Глава 10
ПАРАШЮТИСТ
Через несколько дней он решил пойти к железной дороге — понаблюдать за движением. Может быть, придёт в голову какая-нибудь идея. Чтобы не сидеть на дереве и в случае встречи с полицаями выиграть несколько драгоценных секунд, Саша решил надеть немецкую форму. Он оделся, обул сапоги, натянул пилотку и закинул за плечо карабин. Когда он из комнаты шагнул на кухню, Олеся от неожиданности взвизгнула и схватилась рукой за сердце:
— Тьфу, это ты! Насмерть перепугал! Предупреждать надо!
— Похож я на немца?
— Нет, они бород не носят.
Саша выругался. Действительно, не предусмотрел. Лицо он не брил уже с месяц, и щёки и подбородок покрылись русой щетиной. К бородке он привык и не замечал её. А сейчас она могла сыграть с ним злую шутку.
Саша скинул солдатскую курточку и засел за бритьё. Он бы брился ежедневно, если бы в доме было мыло. Удовольствия от сухого бритья даже неплохой опасной бритвой он не испытывал. Это же мука — слышать, как трещат под лезвием волосы и «горит» кожа. Но Александр стойко довёл дело до конца.
— Вот, совсем другое дело! — одобрила его вид Олеся.
Из зеркала на него смотрела помолодевшая на несколько лет физиономия.
Саша снова оделся — даже ремень с кобурой надел.
— Ну как?
— Ты весь свой арсенал думаешь на себя нацепить? Мне кажется, немцы носят или пистолет, или ружьё.
— Это не ружьё, а карабин.
Но замечание к сведению принял. Судя по простым погонам, водитель был рядовым солдатом, и ему была положена винтовка, или карабин. Секунду подумав, Саша сунул пистолет в карман. От ножа пришлось отказаться — немцы носят штык в ножнах, да и то не всегда.
— Пойду, прогуляюсь.
— Поосторожнее, береги себя, — напутствовала его девушка.
Саша направился к железной дороге. Он думал, не скрываясь, встать у путей и изобразить охранника. Так он сможет узнать систему охраны и её уязвимые места. Пускают ли теперь немцы дрезины с солдатами, да и другие существенные детали.
Однако дойти до железной дороги в этот день ему не удалось.
Едва он прошёл пару километров, как увидел в ветвях дерева что-то белое. Ему стало любопытно, и он приблизился.
На дереве висел парашют, запутавшийся в кроне, а в подвесной системе болтался человек в немецкой форме. Саша сообразил, что немцы не будут выбрасывать парашютиста у себя в тылу. Стало быть — наш, из разведки или ещё какого-нибудь органа. Как же он сюда, на дерево, угодил, если совсем рядом, в двадцати метрах, есть поляна? Пусть она небольшая, метров пятьдесят в диаметре, но всё же подходящая для посадки. Объяснение одно — парашютист приземлялся ночью и поляну не видел.
Саша положил карабин на землю, скинул пилотку и полез на дерево.
На груди у парашютиста был приторочен продолговатый мешок из тёмно-зелёного брезента. Саша решил вначале опустить на землю мешок, а затем и самого парашютиста. Сразу и груз и человека он бы не осилил: не на земле всё-таки, на шатких ветвях стоит. А уж потом парашют стащит.
Он расстегнул ремни на теле парашютиста, подхватил за них мешок и стал спускаться. Поставив мешок на землю, забрался на дерево вновь и пожалел об оставленном ноже. Разрезать бы сейчас стропы и на них, как на вожжах, спустить бедолагу на землю.
Видимых повреждений человек не имел, и Саша решил проверить его карманы. Парашютистам при выброске дают нож-стропорез. Нажал на кнопку — выскочило лезвие с абсолютно тупым концом — резали только боковые стороны клинка.
Нож нашёлся в нагрудном кармане.
Саша перерезал стропы с левой стороны подвесной системы. Асимметричная нагрузка заставила купол соскользнуть с кроны, ветки затрещали, и Саша едва успел схватиться за стропы с правой стороны.
Парашютист спустился метра на два к земле.
Так Саша постепенно, не спеша опустил человека на землю, опустился сам и расстегнул замки подвесной системы. Он хотел расстегнуть немецкую курточку на парашютисте — послушать сердце, но человек глубоко вздохнул и открыл глаза. Это было так неожиданно, что Саша отпрянул.
— Ты кто? — спросил он.
Парашютист, ещё не полностью придя в себя, повёл вокруг замутнённым взором. Но вот глаза его остановились на Саше. Парашютист дёрнулся, рука его поползла к кобуре пистолета.
— Спокойно, свои!
Глаза парашютиста приняли осмысленное выражение. Губы его шевельнулись, но Саша ничего не услышал.
Он встал на колени и наклонился к лицу человека.
— Говори.
— Пить! — едва слышно прошептал незнакомец.
Воды при себе у Саши не было, зато у незнакомца на поясе висела немецкая зачехлённая фляжка.
Саша вытащил фляжку из чехла и поднёс к губам парашютиста. Тот сделал два глотка и откинул голову.
— Парень, ты как тут оказался? С самолёта сбросили?
