Глава 9
Убойный отдел
Мотоцикл укатил, а Андрей взбежал по ступенькам в свою квартиру, ворвался в комнату и застыл: на стуле сидела Валя и беседовала с тетей. Увидев Андрея в непотребном виде, она замолкла на полуслове, округлила глаза, потом потянула носом:
– Андрей, что все это значит? Тебя выгнали из милиции?
– Валя, я тебе сейчас все объясню. Только помоюсь и переоденусь.
Андрей скинул в угол ватник, схватил полотенце и выбежал в ванную. Слава богу, ванная была свободна. Он пустил едва теплую воду, энергично натерся мочалкой. Хозяйственное мыло мылилось плохо и щипало глаза.
Но когда же он вернулся в комнату, Вали уже там не было.
– Ну вот, обидел такую хорошую девушку. Какой бес в тебя вселился? Грязный, пьяный… Раньше ты себе такого не позволял! Видели бы сейчас твои родители – как бы они огорчились!
Тетка была права – нехорошо получилось. Валя приняла маскарад за чистую монету, подумала, что видит истинное лицо и сущность Андрея. А то, что он приходил к ней чистенький и трезвый – так обманывал, в доверие втирался. И наверняка с дальним прицелом, учитывая должность отца, – Андрей ситуацию вмиг просчитал.
Нелепо и глупо. Броситься за ней? Но где ее найдешь в большом городе? Ситуация складывалась не в его пользу, и Андрей проклинал и воров, и себя за маскарад. Вон, Гиви, со стороны выглядел смешно, но не отталкивающе, как Андрей. Даже у тетки глаза округлились, когда увидела да унюхала.
Ладно, что случилось, того уже не исправить. Пусть Валя придет в себя, эмоции улягутся. Потом можно подойти и объясниться.
Андрей перекусил, переоделся и направился в отделение.
Видно, Гиви уже успел разболтать в отделении, что Андрей был в странном наряде и что опер его едва узнал. Потому что, едва Андрей вошел, дежурный вперился в него взглядом, а потом разочарованно вздохнул:
– Набрехал твой Гиви.
Андрей сразу понял, в чем дело:
– Он такой! Его хлебом не корми – дай разыграть. Но попадаются только легковерные.
Никто не хотел считать себя простофилей, и дежурный покраснел:
– Ну, увижу этого грузина – взгрею!
И в коридоре сотрудники пялились на опера, как будто на нечто удивительное. И чего попусту языком болтать?
Андрей буквально ворвался в кабинет оперативников.
Там были все трое. С серьезными лицами они полезли в столы и выставили по чекушке водки.
Андрей расхохотался, досада на Гиви прошла. Вот же черти!
Как всегда, в самый неподходящий момент в кабинет вошел начальник угро:
– Рановато отмечать начинаете, еще не вечер.
Оперы стремительно убрали чекушки.
– А вот часа через три можно. И без меня не начинайте.
Оперы переглянулись – шутка грозила перейти в серьезную попойку.
– Андрей, пиши рапорт – и ко мне.
Андрей вздохнул – ему надоело заниматься бумаготворчеством. Что ни сделаешь – пиши. Потому как все – и судопроизводство, и уголовный розыск, и прокуратура протоколируют каждую мелочь, каждое действие и каждый шаг. Оттого уголовные дела были такие толстые, буквально неподъемные.
Странный сегодня день. Обычно опера ходили на службу чисто выбритые, одетые не хуже других – Андрей же отличился. К тому же на службе обычно не употребляли, а нынче опера купили по чекушке. Вроде и немного в ней, всего двести пятьдесят граммов – но закуски к ним не было.
Андрей написал рапорт и отнес его начальнику. Обычно Василий Федорович Коркин держал между собой и подчиненными дистанцию, не панибратствовал, и подчиненные это чувствовали и понимали. Но в остальном он был неплохим мужиком. При ляпах мог выматерить, а при толковой работе – и похвалить. И что важно – признавал свои ошибки, хотя начальству это как-то не свойственно.
А после службы начальник зашел в кабинет оперов:
– Ну, заждались? Берите водку, пошли со мной.
Андрей уже проработал в отделении несколько месяцев, но такое случилось впервые. Да и опера-старожилы тоже были удивлены. Они рассовали чекушки по карманам и гуськом направились за начальством.
Идти пришлось недалеко, метрах в двухстах была столовая – но там начальника знали.
Сыщиков провели в отдельную комнату, позади общего зала.
Пока опера рассаживались, официантка принесла закуски. Опера потирали руки. Как же: винегрет, селедочка с лучком, шницели с картофельным пюре, белый хлеб. Обычно ели черный или серый – он был значительно дешевле.
– По какому поводу торжество? – поинтересовался Мыкола. – Уже можно разливать?
– Погоди.
Официантка принесла тарелку с нарезанной краковской колбасой и тарелку с солеными огурчиками. Небольшие, пупырчатые – лучшая закуска к водочке. А какой запах от колбасы исходил! У оперов потекли слюнки.
– Теперь разливай!
Мыкола разлил водку по маленьким стограммовым стаканчикам.
– Погоди, это пьянка получается, – вмешался Гиви. – Если это торжество, то должен быть тост, чтобы красиво было и приятно.
– Ладно, – сознался Василий Федорович, – скажу. У меня сегодня юбилей, сорок лет. Даже двойной юбилей – десять лет в милиции.
– Вах! И ты молчал? – Гиви аж подпрыгнул. – Тогда я скажу тост!
Минут пять он витиевато, по-кавказски желал имениннику всего, что можно было пожелать, пока начальник сам не прервал его:
– Гиви, угомонись, водка скоро закипит.
Они дружно выпили и накинулись на еду.
Когда утолили первый голод, разлили по второй.
