Глава 6
МОЛОТОВСК
Ремонт на судне шел полным ходом. Когда рабочие поинтересовались, откуда пробоина, Володя честно ответил, что они протаранили и потопили подводную лодку.
— Расскажи! — пристали они, даже работу побросали.
Володя рассказал, как сначала лодка обстреляла их из пушек, а потом всплыла в непосредственной близости от судна.
— Акустики их подвели: мы же стояли, — объяснил он. — Вот лодка прямо перед нами и всплыла. Что нам оставалось делать? Пришлось топить.
— Что-то у тебя лихо получается, — заметил пожилой рабочий.
— Спроси у других членов команды, — обиделся Володя.
Другой рабочий вмешался:
— Вечно ты, Михалыч, не веришь. Посмотри: на форштевне и скуле, где вмятина, даже следы чужой краски остались. Посудина ваша хоть и старая, а железо крепкое, на совесть делали. Нонешние тарана не выдержали бы.
Вмятину выправили, наложили латку и закрасили. Другие рабочие ремонтировали радиорубку и ходовой мостик, поврежденные снарядами.
Сложнее всего дело обстояло с котлами.
Владимир понял, что ремонт не обойдется двумя днями, и пошел к капитану.
— Федор Савельевич, разрешите?
— Заходи!
Капитан был в хорошем расположении духа и даже напевал что-то себе под нос.
— Садись, герой!
— Я не герой, герои на фронте.
— Что ты, как красна девица, себе цену набиваешь? Лодку потопил?
— Так не я один — всем кораблем.
— Это ты молодец, что признаешь. Ты за чем пожаловал?
— В город бы мне сходить. Я уж два месяца как не мылся, скоро запаршивею. В баню хочу, на дома, на людей посмотреть.
— Правильно. Ладно, не хотел я говорить, но ты меня вынудил. Все документы полярников я сдал в Управление порта, в том числе и твои. Обсказал, что пристали мы к острову Вайгач, а там одни геройски убиенные зимовщики — оборонялись до последнего патрона. Зимовье разрушено подчистую. Они подтвердили, что полярники на связь давно не выходят. Так что по документам тебя нет.
— Как нет? Вот он я, перед вами, живой сижу.
— Э нет, ты не дослушал! Ежели бы ты туда сам пошел, тебя бы живо загребли и определили бы на Большую землю или в Амдерму. Мне это надо? У меня, почитай, треть экипажа погибла. Кто же в здравом уме от себя человека отпустит?
Володя расстроился. На документы, пусть и чужие, он рассчитывал.
Капитан ухмыльнулся:
— Я, брат, все продумал. Помнишь того, кто у пулемета убитым лежал?
— Я даже лица его не видел.
— Он детдомовский и из всех погибших лучше всего тебе подходит. Он из пролетариев, и документы в порядке. Так что с сегодняшнего дня быть тебе Александром Оглоблиным.
Вот дела! За короткую жизнь в этом времени он уже который раз меняет имя и фамилию. Впрочем, может, это и не так плохо, документы настоящие, капитан в курсе и лишнего нигде не сболтнет.
— Ну что, Санек, согласен?
— А у меня есть выбор? Ведь вы уже все сами за меня решили.
— Тогда держи документы. Изучи их, чтобы наизусть знал. Там же и пропуск в порт.
Володя встал.
— Мне бы еще… — Он замялся. — Деньги нужны, хоть немного. На баню хотя бы.
— Конечно, это можно. Ты ведь у нас теперь Оглоблин? А ему жалованье причитается. Получи, — капитан достал из железного ящика деньги, отсчитал.
Володя расписался в ведомости.
— Так я пошел?
— Ты хоть знаешь, где баня?
— Язык до Киева доведет.
— Отпускаю тебя на трое суток — вроде увольнительной. Все равно ремонт раньше не закончат. Вымойся, постригись, а то оброс ты на своем острове, на пугало похож.
И в самом деле. Володя привык к короткой флотской стрижке, а сейчас волосы, как у бомжа, космами висят.
Выйдя из порта, он поинтересовался у прохожих, где парикмахерская.
Она оказалась рядом и находилась при бане. Удобно, почти как в рекламе — шампунь и кондиционер в одном флаконе.
— Как будем стричься, морячок?
— Под машинку.
Зачем оставлять волосы, если он может уйти в море на месяцы? На судне парикмахера нет, надеяться не на кого.
