот сперва принялся ласкаться, потом, поняв, что я настроена решительно, принялся доказывать мне, что он все предусмотрел, поэтому и выбрал беседку с ее мраморным полом. Но я тоже умела играть нечестно, и после пары показательных всхлипов Сай капитулировал.

От мыслей меня отвлекла группа чужих воинов, сопровождающих невысокую, круглую женщину, немного похожую на Найну. Сай сказал, что это кузина Найны, дочь главы рода Щитомордника, приехала с мужем отдать долг памяти дочери их рода. Судя по всему, особенно теплых отношений с родственниками у Найны тоже не сложилось. Я разглядывала Щито… Щитоморд…, в общем — женщину Щитомордников, и гадала — как при похожих внешних данных могли получиться столь разные женщины — кузина Найны, в отличие от покойницы, была уютной и улыбчивой. Сразу за спинами официально-парадных Терри и Миста сидели рядышком невозмутимые Петька и Пашка при полном параде, прекрасно отыгравшие свою роль "во имя установления долгосрочных и добросердечных взаимовыгодных отношений. Внешне все было гладко, но я могла поспорить на собственный платежный сос-чип, что сейчас эти четверо либо готовят очередную шкоду, либо вовсю режутся в какую-либо азартную игру. На задних самьях расположились несколько воинов "в возрасте", которые еще подошли к нам после прощания — видимо, близкие знакомые Эда. Одному из них, "дяде Эмилю", Сай откровенно обрадовался. И тут взгляд натолкнулся на совсем юного парнишку — моего ровесника, или даже младше. Узнавание получилось мгновенным: не смотря на то, что сейчас парнишка был одет, и между бровей у него залегла горестная складка, именно его я видела в ковровой лавке на Ак-Тепе. Он сидел с краю, сжимая и разжимая кулаки в бессильной попытке справиться с эмоциями — совершенно точно не воин, и совершенно точно — безо всяких шансов в случае потасовки. Он единственный из присутствующих так сильно и искренне переживал смерть Найны. Я занервничала, заерзала, помотала головой, когда встревоженный Сай, сжав мне плечо, поймал мой взгляд, и принялась гипнотизировать Юстимию. К счастью — та как раз сделала перерыв, и обводила нас глазами. Поймав мой взгляд и проследив за тем, на кого я показываю, жрица еле заметно кивнула, и буквально через минуту рядом с парнишкой оказались две Младшие Дочери, улыбавшиеся с такой ласковостью, что я невольно поежилась. Парнишку увели, а Юстимия, проводив их глазами и убедившись, что все в порядке, быстренько свернула свое выступление.

Первыми организованно покинули Храм Щитомордники. Кузина Найны перед уходом сказала Эду буквально несколько слов, и, неожиданно для меня, погладила того по руке, огорченно покачав головой. И тут я впервые увидела, как Эд улыбнулся в ответ — чуть смущенно и благодарно. Следом потянулись остальные. Последними из ворот Храма вышли подружки Найны. И так глядевшие на Эда неласково всю церемонию, обе коснулись губами лба Найны, прощаясь, и, одарив вдовца колючим, обвиняющим взглядом, отступили от постамента. Когда их силуэты растворились в сумерках уходящего дня, двери Храма легко и бесшумно закрылись. В скудном свете от потрескивающих факелов, которые успели зажечь послушницы, нас было не так много: мы с Саем, Эд, Юстимия да Пашка с Петькой. Терри с Мистом и воины Эда растворились в темноте, занимая посты у выходов. Юстимия дождалась, пока ей помогут снять все украшения и избавиться от траурного облачения, с огромным удовольствием потянулась, и, неожиданно подмигнув нам, поманила за собой.

— Пойдемте-пойдемте. За Найну не волнуйтесь, она отсюда никуда не убежит, девочки за ней присмотрят.

Наш путь петлял по лабиринту плохо освещенных подземных уровней, лестниц и коридоров, которые то устремлялись вверх, то спускались вниз, то искривлялись под разными, иногда неожиданными, углами. Сай шел, приноравливаясь к моим шагам и крепко сжав мою ладонь в своей, поддерживая и помогая в трудных местах. Юстимия, идущая первой, ни разу не оглянулась, но при этом очень четко согласовывала свои передвижения с тем, что творилось у нее за спиной.

