Книга: Броня. «Этот поезд в огне…»
Назад: Глава 7. «Акция»
Дальше: Глава 9. «Сталинград»

Глава 8. «Москва»

Группу Николай набрал быстро, Сергей тоже туда вошел. Устал немного, спать за две ночи подряд пришлось мало. Но он, как и Николай, знал обстановку. Василий был якутом – низкорослым, кривоногим. Растительности на его лице почти не было, и возраст угадать было сложно. Тридцать? Возможно… Пятьдесят? Наверное…
Сергей нес автомат и две коробки с патронами к пулемету. Уже знакомым маршрутом они вышли к Зубрихино и залегли в лесу. Сразу ударить не получалось, солнце уже алело на горизонте. Полной темноты не было, и немцы могли обнаружить их на подходе. А еще часовой. Днем он расхаживал возле машин – Сергей вчера наблюдал за ним в бинокль. А где он сейчас? Может, прислонился к кузову, стоит неподвижно? Любую цель – человека, животного, машину – легче обнаружить в движении, так уж устроены глаза.
Партизаны какое-то время вели наблюдение, потом Николай дал команду спать. Но Василий спать не лег, он продолжал наблюдать.
– Ложбинка вон там, почти к самим грузовикам подходит.
Сергей ложбинки не видел, наверное, у якута зрение было острее. Он тоже улегся спать, две ночи без сна – это перебор.
Разбудили его около пяти часов, и Сергей вскинулся, думая, что уже вечер.
– Здоров ты храпеть, как бы немцы не услышали!
Якут сидел рядом и точил о камень нож. Нож и так был бритвенно острым, и делал это якут, наверное, только для того, чтобы занять себя делом.
Ножей у Василия было два, и находились они в ножнах на правом и на левом боку.
– Зачем тебе два ножа?
– Один, однако, кидать хорошо, летит точно. А другим – горло резать, – для убедительности якут провел ножом рядом с шеей.
Потом Василий и Николай улеглись на опушке, наблюдали. Оказалось, Николай, как и Сергей, немного ошиблись с количеством немцев. Двадцать два – это были пеленгаторщики, работавшие в машинах. А еще четыре человека несли охрану. Жили они в кунге, на котором не было антенны.
Николай ругал себя в душе: ведь видел, что на одном грузовике антенны нет, почему не подумал? А немцы могли серьезно помешать, недогляд привел бы к потерям. Вроде бы мелочь, но мелочь, которая могла бы сорвать операцию.
Николай сразу подозвал к себе одного из пулеметчиков:
– Видишь грузовик без антенны?
– Вижу.
– Твоя цель номер один – там караул. Потом огонь переносишь на правую машину.
– Понял.
Николай поставил задачу второму пулеметчику:
– Первым, по темноте, должен выдвинуться Василий. Партизаны подбираются поближе, потом ждут сигнала от якута. Стрельба всем сразу.
Постепенно стемнело. Партизаны видели, как офицер выстроил личный состав, видимо дал задание. Николай, как и Сергей, видели, как на одной машине вращается антенна – на двух других грузовиках они были неподвижны.
Тонкостей пеленгации никто из партизан не знал. Да и к чему это, если машины с личным составом надо было уничтожить?
Якут ушел. С десяток метров еще была видна его темная фигурка, потом и она слилась с темнотой. И ни одного звука, как будто не живой человек прошел, а бесплотная тень.
Через полчаса стали выдвигаться партизаны. Пройдя большую часть дистанции, они залегли. Негромкий металлический стук мог насторожить часового, и потому ближе подходить было нельзя.
Свистнул суслик. Сергей удивился – какой суслик ночью? Но Николай скомандовал – вперед!
Бежали молча. Вот и машины показались. Почему-то шепотом Николай приказал:
– Огонь!
Мигом взвели затворы пулеметов и автоматов.
Звуки выстрелов оглушили, пулеметчики изрешетили все грузовики. Ни одного ответного выстрела не последовало.
Ножом якут пробил бензобаки у машин – остро запахло бензином. Командир зажигалкой поджег приготовленную ветошь, пропитанную маслом, и бросил в лужу бензина.
Грузовики вспыхивали факелами – один, второй… четвертый. Запахло горелой резиной.
Якут вдруг вскрикнул и кинулся в сторону. Сергей побежал за ним. Оказывается, Василий увидел, как от деревенской избы убегал человек. Он догнал его, сбил с ног и сейчас боролся с ним на земле.
Недолго думая, Сергей прикладом автомата ударил противника по голове. Якут обозлился:
– Зачем по башке бьешь? Если бы я убить его хотел, уже зарезал бы. Теперь сам его тащи!
Захваченный оказался офицером, который вечером расхаживал перед шеренгой подчиненных. Форма на нем была черная, и силуэт человека в ней практически сливался с темнотой. Как только его узрел якут? Или услышал? Воистину – прирожденный охотник и воин.
Сергей обыскал офицера, вытащил из кобуры пистолет и сунул его себе в карман. За руку поднял немца себе на спину. Тяжел, гад! Но донес его до своих.
– Где вас носило? – воскликнул Николай и осекся, увидев немца.
– Вот, Василий задержал.
– Очень кстати! Откуда он взялся?
– Вон из той избы. – Василий показал рукой.
– Пойдем, посмотрим.
Николай с Василием ушли, а партизаны отошли в сторону, поскольку, появись сейчас враг, в свете зарева горящих машин они представляли из себя хорошую мишень. Да и воняло от машин сильно: трупы начали гореть, и запах шел, как от крематория.
Николай с Василием вернулись быстро, Николай нес в руке саквояж.
– Бумаги у немца были; бросил, шкуру свою спасал. Ну ничего, допросим, документы изучим! Все, уходим. Василий, ты первым, идешь в дозор.
Группа уходила от горящих грузовиков, и долго еще пожар виделся в ночи.
Немец к моменту марша пришел в себя и смотрел на партизан с ненавистью и страхом. Не ожидал гитлеровец, что в своем тылу он в плен угодит.
Руки ему связали его же брючным ремнем. Он попробовал заартачиться, но Сергей замахнулся на него автоматом. Немец втянул голову в плечи и послушно зашагал.
Двигались они быстро и еще до рассвета вернулись в отряд. Немец затравленно озирался. Допрашивать его стали сразу же, и гитлеровец рассказал много интересного.
Группа пеленгации оказалась одним из подразделений гестапо, предназначенным для борьбы с партизанами, ее технической службой. Взятый в плен офицер координировал работу сразу трех групп. Он показал на карте, где были выявлены работающие радиостанции.
Командир отряда, замполит и Крот переглянулись: немцам удалось довольно точно установить координаты, но в штаб эти сведения прийти не успели.