Непривычно: ручной машинкой, которую раньше он видел только в кино, Володю подстригли. Клац-клац-клац, и космы летели на пол.
Он посмотрел на себя в зеркало. Помолодел сразу на несколько лет. Давненько он не видел себя в зеркале! И лицо отражается не его, чужое. Володя вздохнул.
— Что-то не нравится? — участливо спросила парикмахерша.
— Да нет, все хорошо. Теперь бы побриться. Сколько с меня?
— По таксе — двадцать копеек.
Володя залез в карман куртки, достал десять рублей и получил сдачу. Деньги были непривычными: купюры большие, и цвет не такой, как в его время. И на всех купюрах — лицо Ильича.
Вход в баню был за углом. Володя попросил у банщика полотенце и простыню.
— Таксу знаешь? Рубль.
Банщик показал ему шкафчик для одежды.
— Мил человек, я с транспорта, мне бы еще мочалку и мыло.
— С мылом сложнее, — вздохнул банщик и искоса посмотрел на Володю.
— Я заплачу, не жмись.
Банщик принес кусок хозяйственного мыла и мочалку. Во время войны даже это, неважно пахнущее, коричневатое мыло было дефицитом.
Взяв из стопки при входе цинковую шайку, Володя прошел в мыльное отделение, потом — в парилку, а оттуда — снова в мыльное. Он провел в бане часа два, если не больше. Давно он не мылся и получил удовольствие, которое хотелось растянуть. В конце окатился прохладной водой, не спеша обтерся, обмотался полотенцем и присел на лавку, остывая. На улице было ветрено и морозно, не хватало простыть после бани.
— Мил человек, — обратился он снова к банщику, — а поесть где у вас можно?
— В столовой, два квартала отсюда. Но только если есть рабочая карточка.
Володя порылся в документах — карточки не было. По случаю ремонта камбуз на судне не работал, а есть хотелось.
Он вышел на улицу. Идти в городе было не к кому, своего жилья, понятно, у него здесь нет, знакомых тоже нет. На корабль? Котлы погашены, на судне холодно, от холода не уснешь. Кругом тупик!
Володя решил зайти в магазин. Опа! На полках было совсем пусто, а он надеялся хоть что-то купить на обед или на ужин. Зачем тогда магазин, в котором купить нечего?
Видя расстроенное лицо Володи, одна из двух продавщиц спросила:
— Вы что-то хотели?
— Да купить поесть что-нибудь.
— Вы, наверное, не местный?
— Почему вы так решили?
— Здесь по карточкам отовариваются. Хлеб уже разобрали, а маргарин и макароны еще не привозили.
Володя совсем упал духом. Называется — вышел в город! А он в душе лелеял надежду сытно поесть и даже выпить граммов двести. Заслужил ведь! К тому же ему еще о ночевке думать надо!
— А переночевать в городе где-нибудь можно?
Продавщицы хихикнули. Одна толкнула другую локтем.
— Вам на сколько? Ну, дней?
— На трое суток.
— Я могу комнату уступить, все равно пустая. Настя, ты меня отпустишь?
— Да иди уж, все равно торговать нечем.
— Товарищ, вы подождите, я скоро.
Она ушла в подсобку, сняла темно-синий рабочий халат, переоделась и вышла уже в пальто, шапочке и коротких валенках. Зимы в этих местах суровые, в туфельках не находишься, чай, не в Москве — из метро и на «маршрутку», замерзнуть не успеешь. Чулочки — редкие по военным временам, дамы ходили в гамашах.
Едва они вышли из магазина, женщина сказала:
— Вы и вправду есть хотите?
— Как волк.
— Есть одно место, можно купить все, только очень дорого.
— Черный рынок?
— Вроде того. Только вам не продадут.
— Почему?
— Мужчина вы молодой, стрижка короткая.
— Ага, подумают, что из органов.
— Вы догадливый. Меня Катей зовут.
— Меня Сашей.
— Вы с какого корабля?
— «Софья Перовская».
— Это который на заводе ремонтируют? Говорят, этот корабль немецкую подлодку потопил. Правда?
— Правда.
— Ой, как здорово!
Они свернули за угол, и женщина остановилась.
— Дальше я одна пойду, а вы здесь ждите.
— Хорошо, буду.
Но женщина не уходила, выжидающе смотрела на него.