Теперь встал сам Коркин:
– Хочу выпить за вас, за угро. Сегодня наш сотрудник – не буду показывать пальцем – преподнес всем нам урок. Он изменил обличье, как настоящий актер. Купились все: воры, опера из главка – в том числе и Гиви. Вот что значит смекалка, стремление выполнить задачу. За отдел!
Мужики дружно крикнули: «Ура!» и выпили.
После третьего стаканчика закуска закончилась – впрочем, как и содержимое чекушек.
Коркин вышел, переговорил с официанткой – и тут же нашлись и водка, и закуска.
Опера вели себя прилично, каждый знал свою меру. Разошлись они поздно, весьма довольные друг другом.
Несколько дней прошло в рутинной работе.
Как-то, подходя к двери начальника угро, Андрей услышал разговор – Василий Федорович беседовал с кем-то по телефону. Он был недоволен и говорил громко:
– Парень молодой, хваткий, смекалистый. Но горяч еще, пострелять любит.
Потом пауза.
– Думаю, толк будет – если поднатаскать.
Еще пауза, видно – слушал ответ собеседника:
– Нет, рано. У меня и так людей не хватает, я возражаю.
Андрею стало неудобно. Увидит кто-нибудь – подумает, что он подслушивает. Он вернулся в свой кабинет и через пяток минут постучался к начальнику с бумагами.
– Легок на помине, – встретил его тот.
– А что такое?
– Насчет тебя звонили.
– Вроде не виноват ни в чем…
– Из МУРа. Видно, приглянулся ты подполковнику.
– Не девка я, чтобы нравиться.
– Ладно, проехали. Что у тебя?
– Бумаги подписать. Два дела в суд передать надо, сроки поджимают.
Начальник угро пролистал дела, но изъянов в них не нашел и расписался.
Несколько дней Андрей работал, как и всегда. Вечером он намечал съездить к Вале – на его звонки или трубку вообще не брали, или отвечал отец. Разговаривал он коротко и сухо, видимо – дочь поделилась впечатлениями. Ну хоть бы выслушала его объяснения! Год ведь знакомы, даже больше, могла бы уже понять, что за человек Андрей. Разве он любитель выпить? Да и отец в органах работает и не на рядовой должности. Мог бы позвонить Коркину или начальнику отделения милиции, поинтересоваться – как там твой Фролов? Устойчив ли морально, не употребляет ли?
Дел на сегодня было немного, и Андрей твердо наметил идти к дому Вали, дождаться ее прихода. Выслушает и поймет – хорошо. А не захочет слушать, стало быть – отношения закончились: насильно мил не будешь, а навязывать себя он не собирался.
В обед он перекусил в столовой и вернулся в отделение.
Его окликнул дежурный:
– Фролов, тебе телефонограмма. Иди, прочитай и распишись.
Андрею предписывалось к шестнадцати часам прибыть на Петровку, 38, в МУР, в кабинет № 16.
Он доложил о вызове Коркину. Андрей – человек подчиненный, и начальство должно быть в курсе, где находится сотрудник.
Василий Федорович хлопнул ладонью по столу:
– Не соглашайся!
– Вы о чем?
– Уговаривать будут перейти в городское управление – виды у них на тебя. Телефонировали мне на днях, спрашивали мое мнение.
– А вы?
– Я считаю, что рано тебе еще в МУР. На земле поработать надо, не одну пару ботинок стоптать. Опера ноги кормят. Так и сказал: опыта мало, хотя надежды, что станешь настоящим сыщиком, есть.
Андрей понимал, что Коркин прав.
– Так ведь они могут сами перевести, приказом.
– Могут. Но одно дело, когда приказом переводят, и совсем другое – когда человек согласен. Какая в переводе острая необходимость? В каждом районном отделе есть парни поопытнее тебя, вот пусть их и берут.
Андрей понимал начальника. Он ведь под руководством Коркина начал набираться опыта, а начальнику всегда досадно, когда толковых сотрудников уводят.
А с другой стороны – ему самому немного обидно. МУР – это серьезные дела, опытные сыщики, возможность набраться практических навыков: ведь каждый человек хочет расти в профессиональном плане. О повышении должностного оклада речь не идет – он здесь опер и там будет на такой же должности. И по деньгам он не выиграет ничего, так что материальной заинтересованности нет.
– Так что ты должен знать мое мнение: я против, – подвел итог Коркин.
– Может, по другому поводу вызывают?
– Сходи, узнаешь. Завтра мне сообщишь – только после планерки: не всем операм знать надо.
И вот Андрей уже стоит перед зданием МУРа. Был он здесь несколько раз, но сейчас волновался.
На входе предъявил постовому удостоверение, нашел шестнадцатый кабинет, постучал. К своему удивлению, войдя, увидел того подполковника, который приезжал на Воронцово Поле, когда он воров задержал.
– А, Фролов! Проходи, садись, разговор есть. Как служба идет?
– Отлично! – Андрей вскочил: все-таки подполковник перед ним, субординация. И дисциплину показать надо.
Полковник поморщился:
– Брось ты это солдафонство, не на параде. Сиди. Выглядишь прилично, не как тогда, – вспомнив обличье Андрея во время их последней встречи, подполковник не выдержал и рассмеялся.
– Ты тогда старше выглядел.
– Полагаю, вы мое личное дело уже просмотрели, возраст знаете.
– Просмотрел. Ну-ка, скажи, что тебе Коркин перед уходом сказал?
– Не соглашаться.
– Я так и знал! Хорошо, что правду сказал.
– Какой смысл врать?
– Верно. А сам-то хочешь?
– В МУРе рост в профессиональном плане, конечно, хочу.
– Отлично! Так я готовлю приказ о переводе?
– С Коркиным нехорошо получится. Да и людей в отделении не хватает.