Саша понял, что задал абсолютно дурацкий вопрос.
— Извини, не то ляпнул. Ты один, или мне ещё кого-то искать? Может, тебе помочь надо?
Губы парашютиста шевельнулись, и Саша расслышал:
— Купол.
— Да, сейчас.
Саша подпрыгнул, вцепился руками в стропы и дёрнул их на себя. Ломая ветви, купол зашуршал шёлком и свалился, накрыв обоих. Саша скомкал купол и обмотал его для компактности привязной системой.
— Ног не чую, — прошептал незнакомец.
Похоже, парашютист сломал себе позвоночник. Медицинской помощи ему здесь не получить. Даже в Сашино время, на шестьдесят лет позже, у людей с такими травмами были большие проблемы.
— Назовись, — прошептал незнакомец.
— Александр Дементьев, спецназ военной разведки, Батайская бригада, — представился он.
— Не слышал о такой. Партизан найти можешь?
— Могу.
— Чувствую — конец мне. Выбрасывали ночью, ударился о дерево. Я радист, других не ищи.
— В мешке рация?
Парашютист едва кивнул.
— К кому рацию доставить?
Парашютист долго смотрел на Сашу, видимо оценивая, можно ли ему доверять.
— Об отряде Коржа слышал?
— Не доводилось, но найду. А коды, частоты, позывные?
Парашютист едва заметно улыбнулся. Бумаг, скорее всего, нет, радист всё держал в голове.
— Тебя как звать, парень? Или тебе пароль дали? Кто же мне поверит?
— Нет пароля, у них нет связи с Большой землёй. А я из войсковой части девять девять ноль три.
— Не слыхал.
Лицо парашютиста побледнело, лоб покрылся испариной. Саша чувствовал, как ему плохо. Скорее всего, долго не протянет.
— Звать тебя как? — спросил он парашютиста.
— Саша.
— Тёзки, значит.
Парашютист вдруг закатил глаза, захрипел, и голова его бессильно упала набок.
— Эй, парень, ты чего?
Саша боялся его трясти, расстегнул курточку, наклонился и приложил ухо к груди. Сердце не билось. Блин, как же так? Он ведь только сейчас разговаривал с ним, и вот парашютист уже мёртв. Нелепая смерть! Хотя на войне других смертей, наверное, не бывает. И всё-таки парня было жаль. Лет двадцать ему всего. Жил как все, после начала войны наверняка на курсах радистов учился. Первая выброска — и конец. Думал, фашистов бить будет, а погиб сам. Надо бы как-то потом своим передать, как парня звали, и номер его части. Только вот фамилию свою он не успел назвать, а может — не захотел. Но по номеру части и дате найдут, кого выбрасывали на парашюте. И на одного без вести пропавших станет меньше.
В тот момент Саша ничего не знал о войсковой части особого назначения № 9903, созданной в августе 1941 года при разведотделе штаба Западного фронта. Возглавлял её Артур Карлович Спрогис. Часть формировалась из войсковых разведчиков для заброски небольших групп в немецкий тыл с целью разведки и диверсий. С 1942 года разведотдел был переименован в Главное разведывательное управление Генерального штаба РККА. Весной 1942 года происходила заброска групп и одиночек на землю Белоруссии — в районы Могилева, Бреста, Кричева, Пинска, Дятькова, Новозыбкова, Орши и Полоцка. Из-за плохих погодных условий, ночной выброски и некомпетентности лётчиков и штурманов диверсионные отряды иногда сбрасывались в стороне от назначенного места. Так погибла группа Виктора Шепеля, ошибочно сброшенная вместо днепровских плавней прямо в расположение немецкого пехотного полка. Из этой же части № 9903 вышли геройски погибшие Зоя Космодемьянская, Вера Волошина, Елена Колесова.
Саша обыскал карманы погибшего, переложил обнаруженные документы в свои карманы. Снял с тёзки ремень с кобурой, опоясался. Надо бы парня похоронить по-человечески. Но нечем: ни лопаты — ни даже ножа. Надо идти на хутор.
Саша повесил на плечо свой карабин, подхватил мешок парашютиста и отправился на хутор. Оружие и мешок он оставил в сарае и, прихватив лопату, отправился обратно. Выбрал место посуше, вырыл могилу. Завернул тело погибшего в парашют — где сейчас гроб возьмёшь? Засыпав могилу, уложил сверху кусок дёрна. Место приметное, в трёх метрах от изголовья могилы дуб стоит.
Боковым краем лопаты Саша сделал на дереве три параллельные зарубки. Теперь могилу можно будет найти, если необходимость такая возникнет: вдруг после войны властям понадобится, или родственники объявятся?
Молитв Саша не знал — просто постоял над могилой. Даже залп не дашь — железная дорога уже недалеко, немцы могут услышать.
Придя домой, Саша сразу направился в сарай. Там он распотрошил мешок парашютиста. Типичный набор диверсанта: рация, запасные батареи к ней, карта, сухари в бумажной упаковке и пачка патронов к пистолету.
Саша стал рассматривать документы погибшего. Солдатская книжка на имя Генриха Циммеля, ещё какие-то бумаги на немецком. Как плохо, что он не знает немецкого!