До Володи дошло:
— Простите. Сейчас деньги дам. Сколько?
— Смотря что вы хотите брать.
— Сытно поесть и выпить. На ваше усмотрение, берите с расчетом на обоих.
Женщина подняла глаза вверх, явно подсчитывая.
— Это будет много стоить, рублей семьсот.
Володя только что получил жалованье — пусть и не свое. Через три дня в море уйдет, а там деньги не нужны.
Он достал пачку купюр, отсчитал:
— Держите.
Женщина ушла.
Вдоль улицы тянул свежий ветерок.
Володя прождал четверть часа и забеспокоился. Не надула ли его продавщица? Получила деньги и смылась? Но он решил ждать.
Прошло еще полчаса. Он замерз и уже решил уходить в порт. Значит, такой вот он невезучий человек. А в порту на корабле пусть и холодно, но в цеху костры горят, насмерть не замерзнет.
Он уже повернулся, чтобы уйти, как его окликнули:
— Саша!
Он и внимания на оклик не обратил, но женщина его догнала.
— Простите, задержалась. Я кричу, кричу, а вы идете…
— Не слышал.
— Рынок — не магазин, товар на прилавок не выкладывают, все из-под полы. Помогайте.
Володя подхватил тяжелую «авоську» — была раньше такая плетеная сумка на все случаи жизни. Окликали какого-то Сашу, он слышал, но не обратил внимания, не привык к новому имени.
Женщина привела его в квартиру на окраине. Кирпичный двухэтажный дом, коих здесь, в Молотовске, было много. Квартира двухкомнатная, но комнаты даже не маленькие, а малюсенькие, просто крохотные. Володя хмыкнул — да что он, жить сюда пришел?
Они сняли верхнюю одежду.
— Ты, Саша, располагайся, пока я приготовлю.
— Как скажешь.
Володя осмотрел комнаты. Чисто везде, но бедно. «А что ты хотел увидеть? — укорил он себя. — Так сейчас большинство живет».
Он включил репродуктор. По случаю войны все радиоприемники приказано было сдать еще в начале войны, чтобы не слушали вражеские голоса.
Катя гремела на кухне посудой, потом зашипел примус, запахло сгоревшим керосином.
Володя открыл под окном нишу — были раньше такие, со створками и вентиляцией на улицу. Они использовались вместо холодильника в домах. О самих холодильниках, обыкновенных бытовых, никто не слыхивал.
Он поставил в нишу бутылку водки — пусть охлаждается, подивился пустоте ниши: съедобного там не было ничего.
С кухни уже что-то скворчало, потихоньку стал нарастать и усиливаться запах жареной рыбы.
Не выдержав, Володя заявился на кухню.
— Я скоро, потерпи еще, — встретила его Катя.
Но Катя поняла его неправильно — Володе просто хотелось пообщаться. Он давно уже не видел близко женщины. Сначала подлодка, потом кочегарка на корабле, следом — рулевым на конвое, потом уединение на Вайгаче… И везде только мужики — кроме острова. А женщины — они и двигаются не так, и пахнут не так, и говорят… И мысли о доме навевают.
— Скудно вы здесь живете, — начал он разговор.
— А ты сам-то откуда? Неужели у вас не так, лучше?
— Да, наверное, так же. Я из Питера, но давно там не был. Началась война, на флот ушел.
Он не мог сказать, что он не только не из Питера, но даже из другого времени. И про погибшую «эску», про свои злоключения, про плен на немецкой подлодке… Каждое неосторожное слово могло дойти до «органов» — как тогда называли НКВД. А Володя побаивался интереса этой организации к себе. Кто поверит, что он человек из будущего? Обвинят в шпионаже или еще бог знает в чем, и в лучшем случае будешь вкалывать на руднике в той же Амдерме, а в худшем… Про худший думать не хотелось.
— Повезло тебе, Ленинград видел.
Володя чуть не охнул — девушка не заметила его оговорку про Питер. Это прокол, недопустимый промах!
— Да, красивый город был.
— Почему «был»?
— Бомбят и обстреливают его сильно, в блокаде он. Думаю — разрушений много.
— Я из Мурманска, мой город тоже сильно пострадал, чуть ли не каждую ночь немцы бомбили. Нас сюда вывезли.
— И квартиру дали? — удивился Володя.
— Нет, подселили. А через месяц хозяина на фронт забрали. Я здесь на птичьих правах.