Яркий искусственный свет после полумрака коридоров ударил по глазам, я вскинула руки, защищаясь, и чуть не налетела на храмовницу. Та замерла перед кажущейся невзрачной дверью. Только я уже видела такие раньше, и знала, что прорваться за дверь, не имея специальных ключей, практически невозможно. На площадку торопливо вышли два новых действующих лица — храмовницы, но какие! Одна из жриц, ровесница Юстимии, была одета в хирургический костюм цвета "бешеной фуксии", на голове у нее красовалась малиновая медицинская шапочка с иллюстрациями к Камасутре в исполнении хорошеньких флуоресцирующих скелетиков, а на шее болталась маска. Вторая же, скорее ровесница Сая, с коротеньким ежиком волос и выбритыми висками, была одета в такой же официальный воинский костюм, что и Сай с Эдом. Правда при этом кожа обтягивала ладную фигурку так… В общем, дружно сглотнувших Пашку и Петьку я прекрасно понимала. Саю, для профилактики, я двинула острым локтем в бок и он тут же прижал меня к себе, утыкаясь лицом мне в волосы.

Юстимия выудила из-за пазухи длинную цепь с крупными звеньями, на которой была закреплена пластиковая карта от электронного замка, извлекла из рукава длинный, тонкий ключ и привычно напомнив: "На раз-два-три", — шагнула к двери. Прямоугольник карты втянулся в щель замка, ключи синхронно повернулись на счет "три", и с негромкой музыкой тяжелая, многослойная дверь отворилась. Я улыбнулась маленькой шутке-самосмейке Керимы Мехди. Боюсь, сегодня из всех присутствующих её смогла оценить только я. "Ода к радости", не просто доколониальной, а еще докосмической эпохи, бывшая когда-то гимном тогда еще не Звездного, и даже не Земного, а Европейского союза. Думала ли я когда-нибудь, что столь нелюбимый мной предмет "Музыкальная литература", на крепкое "удовлетворительно" по которому я выезжала только на хорошем знании либретто, пригодится мне через много лет на чужой планете? И если бы думала — перестала бы резаться с кузиной Амели в "космический бой" на задней парте, прикрываясь учебниками и партитурами? В открытую дверь я входила с опаской, испытывая жгучее желание спрятаться за спину своего мужчины. Внутри оказался небольшой зал, интерьер которого мог бы стать, судя по выражению лиц близнецов, золотой мечтой дядьБори. Я озиралась чувствуя, как открывается от удивления рот.

— Музей?! — только и смогла выдавить я.

— Род Ястребов? — скорее утверждал, чем спрашивал Эд.

— Зачем мы здесь? — задал самый важный вопрос Сай.

Юстимия словно не услышала наших вопросов. Жестом предложив устраиваться вокруг антикварного овального стола, она заняла кресло у дальнего края. Поколебавшись, я устроилась справа от нее, похлопав Саю по креслу рядом. Пашка с Петькой уселись напротив нас, а Эд, усмехнувшись, самым последним занял место напротив храмовницы. В руках у Юстимии появился пульт, и на единственной светлой стене за ее спиной, не занятой рамками с фотографиями, замелькали кадры из допотопного проектора, который, как оказалось, был подвешен над столом. Звука не было, только цветное изображение.

Молодая, симпатичная женщина лет сорока — темные вьющиеся волосы, умные карие глаза, длинные ресницы, тонкие, красиво очерченные губы, нос с горбинкой. Вот камера отъехала — и стало ясно, что женщина идет по лаборатории: приборы, оборудование, пробирки и контейнеры, люди в униформенных халатах поверх стандартных "чистых" костюмов, что почти не изменились с того времени.

А потом картинка сменилась, показывая пикник. Разновозрастная компания, барбекю, столы с едой, и люди. Вернее, главным было то, как выглядели эти люди — с прическами разной длинны и расцветки, в яркой одежде по моде времен первых колонистов. Никаких "ночных рубашек" на женщинах, никакой кожи на мужчинах, и главное, ни у кого из них не было браслетов на запястьях. И снова камера выхватила женщину с карими глазами, одетую в длинную тунику брусничного цвета и джинсы "в облипку", заправленные в коротенькие сапожки.

— Керима Мехди, — пояснила Юстимия, выключая проектор. — Тогда еще не Мать Прародительница. Она любила пошутить, называя лаборатории "Моими Храмами Науки". Правда, за время изоляции, шутка перестала быть смешной.

— И она решила стать местным божеством? — мне действительно было интересно.