Саша развернул карту. Довольно подробная топографическая карта Пинской области, но без каких-либо пометок. А они могли бы подсказать хотя бы предполагаемый район поисков партизанского отряда, командиру которого предназначалась рация.
В принципе, у него есть выход на подполье через Мыколу и его брата Михася. Правда, не верят они ему, но от рации при любом раскладе не откажутся — не тот случай. Рация — это связь с Большой землёй, это новости о положении на фронтах, это возможность получать оружие и взрывчатку. Потому как уже в 1942 году в расположение партизанских отрядов стали садиться самолёты, а там, где это было невозможно, сбрасывали грузы на парашютах.
А ещё — передача важных разведданных о противнике. Пожалуй, иногда это самое ценное. Саша знал, что нет ничего хуже, чем получить ценнейшие разведданные и не иметь возможности оперативно передать их в штаб. А уж там пусть командование решает, как распорядиться сведениями — прислать ли бомбардировщики или подтянуть в нужное время и место войска, либо поставить перед диверсантами цель и задачу.
Саша решил проверить рацию. Ведь при приземлении мог удариться о дерево не только сам парашютист, но и рация. Хотя, когда Саша увидел радиста, он висел спиной к дереву, а мешок с рацией был спереди, на животе. Сама рация располагалась в двух брезентовых чехлах.
Саша открыл один. Рация была допотопная по современным понятиям, трёхламповая «Север-бис». Из всех достоинств — небольшие размеры и вес: всего два килограмма. Дальность приёма — около 400 километров. Для питания использовались батареи в железном ящике, подсоединявшиеся к приёмопередатчику кабелем. Управление примитивное — всё тумблеры и ручки с надписями.
Саша подключил блок питания и щёлкнул тумблером. Теперь надо подсоединить антенну, которая входила в комплект.
Саша вышел из сарая, забросил на крышу антенный провод и разбросал в сарае антенный противовес. Пока он занимался антенной, засветился индикатор.
Саша надел наушники, повернул ручку на приём и стал медленно вращать верньер настройки. В эфире — треск, помехи; потом совсем чётко и ясно, как будто передатчик рядом — немецкий голос.
Саша повернул ручку. Послышалась музыка. Так бы сидел и слушал, но батареи на таких рациях недолговечны, могут работать всего тридцать шесть часов. Есть и запасной комплект, но этого всё равно мало.
Убедившись, что рация цела, Саша уже хотел выключить её. Ведь рация — вещь хрупкая, работает на радиолампах. Небольшой удар, и пиши — пропало. Немецкие радиолампы к ней не подходят, да их и не найдёшь.
Но, повернув слегка верньер, он замер. Передавали сообщение Совинформбюро.
В сарае ойкнули. Саша повернул голову. В проёме двери стояла Олеся с округлившимися от удивления глазами.
Саша махнул рукой, подзывая девушку к себе. Усадив на колени, он прижал один из наушников к её уху.
Торжественный и мощный голос Левитана зачитывал: «В течение ночи на восемнадцатое мая на Харьковском направлении наши войска вели наступательные бои в районе города Керчь. На других участках фронта ничего существенного не произошло. За восемнадцатое мая уничтожено сорок три немецких самолёта. Наши потери — семнадцать самолетов.
Частями нашей авиации на разных участках фронтов уничтожено или повреждено двадцать шесть немецких танков, свыше ста автомашин с войсками и грузами, тридцать пять подвод с боеприпасами, одиннадцать полевых и зенитных орудий. Подавлено несколько артиллерийских и миномётных батарей, разбит железнодорожный состав, рассеяно и частично уничтожено до трёх рот пехоты противника».
Сообщение закончилось. Саша выключил рацию. Настроение было приподнятым, впервые за много месяцев он услышал радиопередачу от своих.
Олеся сидела окаменевшая от услышанного. Она была удивлена и шокирована. Потом резко вскочила, и на Сашу посыпался град вопросов:
— Ты разведчик? Почему мне ничего не сказал? И почему раньше приёмник слушать не давал? Я тебе не чужая! Ты, оказывается, в курсе событий на фронте! Как ты мог молчать?
Саша, удивлённый её напором, невольно начал оправдываться:
— Олеся, не забывай: я человек военный и давал присягу. Я не могу рассказывать гражданским лицам — даже близким людям — о задании.
Олеся закусила губу.
— Но послушать-то можно было! Я-то маялась в неведении — как там Москва, не сдали ли?
— Батарей для питания надолго не хватит, надо беречь.
— Сам — так слушаешь, а мне нельзя?
Олеся возмущённо фыркнула, дёрнула плечиками и ушла.
Саша упаковал рацию и затолкал брезентовый мешок подальше в сено. Плохое место для хранения — обнаружить легко; но в подвале ещё хуже — сыро.
Следующим же днём, намеренно одевшись в немецкую форму и сунув в карман солдатскую книжку парашютиста, Саша отправился к железной дороге. Он пересёк железнодорожное полотно и повернул вправо. Надо было искать Мыколу, а через него — Михася. Саша не встречался с ними уже полгода, и за это время многое могло измениться.