– Нехорошо сало под одеялом в одиночку жрать. А стать грамотнее, опытнее всегда хорошо. Ты хоть сто книг изучи, а без опыта, без интуиции – никуда. А Коркин местничеством занимается: раз мое, значит – не тронь.
– За дело болеет, товарищ подполковник.
– Да знаю я. Мужик он толковый и начальник разумный. Будь я на его месте – тоже так сделал бы. Кадры растить долго, их беречь надо.
– Вы сами себе противоречите.
– Ничуть. Я-то не на его месте, а на своем. Потому о своем отделе забочусь. Сам подумай, у нас дела посерьезнее, чем у вас, на земле – организованные банды, убийства. А у вас – щипачи да домушники. У себя в отделе ты вырастешь до определенного предела, а дальше – потолок. И никуда не деться, потому как дел серьезных нет. Правда, у нас больше головой работать надо, а не стрелять – водится за тобой такой грешок.
– Только в порядке самообороны или с целью пресечения угрозы для других людей.
– Знаю, читал рапорты. О превышении полномочий или самоуправстве речи нет.
Они помолчали.
– Ты как девка, Фролов – и хочется, и колется… Что решил?
– Если честно – не знаю.
– Я так и знал. Коркина жаль?
– Есть такое дело.
– Ты по службе встречаться с ним будешь. Думаешь, я каждого опера из районных отделений к себе приглашаю? Мне что, заняться нечем?
– Не думаю.
– Тогда решай – здесь и сейчас. Второго случая может не представиться.
– Можно подумать?
– Даю пять минут. Иди в коридор, вернешься – о решении доложишь.
Андрей вышел. Мысли в голове путались. Что решить? Он посмотрел на часы. К операм привык, к райотделу, к Коркину. Расставаться жаль, но и расти хочется, настоящим сыщиком стать.
Ровно через пять минут он вошел в кабинет:
– Я согласен.
– Рад за тебя. Возвращайся к себе в отдел, служи. Пока приказ начальство подпишет, несколько дней у тебя есть. Завершай дела, подчищай – «хвостов» не оставляй.
– Слушаюсь.
Андрей вышел из здания и обернулся. Думал ли он, что ему придется ходить сюда на службу? И мечтать не мог. Сначала постовой, потом опер. А впереди – МУР, учреждение прославленное. Граждане уважают, уголовники боятся.
Он посмотрел на часы – пять часов вечера. В отделение идти смысла уже нет: пока он доберется, в уголовном розыске уже никого не будет.
Решил идти к Валентине. Один важный для себя вопрос он сегодня решил, надо и с личной жизнью разобраться.
Он прождал у дома девушки битых два часа, потом поднялся на этаж и позвонил в квартиру. Никакого ответа. Андрей снова вернулся во двор и уселся на скамейку.
Прошел час, другой… Видно, не суждено им сегодня встретиться.
Андрей поднялся и пошел домой. Мало ли: на работе задержалась, к подруге зашла – она человек свободный. Но в душе он ощущал досаду.
Утром, после планерки Андрей дождался, пока опера разойдутся по делам.
– Каюсь, Василий Федорович, грешен!
– Согласился? Зря! Опыта в отделе набраться надо было. В МУРе сыщики опытные, ты у них на подхвате, на побегушках первое время будешь.
Видно было, что начальник сожалеет о выборе сотрудника. Приказа еще не было, но оба понимали, что Андрей работает в отделе последние дни.
– Ладно. Иди, просмотри все дела, подчисть «хвосты», чтобы операм не пришлось после тебя доделывать.
Андрей прошел к себе, достал из железного ящика тоненькие картонные папки и стал листать.
День прошел в писанине, беготне по экспертам за заключениями.
А на третий день пришел приказ о его переводе. И Андрей и Коркин знали, что он будет, но для оперов он стал полной неожиданностью – как гром среди ясного неба.
– Андрюха, ты что, женился на генеральской дочке? – удивился Гиви.
– Я же не женат. И в перспективе генеральской дочки нет.
– Тогда почему тебя забирают в городское Управление?
Андрей пожал плечами. Его никто не продвигал, более того – он и не думал, что когда-нибудь попадет на Петровку.
Сдав оружие и патроны, он передал дела Коркину.
– Не прощаюсь, – протянул ему руку Коркин, – думаю, еще не раз свидимся. Надеюсь, ты наше отделение не подведешь, краснеть за тебя не придется.
Попрощавшись с операми, Андрей поехал в МУР.
Остаток дня прошел в оформлении бумаг и получении оружия. К вечеру от сутолоки голова кругом пошла.
– Завтра к восьми утра – к старшему оперуполномоченному Арапову.
Сыщик Владимир Арапов был в МУРе личностью легендарной – его знала вся московская милиция. Опытный и вдумчивый, он распутал не одно запутанное дело и имел у оперов непререкаемый авторитет. Быть в фаворе у начальства и среди коллег – это не одно и то же, искреннее уважение товарищей дорогого стоит.
Собираясь на службу, Андрей волновался. Он надел костюм, рубашку, галстук и выглядел, как новый пятак – встречают-то по одежке… А вот провожают по уму.
Сунул пистолет в карман брюк – карман оттопыривается, за пояс – неудобно. Положил во внутренний карман пиджака – непривычно. Да что с ним такое? Нервы, наверное, хотя он считал, что они у него железные. Но все же успокоился, помчался на трамвай, потом – пешком до Петровки. Прежде чем войти в здание МУРа, постоял перед ним пару минут в раздумье – не поторопился ли он со своим согласием на перевод? Однако отступать уже нельзя, он зачислен в штат. Как его примут? Там же все сыщики – «зубры», не одну собаку в своем деле съели. А он всего лишь год как окончил спецшколу, опыта кот наплакал. Андрей давал себе оценку жесткую, реальную.
Он нашел нужный кабинет и, постучавшись, вошел.
За столом сидел мужчина лет сорока пяти – в поношенном костюме и при галстуке.