— Видишь ли, Соня, — Юстимия улыбалась грустно и немного устало, — Керима была в первую очередь учёным, исследователем. Административная деятельность её мало волновала. Да её, по большому счету, вообще мало что волновало, кроме её работы. Когда появились люди, которые были готовы взвалить на себя решение "этих скучных бытовых вопросов" — она вздохнула с облегчением, передала полномочия, и занялась любимым делом. "Делайте, что хотите, главное — не мешайте работать", — в этом была вся Мать — основательница. А дальше была длительная самоизоляция от Внешних миров, и культ Праматери, в отсутствии конкурентов набирал силу, год за годом. Ну, а уж когда не стало рода Ястребов…

Эд и Сай дружно обернулись к небольшому шкафу-витрине, в которой были сложены, судя по всему, реликвии исчезнувшего рода.

— Храм же все больше напоминал айсберг, — продолжала Юстимия, — то, что на поверхности — малая его часть. Очень немногие Дочери Храма избирают для себя путь религиозного служения.

— Остальные? — подал голос Эд.

— Находят занятие по душе, — улыбнулась Юстимия, — Каждая Дочь сама решает, чем она будет полезна Храму.

— Все это прекрасно, — впервые подал голос Пашка, — непонятно только одно: чем наши скромные персоны заинтересовали Храм?

К концу второго часа разговоров (по моим внутренним часам), когда от избытка информации у меня появились все симптомы надвигающейся головной боли, остальные, к счастью, решили взять перерыв. Юстимия поднялась со своего места, я последовала её примеру, старательно разминая затекшие от долгого сидения ноги. В комнату заглянула та самая храмовница в коже, и, поймав взгляд Юстимии — скользнула внутрь.

— Адель проводит мужчин до уборной, — очень своевременно сообщила Юстимия, и, повернувшись ко мне предложила — а тебя провожу я, если не возражаешь.

Сай нахмурился, и придержал меня за плечо.

— Сай, дорогой, — вздохнула Юстимия, — уж поверь, я не для того спасала беременность одной иномирянки более трех десятков лет назад, чтобы теперь пустить все свои тогдашние труды насмарку.

Уходили мы под напряженным взглядом моего мужа.

— Что с парнишкой? — спросила я, когда мы вышли в коридор, искренне надеясь, что Юстимия не станет ни делать вид, что ничего не произошло, ни что она не поняла вопроса.

Юстимия вздохнула.

— Младшие с ним поговорят, успокоят. Возможно — придется задержать его на несколько дней, он ведь действительно любил её, и страшно горюет. — И, бросив на меня острый взгляд, уточнила, — И когда ты узнать успела?

— Случайно застала их вместе… в недвусмысленном виде, — призналась я, и тут же, предваряя вопросы, отчиталась, — Никому ни о чем не рассказывала, постаралась забыть.

— Умная девочка, далеко пойдешь, — одобрительно хмыкнула Юстимия, пропуская меня в белоснежно-стерильный санузел с пятнами хромированных кранов и ручек.

Разговор неожиданно продолжился, когда я старательно умывалась прохладной водой, стараясь прийти в себя.

— Быть чьей-то последней любовью нелегко, — стоящую за спиной Юстимию я могла видеть в зеркале, когда поднимала голову над умывальником, — А уж у такой женщины, как Найна… Связь Найны и Вальеса началась примерно полгода назад. Не знаю, чего там было больше — страсти, или потребности друг в друге. Мальчик рано остался без матери, а Найна… Впрочем, думаю, ты знаешь.

Я кивнула её отражению, и потянулась закрыть воду. Юстимия чуть заметно отрицательно покачала головой, и я опустила руку под струю, чтобы вода плескалась громче.

— Сначала она его пожалела, захотела помочь, опекала, как могла, окружала материнской заботой — в общем, изливала на него все свои нерастраченные материнские чувства. Как эти отношения переросли в нечто большее — они оба не поняли. Целый месяц у них был тихий, счастливый роман, а потом… Однажды осознав, что наступит день, когда Вальес оставит её — если не ради девочки-ровесницы, то хотя бы ради сохранения собственной жизни, Найна стала неуправляемой. Её кидало из крайности в крайность: от безумных проявлений страсти, когда она оставляла Валя в полуобморочном состоянии до жутких сцен ревности, с шантажом и угрозами. Найна боялась, что кто-то узнает об их отношениях, что Эдвард причинит мальчику вред, и в тоже время жутко сердилась на то, что не может открыто назвать Валя своим. Она нуждалась в нем, цеплялась за него, и почти задушила мальчика своей любовью. Валь долго не решался разорвать эту связь, ставшую ему в тягость. А потом, судя по всему, их увидела ты, и это стало началом конца.