Деревню, где жил Мыкола, Саша нашёл быстро — бывал уже здесь, а зрительная память у него отменная. На улице подозвал пробегавшего мимо паренька.
— Мыколу позови.
— Не знаю такого. Да и нет таких у нас в деревне.
— Дело срочное есть. Я не немец.
Парень демонстративно осмотрел Сашу, хмыкнул, но ушёл.
Саша вышел за крайний дом.
Буквально через четверть часа к нему подошёл Мыкола. Он осторожничал, смотрел исподлобья.
— Ты что же, не узнаёшь старого знакомого? — рассмеялся Саша.
— Дядько? А я понять не могу, какой немец меня спрашивает!
— Давай отойдём.
Они направились к лесу, благо — совсем рядом был, метров пятьдесят.
— Мыкола, слушай меня внимательно. Мне надо связаться с твоим братом. Жив ещё Михась?
— Чего с ним сделается? Работает!
— Причём встретиться нужно срочно. У меня для него, вернее для подполья, есть радиостанция.
Глаза Мыколы радостно вспыхнули.
— Где и когда?
— Завтра в полдень в урочище, где пушка была. Помнишь?
— А то! Жди там.
Паренёк скептически оглядел форму, в которую был одет Саша, улыбнулся.
— Немцам служишь, дядько?
— С убитого снял, для маскировки, — спокойно ответил Саша.
Парень удовлетворённо кивнул и ушёл.
На следующий день Саша отправился на встречу, захватив рацию. Он снова надел немецкую форму, закинул за плечо карабин, в карман сунул пистолет.
На встречу явился загодя — за два часа до полудня. Сначала припрятал рацию — мало ли что? Обошёл вокруг урочища — нет ли чужих следов? Не обнаружив ничего подозрительного, уселся на поваленном дереве.
В назначенное время из-за деревьев вышел Михась. Видимо, предупреждённый Мыколой, он не испугался и не удивился немецкой форме. Подошёл к Саше, подал руку для приветствия. Хм, странно: в прошлую встречу, подозревая Александра в предательстве, руку ему при встрече и расставании демонстративно не подавал.
Оба внимательно посмотрели друг на друга.
— Ты не изменился, Михась!
— Да и ты ничего, дядько! Только видеть тебя в чужой форме непривычно.
— Маскируюсь.
— Я понял. Предателем оказался Янек, с тебя подозрение в измене снято. А он успел внедриться ещё в один партизанский отряд и выдал его дислокацию немцам. Но он уже был у нас на подозрении — успели допросить и расстрелять. Всё рассказал, паскуда!
— Как говорится, справедливость восторжествовала.
— Ты зачем меня на встречу звал? Мыкола что-то про рацию говорил.
— Было дело. Парашютиста я позавчера с дерева снял. Приземлился он неудачно — на дерево. Травмирован был смертельно, перед смертью только и успел сказать, что рация для отряда Коржа.
— Понятно. Жаль человека.
— Жаль, молодой ещё совсем. Похоронил я его.
— А рация где?
— Радист-то есть у вас? — вопросом на вопрос ответил Саша.
— Найдётся.
Михась кивнул, потом приложил ко рту обе кисти рук и трижды гукнул.
Из леса на поляну вышли трое, все при оружии.
Саша обеспокоился.
— Это кто?
— Партизаны — ты же их видеть хотел.
— Хоть бы предупредил.
Партизаны поздоровались, но смотрели настороженно и отчуждённо. То ли форма немецкая их смущала, то ли просто не доверяли незнакомцу.
— Где рация?
— Пошли, покажу.
Саша подвёл их к укромному месту, раскидал ветви.
— Забирайте.
Один из партизан сноровисто расчехлил рацию, подключил питание, включил. Нацепив наушники, удовлетворённо кивнул.
— Работает.
Рацию выключили, зачехлили. Радист — а, судя по умелому обращению, это был именно он — надел лямки и перекинул рацию на спину.
Самый старший из них спросил:
— С нами не хочешь?
— Я сам по себе.
— За рацию спасибо.
Партизаны ушли так же внезапно, как и появились.
Михась снова уселся на дерево, Саша присел рядом.
— Воюешь по-прежнему? — спросил Михась.
— Помаленьку, в меру сил и возможностей.
— Паровоз три недели назад на перегоне и пулемётчиков на платформе ты расстрелял?
— Было дело.
— Я почему-то сразу на тебя подумал. Немцы сейчас изменили порядок движения на железной дороге.
— Вот как? Сообщи.
— Во-первых, поезда теперь пускают только днём. Во-вторых, поезда идут группами, один за одним, с дистанцией около километра.
— Плотно.
— Можно сказать и так. Впереди поездов идёт дрезина с солдатами.
— Было ведь уже так.
— Не совсем. Не совсем. Немцы стали белить подсыпку гравийную между шпал.
— Что-то я не понял.
— Если кто мину поставит, там тёмное пятно будет. Немцы сразу дрезину в подозрительном месте останавливают и миноискателями ищут.
— М-да, поумнели.
— Так и локомотивным бригадам приказ — двигаться на перегонах со скоростью не выше двадцати километров в час.
— Это если мину взорвут, чтобы паровоз с вагонами не завалился?