— Все равно одна живешь, хорошо. Ты замужем?
— Вдова. Мужа в начале сорок второго на фронт забрали, два письма от него только и пришло, а потом — похоронка.
— М-да.
На кухне повисла тишина. Володя и сам был не рад, что спросил про мужа. Сложно сейчас женщинам. Все тяготы — работа, полуголодное существование, одиночество — все легло на их плечи. У кого-то муж на фронте погиб, у других — воюют… В тылу из мужиков только старики да подростки.
Катя пожарила рыбу и картошку, накрыла на стол. Картошка в этих северных краях была почти деликатесом. На здешних землях она не росла, а завозили редко, да и то в пути и на складах она частенько успевала подмерзнуть.
Выпив по рюмочке, оба набросились на еду. Молодые, аппетит хороший. Не спеша «уговорили» бутылку. Володя не пил давно, да и голодный был весь день, потому и повело его слегка.
— Э, да ты носом клюешь, морячок, — заметила Катя. — Тебе отдельно постлать или со мной ляжешь?
Женщина спросила без обиняков, и отвечать нужно было тоже прямо.
— Вместе, — кивнул он. И, едва раздевшись, рухнул в постель и отрубился.
Катя постояла, покачала осуждающе головой и улеглась рядом: все-таки вдвоем теплее, да и надоело ей одиночество.
В середине ночи Володя проснулся оттого, что рядом кто-то тихо дышал. Сразу вспомнилось — ужин, женщина… Вот он дурак! Сначала просто хотел поесть и найти место для ночевки. Повезло, даже с женщиной рядом, а он позорно уснул. Вот и выходит — дурак! Расскажи кому — засмеют.
Володя провел ладонью по плечу Кати. Кожа у нее была нежная, бархатистая. Он наклонился к ее голове, понюхал волосы — пахнут как-то по-особому. Осмелев, прильнул своими губами к ее губам.
Женщина проснулась сразу, ответила на поцелуй.
Желание взыграло у обоих. Задрав ночную сорочку, Владимир навалился сверху, обнял…
Когда оба отдышались, Катя сказала:
— Наконец-то дождалась, уж подумала, грешным делом, не алкаша ли привела?
— Нет, не алкаш я, сам не знаю, что накатило. Ты прости.
— А ты правда на трое суток?
— Правда. Судно наше на ремонте.
— Мне завтра на работу, давай спать.
Утром Катя его разбудила:
— Я ухожу, запасные ключи висят рядом с дверью.
— Мне некуда идти. Возьми денег, купи что-нибудь на ужин.
— Я постараюсь пораньше прийти.
Владимир снова улегся в кровать. Когда бы ему еще удалось отоспаться на перине, в тепле, с ощущением полной безопасности. И никаких тревог, никаких торпедных атак — красота!
Он проспал до обеда.
Проснувшись, он полежал в кровати еще — не часто в последнее время удается отдохнуть. А тут и постригся, и помылся, и с женщиной переспал, да еще и выспался дальше некуда. Куда-то ушли невзгоды и тяготы последних месяцев, он встал бодрый, кровь кипела в жилах, и хотелось жить на полную катушку. Он умылся под рукомойником и какое-то, очень короткое время решал нехитрую проблему — напиться чаю самому или все-таки подождать хозяйку? Однако, случайно взглянув в окно, увидел — Катя уже подходила к дому с сумкой в ручках. Владимир быстро оделся — встречать девушку в одних трусах неудобно.
Катя выглядела так, как будто и не было бессонной ночи. Щеки с мороза были румяными, глаза блестели.
— Держи, — она подала Владимиру сумку.
Володя отнес сумку на кухню и, вернувшись в прихожую, помог девушке раздеться — все-таки приятно поухаживать за симпатичной женщиной.
— Соскучился? Есть хочешь? Я сейчас.
Катя стала хлопотать на кухне, но Володя отвлек ее:
— Катя, оставь пока, пойдем.
Он подхватил ее за талию и повлек в комнату. Володя выспался, отдохнул, чувствовал себя полным сил, и ему хотелось женщину. Он начал снимать с Кати платье, засмеялся.
— Ты чего? — удивилась Катя.
— Анекдот вспомнил. Выпустили петуха во двор. Вокруг куры ходят, а он к кормушке кинулся. Хозяин петуха качает головой — не дай бог так оголодать!