Немецкого офицера допрашивали долго, до полудня, а потом посадили в землянку под охрану. Двое из партизан, хорошо знающие немецкий язык, принялись изучать документы из саквояжа.
Командиры же после ознакомления с документами были удивлены, даже шокированы: немцы готовили своих людей из числа русских предателей, внедряя их в партизанские отряды и городское подполье. В документах были указаны эти отряды и их дислокация, единственно – в них не было фамилий. Кроме того, гестапо создало два ложных партизанских отряда, весь личный состав которого был из бывших окруженцев, добровольно сдавшихся и перешедших на сторону врага. В их задачу входили жестокие действия, направленные против местного населения, грабежи, изнасилования. Этими действиями немцы жаждали настроить мирных жителей против партизан, лишить их продуктовой поддержки селян.
Кроме того, в документах упоминалось, что в леса перебрасываются небольшие по составу, но многочисленные ягдт-команды из добровольцев, набранные в прибалтийских республиках. Они должны были выслеживать партизанские базы, передавать сведения авиации для дальнейших бомбежек, уничтожать партизанских связных, подбрасывать в колодцы яд. По всему было видно, что партизаны немцев допекли. Снимать с фронта полки или дивизии немцы не хотели – рискованно, и они решили руками предателей изнутри разрушить подполье и партизанские отряды. А если предатели погибнут, то не жалко.
Пеленгаторщики в радиусе ста пятидесяти километров выявили большинство станций и, соответственно, партизанские базы. Надо было сообщить всем отрядам о грозящей опасности, о ложных отрядах, о ягдт-командах – но как? Связи между отрядами не было, поскольку принадлежали они к разным структурам – ГРУ, НКВД, штабу партизанского движения. Единственный выход – передать документы, карты и пленного в Москву. Через линию фронта – очень рискованно.
И командир принял решение просить самолет, чтобы отправить с ним и пленного, и Сергея, поскольку задачу свою он выполнил. Да, он не успел развернуться, помешало участие в акции, но Сергей и не входил в штаты разведуправления. Тем более уже готовился раздел ГРУ на два ведомства: одно для работы за рубежом и на оккупированных территориях, другое – войсковая разведка. Официально разделение прошло 22 ноября 1942 года.
Ввиду важности сведений разведуправление решило выслать самолет. Для его посадки партизаны подобрали ровную площадку, удаленную от сел, в которых обосновались немецкие гарнизоны и полицейские. Если немцы засекут самолет, они на мотоциклах и грузовиках вышлют свои силы. Поэтому времени на разгрузку и посадку пассажиров было мало, всего лишь пятнадцать минут. Заранее были приготовлены кучи хвороста, чтобы при приближении самолета его можно было быстро зажечь. Для этого на случай ненастной погоды или дождя даже раздобыли дефицитный керосин.
Все происходило ночью. К означенному времени вышли к месту посадки. Сергей заранее получил саквояж с документами и инструкции:
– На аэродром за вами приедут, пленного и документы передашь только представителю ГРУ. За документы головой отвечаешь.
– Я же к своим лечу, – удивился Сергей. Он еще не знал о борьбе спецслужб за возможность заслужить доверие Сталина.
– Запомни пароль – «Яуза». Скажет это приехавший за тобой человек – отдашь документы.
Командир явно знал, о чем говорил, но он не хотел делиться с Сергеем тайными пружинами спецслужб.
Ровно полночь. Партизаны зажгли четыре костра в виде прямоугольника, через несколько минут послышалось едва слышное тарахтение, и самолет «У-2», скользнув над деревьями, сел у костров. Пробег был на удивление мал.
К самолету бросились бежать партизаны.
Летчик мотор не глушил. Он выбрался на плоскость и стал доставать из задней кабины тюки и ящики. Отряд давно не получал и очень нуждался в лекарствах, бинтах, взрывчатке и детонаторах. Кроме того, в отряд доставили батареи, рации и пачку свежих газет – «Правду» и «Красную Звезду».
Сергей растерялся. Кабина для пассажира одна, как он там поместится с пленным? Но летчик указал на закрепленную на крыле длинную кап– сулу:
– Пленного туда!
Офицер упирался, но его затолкали в капсулу силой – такие гондолы предназначались для перевозки раненых или грузов.
– Теперь давай ты.
Когда Сергей взобрался в кабину, и летчик сам пристегнул привязные ремни.
Командир встал ногой на крыло и передал Сергею саквояж с документами.
– Прощай. Может, доведется еще свидеться.
– Прощайте! – На прощание Сергей помахал рукой.
Мотор затрещал, маленький самолетик разбежался и легко поднялся в небо.
Костры давно уже потушили, и Сергей не мог понять, на какой высоте они летят и в каком направлении.
Через полчаса внизу появились вспышки, трассирующие очереди, и Сергей догадался – они пролетают над передовой. Однако дальше полет проходил спокойно.
Летчик заложил вираж, потом еще один. Впереди вспыхнул прожектор, осветивший посадочную полосу.
Самолет приземлился, но не пробежал и половины пути, как прожектор погас. Светомаскировка! Было слышно, как под колесами шуршал гравий.
Самолет свернул в сторону, на стоянку, двигатель смолк. Летчик выбрался на крыло и отстегнул ремни на Сергее.
Со стороны гондолы послышались крики и стук – это протестовал пленный офицер. Действительно, в гондоле ему было тесно и страшно.
Механик открыл заднюю крышку и за ноги вытянул из нее туловище немца до половины. Дальше немец, отчаянно ругаясь по-немецки, выбрался сам.
– Чего это он не по-нашему? – удивился механик – он не предполагал увидеть перед собой немца.
– А как еще он должен говорить, если он немец?
Сергей спрыгнул на землю, прижимая к себе саквояж.
Самолет приземлился на одном из подмосковных аэродромов, и через четверть часа к нему подъехали две машины – обе «Эмки», как называли советские «ГАЗ М-1». Из первой машины выбрался офицер.
– У кого документы? Я старший лейтенант Лебедев.
– Пароль! – Сергей положил руку на кобуру.
– «Яуза».
Сергей отдал саквояж.
Пленного офицера сразу же посадили во вторую машину. Самого Сергея попросили сесть в первую, куда уселся и старлей с саквояжем, и тотчас обе машины сорвались с места.
Сергей никогда не был в Москве и потому с интересом смотрел по сторонам. Только видно ничего не было, такая темнота стояла за окнами машины. Фонари не горели, окна в домах не светились – светомаскировка. На дорогах стояли заставы, машины несколько раз останавливали, но старший лейтенант предъявлял документы, и машины ехали дальше. Как заметил Сергей, по улицам ходили патрули.