— Точно! Взрыв рельс повредит, а паровоз на малой скорости только с рельса сойдёт. На место повреждённого куска рельса ставят рельсовый мостик, паровоз поднимают домкратами, и через час-два движение восстановлено.
— Вот блин!
— Ага, ещё учти охрану пути. В пределах видимости часовые стоят, и между пакетами поездов теперь бронепоезд пускают.
— Во как! Достали немцев партизаны!
— Выходит, достали.
— Я давно был за то, чтобы мосты и эстакады рвать — урона больше. Только взрывчатки много надо.
— У мостов такая охрана — близко не подойдёшь!
— Можно подобраться, если с умом. Взрывчатки нет, вот что плохо.
— Тут я тебе не помощник. Слыхал — карательный батальон из Германии сюда перевели, сплошь украинцы. Лютуют, сволочи. Отряд Коржа с боем еле вырвался.
— Это две недели назад у Плотниц?
— Откуда знаешь?
— Я там немного с пулемётом пошустрил. Правда, потом едва до убежища своего добрался.
— Где квартируешь?
— Нашлась добрая душа, пустила.
— Немцы установили новый порядок. В сёлах и деревнях движение жителей разрешается с шести утра до семнадцати часов дня, а в городах — с восьми утра до шестнадцати часов. В другое время — только в сопровождении немецкого солдата. Если мужчина с бородой или в ватнике — задерживают сразу. Коли руки в карманах держишь — стреляют без предупреждения.
— Круто!
— Ещё бы!
— А документы какие требуют?
— У кого советский паспорт — проходят перерегистрацию и ставят штампик. У кого паспортов нет, сельский староста справку выдаёт. И без разрешения старосты или бургомистра в избе селить никого нельзя. Наказание одно — расстрел.
— Понятно. Сам-то как?
— Работаю. Сложно всё стало. Не слыхал, как там на фронте?
— Сегодня сводку слушал. Наши под Харьковом наступают, в Крыму обороняют Керчь. Похоже, на всех фронтах серьёзные бои.
— Ничего, раз дерутся, значит, силы есть. Выдюжим, ещё погоним немца.
— Я в этом не сомневаюсь. Ты Мыколу береги. Молодой ещё, опыта нет, а задора и желания немцев бить полно. Как бы ошибки роковой не совершил. Хороший парень, смелый, чистый. В хате его не закроешь.
— Это — да.
— В Пинске гестапо свирепствует, есть там такой гауптман — Гёзе. Зверь просто.
— Так за чем дело встало? Шлёпните его!
— Легко сказать! Ладно, мне идти пора. Ты вот что: если надо будет со мной связаться, в деревню к Мыколе не ходи, там лишних глаз много. Пойдём, покажу.
Михась подвёл Сашу к одному из деревьев и указал на малоприметное дупло.
— Если чего надо будет, положи туда записку. Сам понимаешь, каждый день Мыкола сюда не набегается, но раз в неделю контролировать будет. Время и место встречи в записке обговоришь.
— Место писать не буду — посторонний может найти, и время тоже. Пусть время будет всегда полдень, а место — здесь. Букву напишу: если «В», то вторник, «С» — среда.
— Принято.
Мужчины пожали друг другу руки и разошлись.
Саша прямиком направился в Богдановку. Он чувствовал удовлетворение. Хоть радист при выброске и погиб, его задание выполнено, рация находится у партизан. И человек, умеющий с ней обращаться, в отряде есть — он сам видел. Кроме того, от Михася он узнал несколько свежих для себя новшеств, которые ввели немцы на железной дороге. Только всё равно взрывчатки нет, а без неё крупного ущерба не нанесёшь. Вот и остаётся диверсии устраивать только на шоссе, линиях связи и складах. Гарнизоны в сёлах тоже не по зубам. Кроме немцев, охранные функции там несут полицейские. В каких-то населённых пунктах они службу несут ревностно, продавшись душой и телом «новому порядку», где-то — спустя рукава, согласившись служить в полиции только ради того, чтобы выжить.
С охотой в полицию шли уголовники, выпущенныё из тюрем немцами. Захваты городов немцами в начале войны происходили иногда настолько быстро, вывезти уголовников в тыл не успевали. Не до осуждённых было: не успевали вывезти деньги и ценности из банков, художественные ценности из музеев — даже архивы просто жгли. Красная Армия покидала города, и многие жители хотели бы уйти, но не было возможности. Остро не хватало транспорта, горючего, а над головой летали немецкие истребители, расстреливая колонны беженцев.
Попав в полицию, уголовники пьянствовали и мародёрствовали, отбирая у жителей вещи и пропивая. Они всячески куражились над мирным населением, выслуживаясь перед немцами. Из таких отщепенцев немцы, пытаясь бороться с партизанами, стали создавать ложные партизанские отряды. Грабят такие лжепартизаны население? Насилуют и убивают, отбирают скот? Так это советские партизаны бесчинствуют! Тем самым немцы разом убивали двух зайцев: во-первых, они настраивали мирное население против настоящих партизан, порождая атмосферу страха перед людьми из леса. И во-вторых — на самом деле борясь с партизанами, поскольку уголовники, пытая людей, выведывали, где скрываются партизаны. Если отряды были невелики по численности, уголовники пытались их уничтожить сами, получая от немцев вознаграждение. Если же партизаны могли оказать серьёзное сопротивление, наводили на них карательные отряды — вроде 201-го шуцманшафт батальона.