Девушка засмеялась. Анекдот был «с бородой», но она его не слышала.
Володя не спеша снял с девушки лифчик, провел руками по груди, поцеловал сосок.
— Подожди, я сама, — Катя разделась.
Володя был терпелив и нежен. Он ласкал женщину, пока она не застонала от желания.
Потом они лежали в постели.
— Как долго у меня не было мужчины! — вздохнула Катя.
— Вокруг мужиков полно! — засмеялся Володя.
— Они с утра до вечера на работе, еле ноги таскают. И у них одна мысль — досыта поесть и выспаться.
— Что поделаешь? Война! Вот прогоним немца, и все образуется.
— Ты думаешь, мы победим? Сводки одна другой страшнее.
— Наполеон Москву взял и сжег. А чем все закончилось? Армию его Кутузов разгромил, а Русь как стояла, так и стоит.
Катя поднялась, накинула халат.
— Надо ужин готовить.
— Я бы и пообедал заодно.
Девушка засмеялась и ушла на кухню.
Зашипел примус, заскворчало на сковороде.
— Иди кушать.
Катя купила не только еды, но и бутылку водки, однако Володя от выпивки отказался.
— Ну, как знаешь, а я пригублю. — Катя выпила рюмку. Щеки ее зарумянились. — Расскажи о себе.
Вот вечно с женщинами так хотят узнать о мужчине побольше, а у него только полтора суток увольнения остались, и встретятся ли они вновь, неизвестно. Плавание во время войны — занятие непредсказуемое. Да и говорить правду о себе он не хотел — Катя наверняка похвастается перед подругами. Потому начал врать:
— Сирота я, в детдоме воспитывался. Родителей не помню. Ну а дальше — ФЗУ, потом на флот попал. В военкомате на фронт просился, сказали — моряков не хватает, ты здесь нужнее. Вот и все.
Катя неожиданно погладила его по голове.
— Трудное у тебя детство было.
— Как у многих.
Халат у девушки завернулся, обнажил ее ноги, и Володя вновь почувствовал желание.
— Я тебя хочу.
За окном было сумрачно, завывал ветер. А в постели хорошо, уютно и тепло. Рядом посапывает во сне женщина, и запах от нее какой-то домашний, умиротворенный.
Утром он проснулся раньше Кати, успел разогреть чайник на примусе, и они позавтракали. С тревогой Катя спросила его:
— Ты сегодня уйдешь?
— Нет, завтра утром. Держи деньги, купи еще еды после работы.
— Здесь много.
— А зачем мне деньги в море?
Катя чмокнула его в щеку, надела пальто, валенки и ушла на работу.
Володе же спешить было некуда. Он улегся на кровать и стал раздумывать, как ему жить дальше. Отсиживаться в тылу ему не хотелось. Конечно, северные моря сейчас не совсем тыл. Города и транспорты на море бомбит авиация, на конвои и одиночные суда нападают рейдеры и подлодки. Тонут суда, гибнут люди, и такую службу спокойной и безопасной назвать нельзя. Но он подводник, его этому учили, и он может принести Родине больше пользы, воюя на подлодке. А быть рулевым на ржавой посудине — больших знаний не нужно.
Но как пробиться на подлодку? У него документы — хоть и настоящие, но не его. И никакого военно-морского образования или специальности по этим документам у него нет. Пойдет в военкомат — оставят здесь же. Ведь наверняка этот Оглоблин, под чьей фамилией он живет, имел бронь от призыва. А если его и призовут, то куда-нибудь в пехоту. Куда ни кинь — всюду клин. И сильно рыпаться нельзя — рвать на себе рубаху и бить кулаком в грудь. Серьезной проверки он не выдержит. С НКВД шутки плохи: запишут в немецкие шпионы или дезертиры, и в лучшем случае светят лагеря в Воркуте, а в худшем — к стенке поставят.
И какие бы варианты он ни изображал, ничего дельного не вырисовывалось. «Ладно, будь что будет. В моей жизни всего за пару часов все менялось самым крутым образом, на сто восемьдесят градусов, так чего загадывать вперед на несколько месяцев? Я и на этом месте пользу принесу, вон — удалось же на гражданском судне подлодку немецкую потопить!» — решил Володя.
Дождался Катю. Они поели, поговорили немного — больше о войне. Осознавая, что завтра они расстанутся, неистовствовали в постели, пока Владимир не выдохся.