Въехали через ворота, мимо КПП. Со всех сторон двор оказался окружен зданиями.
Пленного офицера сразу увели, один из конвоиров нес его саквояж.
Сергей и старший лейтенант Лебедев выбрались из машины. Часовой у здания проверил документы офицера и вернул их.
– Он со мной.
Сергей почувствовал себя неуютно. Форма на нем полицейская, только без нарукавной повязки, документов вообще никаких. Когда уходил в рейд, личные документы сдал старшине, как и положено. Потом его оставили в отряде, дальше – служба в сельской полиции.
Сергея завели в комнату: стул, стол, откидные нары, окна зарешечены – комната больше напоминала камеру для заключенных. В душе шевельнулась тревога – может, его не за того приняли?
– Сдай оружие!
Пришлось снять ремень и отдать его вместе с кобурой.
Старлей осмотрел его – не прячет ли Сергей еще чего запрещенного, но обыскивать не стал.
– Есть хочешь?
– Не отказался бы.
Старлей вышел, а Сергей уселся на краешке стула.
Через несколько минут пришел солдат и принес на подносе два бутерброда с полукопченой колбасой и стакан горячего чая.
От запаха колбасы рот Сергея наполнился голодной слюной. Он взял бутерброд, откусил кусок. Давно он не ел колбасы, даже забыл, когда. И чай оказался хорош, такой, какой он любил – горячий, едва сладкий и крепко заваренный.
Сергей быстро съел угощение. Только он закончил, как солдат вышел, забрав с собою поднос со стаканом. Напоследок он бросил:
– Товарищ старший лейтенант приказал отдыхать до утра.
Наверное, принялись допрашивать немца, изучать его документы. Не до Сергея было.
Нары были деревянные, жесткие, но Сергей и этим был доволен. Спокойно, безопасно – что еще надо?
Проснулся он, когда заскрежетал ключ в дверном замке. За окном уже был легкий сумрак – светало.
– Выходи на оправку. – Прежний солдат вывел его в туалет.
Когда Сергей вернулся в комнату, там уже сидел Лебедев.
– Садись. Рассказывай – кто, что.
– Сергей Заремба, сержант разведроты.
Сергей рассказал все: как из полковой разведки он попал в дивизионную и как они пошли в глубокий рейд во вражеский тыл. Рассказал, что он оказался как две капли воды похож на начальника сельской полиции, что его подменили, и что потом он участвовал в подрыве моста и уничтожении группы пеленгации гестапо.
– Дальше я уже знаю, собственно – обычная проверка. Из дивизии твои документы получены после нашего запроса, держи. – Лебедев выложил на стол документы Сергея – красноармейскую книжку.
– Как фамилия командира разведроты? – вроде бы невзначай спросил старлей.
– Пчелинцев.
– А ПНШ?
– Майор Осипов.
– Верно. Я с Пчелинцевым в одном училище учился. Звонил я ему, он хорошо о тебе отзыва– ется.
Сергей смекнул, что Лебедев его проверяет. Да и то – из вражеского тыла прибыл. Фото в документах его, своих командиров знает – но ведь немцы и перевербовать могли. К вернувшимся из вражеского тыла полного доверия не было. Проверяли, иной раз долго, ответственных заданий поперва не давали.
Потом Лебедев стал дотошно расспрашивать Сергея о службе в полиции – кого из начальства он знает, с кем встречался, как выглядит и что сам делал?
Сергей отвечал обстоятельно, не упуская деталей, некоторые моменты старлей старательно записывал.
Допрос длился долго, часов шесть – семь. Сергей уже устал, некоторые вопросы Лебедев задавал по два-три раза. Потом старлей потер ладонями лицо:
– Устал я, не выспался. Интересного немца ты доставил. Только зря по башке так сильно ударил, сотрясение мозга у него.
– Я же его не из теплой постели взял – на акции. Могли и шлепнуть, он убегал.
– Знаю, он все рассказал. С ним еще работать и работать. Ладно, отдыхай пока.
– А сколько? В роту, к своим хочу.
– Нет в армии слова «хочу», куда пошлют, туда и пойдешь служить. Тем боле что от твоего прежнего взвода никого не осталось.
– Что, всех?! – Сергей был шокирован.
Старлей пожал плечами:
– Пчела так сказал.
– Мне бы переодеться в нашу форму, а то во вражеской стремно – я же у своих.
– Смотря кого ты считаешь своими. Сейчас обедать принесут.
Старлей ушел, а Сергей стал размышлять над его словами. Что имел в виду старлей? Намекал, что он предатель? Сергея вначале в холодный пот бросило от такого подозрения, но потом он успокоился. Никаких грехов он за собой не знал, а если и найдутся мнимые прегрешения, дальше штрафбата не пошлют. Ничего, и там люди выживают. Вот у них в разведроте сколько штрафников было? И все воевали достойно.
Лечь на нары было невозможно, на день их поднимали и приковывали к стене, и потому Сергей посидел на стуле, приколоченном к полу. Еще удивился – зачем? Уже после ему объяснили – чтобы арестованный этим стулом следователя не ударил, раньше такое бывало.
Солдат принес обед – суп, макароны по-флотски, хлеб и чай. Давненько Сергей супчика не ел. У партизан не до разносолов было, иногда проблемой было вообще хоть что-нибудь поесть.
Сергей пробовал заговорить с бойцом, и даже не о себе, а о положении на фронте, но солдат, имея на этот случай инструкции, в разговоры не вступал.
Три дня Сергей просидел в своей камере. Ни Лебедев, ни кто другой к нему не приходили. Тяжко было сидеть в одиночке, не зная своей судьбы, и Сергей уже проклинал тот час, когда он согласился остаться в отряде – служил бы себе в разведроте. Опасно, конечно, вон, весь взвод полег, но там он чувствовал себя относительно свободным человеком, уважаемым товарищами. А здесь он непонятно кто. Арестованный? Но дела нет, и обвинение ему не предъявили. Но он и не свободен, в комнате, как камере заперт.
На четвертый пришел Лебедев. Он был весел, наверное, хорошо отдохнул.
– Как самочувствие, сержант?
– Каким ему быть, если без вины в тюрьме сижу?
– Разве это тюрьма? Хотя в тюрьму или лагерь попасть можешь, есть такая перспектива.
– С какого перепугу? Нет на мне никакой вины!
– НКВД сведения получило, что ты был начальником сельской полиции.
– Начальником полиции был Савченко, а я Заремба. Товарищ старший лейтенант, отправьте меня назад, к себе в роту.
– В разведку тебе пока нельзя.
– Тогда просто в пехоту. Сил уже нет в четырех стенах взаперти сидеть.
– Думаю, сидеть тебе недолго осталось.
Лебедев попрощался и ушел.