С такими нелюдями пришлось столкнуться Саше.
Он шёл к Минскому шоссе, на север от хутора — решил разведать обстановку на самом оживлённом и загруженном шоссе Белоруссии. В своё время оно довольно сильно было повреждено при бомбёжках и артобстрелах обеими сторонами, а также проходившей по нему гусеничной техникой. Но немцы его отремонтировали и активно использовали.
Саша был в немецкой форме и с карабином. В правом кармане брюк лежал пистолет, в левом — нож в чехле. Двигался он налегке, без груза, потому шёл быстро.
Он остановился перемотать портянку, стянул сапог и поставил ногу на пенёк — показалось, что портянка намотана неплотно и натирает ногу. В это время сзади раздался щелчок затвора и голос:
— Руки вверх!
Сашу как будто холодной водой окатили — во рту сразу пересохло. Блин, как же это он так глупо попался? Это он-то, опытный воин — и не услышал, что кто-то идёт за ним? Или неизвестный уже находился здесь?
Саша поставил босую ногу на землю, поднял руки и медленно повернулся.
Шагах в десяти от него стоял парень в ватнике с винтовкой в руках, щерился фиксами на верхней челюсти, а на правой руке синела наколка.
— Ружьецо-то брось, камарад.
Саша снял ремень карабина с плеча и опустил карабин на землю. Сбоку, слева из-за деревьев вышли ещё двое — тоже в ватниках и с винтарями. Саша обратил внимание — глаза у них были припухшие, заплывшие, как с похмелья. И что ещё сразу бросилось ему в глаза — бород ни у кого не было.
— Кого спымал, Тимоха?
— Да вот, вроде немец!
— И что он тут делает?
— Портянку перематывал.
— Дурень ты, Тимоха! Что немец в лесу один делает?
— Откуда мне знать?
— Вообще-то немцев мы не имеем права задерживать, Гёзе нам голову снимает.
— Попридержи язык!
— Откуда немцу русский язык знать?
Как только Саша услышал про Гёзе, шефа гестапо в Пинске, в голове его как щёлкнуло. С какой стати партизанам бояться Гёзе? Ведь совсем недавно Михась при встрече упоминал это имя. Надо же, пригодилось. Никакие это не партизаны, а бандиты.
— Тимоха, проверь у него документы. Если есть, надо отпускать.
— Да шлёпнуть его, и все дела.
— Если Гёзе узнает, болтаться тебе на виселице.
Тимоха подошёл к Саше.
— Аусвайс!
Саша показал на левый нагрудный карман.
Тимоха сам расстегнул пуговицу и достал солдатскую книжку парашютиста.
— При документах немец.
— Неси сюда, посмотрим.
Тимоха направился к двум бандитам. Один из них явно был старше. Он-то и допустил ошибку: повернувшись к Саше спиной, он закрыл его от двоих своих сообщников. Другого случая могло не представиться.
Саша выхватил из кармана «парабеллум» и передёрнул затвор.
Тимоха ещё не успел среагировать на этот характерный и привычный многим военным звук, как Саша выстрелил ему в спину, сделал шаг в сторону и дважды выстрелил по лжепартизанам.
Старший, который давал указания Тимохе, сразу упал, а второго Саша ранил. Тот вскрикнул, повернулся, пытаясь убежать, да разве от пули убежишь?
Саша выстрелил ему в спину. Подбежав к старшему, для верности выстрелил ему в голову.
Тимоха тоже был ещё жив — лежал без сознания и хрипел. Саша добил его. Расстегнул на убитом ватник и рубашку — вся грудь была в наколках. Стало быть, не ошибся он, уголовники это.
Он обыскал убитых, и под подкладкой ватника у старшего обнаружил бумагу на немецком языке с подписью и печатью. Наверняка при встрече с немцами или украинскими карателями бумага должна была подтвердить, что они — немецкие пособники.
Саша присел на пенёк, намотал-таки злосчастную портянку и натянул сапог. Пальцы рук мелко дрожали — ведь едва не влип. А он-то хорош, не обнаружил засады, пёр, как кабан. Впредь надо осторожнее быть: лес — не чистое поле, где далеко видно. Засада может быть в любом месте. Только случай, неподготовленность, уверенность в своей наглости и непрофессионализм лжепартизан позволили ему выкрутиться из чрезвычайно опасной ситуации. И форма с документами не помогли, лишь дали возможность выиграть несколько минут. А был бы он в ватнике и при оружии — могли бы, не разбираясь, выстрелить в спину.
Он вытащил из руки убитого Тимохи солдатскую книжку и вернул её в карман. Фотография на ней не его, и никакой проверки он не выдержит, но свою роль солдатская книжка сыграла.
Похоже, пора убираться отсюда, как бы на выстрелы чужие не пожаловали. Лжепартизан могло быть не трое — только часть банды.