Андрей представился и предъявил удостоверение.
– Да, приказ о переводе читал, и начальник мне говорил о пополнении. Рад познакомиться.
Сыщик вышел из-за стола и крепко пожал Андрею руку.
В общении Арапов оказался прост, доброжелателен, и волнение Андрея постепенно улеглось.
– Вот твой стол и ключи от сейфа.
На прежнем месте работы у Андрея был только железный ящик, здесь – солиднее.
– Мы сейчас работаем по этому делу, изучи. – Сыщик положил перед Андреем папку с уголовным делом, и часа полтора он прилежно изучал документы.
В Лялином переулке произошло самоубийство. Одинокий мужчина, находясь в своей квартире, пустил себе пулю в висок. Рядом с креслом, в котором приходящая прислуга нашла труп, валялся пистолет «ТК» (Тульский, Коровина), на котором были обнаружены отпечатки пальцев самоубийцы. Вроде бы дело ясное: самоубийство. Однако настораживали два факта: во-первых, под ногтями погибшего были обнаружены микроскопические кусочки кожи, хотя на теле погибшего следов царапин не было. И во-вторых, прислуга показала, что из квартиры пропал перстень с бриллиантом – хозяин хранил его в тумбочке у изголовья кровати.
Беспорядка в квартире, который мог бы указывать на поиски какой-то вещи или предмета, не было, да и деньги, лежавшие в шкатулке на видном месте, оказались не тронуты. Короче, были неясности, потому дело и попало в МУР.
Андрей закрыл картонную папку.
– Что скажешь? – увидев его движение, спросил сыщик.
– На первый взгляд – самоубийство.
– А на второй? – хитро улыбнулся Арапов.
– Убийство. Причем убитый поцарапал руки или лицо убийцы. Он понял, что его пришли убивать, но было уже поздно, прозвучал выстрел.
– Так-так, продолжай.
– Убийца забрал перстень, скорее всего – старинный и дорогой – и ушел.
– Почему ты считаешь, что перстень был старинный?
– Что-то я не видел в магазинах перстней с бриллиантами. Я не знаю, сколько они стоят, но полагаю, что дорого. Сами посудите: война закончилась недавно – какая ювелирная фабрика или Гостиный двор во время войны будут принимать и исполнять заказы на перстни с бриллиантами? Тут бы уцелеть, выжить.
– Похоже на правду, – согласился Арапов, все это время с интересом следивший за рассуждениями Андрея.
– Убийца был хорошо знаком с убитым.
– Почему ты так решил?
– В противном случае его бы не пустили в квартиру. А если бы убийца представился работником ЖЭКа или какой-то другой службы, убитый не пустил бы его дальше коридора, и, значит, он не сидел бы в кресле, а лежал бы на полу.
– А если его убили в коридоре и перенесли труп в кресло?
– Где следы волочения, капли крови на ковре? Кровь, по данным экспертизы, только на одежде убитого и на кресле.
– Разумно. Вывод?
– Надо искать убийцу среди знакомых убитого Тищенко. И еще: почему исчез только перстень? Убийца наверняка знал о нем, видел или предполагал, где убийца его хранил, иначе бы он перерыл все вещи в его поисках. Перстень должен стоить очень дорого, скорее всего – это фамильная ценность. Или с ним связана какая-то тайна.
– Ну, насчет тайны – уже лишнее. Книжек в юности начитались? Насчет старинного и дорогого перстня – принимается как версия. То, что убийца из круга знакомых убитого, – тоже. В логике вам, молодой человек, не откажешь. А вот ответьте мне на такой вопрос – почему уголовники оперативников мусором называют?
Вопрос был неожиданным, и Андрей почесал затылок:
– Наверное, чтобы задеть, обидеть. Мусор – это ведь что-то ненужное, хлам.
– Логично, но неверно. До революции предтеча нашего нынешнего учреждения называлась Московский уголовный сыск, или МУС. Отсюда, от этой аббревиатуры, – мусор.
– Понятно. – Андрей слегка растерялся. Надо же, сколько работал, а не знал.
– Уголовный розыск не вчера появился и основан не Декретом от пятого октября тысяча девятьсот восемнадцатого года, а намного раньше, еще при царях, – продолжил сыщик. – Раньше говаривали: «Сыск есть ремесло окаянное, для занятия сим тяжким и скорбным делом потребны люди здоровьем крепкие, духом твердые, нравом лихие, но зла не творящие».
– Верно подмечено, в самую точку.
– Так не дураки были.
В кабинет, едва стукнув, вошел мужчина, поздоровался и положил на стол Арапову бумаги. Как-то остро, пронизывающе он посмотрел на Андрея и вышел.
– Это кто?
– Познакомишься еще. Володя Иванов, тоже фронтовик. Сразу после войны пришел. В розыске совсем зеленый был, а теперь опыта набрался, не хуже иных прочих служит.
– Я уж думал – начальник.
– Ты что же, Александра Михайловича Урусова никогда не видел?
– Не приходилось.
– Генерала надо знать в лицо. Заболтались мы с тобой, а надо дело делать. Сходи к экспертам – они должны сказать, не был ли «засвечен» этот пистолет еще где-нибудь. Пулю судмедэксперт им передал еще три дня назад.
Андрей спросил, где находятся эксперты, и пошел.
Здание МУРа было старой постройки, еще купец какой-то строил. Потолки были высокими, с лепниной.
МУР имел несколько отделов, и Андрей попал во Второй, прозываемый Убойным. Был еще Шестой – по борьбе с бандитизмом, Третий – по кражам, Седьмой – наружное наблюдение, а проще, слежка. При царе в нем работали люди, которых называли филерами. Было еще управление «А» – по работе с агентурой. Всех отделов Андрей еще не знал.