Его «недолго» растянулось на неделю, которую Сергей промаялся в неизвестности.
Старлей пришел озабоченным.
– Заремба, ты же на бронепоезде служил?
– Так точно, машинистом «черного» паровоза был.
– Черного? Это как? Разве еще бывают белые? Ладно, ближе к делу. Мы отправляем тебя в строевую часть.
– Спасибо, – вырвалось у Сергея.
Старлей удивился: человека на передовую отправляют, а он благодарит.
– Однако решено тебя за линию фронта не посылать, так что ты идешь не в разведку. Будешь служить машинистом.
– На бронепоезде? – спросил Сергей.
– Почти. На Сталинградском направлении, в шестьсот восьмидесятой железнодорожной батарее. Давай красноармейскую книжку.
Сергей отдал документы.
– Жди.
– Переодеться бы мне.
– Само собой, всему свое время. – Старлей ушел.
Вернулся он вечером и протянул Сергею красноармейскую книжку.
– Нигде нет упоминания, что ты служил в разведке. И тебе советую язык за зубами держать. Служил ты на бронепоезде, потом госпиталь, как и было на самом деле, потом резервный полк. Тебя переоденут, получишь сухой паек на три дня. Вот предписание и проездные документы.
Старший лейтенант нажал кнопку под столешницей, и сразу явился уже знакомый Сергею боец.
– Переодень его и отведи на склад за сухпаем. На все про все – полчаса. Потом выведешь во двор, к машине.
– Так точно!
– Ну, Заремба, желаю тебе удачной службы!
На прощание старлей пожал Сергею руку.
Его переодели в поношенную, но чистую красноармейскую форму – даже немецкие сапоги сменили на наши кирзачи. Вручили пустой вещмешок. Затем боец отвел его на склад, где в «сидор» уложили сухой паек: две буханки черного хлеба, три пачки горохового концентрата, две «ржавые» селедки, банку американской консервированной колбасы, несколько кусков сахара рафинада и пачку махорки. Сергей не курил, но махорку взял – ее всегда можно было обменять на продукты или портянки.
А боец поторапливал:
– Машина ждет.
– Я бы и сам до вокзала добрался.
– А пропуск у тебя есть?
Довод оказался весомым. Вечером и в ночное время передвигаться по улицам можно было только при наличии пропуска или в составе воинской колонны.
Сергея довезли до вокзала, и водитель-старшина, предъявив удостоверение, проводил его на территорию вокзала.
– Только ты с вокзала ни ногой!.. Сцапают патрули, доставят в комендатуру – хлебнешь проблем.
Очередь у всех касс и воинских тоже была огромной.
Сергей вышел на перрон, откуда отправлялись поезда. Под посадкой были два пассажирских и один грузовой – теплушки, платформы с большими ящиками.
Сергей направился к теплушкам. Состав шел в Куйбышев – оттуда до Сталинграда не так далеко. Перевозили оборудование эвакуируемого завода.
Сергей напросился в теплушку. Старший проверил документы и пустил его с явной неохотой. Приказ был посторонних не брать, но и солдатику отказать неудобно.
Поезд вскоре отправился. На платформах везли оборудование, в теплушках ехали рабочие завода.
Сергей быстро перезнакомился с рабочими, завязался разговор. К ночи на «буржуйке» приготовили перловую кашу, Сергей отдал на общий стол обе селедки и хлеб. Консервы приберег: от Куйбышева до Сталинграда еще добираться надо, а у него денег нет.
Поезд шел долго, стоял едва ли не на каждом полустанке. Его обгоняли санитарные поезда, а навстречу шли поезда с войсками, техникой. Танки, самоходки, установки, пушки всех калибров – уральские заводы уже развернули во всю мощь производство. Самый тяжелый в военном и экономическом плане год шел к концу.
До Куйбышева состав шел неделю, а дальше Сергей добирался уже сам – где поездом, где машиной-попуткой, а где и пешком. В сам Сталинград на грузовике въехал.
Здесь чувствовалась близость фронта. На улицах полно вооруженных людей: солдат, ополченцев. Над городом летали немецкие самолеты – они бомбили переправу.
Сергей нашел военную комендатуру и предъявил предписание.
Город обороняла 62-я армия под командованием Чуйкова, но были и другие части. В частности, отдельный танковый батальон Сталинградского танкового завода – подразделение состояло из танков, доставленных для ремонта. В связи с близкими боевыми действиями и угрозой захвата города танки использовались как неподвижные огневые точки. Батальон имел на вооружении 23 танка, из них 6 «КВ», 8 «Т-34», 3 «Т-70» и 6 «Т-60». На ходу было 6 машин. Дивизии 62-й армии были сильно потрепаны: в 95-й стрелковой дивизии осталось всего 2616 бойцов, в 284-й дивизии – 2089 бойцов, в 112-й дивизии – 2551 человек. Еще были части, не входившие в состав 62-й армии – 6-я гвардейская и 84-я танковая бригады, Волжская военная флотилия, осуществлявшая переправу войск с левого берега на правый и подвоз боеприпасов.
Немцы же имели дивизии полнокровные. В 71-й и 76-й пехотных дивизиях было 12 тысяч солдат, в 113-й дивизии – 12,5 тысяч, в 16-й танковой – 13 тысяч. Кроме того, у немцев было пять отдельных саперных штурмовых батальонов, на которые гитлеровцы возлагали большие надежды, поскольку в городских боях требовалось взрывать дома и делать проходы. 41-й батальон был из резерва, 71-й – из пятидесятой пехотной дивизии, переброшенной из Крыма, 122-й – из-под Демянска, а 336-й – из венгерской армии. Все батальоны имели боевой опыт.
В обороне города участвовало ополчение из рабочих многочисленных заводов, на которых делали оружие и ремонтировали поврежденное. Так, рабочие завода «Баррикады» за 8 месяцев сумели сделать железнодорожную артиллерийскую батарею. Пушки «Б-38» калибра 152 миллиметра предназначались для строительства крейсеров проекта 68. Проект заморозили, а пушки решили установить на железнодорожные транспортеры – к концу августа успели сделать три транспортера. Пушки были морские, дальнобойные. Батарее присвоили номер 680.
Состояла она из 134 бойцов, разделенных на 4 взвода – огневой, железнодорожный, управления и ПВО. Взвод ПВО имел зенитные пулеметы.
Прочитав предписание, военный комендант поднял на Сергея усталые и покрасневшие от постоянного недосыпания глаза:
– Тебе, сержант, на завод «Баррикады» добираться надо, батарея сейчас там. Командир – капитан Ломовцев.
– Спасибо.
– Сынок, самым сложным для тебя будет перебраться на другой берег – переправу бомбят почти непрерывно. Попробуй ночью.