Собрав оружие и патроны, Саша вернулся на хутор. Бросать оружие не хотелось — оно могло достаться врагу или без толку заржаветь под открытым небом. Его разведка на сегодня сорвалась, но он остался жив, выкрутившись из смертельно опасной ситуации.
На следующий день Саша отправился к дуплу, служившему «почтовым ящиком»: надо было передать партизанам оружие — зачем ему несколько карабинов? А у партизан с оружием туго. И неожиданно обнаружил в дупле записку, в которой была всего одна буква — «В».
Саша стал вспоминать, какой сегодня день недели. Выходило — вторник и есть. До полудня ждать было недолго, и он решил задержаться — два часа в его положении ничего не изменят.
Он полежал на траве под деревом, издалека наблюдая за «почтовым ящиком».
Ровно в полдень из-за деревьев вышел Михась, огляделся.
Саша приподнялся из травы и махнул рукой.
— Я здесь.
Мужчины подошли друг к другу, поздоровались.
— Ты встречи просил?
— Да, — Михась помялся. — Вроде ты со взрывчаткой умеешь обращаться?
— Немного кумекаю, а что?
— Центр по рации требует взорвать железнодорожный мост, чтобы надолго парализовать движение. А у Коржа в отряде подрывников нет.
— Можно помочь. У меня встречное предложение — надо забрать оружие. Могу отдать три карабина и пару пистолетов.
— Здорово. Где и когда встретимся?
— Время и место это же. А когда — тебе решать.
— Мне ещё со связными встретиться надо, а завтра — в поездку. Давай через четыре дня.
— Годится.
Мужчины попрощались и разошлись.
Саша шёл на хутор и прикидывал — какой мост решили взорвать партизаны? Здесь, поблизости от станции Ловча серьёзных мостов не было. И что от него конкретно нужно? Обучить партизан минно-взрывному делу или самому принять участие в диверсии и подорвать мост? Тут разведка нужна, организация, прикрытие. У немцев охрана на мостах серьёзная, просто так близко не подойдёшь, не то чтобы взорвать.
Только полностью неуязвимых объектов не бывает. Всегда найдётся слабое, уязвимое место, которое надо найти, нащупать. Впрочем — чего гадать, при встрече всё выяснится.
Четыре дня пролетели в хозяйственных заботах.
Утром, в день встречи, он предупредил Олесю, что может задержаться на несколько дней. Надел немецкую форму, рассовал по карманам пистолеты, закинул за спину карабины. Тяжеловато, но не вести же партизан в Богдановку, в дом Олеси. Хватит с него и одного предателя — Янека.
За пазухой лежала карта. Партизаны местность знают хорошо, многие здесь родились и окрестности знали как свои пять пальцев.
Он подошёл к полянке загодя, но партизаны были уже здесь вместе с Михасём. Тот представил мужчин друг другу.
— Ты смотри, прямо как немец выглядишь, — похвалил его Корж.
— Даже документы есть, вот только по-немецки не говорю, — ответил Саша.
— Жаль.
Командиру партизанского отряда на вид было лет сорок — сорок пять. Лицо строгое, взгляд решительный.
— Я оружие принёс. — Саша показал на карабины.
— Оружие — это хорошо, оружие просто крайне необходимо. Желающие вступить в отряд есть, а вооружить их нечем — даже охотничьих ружей нет. Но я не за винтовками пришёл — есть дело посерьёзнее. Давай отойдём.
Командир явно не хотел, чтобы их разговор слышал Михась и двое других партизан из его отряда.
Они присели в сторонке на поваленное дерево, где Саша раньше сиживал вместе с Михасём.
— Мне Михась о твоих подвигах в сорок первом уже рассказывал. Думаю, ты — тот человек, который нам нужен. Радист в отряде есть, и рация, которую ты передал. А вот взрывника опытного нет. Вернее — никакого нет. Был, да немцы убили. Что скажешь, согласен?
— А взрывчатка есть? Взрыватели?
— Взрывчатки нет, зато есть два больших снаряда. Хлопцы принесли, прямо в ящиках. Взрывателей нет. А где их найти можно?
— В сапёрных подразделениях у немцев.
— Сложно.
— Было бы просто — я бы сам все мосты в округе взорвал.
Корж вздохнул огорчённо.
— Мост надо посмотреть мне, чтобы решить, сколько взрывчатки надо. И как взрыв организовать.
— Чего его смотреть? Мост как мост.
— Железнодорожный или автомобильный? Бетонный или железный, и сколько пролётов?
Корж растерялся.
— Это существенно?
— Конечно. Ещё система охраны нужна — сколько часовых и когда смена караула.
— Да, вижу — специалист нужен. Поможешь?
— Попробую. И снаряды ваши посмотреть надо.
— Не один день уйдёт.
— Ежу понятно.
— Ты про какого ежа? Не знаю человека с такой фамилией.
— Присказка, не обращай внимания.
— Тогда идём в отряд, сначала снаряды посмотрим.
Партизаны разобрали принесённые Сашей карабины. Один шёл впереди, дозором. За ним гуськом двинулись остальные.
Михась с партизанами не пошёл — он направился в свою деревню.