Эксперты-баллистики, исследовав пулю из тела убитого, дали отрицательное заключение – ранее пистолет ни в каких преступлениях замечен не был. Ну что же, отрицательный результат – тоже результат.
Он вернулся в кабинет и положил заключение на стол Арапову.
– Я другого не ожидал, – прочитав заключение, сказал Арапов. Он не спеша пробил дыроколом заключение и подшил его в дело.
– Вот что: в деле есть адрес прислуги. Она убиралась у Тищенко, готовила для него в течение десяти лет и хорошо знает распорядок его дня, а также многих знакомых Тищенко. Ее уже допрашивали, протокол в деле есть. Сходи еще раз, побеседуй, может быть – еще кого-нибудь вспомнит. Нам каждая фамилия, любая зацепка важна. Результат вечером мне на стол.
– Понял.
Андрей выписал себе на бумагу фамилии всех, кого назвала женщина.
Жила она недалеко от квартиры убитого, на улице Обуха – туда он и направился.
Дверь открыла пожилая женщина.
– Здравствуйте, я из милиции. Мне бы Фросю Аверину.
– Я Фрося.
– Можно с вами поговорить?
– Меня допрашивали уже.
– Я ненадолго, только уточнить некоторые детали.
Но расспрашивал ее Андрей долго, и две новые фамилии все-таки всплыли. Он был дотошен: как выглядели, в чем были одеты, о чем говорили – все записывал. Потом стал интересоваться пистолетом.
– Не видела его никогда в квартире, – твердо заявила Фрося. – Я ведь и убирала, и полы мыла, и стирала – знаю, где каждая вещь лежит. Жалко-то как, такой хороший человек был! – Фрося утерла уголком фартука глаза.
– А перстень как выглядел?
– Перстень, как перстень: золотой, массивный, камешек прозрачный; но блестел – особенно под солнцем. Я иногда любовалась им.
– У вас были свои ключи от квартиры?
– А как же? Николай Павлович мог уйти спозаранку, а убираться-то надо, обед готовить.
– А еще у кого-нибудь могли быть ключи?
– Не думаю. Родни у него не было, по крайней мере, он о ней никогда не говорил. Да я и не расспрашивала. И не приходил никто из родни, только знакомые и друзья.
В своем разговоре с Фросей Андрей заходил то с одной стороны, то с другой, задавал самые разнообразные вопросы. В протоколах все было передано коротко, официально и сухим языком, они не давали цельного представления об убитом. А ведь человек с кем-то общался, у него были какие-то интересы.
Уже перед уходом Андрей спросил:
– А в последнее время вы каких-нибудь разговоров с непонятными словами не слышали?
Фрося ответила сразу:
– Дня за три-четыре до… – она не договорила, но и так было понятно, что речь шла об убийстве, – к нему приходил один мужчина – благообразный такой, с бородкой, в шляпе, в серо-голубом габардиновом плаще. Мне в кухне почти все слышно было. Так вот, словечко непонятное прозвучало. Дай бог памяти – сейчас вспомню… А, диамант. И фамилию называл… Точно, Фторов.
Такой фамилии в протоколе не было.
– Фторов, вы ничего не перепутали?
– Нет, у меня сосед снизу Фторов, пьяница и забулдыга, никчемный человек.
– Спасибо, вы нам помогли.
Как было велено, Андрей возвратился на Петровку. Время уже было позднее, девятнадцать часов, но Арапов был на месте. Семьи у него нет, что ли?
Перед сыщиком лежал лист бумаги, где были выписаны фамилии и стояли стрелочки.
– Хвастай.
– Почему вы так решили?
– Лицо довольное.
Андрей пересказал ему все, что услышал от Фроси.
Сыщик добавил в список две фамилии. Он закрыл глаза, что-то обдумывая и постукивая карандашом по столу.
– Андрей – позвольте мне вас так называть? – завтра придется съездить в Тулу, на оружейный завод. С утра возьмите командировочное удостоверение и официальный запрос. Я его уже подготовил, осталось печать поставить.
Сыщик отпечатал запрос на пишущей машинке «Ундервуд», стоящей на тумбочке в углу.
– Насчет пистолета?
– Догадлив. Из дела спиши его номер и год выпуска. Если сильно повезет, найдешь, куда он был с завода отгружен.
– Почему «если повезет»?
– Архивы могли сгореть – во время войны завод бомбили; их могли вывезти, скажем – в Сибирь, и не вернуть.
– Понял.
С утра Андрей, взяв необходимые бумаги, выехал поездом в Тулу. Пришлось разным начальникам показывать свое удостоверение, но аббревиатура «МУР» произвела свой эффект, и его пустили в архив завода.
Завод был старый, наверное еще петровских времен, одноэтажный, стоящий рядом с Тульским кремлем. Вроде бы в нем утопили бунтовщиков Болотникова – ведь река Упа была рядом.
Архив располагался в подвале с низким сводчатым потолком.
В помощь Андрею дали женщину.
– Что искать будем?
– Пистолет «ТК», выпуска тысяча девятьсот двадцать седьмого года под номером… – Андрей продиктовал номер.
– Ой, как бы эти бумаги мыши не погрызли.
Тем не менее нужные бумаги нашлись – пожелтевшие, с выцветшими чернилами.
– Еще раз номер продиктуйте. Так, погодите… Вот, нашла. Шестьдесят пистолетов с номера … по номер … были отгружены в Москву, в Наркомат тяжелой промышленности, апрель тысяча девятьсот двадцать восьмого года.
– Да? А зачем им столько?
Архивариус улыбнулась:
– Вы из Москвы, из милиции – вот и узнайте. Я думаю – как личное оружие сотрудников Наркомата, как наградное. Раньше ведь каждый член ВКП(б) имел право носить оружие, даже если он и не начальник.
Для Андрея эта новость была удивительной.