Сергей направился к берегу реки. Между берегами было оживленное движение: шли буксиры с баржами, бронекатера сновали, перевозя на палубах солдат. Медленно шли рыбацкие шаланды, а еще – лодки.
Вдруг налетели немецкие пикировщики «Ю-87». С катеров, с обоих берегов по самолетам начали бить все зенитные средства – пулеметы, пушки. Но попробуй попади в пикирующий самолет! А «Юнкерсы», сваливаясь в пике, противно выли сиренами.
Бомбы ложились кучно. То одна шаланда переворачивалась, то сразу две лодки взлетали обломками от близких взрывов. Одна из бомб угодила в баржу, которая разломилась пополам. Люди пытались спастись вплавь, но из самолетов по ним вели пулеметный огонь. Суматоха, крики раненых, рев моторов, выстрелы зениток – шум стоял оглушающий.
Сергей плавал плохо и сразу понял, что вплавь Волгу ему не преодолеть. А днем соваться нечего, надо ждать ночи.
Сергей приметил, откуда отходят баржи и катера, и отошел подальше. Ждать ночи у переправы рискованно, бомбят.
Он нашел полуразрушенный дом, в нем – относительно целую комнату и улегся спать. Ночь предстояла бессонная, беспокойная, и он хотел выспаться. Немецкие самолеты бомбили город и переправу, но это не мешало Сергею спать.
Проснулся он под вечер – бодрым, но голодным. Вскрыл единственную оставшуюся банку американской колбасы и съел ее. Хлебушка бы кусок, да где же его взять?
Как только стемнело, он отправился к пере– праве.
По Волге сновали суда всех размеров. Немцы с самолетов сбрасывали осветительные авиабомбы, но защитники города расстреливали их. Интенсивность полетов бомбардировщиков ночью сошла почти на нет, но досаждала артиллерия. Пушки били издалека и временами довольно точно, видимо, немцы ухитрялись выдвинуть на правый берег реки артиллерийского разведчика-корректировщика.
Сергей забросил на плечо пустой «сидор» – ни бритвы с собой, ни запасных портянок. Провел ладонью по недельной щетине – она затрещала под рукой. Нехорошо: бриться он привык регулярно, чай, не партизан. Хотя он видел уже здесь, в Сталинграде, бойцов регулярной армии со щетиной – не он один такой.
Сергей подошел к переправе. Группа бойцов по сходням поднималась на бронекатер. Часть их разместили во внутренних помещениях, большую группу расположили прямо на палубе.
Сергей устроился за рубкой, вцепился рукой в поручень.
Сходни убрали, взревел мотор. Катер был перегружен, ход набирал тяжело, глубоко просел. Недалеко упал немецкий снаряд, вверх взметнулся фонтан воды, сидящих на палубе окатило брызгами. Но брызги – не осколки, хотя все промокли.
Сидящие внутри оказались в лучшем положении, они хотя бы остались сухими. Но случись прямое попадание в катер или рядом – шансы спастись у них нулевые.
Катер описал полукруг у берега, ошвартовался. Бойцы тут же покинули судно и под командой старшины быстро ушли, а на катер стали грузить раненых.
Желающих перебраться на другой берег было много. Не только раненых переправляли, но и мирных жителей, много было женщин с детьми.
После расспросов Сергею указали, где расположен завод «Баррикады». Завод был основан еще в 1914 году, после революции получил наименование «Баррикады» и номер 221. Производил завод крупнокалиберную артиллерию для Красной Армии – вплоть до калибров 203 миллиметра, и для Черноморского флота. С началом войны он расширил круг вооружения, начал выпускать минометы, реактивные установки, железнодорожные транспортеры для железнодорожных батарей. С началом немецкой операции «Брауншвейг», доктрина которой предусматривала выход к Волге и захват крупных промышленных центов, а также блокаду речного движения, завод ежедневно подвергался бомбардировкам, многие цеха стояли разрушенными.
Располагался завод на правом берегу Волги, в северной части Сталинграда, до революции носившего название Царицын. На проходной завода пожилой вохровец, после того, как изучил предписание Сергея и его красноармейскую книжку, посоветовал:
– Делать тебе на «Баррикадах» нечего. Батарея на СТЗ, уже неделю как воюет.
Сергей поблагодарил его и поинтересовался – где СТЗ.
– Да рядом. Иди в сторону реки два квартала, потом налево. Там спросишь.
Улицы города были сильно разрушены, местами из-за обвалившихся домов и вовсе проехать было нельзя; пешеход же рисковал сломать или вывихнуть ноги.
На территорию тракторного завода Сергей прошел через большой пролом в стене, и его никто не остановил. Слышно было, как работали цеха, как громыхал пресс, как стучали механические молоты. Через окна были видны вспышки электросварки.
До войны СТЗ выпускал трактора и артиллерийские тягачи, перед самой войной на заводе освоили производство танков «Т-34». Когда немцы подошли совсем близко, оборудование для танкового производства, комплектующие, рабочие – все было эвакуировано за Урал. К станкам встали пенсионеры, подростки, женщины – они стали ремонтировать танки. Порой из двух подбитых собирали один, но и это было существенной помощью фронту. Танки, которые выходили из ворот заводов – в Челябинске, Горьком, Нижнем Тагиле – Сталин тогда сам распределял по фронтам.
Сергей вышел к железнодорожным путям между цехами, здраво рассудив, что железнодорожная батарея привязана к рельсам, и он ее найдет.
В этот момент раздался громкий залп, из-за стены цеха вырвалось пламя и повалил дым.
Залпы следовали один за другим девять раз. Потом послышался знакомый вздох паровоза и показались три транспортера с пушками, которые таскал паровоз. Транспортеры были низкими, четырехосными, совсем непохожими на бронеплощадки поездов. Вот орудия удивили – они были длинноствольными. А паровоз поверг в уныние. Это был довоенный «9П», выпускавшийся с 1935 года. Маневровый, трехосный, небольшой – немногим больше девяти метров, с небольшим радиусом проходимых кривых паровоз-танк, мощностью всего в 300 лошадиных сил и максимальной скоростью 35 километров в час. Танком он назывался потому, что запас воды располагался в двух небольших танках по обе стороны котла – танки вмещали 6,5 тонн воды. Тендера под уголь вовсе не было, позади будки располагался угольный ящик – на две тонны угля.
По меркам Сергея, водившего паровоз серии «Эр», этот был просто недомерок. Однако он имел одно преимущество – мог свободно передвигаться на заводских путях, чего, например, мощный «ФД» из-за своей большой длины сделать не мог.
Паровозик изо всех сил толкал транспортеры.