— Мне казалось, что они меня не заметили, — удивилась я.

— И заметили, и узнали, — вздохнула Юстимия, — вернее Найна не сразу, но поняла — кто их увидел.

— Вальес испугался и решил прекратить отношения? — догадалась я.

— Да. Наговорил традиционной чуши: что он недостоин такой женщины, что всегда будет помнить её, предлагал остаться друзьями, обещал любую помощь. Но что такое "дружба" для женщины, которая впервые полюбила по-настоящему и была готова ради этого на все? В том числе и заткнуть рот одной слишком любопытной иномирянке, а заодно — отплатить Сайгону за всю боль и отчаяние всей её неудачной супружеской жизни.

— Почему именно Саю?

— Думаю, потому, что до Уны она не смогла бы добраться, а Эд… Эд был ей нужен. Кода погиб её отец — Найне было шестнадцать. Пубертат с гормональными бунтами и так не слишком приятный период, а когда на него накладывается гибель единственного важного для тебя человека, и крушение всего твоего мира… Понимать, что тобой восхищались и искали твоей дружбы только потому, что чего-то хотели получить с твоей помощью, — больно и в более зрелом возрасте, а уж подростком, с пресловутым "юношеским максимализмом" и подавно. Именно поэтому она мертвой хваткой вцепилась в Эда: ей надо было вернуться к власти, чтобы снова быть в центре внимания, а как добиться этого иначе — она не знала. И снова промахнулась. Эд не подпускал нелюбимую жену ни к каким мало-мальски важным делам рода.

— И все-таки он был ей нужен, — я вздохнула, — Потому что в случае смерти Эда во главе рода вставал Сай.

— Именно, — согласилась Юстимия, — а еще потому, что из-за чувства вины Эдвард ради Сайгона мог пойти на многое. Поставить несгибаемого Эда на колени после стольких лет небрежения — разве Найна могла устоять против искушения? И тогда она сделала то, что однажды уже принесло ей удачу.

— Написала донос в Храм? — вспомнила я одну из историй, расказанных Саем в нашей спальне сразу после моего возвращения.

— Лучше. Она явилась в Храм лично. Меня она узнала не сразу, но когда узнала — почему-то решила, что я горю таким же праведным желанием мести. Видимо, подумав, что нашла союзницу, Найна рассказала мне все — и о Вале, и об Эде, и о своей несчастливой жизни, и о планах. О планах она рассказывала обстоятельно, долго и со вкусом, и я впервые видела, как у нее горят глаза и она становится хорошенькой. А когда она поняла, что я не разделяю её восторгов, и не собираюсь пускать тебя на опыты, как хотела поступить с Уной моя предшественница, долго не могла поверить в то, что удача снова отвернулась от неё. Предполагаю, что она хотела избавиться от меня, то ли стремясь избежать утечки информации, то ли надеясь, что моя преемница окажется более сговорчивой, но пути Праматери неисповедимы. После таких разговоров мы, обычно, делим с собеседником чашу с вином — это красивый символ, обозначающий, что проблемы и горести мы разделили поровну. В этот раз моем ритуальном бокале оказался яд — вино слегка горчило, но тогда я лишь подумала, что надо проверить запасы этого поставщика. К несчастью для Найны — у Дочерей Храма иммунитет к большинству Керимских ядов, нас начинают готовить к любым неожиданностям еще послушницами. Именно поэтому я не сразу поняла, почему Найна так напряженно и пристально следит за мной, и почему её взгляд становится все испуганней. В дверь постучали, я ненадолго отвлеклась, а когда вернулась к разговору — Найна сидела в кресле сломанной куклой, и мне только и оставалось, что закрыть её пустые глаза, и поднять с пола выпавший из мертвой руки бокал. Я так и не знаю достоверно — от чего она умерла: от яда, честно поделенного на двоих, от того, что не сработал антидот, или от страха, что она выпила вино не из того бокала. Впрочем, боюсь, это никому уже не интересно.

— Какая глупая, бестолковая смерть, — подытожила я.

Мы помолчали.

— Кажется, твой муж решает — стоит ли ломать дверь, — Юстимия к чему-то прислушалась, — давай поторопимся, ремонт — дело хлопотное, и я хотела бы обойтись без него.