— Все, не могу больше! — откинулся он на подушку.
— Миленький, ты меня не забывай, — вдруг со слезами в голосе попросила Катя. — Будешь у нас в городе — заходи обязательно.
— Не от меня зависит — от начальства. Прикажут — зайдем в порт, а нет так нет. Нас ведь могут в Мурманск или на Новую Землю послать.
— Понимаю, но я ждать буду. У меня твои деньги остались.
— Оставь. На корабле кормят, а тратить их там некуда.
Утром, позавтракав, они вместе вышли из дома. Володя оглянулся, запоминая улицу и дом, — вдруг на самом деле ему доведется еще быть в городе, так почему не зайти?
Он довел Катю до магазина, поцеловал на прощание. Глаза у девушки повлажнели.
Коснувшись указательным пальцем ее подбородка, Володя слегка приподнял ее голову, заглянул в глаза:
— Эй, не вздумай реветь, сырости и так хватает.
— Ты меня не забывай, я ждать буду.
Володя повернулся и ушел, не оборачиваясь.
К своему удивлению, он обнаружил, что корабль практически отремонтирован, места наложенных латок сияли свежей краской.
Федор Савельевич уже расхаживал по судну.
— Явился? Ну, здравствуй.
— И вам доброго дня.
— Вижу — пострижен, помыт. Небось подженился на время?
— Грешен, нашел вдовушку.
— Ну и славно. Завтра выходим в море. Я в судовой роли тебя рулевым впишу.
— Да мне все равно.
— Я, грешным делом, думал, что ты к вечеру приползешь пьяным.
— Разве я похож на пьяницу?
— Ну-ну, не обижайся. На судне-то вы все трезвенники, а как на берег сойдете, как будто бес в вас вселяется. То напьетесь, то подеретесь.
Рано утром кочегары уже начали растапливать котлы, поднимая пар.
Капитан ушел к портовому начальству и вернулся озабоченным.
— Получен приказ, выходим.
«Софья Перовская» медленно вышла из порта. Пароход несколько раз менял курс, то увеличивая скорость, то сбрасывая.
— Это вроде ходовых испытаний после ремонта, — объяснил капитан. — Раньше-то после ремонта обязательно были положены ходовые испытания — проверить, все ли в порядке. Как машина работает, нет ли течи. А теперь из ремонта — и сразу по полной. Не хватает судов!
— Мы куда идем?
— Немцы транспорт повредили, типа «Либерти». Воды набрал, есть дифферент. Машины не работают. Нам надо снять часть груза, доставить его в Архангельск, а «американца» отбуксируют для ремонта.
— А, понятно. Так «Либерти» — судно высокое, как перегружать будем?
— Не наша забота, на ихнем судне кран есть. Перекидаем груз в трюмы стрелой, и все дела. Тут всего-то сто миль идти.
К транспорту подошли к полудню следующего дня. На корме его, чуть выше ватерлинии, было несколько пробоин от попадания снарядов, прикрытых брезентовым пластырем. Но транспорт набрал воды, залило машинное отделение, и он потерял ход.
У транспорта уже был морской буксир. Команды заводили канат для буксировки.
«Софья Перовская» ошвартовалась возле, она казалась маленькой рядом с высоким бортом огромного транспорта.
На судне открыли люки трюмов, и с «Либерти» стрелой стали подавать сетки с ящиками и бочками. Ящики были зеленого цвета — со снарядами, а в бочках было моторное масло.
На погрузку ушло часа четыре. Под конец, когда люки трюмов уже закрыли, на стреле повис танк, средний американский «Шерман».
— Эй, а его куда? В трюмах места нет.
— На палубу. Ставь по центру, будет еще один.
Танки погрузили на корабль. «Перовская» сразу просела по ватерлинию.
— Все, отходите! — крикнули с «Либерти».
«Перовская» отошла и встала поодаль. Капитан приказал свистать всех наверх, кроме кочегаров, — надо было крепить проволокой танки.
— Не дай бог ветер или шторм, — сокрушался капитан. — Танки сдвинутся, центровка нарушится — быть беде.
Под гусеницы высоких неуклюжих машин подложили клинья из бревен враспор. Проволокой в палец толщиной прикрутили к рымам на палубе.
Старпом обошел танки, полюбовался работой.
— Все на совесть, молодцы.
А пойди еще ломом покрути ту проволоку, натягивая крепление!