Сергей спохватился и стал бегом догонять его. Он вцепился рукой в поручень, подпрыгнул и вскочил на подножку.
Подъездные пути были длинными и извилистыми, состав то и дело громыхал на стрелках. К цехам, складам тоже вели пути, и с непривычки можно было заплутать.
Сергей улучил момент, когда состав остановился, с первого транспортера соскочил боец и перевел стрелку. О такой роскоши, как стрелочник, забыли, уже полгода людей остро не хватало.
Сергей соскочил с подножки, перебежал к будке машиниста и взобрался внутрь.
– Здорово, славяне!
– И тебе здоровья, – обернулся к нему машинист. – Зачем пожаловал?
– Так меня к вам в батарею на службу определили, машинистом.
– О! Нашего полку наконец-то прибыло! Меня Анатолием звать! – Машинист протянул Сергею для пожатия крепкую, испачканную мазутом руку.
– Меня Сергеем. – Сергей осмотрелся.
Паровозная бригада состояла из двух человек – машиниста и кочегара. Будка была тесной, впрочем, и паровоз маленький.
– Откуда прибыл?
– Из госпиталя. Я на бронепоезде служил, назывался «Козьма Минин». Слыхал про такой?
– Не доводилось.
– Как же! Горьковский дивизион бронепоездов, вторым «Илья Муромец» был. Под Тулой воевали.
Машинист посмотрел на Сергея уважительно.
– Какой паровоз был? Небось – «ФД»?
– Нельзя «ФД» в бронепоезд, тяжел он и без брони. Бронепоезда «Овечки» водят. Только я на «черном» паровозе служил.
– Ха! Так и у меня «черный»!
– Нет, ты не в курсах.
И Сергей коротко рассказал, что такое «бронепоезд», из каких эшелонов он состоит и почему паровоз называется «черным».
Машинист и кочегар слушали, открыв рты.
В это время по железу будки постучали.
– Механик, ты что, уснул?
– Ох, твою… – Анатолий выглянул в окно. – Трогаю уже. Куда?
– К девятому цеху, – ответил человек.
– Вчера от седьмого стреляли. Ох, чует мое сердце, накроют нас. По мне – так стрельнули и подальше уезжать. Немцы не дремлют. Да и пушки у нас мощные, при стрельбе огонь из стволов из-за цехов видать, демаскирует.
Состав прошел метров триста – четыреста и встал. В этом месте пути шли перпендикулярно реке и линии фронта, поэтому артиллеристы упоры не ставили. У мощных пушек при стрельбе отдача большая, транспортеры раскачивает, а то и вывести из строя может – рессоры боковой раскачки не выдерживают. На такой случай есть четыре опоры по углам транспортера, вроде винтовых домкратов, размера изрядного. А когда стволы пушек соосны с платформой, стрельбу можно вести без опор.
Сергей выглянул в окно паровоза. Вокруг пушек суетились бойцы в черной форме, стволы пушек поднимались вверх.
– Уши закрой, – крикнул Анатолий.
Сергей послушно закрыл ладонями уши. Грохнуло здорово, паровоз тряхнуло. Сергей отнял руки.
– Закрой, оглохнешь!
Только он успел прикрыть руками уши, как раздался новый залп, потом еще один – и так девять раз. Потом стволы пушек опустились. С переднего транспортера махнули флажком, и Анатолий тронул паровоз.
Батарея проехала метров двести и укрылась за пустым пакгаузом. Створки ворот были нараспашку, и на месте, где совсем еще недавно стояла батарея, один за другим разорвались четыре снаряда.
– Вот, говорил же я! Пасут они батарею!
– Анатолий, мне бы расположиться где-нибудь! Где у вас казарма? Да и перекусить не помешало бы. С утра не ел, и вчера хлеба не видел.
– Понял. Личный состав батареи в рабочем общежитии располагается. Только сначала к командиру батареи надо, он тебя в списки занесет.
– А где командир?
– На втором транспорте, капитан Ломовцев.
– А почему они все в черной форме?
– Неуж не знаешь? Мы же числимся за Волжской речной флотилией, а у них форма черная, морская. И называются они не артиллеристы, а канониры.
– Да мне все равно, мое место на паровозе.
– Это верно. Утром сменить меня не забудь, в девять утра. Тимофей, подбрось уголька в топку, похоже, стоять будем. А потом проводи Сергея к командиру и покажи общежитие.
Кочегар кивнул. После упоминания о службе на бронепоезде Сергей сильно вырос в его глазах.
Командир стоял рядом с транспортерами.
Сергей подошел, вскинул руку к пилотке и доложил по всей форме. Потом протянул предписание.
– Здравствуйте, – улыбнулся капитан. – Рад пополнению, а то у нас машинист один остался. Канониров хватает, у нас половина раньше полевые пушки обслуживала. Но ничего, справляются.
Командир открыл свою сумку, достал из нее лист бумаги и карандашом написал несколько строк.
– Идите в общежитие, устраивайтесь. Заодно покушаете. Формой я вас обеспечить не могу, склады на другом берегу.
– Меня и моя устраивает.
– Договаривайтесь с Анатолием о сменах.
– Так точно, уже.
Командира отозвали.
Тимофей повел Сергея в рабочее общежитие. Обычный трехэтажный кирпичный дом дореволюционной постройки. Стены толстенные, окна маленькие и почти все забиты фанерой.
Комендантом общежития оказался пожилой седоусый мужчина – Сергей предъявил ему бумагу.
– Половина комнат свободны. Тебе на каком этаже?
– Все равно.
Сергея поселили на втором этаже. Комната была пустой – четыре кровати, стол. Столовая находилась на первом этаже, куда комендант дал талоны.
Сергей поел и почувствовал себя бодрее. Но только он лег спать, как завыла сирена – воздушная тревога. Однако ни в какое бомбоубежище Сергей не пошел – сколько он на фронте бомбежек перенес!
Спал долго, как будто про запас. Утром поел и пошел на территорию завода. Но где искать батарею? Завод огромен, можно не один час провести в поисках.
Но тут из-за угла показался состав. Бойцы открывали огонь только по важным целям и только по приказу командующего артиллерией армии, поэтому состав подогнали ближе к столовой – личному составу надо было принять пищу и отдохнуть после ночных стрельб. В случае поступления срочного боевого приказа батарея могла быстро выдвинуться на позиции и открыть стрельбу.
Лица канониров, проходящих мимо Сергея, были утомленные и черные от пороховой копоти. Машинист Анатолий и кочегар Тимофей были грязнее всех: уголь был скверного качества и отмывался плохо, ну как тут не вспомнить о довоенных углях из Украины? Только сейчас она вся под немцем.
Вместе с Сергеем в будку забрался молодой парень, на первый взгляд – подросток.