– Вы уж не сочтите за труд, напишите мне справку – по форме и с печатью.
– О, какие в милиции бюрократы!
– Не мы – в суде. Каждый факт или действие должно подтверждаться бумагой.
Получив нужную справку, Андрей помчался на вокзал.
Три часа пути – и он в Москве. Времени – шесть вечера, но он поехал в МУР.
Сыщик был на месте.
– Радуй.
– Раздобыл. – Андрей торжественно достал справку с ТОЗа и положил на стол.
– Надо же, не ожидал.
Сыщик прочитал текст.
– В Наркомат тяжелой промышленности?
Арапов достал лист бумаги.
– Ого! Ты знаешь, в нашем списке двое работали в Наркомате – сам убитый и некто Фандера. Стало быть, они оба могли иметь эти пистолеты. Но имели ли? Не исключаю, что это – случайное совпадение. Пистолеты могли украсть у владельцев, они могли их сдать назад, когда увольнялись, а потом их передали другим лицам.
Андрей сразу понял, чем будет заниматься завтра.
– Мне завтра в Наркомат?
– Андрей, теперь это Министерство. Но ты правильно догадался.
С утра Андрей направился в Министерство, прошел в отдел кадров. Когда он объяснял причину визита, женщина-кадровик сняла очки и назидательно сказала:
– Молодой человек, у нас серьезное Министерство, мы выпускаем солидную продукцию. Надеюсь – догадываетесь какую. А вы с пистолетами, да еще историей почти двадцатилетней давности. Боюсь, мы не сможем вам помочь.
– А я не ради собственного любопытства пришел.
Разозлившись такой бесцеремонностью, Андрей уселся на стул, всем своим видом показывая, что не уйдет. Вот же бюрократка, вобла сушеная!
Сидевшая в кабинете и до того не принимавшая участия в разговоре женщина сказала:
– Вера Ильинична, пусть сходит к начальнику охраны. Он давно работает, может быть, что-то и припомнит.
– Да-да, верно. До конца коридора и направо, его кабинет рядом с Бюро пропусков, – с видимым облегчением постаралась избавиться от назойливого визитера кадровичка.
Начальник охраны Министерства оказался пожилым мужчиной с усами под Буденного. Он не спеша изучил удостоверение Андрея.
– Слушаю вас. Чем могу помочь?
Андрей объяснил цель своего визита. Начальник, выправкой похожий на отставного кадрового военного, задумался.
– Получали мы такое оружие, два раза. И оба раза – именно с ТОЗа.
– И куда оно делось?
– Заместителям министра, начальникам отделов, десятка два – для награждения передовиков производства.
– Да? – удивился Андрей.
Пистолетик был небольшой, неуклюжего вида, маломощный. Один плюс – маленький, уместится в дамской сумочке или в небольшом кармане. И хоть считался пистолет не военным образцом, а гражданским, гражданам он не продавался. Выпущено их было около трехсот тысяч, и распределялись они с завода в РККА, НКВД, Госбанк. Пистолет представлял собой не столько оружие, сколько статусный ствол, потому был любим политруками Красной армии, чекистами – для скрытого ношения, партийными функционерами.
– Конечно, его стахановцам вручали. Хлопушка, из него только застрелиться.
Вот тут он попал в точку. Из такого же «ТК» застрелились несколько высокопоставленных командиров в начальном периоде войны.
– А какие-то списки существуют, можно посмотреть?
– Вот тут я помочь вам ничем не могу. Во время войны Наркомат был эвакуирован в Куйбышев. Часть архивов сожгли, наиболее важные документы увезли с собой.
– Может быть, какие-то фамилии вспомните?
– О, молодой человек, простите – не знаю вашего звания. Столько лет прошло, столько событий! Увольте, не вспомню.
Андрей вздохнул. Похоже, след обрывался, о чем он и доложил Арапову.
– Я нечто подобное предполагал. Давай-ка, займись этим Фандерой. Поплотней займись: в Наркомате работал, в квартиру убитого был вхож.
– Хорошо.
Адрес Фандеры в деле был, протокол его допроса – тоже, с ним беседовал один из оперативников. Только ничего существенного там не было сказано. Да, общались иногда с Тищенко, поскольку давно знакомы были. Как часто? Два-три раза в год, и всегда на квартире Тищенко, поскольку Фандера жил в небольшой комнате в коммуналке.
Андрей сходил на последнее место работы Фандеры, просмотрел в отделе кадров анкету, поговорил с сотрудниками. Отсюда, с механического завода, Фандера ушел на пенсию.
Анкета была чистой: не привлекался, не состоял, не участвовал. Но ведь заполнялась она самим человеком. А поскольку завод не оборонный и не секретный, анкеты никто не проверял. Паспорт и трудовая книжка в порядке – зачем копаться?
Андрей выписал из анкеты все, что можно было проверить: дату и место рождения, места работы и должности, семейное положение. Уже из кабинета он сделал запросы.
Писем в различные учреждения – от ЗАГСа до разных заводов – набралось с десяток. Получалось, что писанины в МУРе было еще больше, чем в районном отделении. Теперь надо было ждать ответов.
– Андрей, обойдите пока комиссионные магазины и ломбарды, поищите перстень. Вещица редкая, должны узнать по описанию.
– Выполню, хотя сомневаюсь в успехе. Если перстень редкий и дорогой, не станут его сдавать в ломбард или комиссионку. Не для того убийца на тяжкое преступление пошел, чтобы сдать его задешево.
– Факты нужны. Есть в твоих словах правда, но это наши версии. Знаешь, на своем веку я встречался с такими нелепостями и странностями в действиях преступников, что удивляться уже перестал.
Для начала Андрей через Справочное бюро узнал номера телефонов ломбардов и комиссионных магазинов. Обзвонил, чтобы попусту не бить ноги. Оказывается, ювелирные отделы были не везде. Уже легче. Он записал адреса, составил маршрут.