Шли полдня, останавливались перед дорогами. Убедившись, что немцев нет, перебегали, и снова шли по лесу. Шли уверенно, чувствовалось, что лес, тропинки, ручьи и мостики через них люди хорошо знали. Хотя какие мостики? Бревно переброшено с берега на берег, чтобы ноги не замочить.
Они добрались до отряда. Располагался он в десятке землянок, на подходах стояли часовые. Узнав Коржа и его провожатых, они молча их пропускали, неприязненно поглядывая на Сашу — их явно смущала его немецкая форма. Однако командир знает, что делает.
Василий Захарович — там звали командира отряда — сразу подвёл Сашу к одной из землянок и открыл дощатую дверь.
— Смотри.
Саша подошёл к ящикам, вгляделся в маркировку. Снаряды были для гаубиц, осколочно-фугасные — самое то, что надо.
Он откинул крышку. Как и ожидал: снаряды есть, взрывателя нет. Да, собственно, ему взрыватель и не нужен, он необходим только при стрельбе из орудия. Но его можно подорвать, вызвать детонацию гранатой или электрозапалом. Но если гранату найти можно, то с запалом худо.
— Снаряды подойдут — но взрывателя нет. Гранаты найдутся?
— Сколько надо?
— Как минимум — одну.
— Немецкая подойдёт?
— Да.
— Тогда будет. Пошли ко мне в землянку — поедим, дела обсудим.
Землянка была тесной, перекрыта одним накатом брёвен и дёрном. Стены влажноватые. Посередине стоял стол, сколоченный из досок, и вокруг него — нары на трёх человек.
— Скромно, — выразил своё мнение Саша.
— Тёплые, с буржуйками, будем перед зимой делать. Здесь надолго не задержимся. Немцы облавы периодически устраивают, приходится обжитое бросать. Месяц назад едва ноги унесли. Немцы против нас карательный батальон бросили — из украинцев набрали. В самый решающий момент кто-то неизвестный помог — из пулемёта в спину им ударил.
Саша понимающе улыбнулся:
— Наверное, кто-то из окруженцев.
Василий Захарович выставил на стол угощение: деревенский каравай, шматок сала и половину вяленой рыбы.
— Сейчас чайку согреют, я уже распорядился. Ешь, — и сам взялся за нож, крупными ломтями нарезал хлеб и сало.
Уговаривать Сашу не пришлось. После изрядного пешего перехода есть хотелось, да и вряд ли ему предложат ещё и ужин.
Они наелись, выпили из алюминиевых кружек горячей воды — заварки не было, как и сахару. По желудку разлилось сытое тепло.
Корж смахнул крошки со стола рукой, разостлал карту.
— Карту умеешь читать?
— Обучен, — хмыкнул Саша.
Василий Захарович ткнул пальцем в карту.
— Это мост через реку Бобрик у Дубковичей?
— Именно, — подтвердил Корж. — Смотри сам: вокруг — болота, и если мы взорвём этот мост, немцы долго не смогут его восстановить.
— Так-то оно так. Только ведь чем важнее объект, тем серьёзнее охрана.
— Само собой. Но посмотри, как удобно. От Пинска километров тридцать пять, и до Лунинца, в другую сторону от моста — немного меньше. Стало быть, сильных гарнизонов нет. Нападём, охрану перестреляем — и взрывай.
— Как только первый выстрел прозвучит, немцы по телефону тревогу поднимут, своим сообщат, — возразил Саша. — Мне Михась говорил — по перегонам бронепоезд немецкий пускают. Он через двадцать минут после звонка у перегона будет. Твой отряд с бронепоездом справится?
— Не подумал. Да, против бронепоезда нам не устоять. Видел я его издалека. Серьёзная техника: пушки, пулемёты, и всё бронёй укрыто.
— Наш козырь — только внезапность. Подобраться, взорвать — и ходу.
— Может, плот с взрывчаткой по реке спустить?
— Немцы его на подходе из пулемётов расстреляют. Кроме того, они поперёк реки трос натянуть могут, чтобы на лодках к опорам не подплыли. И ещё: чтобы с воды опоры взорвать, взрывчатки много надо.
— Так у нас два здоровенных снаряда!
— Это только с виду. У вас снаряды от стопятидесятимиллиметровой гаубицы — по маркировке на ящике — весом сорок три с половиной килограмма. Выкинь вес стального корпуса — сколько останется на тротил?
— Это что же выходит? Не хватит?
— Не знаю, мост смотреть надо.
— Да, со специалистами спорить сложно. Когда выдвигаемся?
— Хоть завтра. Надо с собой бинокль взять.
— Есть у меня бинокль — немецкий, трофейный, восьмикратный.
— Сгодится. А пока мы мост разведывать будем, пусть твои люди гранаты ищут.
— Уже наказал. И давай-ка спать. Ты ложись, а я распоряжения отдам.
Саша улёгся на голые доски. Матрасов и подушек на нарах не было даже у командира. Конечно, на дворе май, в землянке тепло, но после Олесиной постельки жёстко.
Саша лежал и раздумывал. Болота вокруг моста — для диверсанта плохо: подобраться сложно. Ничего, они на месте осмотрятся, решат вместе.