– Ты кто? – поинтересовался у него Сергей.
– Кочегар, уже три смены отработал. Виктор меня зовут.
– Тогда будем знакомы: я новый механик, Сергей. – Сергей протянул руку для рукопожатия.
Паренек пожал руку и кивнул:
– Я в ФЗО учился, на паровозника. Правда, месяц всего пришлось.
– Война закончится – нагонишь.
– Не-а. В армию пойду, как восемнадцать стукнет.
– Успеешь еще навоеваться, не торопись.
– Как ты, в тылу отсиживаться? – Парень вздернул подбородок и неприязненно посмотрел на Сергея.
– Почему «в тылу»? Я на бронепоезде воевал, из госпиталя сюда попал, – не удержался Сергей. Слова парня задели его за живое, но о службе в разведке он помалкивал, памятуя слова старлея Лебедева.
– Извини, не знал. – Парень смутился.
Вместе с Виктором Сергей не спеша осмотрел паровоз. Теоретически все паровозы устроены одинаково: котел, дымогарные и паровые трубы, топка, колеса, емкости для угля и воды. А вот конструкции, особенно паровой машины и ходовой части, разные, точек смазки много.
Они простучали молотком сочленения, болты и гайки и полезли в будку. Вроде паровая машина – устройство несложное, но золотников и клапанов для управления полно, и каждый проинспектировать надо. Паровозу уже шесть лет, поизносился. На маневренной работе нагрузки знакопеременные, механизмы выходят из строя быстрее, чем на поездной работе.
Кочегар уголька подбросил.
Сергей постучал пальцем по манометру: двенадцать атмосфер, почти максимум, паровоз к работе готов.
Сергей достал фляжку, в которую вчера бережно налил фронтовые сто грамм, открутил колпачок и вылил водку в топку.
Виктор смотрел с изумлением:
– Водка?
– Она самая, – подтвердил Сергей.
– Зачем добро переводить? Водку на хлеб выменять можно.
– Традиция такая у механиков есть – для знакомства, чтобы не подводил.
– А, не знал.
Затишье было недолгим. Налетела авиация, стала бомбить СТЗ. Иногда вражеские летчики промахивались, и бомбы рвались на «Баррикадах».
Из общежития уже при первых звуках сирены и взрывов повыскакивали бойцы и заняли места на транспортерах. Если немцы увидят поезд, надо быстро уводить его в другое место, но без приказа командира, самовольно, Сергей не мог этого сделать.
Один-два раза в день батарея открывала огонь по фашистским войскам, в основном – по скоплениям танков и пехоты. Стреляли бы чаще, но не хватало боеприпасов. Цели иногда располагали далеко, за пятнадцать – двадцать километров. Делали десять – тридцать залпов всеми пушками и сразу уезжали с огневой позиции. Немцы огрызались ответным огнем, но не успевали – снаряды разрушали брусчатку между цехами.
Больше всего опасались авиации. От самолетов укрыться сложно: сверху все видно, и пикировщики «Ю-87» бомбили точно.
Свой первый выстрел по врагу батарея сделала 8 сентября 1942 года. Месяц батарея наносила врагу ощутимый урон, а немцы не могли разгромить батарею. И потому они начали решающее, самое сильное наступление на Сталинград 14 октября 1942 года – ударили артиллерией и авиацией в район СТЗ. Досталось и «Баррикадам», фашисты прорывались в северную часть городского правобережья. Наши 37, 95 и 112-я дивизии понесли потери и к концу дня фактически оказались небоеспособными.
К исходу дня почти весь СТЗ оказался в руках немцев. В этот же день ударами с воздуха был разрушен один транспортер с пушкой, повреждены транспортеры № 2 и 3. Пушкам досталось сильно, они требовали ремонта, а батарея потеряла 43 человека личного состава. Немцы перерезали железнодорожные пути, и батарея не могла пробиться к своим. Железнодорожного моста не было, и капитан Ломовцев не видел другого выхода, кроме как самим взорвать пушки, дабы они не достались врагу. Своими же снарядами краснофлотцы сделали это. А потом расстреляли из пулеметов котел паровоза – верный «9П» окутался паром.
Сергею и кочегару было жалко его до слез. Но что делать, война без потерь – материальных и моральных – не бывает.
Всей батареей они начали отступать в сторону реки. Взрывы, стрельба вокруг – непонятно, кто стреляет и откуда.
Бойцы взвода ПВО имели пулемет «максим», снятый с турели. Несколько автоматов было у бойцов, у других – карабины, в уличных боях уступавшие автоматам. У Сергея и Виктора, паровозной бригады, оружия не было совсем.
Вторая, смежная паровозная бригада – машинист Анатолий и кочегар Тимофей – не успели прибежать к моменту взрыва батареи, и где они находятся, никто не знал.
Пробирались через завалы из кирпича и бетона, скрученной арматуры.
Командир батареи, впрочем, как и многие командиры, не знал, где немцы и где свои. Да и кто мог знать, когда в соседних домах располагались воюющие стороны? Доходило до того, что на одном этаже находились красноармейцы, а на другом – гитлеровцы.
Без оружия Сергей чувствовал себя неуютно и, когда увидел убитого красноармейца, подобрал его трехлинейку, а из патронташа забрал три последние обоймы.
Немцы расстреливали дома из танков. Потом вперед ползли саперы из штурмовых батальонов: они забрасывали в окна зданий гранаты, бутылки с зажигательной смесью, а хуже того – дымовые шашки с отравляющими веществами. Дым от них шел желто-зеленого цвета, удушливый. Бойцы задыхались, кашляли, дымом разъедало глаза – противогазов ни у кого не было.
В начале войны все носили в сумках противогазы, но немцы химическое оружие не применяли, и бойцы противогазы забросили – кому охота таскать с собой лишний груз? А потом не до противогазов стало, не хватало более насущных вещей: патронов, снарядов, винтовок, даже сапог. Немцы о ситуации с противогазами знали, поэтому и выкуривали бойцов такими шашками.
Бойцы батареи в бой не вступали, лишь изредка отстреливалась, когда на другом конце улицы или в промежутках между домами канониры видели немцев. Капитан хотел сохранить личный состав, здраво рассуждая, что артиллеристов быстро не обучишь.
Добрались до реки. На ее берегу под кручей собрались раненые, солдаты из разбитых частей, мирные граждане. К берегу подходили лодки, в первую очередь забирали раненых, детей и женщин.
По берегу Волги шли два командира – младший политрук и армейский капитан. Они собирали бойцов – тех, кто имел оружие, пытались сбить из них команду: надо было удерживать правый берег, не дать немцам выйти к реке. Тогда они начнут прямой наводкой обстреливать переправу, сорвут эвакуацию раненых, подвоз боеприпасов и пополнения.