Я выключила воду, тщательно вытерла руки одноразовым полотенцем, и первой выскользнула в коридор, чтобы тут же оказаться в крепких объятьях встревоженного Сая.

— Все в порядке, — погладила я его по щеке, — со мной все в порядке, родной.

Сай тихо вздохнул и разжал руки.

Керимское солнце, так похожее на земное, беззастенчиво светило в окно и мешало уснуть. Надо было бы встать, и задернуть шторы, но мой любимый мужчина уснул, устроив голову у меня на груди. Для пущей надежности Сай не только обнял меня за талию, но еще и закинул на меня ногу. Стоило мне только зашевелиться, пытаясь устроиться удобнее, как он с недовольным ворчанием крепче притискивал меня к себе. Прошлые сутки у Сая, конечно, выдались богатыми на события: мой неудачный отлет и все, что с ним было связано, смерть Найны, а главное — огромный объем самой неожиданной информации, свалившейся на него, как снег на голову. Немудрено, что он отказался от завтрака, и заснул сразу же, как мы добрались до нашей кровати. Я лежала, задумчиво перебирая светлые, выгоревшие на солнце пряди любимого, гладила кончиками пальцев его шею и плечи, купающиеся в солнечном свете, прокрадывалась ладонью под простынь, укрывающую спину, и думала, думала, думала…

Я думала о женщинах.

Об обиженной женщине Кериме Мехди, что потратила все свои силы и лучшие годы на странный и непонятный проект. Что она хотела доказать? Чего она хотела достичь? Была бы она сейчас довольна полученным результатом: женщинами, ставшими дорогим, ценным призом, личность которого не очень-то и важна, и мужчинами, у которых при кажущейся иллюзии свободы на самом деле нет выбора?

О Найне, еще одной обиженной женщине, что наконец обрела покой с восходом солнца на кладбище близ Храма. Что она чувствовала и думала, когда встретила Вальеса? Поняла ли, как сильно обделила себя сама? Пожалела ли о том, что сделала с Уной и Эдвардом? Была ли хоть немного счастлива?

И я думала о Юстимии, женщине, сумевшей переступить боль и обиду, чтобы помочь своей более удачливой сопернице, даже вопреки существующим инструкциям. О той, что покрывала и прикрывала меня, совершенно чужую ей иномирянку, просто потому, что решила, что так будет правильно. Потомок древнего рода Ястребов, она старательно шла к власти, полагая, что прятать что-либо лучше на самом видном месте, и мстить системе лучше изнутри. Исследователь по натуре — она первой пришла к пониманию абсурдности текущей керимской ситуации. Год за годом Юстимия собирала единомышленников в своем Храме, год за годом, исподволь, понемногу, боролась с религиозными фанатиками. Год за годом искала способ что-либо изменить — и вцепилась в первую же попавшуюся возможность бульдожьей хваткой. И теперь они с Эдом на цыпочках кружат вокруг друг друга, еще боясь довериться, но уже понимая, что им придется договариваться и становится союзниками в этой борьбе за светлое будущее Керимы.

А еще я думала о Храме, за монолитным фасадом которого не первый год длилось противостояние нескольких группировок. О Храме, бывшем когда-то одним из лучших научных центров, за время самоизоляции потерявшим многие знания и умения, вместе со смертью храмовниц и приборами, выходящими из строя от старости. О том, кому было выгодно придать простым манипуляциям, являющимся следствием "работы" Праматери — Керимы особый религиозный смысл? Кем была та женщина, что начала продвигать культ Праматери? Какие цели она преследовала?

Вопросы, которые еще пару недель назад не волновали бы ни землянку Елену Софию Лисицину, ни ТриОНку Соню Крустель, и которые оказались важны для Сони, жены Сайгона из рода Песчаных котов. В конце-концов, как говорила тетя Ника: "Мы, девочки Лисси, своего не отдаем, чье бы оно ни было!" и я собиралась отстаивать то, что уже считала своим: своего мужа, семью и безопасность наших будущих детей.

Резкий звонок заставил меня выпутаться из объятий мужа и заметаться по спальне в поисках моего бука. В последний момент я сообразила подхватить покрывало, и завернуться в него, как в тогу. Иконка вызывающего абонента заставила меня хищно улыбнуться, и я решительно щелкнула по экрану, принимая звонок.

— Тетя Берта, привет! Концепция немного поменялась! Кажется, мне придется задержаться на Кериме…