Все заняли рабочие места, капитан приказал в машинное отделение:
— Малый ход.
Небольшая качка была, но танки стояли как вкопанные.
Осмелев, капитан прибавил ход. Куда торопиться, если все равно они прибудут в Архангельск уже завтра?
Погода пока не вселяла тревоги. Дул легкий ветер, на море было волнение один-два балла. Но на Севере погода бывает обманчива и переменчива, как настроение у взбалмошной девицы.
Володя отстоял свою вахту и улегся на койку — надо было выспаться. Из-за нехватки людей вахты приходилось нести чаще обычного. Едва ушел немного поспать и поесть на камбузе, как снова на вахту.
Володя принял от сдающего вахту рулевого свой пост, сверил курс.
На ходовом мостике была только подсветка приборов: освещение в рубке, как и ходовые огни, не работало — ни к чему было привлекать к себе внимание противника.
Уже по привычке Володя обозревал море вокруг корабля.
На мостике вместе с Володей нес вахту старпом. Через час вахты Володе показалось, что среди волн появился бурун.
— Товарищ старпом! Слева, курс шестьдесят, вижу бурун. Не перископ ли?
Старпом поднес к глазам бинокль, до того висевший у него на груди. Долго всматривался, потом выдохнул:
— Не вижу ничего подозрительного, показалось тебе.
Может, и показалось. Ветер срывает с волн пену, вполне могло показаться. Но какое-то шестое чувство точило, не давая успокоиться, какая-то смутная тревога заползла в душу.
Володя пытался себя успокоить. Чего паниковать, если старпом осмотрел море в бинокль?
Прошло еще полчаса. Володя уж было успокоился, как старпом воскликнул:
— Вот она!
И туг же объявил по судну сигнал тревоги.
С правого борта, на удалении трех кабельтовых, из воды торчал перископ.
Подводная лодка шла параллельным курсом с транспортом. А на корабле засуетились члены судовой команды, пришел заспанный капитан:
— Что случилось, Андрей Васильевич?
— Вижу перископ. — Старпом протянул капитану бинокль и указал рукой направление. Собственно, перископ был заметен невооруженным глазом.
— Как думаешь, кто?
— Наших подлодок тут быть не должно, нас не предупреждали.
— Стало быть, немец.
Пока было неясно, что предпримет подлодка — всплывет и обстреляет их из пушки или пустит торпеду?
Федор Савельевич приказал сообщить по радио в Архангельск, а также на буксир о появлении неизвестной подводной лодки.
Видимо, командир немецкой подводной лодки осматривался, прослушивая с помощью акустиков горизонт, оценивал обстановку. Решив, что угрозы нет, он приказал всплывать.
Из-под воды показалось ограждение рубки, потом сама рубка и, наконец, корпус лодки. На ходовом мостике лодки появились фигуры подводников. Немецкие комендоры суетились вокруг пушки.
— Федор Савельевич, — обратился к капитану старпом, — немцы! Что делать?
— Отстреливаться из пулемета. Другого варианта не вижу. Нам от лодки не уйти, скорость не позволит.
В голове у Володи созрел план.
— Товарищ капитан, разрешите обратиться?
— Слушаю.
— Танки.
— Не понял…
— У нас на палубе стоят танки, на них же пушки есть! Мы можем дать отпор.
— А снаряды?
— Мы же грузили в трюмы ящики!
В минуту опасности капитан принял решение моментально:
— Старпом и рулевой, стрелой в трюм! Найдите ящик — и в танк. Пушку зарядить сумеете?
— Не боги горшки обжигают.
Капитан взялся за штурвал. Володя по-флотски съехал по поручням трюма на ногах, за ним спешил старпом.
В это время на подлодке грохнул первый выстрел.
Володя и старпом открыли трюмный люк. Темнота, ничего не видно…
Старпом нащупал выключатель, включил свет в трюме. Все равно иллюминаторов в трюме нет, и немцы освещение не увидят.
— Вон ящики.
Они подбежали, вытащили ящик из штабеля, расстегнули обе застежки. Точно, снаряды! Только к танкам ли? По логике, должны быть они.
В ящиках находилось по два снаряда.
— Бери под мышку — и к танку, — сказал Володя. — А я — еще два.
— Вы как разговариваете со старшим? Я старпом все-таки! Я буду вынужден доложить капитану! — обиделся старпом.