На тот момент 6-я армия Паулюса чувствовала свою силу – Волга уже была видна не только в бинокли, но и невооруженным глазом. Казалось, еще напор – и сильно потрепанные части русских побегут или будут уничтожены.
Подошел баркас. Частично его заняли раненые, успели сесть бойцы батареи – но не все. Младший политрук подошел к Сергею и ткнул ему пальцем в грудь:
– Машинист паровоза шестьсот восьмидесятой батареи сержант Заремба, – доложил Сергей.
– Почему батарею оставил?
– Разбита.
– Тогда становись в строй, туда. – Палец политрука указал направление.
Сергей отошел под кручу. Берег защищал от артиллерийских снарядов, от шальных пуль – но не от минометных мин.
Политруку удалось собрать около двухсот бойцов, фактически – две полноценные роты.
– Левое плечо вперед, марш! – скомандовал он.
Бойцы повернулись и нестройно зашагали. Да и как пойдешь в ногу, если дороги нет, а весь берег изрыт воронками, везде разбросаны ящики из-под боеприпасов и домашний скарб, брошенный жителями?
Политрук вывел бойцов к тракторному заводу. У корпусов завода слышалась стрельба, взрывы гранат, оттуда валил дым.
Политрук остановил сборную команду, осмотрел. Оружие у бойцов разномастное: «трехлинейки», «СВТ», «ППШ», «ППД», трофейные «маузеры» и «МР 38/40». Форма на них тоже была разная: моряки речной флотилии, несколько кавалеристов, пехотинцы, танкисты в черных комбинезонах.
Политрук, как и подобает партийному руководителю, сказал краткую речь:
– Товарищи бойцы и младшие командиры! Враг идет в наступление, пытается прорваться к Волге. Но товарищ Сталин издал приказ – за Волгой для нас земли нет, ни шагу назад.
Завыла мина, взорвалась с перелетом в воде, подняв фонтан брызг, и политрук осознал, что сейчас не время и не место для речей.
– Коммунисты есть? Шаг вперед!
Из строя вышли несколько человек.
– Сейчас мы пойдем в атаку, и вы возглавите бойцов, находящихся рядом с вами.
Команду не разбивали на роты и взводы, хотя в неровном строю были сержанты и старшины. Но командиров – ни одного.
Командир взвода, лейтенант-пехотинец в среднем жил на фронте несколько дней – за ними охотились пулеметчики и немецкие снайперы. Если везло, комвзвода получал ранение и эвакуировался в тыл, в госпиталь. Не везло – хоронили в ближнем тылу. И сколько таких, зачастую безвестных могил, осталось за нашими отступающими войсками, не счесть.
– Зарядить оружие! – закричал политрук.
Бойцы стали передергивать затворы. Некоторые доставали из карманов патроны – поодиночке, без обойм, и заряжали их в магазины винтовок.
– Вперед, в атаку! За Родину, за Сталина! – закричал политрук. Он выхватил из кобуры «ТТ» и стал карабкаться по крутому склону наверх. Бойцы последовали за ним. Никто не кричал «Ура!», все берегли силы и дыхание.
Выбравшись на ровную землю, побежали.
В сотне метров были цеха завода, и оттуда слышалась стрельба.
Через многочисленные проломы в стенах бойцы ворвались в цех. Часть станков была вывезена, но часть не успели.
У окон, дверных проемов стояли и сидели наши бойцы. Мало их было или их фигурки терялись в огромном пространстве цеха?
Немцы открыли огонь из нескольких пулеметов. Пули влетали в окна, дверные проемы, потому как там ни стекол, ни рам, ни дверей давно не было – одни проломы. Они рикошетили от противоположной стены цеха и с визгом разлетались.
Несколько человек из сборной команды были тут же ранены.
Бойцы попадали на бетонный пол. Лежа они собрали индивидуальные перевязочные пакеты – у кого были, ползком подобрались к раненым и перевязали их. Остальные поползли к оконным проломам.
Пулеметный огонь стих, и немцы пошли в атаку. Вопреки обыкновению – молча, зло, без стрельбы. Они не ожидали, что к русским прибыло подкрепление, и получили навстречу дружный залп. Десятка два гитлеровцев было убито сразу.
Но немцы не залегли, поскольку сзади бежал офицер, размахивавший пистолетом.
Сразу несколько наших бойцов поймали его в прицел, нестройно прозвучали выстрелы, и офицер упал. Однако немецкие солдаты продолжали бежать вперед. Наверняка опытные фронтовики, они понимали, что залечь на ровном булыжном покрытии равносильно смерти. Укрыться негде, и их перебьют на выбор, поодиночке. И потому немцы рвались вперед.
Вот они уже на дистанции броска гранаты – и сразу от нескольких немецких пехотинцев гранаты полетели вперед. Сказалась тренировка, да и промахнуться в огромные проломы в стенах было невозможно.
Гранаты влетели в цех. Некоторые из бойцов, что пошустрее, хватали их за длинные деревянные ручки и возвращали обратно. Запалы у немецких гранат горели долго, до четырех секунд, и такой обратный бросок зачастую удавался.
Взрывы гранат произошли одновременно – и в цеху и на прилегающей площадке. Ранеными оказались многие наши бойцы и немецкие пехотинцы. Однако последние – в меньшей мере, поскольку осколки рикошетили от стен цеха и давали вторичные поражения.
А немцы уже рядом, вот-вот ворвутся в цех.
Политрук, которого ни пуля и ни осколок не задели, поднялся с пистолетом:
– В рукопашную! Примкнуть штыки!
Винтовок было немного, а штыков – и того меньше. Но бойцы поднялись дружно, понимая: ворвутся немцы в цех – перестреляют всех, а раненых добьют. Красноармейцы выскакивали из дверных и оконных проломов.
Штыковых атак немцы боялись и старались их избегать. И сейчас те из них, которые были близко, схватились с русскими, а часть пехотинцев бросилась бежать.
Бойцы били фашистов штыками, прикладами, кулаками, стреляли в упор.
Немцы, все как один здоровые, откормленные, дрались здорово. Но красноармейцы застрелили, закололи, забили прикладами всех. Стреляли вдогонку убегавшим.
Политруку в рукопашной досталось по голове, и ему перебинтовали голову.
Как только упал последний немецкий солдат, политрук закричал:
– Собрать оружие и патроны и – в цех! Быстро!
Бойцы хватали трофейные винтовки и автоматы, срывали и срезали с ремней патронташи и магазинные сумки. Пока немцы убегали, их пулеметы молчали, боясь задеть своих.
Назад: Глава 7. «Акция»
Дальше: Глава 9. «Сталинград»