Затем Андрей объехал дальние магазины. По его мнению, ни один преступник, если он в здравом уме, не будет сдавать на продажу перстень рядом с квартирой, откуда он был похищен.
За те несколько дней, что он потратил на обследования, Андрей чего только не насмотрелся. Серебряные и золотые табакерки, портсигары, брошки, колье, сережки, кольца и перстни. Но ничего похожего на перстень, который они искали, не было.
Когда в списке был зачеркнут адрес последнего комиссионного магазина, Андрей с облегчением доложил об этом Арапову.
– М-да… Перстенек наверняка у убийцы. Воры – они крадут для продолжения легкой жизни: рестораны, выпивка, девки. Они стараются побыстрее избавиться от краденого – это же улика, поэтому продают вещь за половину, а то и треть цены перекупщикам. Перстень дорог, и даже треть его цены – сумма изрядная. Такую редкую вещь обязательно приметили бы в ломбарде или комиссионном магазине.
– Вор, или воры – те, кто перстень забрал, – могли его проиграть в карты.
– Ты всерьез полагаешь, что Тищенко мог впустить в квартиру вора? Это исключено. Он не был связан с криминальным миром, не пересекался никогда. Сомневаюсь, что на склоне лет он пустился во все тяжкие – люди в таком возрасте не меняют привычки. Так что могу поспорить: перстень не у профессионала-домушника. И к тому же они на мокруху стараются не идти. Вор для уголовников – специальность уважаемая, а убийца – мясник. Так что, найдя убийцу, мы отыщем и перстень. Или, если тебе так больше нравится, то наоборот: найдем перстень, стало быть, его обладатель – убийца.
И тут же резко, без перехода:
– Ты в канцелярию ходил?
– Нет.
– Вдруг ответы на запросы пришли?
– Я мигом.
Андрей сбегал в канцелярию и забрал два письма с ответами на свои запросы. В кабинете он с видимым нетерпением вскрыл конверты и прочел письма.
Оба ответа его шокировали, и он протянул листки Арапову:
– Либо я сошел с ума, либо этого Фандеру надо брать.
Арапов тоже прочитал ответы.
Одно письмо гласило, что Фандера Семен Прокопьевич умер и похоронен в 1946 году, запись актов гражданского состояния под номером 183, в городе Смоленске. Второе письмо – из Санупра Советской армии – гласило, что военнослужащий Фандера С. П. находился на лечении в полевом госпитале по поводу минно-взрывной травмы с ампутацией левой стопы.
– А кто его допрашивал? – спросил Андрей.
– Наш опер, Савицкий.
– В протоколе ничего нет о том, что он хромой или ходит с палочкой.
– Он же свидетель, кому какое дело – с палочкой он или хромой?
– Надо поговорить с Савицким.
– Нет ничего проще.
Арапов снял трубку телефона, покрутил диск и набрал номер:
– Володя, привет. Арапов беспокоит. Неделю назад ты допрашивал некоего Фандеру. Да, по делу о самоубийстве в Лялином переулке. Попытайся вспомнить, как он выглядел.
Некоторое время сыщик слушал, потом задал наводящий вопрос:
– У него какие-нибудь физические дефекты или изъяны были? Ну, скажем – косоглазие?
– Ага, ничего не заметил? Тогда вопрос в лоб: он не хромал? Может, палочкой пользовался? Тоже нет? Спасибо, бывай!
– Надо брать Фандеру! Чует мое сердце, он убийца!
Андреем овладело нетерпение. Он был, как гончая собака, учуявшая добычу.
– А если у него протез хороший?
– Это у мертвеца-то? Он же по документам похоронен еще два года тому назад!
– У человека могли быть другие причины. Вдруг он дезертир, от призыва уклонялся? Взял паспорт умершего? А в деревне паспортов нет, справка из сельсовета без фотографии. Да, совершил подлог документов, жил под чужой фамилией. Расследуем и привлечем. А убийцей может оказаться совсем другой человек. И, пойдя по следу Фандеры, мы зайдем в тупик. Наша цель – собрать улики и отправить в тюрьму виновного за конкретное преступление, в данном случае – статья сто тридцать шесть.
Андрей был вынужден признать правоту Арапова.
– И что теперь делать?
– Идти домой, спать. Вызывай повесткой Фандеру на допрос – в статусе свидетеля. Если он убийца, то его это не должно насторожить. А вот вопросы надо тщательно продумать, загнать его в ловушку.
В самом деле, за окнами уже начало смеркаться. С переходом в МУР Андрей стал возвращаться домой совсем поздно. Времени на личную жизнь, развлечения, скажем – выходы в кино, парк – совсем не оставалось. Утром умылся, побрился, чаю выпил – и на службу. Впрочем, другой жизни, более спокойной, Андрей себе не представлял. Он удивлялся, как можно весь день сидеть за столом или стоять за станком, ежедневно выполняя одну и ту же работу, скажем – вытачивая деталь.
Явка Фандеры на допрос была назначена на четыре часа пополудни.
Андрей полистал дело, чтобы освежить в памяти детали, набросал список вопросов, мысленно прикинул, какие ответы может дать подозреваемый, вписал еще два вопроса. Потом показал листок Арапову. Тот вычеркнул один пункт и вписал два новых.
День тянулся медленно, и Андрей то и дело поглядывал на часы.
Ровно в шестнадцать часов раздался стук в дверь.
– Входите.
Андрей видел Фандеру в первый раз. С виду – обычный пенсионер, выглядит немного моложе своих лет. Одет скромно, но чисто. А вот глаза неприятные, бесцветные и какие-то… словами не объяснить. Вроде взором в душу проникнуть хотят, прочитать твои мысли.
Фандера прошел, сел на предложенный стул. Никакой хромоты, никакой палочки, походка не раскачивающаяся, как у людей на протезах. Да и поскрипывают отечественные протезы – но других не было.
Хороший протез был редкостью. После войны калек появилось много, а протезных мастерских по пальцам пересчитать можно. Вот и мастерили инвалиды сами себе убогие деревяшки вместо ног. А если не было руки, заправляли пустой рукав пиджака или рубашки за поясной ремень.
А уж когда, усевшись, Фандера стал слегка постукивать левой ногой, как бы отбивая ритм, Андрей окончательно понял, что ноги у подозреваемого свои, а не протезы. И что он нервничает. По лицу и рукам не скажешь, а нога волнение выдает.
Допрос начал Арапов. Сначала он, заполняя шапку протокола, задавал вопросы совсем простые – фамилия, имя, отчество, место и год рождения, и Фандера успокоился.
Затем последовали вопросы по якобы самоубийству Тищенко: видел ли он когда-либо у самоубийцы пистолет или драгоценности, при каких обстоятельствах и когда они познакомились, как часто и по какому поводу встречались?
Фандера отвечал быстро, не задумываясь, но очень коротко и односложно – ведь за детали всегда зацепиться можно. И чем дольше длился допрос, тем сильнее у Андрея было ощущение, что подозреваемый уже имеет богатый опыт допросов – не раз и не два допрашивался или допрашивал сам.
Наверное, такое же чувство появилось и у Арапова. Он неожиданно спросил, хотя этого вопроса на листке не было:
– Вы уже были под следствием или судом?
– Не привлекался никогда. Да я же говорил вашему сотруднику об этом еще в первый раз.
– Да-да, я читал, просто уточняю.
А потом пошли вопросы с листка, и стиль ответов Фандеры изменился. Теперь он стал давать ответы после некоторого раздумья, взвешивая слова, словно остерегаясь сказать лишнее. Вопросы явно насторожили его – ведь они были не о Тищенко, а о нем самом.
Фандера был сообразителен, и, едва образовалась небольшая пауза, сразу спросил:
– Вы меня в чем-то подозреваете?
– Как возможные версии, мы обязаны проверить всех, кто был вхож в квартиру самоубийцы.
Фандера успокоился, и тут Арапов спросил:
– Вы служили?
– Да, был в действующей армии и комиссован в тысяча девятьсот сорок четвертом году по ранению.
– Сожалею. А куда было ранение?
– Да в плечо. Пуля навылет прошла, могу рубец показать.
– Увольте, мы же не врачи. А вот доктор наш, судмедэксперт, вас сейчас действительно осмотрит.
Фандера сделал удивленное лицо, но что он мог возразить?
Арапов позвонил по телефону, и через несколько минут в кабинет вошел судмедэксперт:
– Здравствуйте. В чем проблема?
– Надо осмотреть возможные следы ранений – рубцы, швы на теле этого гражданина.
– Попрошу раздеться.
На левом предплечье Фандеры след от ранения был – пулей был выхвачен изрядный кусок мышц и кожи с выходной стороны.
Эксперт направил на руку свет от настольной лампы и покачал головой:
– Еще ранения были?
– Осколочное, в левую ногу.
У Андрея от волнения заколотилось сердце: сейчас Фандера покажет протез, и справка Санупра подтвердится.
Подозреваемый завернул широкую штанину брюк: на голени – мелкие шрамы от осколков, но стопа на месте.
Сыщики переглянулись.
– Можете одеваться, – сказал эксперт. Потом он подошел к Арапову и что-то прошептал ему на ухо.
– Спасибо. Надеюсь, заключение будет?
– Если не срочно, завтра представлю.
Эксперт ушел, а Фандера стал качать права:
– Я фронтовик, кровь за Родину проливал, а вы обижаете меня, раздели. По какому праву? Я буду жаловаться вашему начальству!
– Имеете полное право, – спокойно ответил Арапов. – А сейчас я подпишу ваш пропуск, и вы можете быть свободны.
Фандера не мог скрыть радостно блеснувшие глаза.
Арапов вручил ему пропуск, и Фандера, демонстративно не попрощавшись, вышел.
Арапов тут же снял трубку и набрал номер:
– Он вышел. Одет… – Сыщик довольно точно описал одежду Фандеры.
Андрей подпрыгнул на стуле:
– Его же арестовывать надо, а вы ему пропуск…
– Ты знаешь, что мне шепнул эксперт?
– Откуда?
– Ранение на руке зашивал немецкий врач.
Несколько секунд Андрей переваривал услышанное.
– То есть?
– Он или в плену был, хотя сей факт нигде не указан, или служил у немцев.
– Тем более арестовывать его надо! Или в НКВД передать!
– НКВД уже нет, есть МГБ. И что ты передашь? Что ранения немецкий хирург зашивал? Мало.
– Так ведь уйдет!
– За ним «топтун» пошел из службы наружного наблюдения. Фандера сейчас занервничал, может совершить ошибку. Вот мы и посмотрим, что он делать будет.
Андрей был поражен: Арапов сейчас преподал ему урок мастерства высшего пилотажа. И ранение у Фандеры есть, но появляется немецкий хирург; и нога своя, не ампутированная. Уже ясно, что Фандера не тот человек, за которого себя выдает. И «топтун» из «наружки» за подозреваемым проследит – куда он пойдет и что делать будет. Однозначно – до эксперта и «топтуна» Андрей не додумался бы.
Ну, Арапов, молчун! Еще вчера, после того как он прочитал вопросы, записанные Андреем, он подготовился к допросу – эксперт, «топтун». Вот что значит опыт, мастерство, мудрость. Да, МУР не зря славится тонкой, тщательной работой и хорошими результатами.
– Ну что, любезный моему сердцу молодой человек, приуныл? Двадцать часов, пора по домам. Полагаю, с утра у нас будет много работы.