Нашел время для соблюдения субординации!
Володя взял под мышки по снаряду. Нести их было неудобно: снаряды были в смазке и так и норовили выскользнуть. До трапа Володя смог добежать, но как лезть наверх, если обе руки заняты? Оставив один снаряд внизу, он со вторым поднялся наверх и положил его на доски палубы. Потом спустился за вторым.
Володя торопился, потому что на корме уже грохнуло два взрыва. Немцы прицельно били именно туда, пытаясь лишить корабль хода. В корме расположены рулевые машины, паровой двигатель.
Выбравшись на палубу, он подхватил снаряды и подбежал к танку. Высок, зараза! Наши танкисты прозвали американский М-4 «Генерал Шерман» — «Эмча». По ленд-лизу их было поставлено 1990 штук, и с 76-миллиметровой пушкой — 2073 изделия. Танк имел неплохое бронирование, но был очень высок — 2743 миллиметра из-за расположенного в корме звездообразного авиационного карбюраторного двигателя, работавшего на бензине. При попадании бронебойных снарядов лихо горел, за что сами американцы прозвали его «зажигалка Ронсон».
Из-за большой высоты танк обладал большим внутренним объемом, где вольготно размещались пять членов экипажа. При необходимости, эвакуируя с поля боя экипаж подбитой машины, можно было разместить внутри еще столько же. Его модификация со спаркой дизелей называлась М4А2. По основным боевым качествам танк почти не уступал советскому Т-34.
Наши танкисты воевали на «Шермане» охотно. Каждый из членов экипажа, кроме наводчика, имел вращающийся на 360° перископ, и потому обзорность экипаж имел отличную.
Броня внутри кабины покрывалась подбоем из пенорезины. Учитывая, что корпус и башня были литыми и не цементировались, броня была вязкой и при несквозном попадании не давала вторичных осколков от внутренней поверхности.
Володя положил снаряды на моторное отделение и, взобравшись на танк, поднял тяжелый броневой люк.
Темно. Он опустился в танк и начал ощупывать вокруг себя руками. Наткнувшись на переключатели, попробовал щелкнуть.
В танке загорелся свет. Во, другое дело!
Он выбрался из башни, сунул в люк оба снаряда и спустился сам.
Принципиально пушка не отличалась от множества им виденных. Американцы вообще поставляли в армию простое и безотказное вооружение, интуитивно понятное в обращении. Вот и Владимир сразу смог открыть горизонтальный клиновый затвор. Медленно продвинул в казенник снаряд. Он вошел точно. Закрыл затвор.
Теперь надо повернуть башню. Перед ним были кнопки с панелями на английском «влево» и «вправо». Он нажал, но ответа не последовало. Скорее всего, привод был электрическим или гидравлическим, и работал он при запущенном двигателе. Но сервоприводы всегда имеют резервное ручное управление. Штурвальчики и правда были, но крутились очень тяжело. Тем не менее башня стала поворачиваться.
Володя приник к прицелу, довернул башню. Прицел неплохой, ему была четко видна рубка подлодки. Но чертова сетка на прицеле! Как определить дальность по черточкам, когда и прицел, и пушку, и этот танк он видит впервые в жизни? Была не была! И он нажал на рычаг спуска.
Здорово громыхнуло, казенник отскочил назад и выплюнул дымящуюся гильзу. Не отрываясь, Владимир смотрел в прицел — куда он попадет?
Снаряд взорвался с недолетом — небольшим, метров пятьдесят, не причинив лодке никакого вреда. Но немцы засекли пушечный выстрел на корабле, и теперь все решалось секундами — кто кого?
Володя загнал в казенник второй снаряд, снова приник к прицелу. Теперь он навел перекрестье прицела на одно деление выше и нажал ручку спуска. Выстрел!
Снаряд прошел чуть выше рубки, но даром не пропал. Разрывом снесло перископ и антенну лодки, лишив ее радиосвязи и обзора. Теперь лодка не сможет выполнить атаку из-под воды, пустив торпеду по пеленгу, не оглядит зенит перед всплытием, обезопасив себя от авиации.
— Рулевой, принимай снаряды!
Войдя в азарт, Владимир забыл о старпоме. Тот все-таки выбрался из трюма, принес снаряды. И очень кстати, ведь свои Володя уже выстрелил.
Он вынырнул из люка, спустился на моторное отделение, взял из рук старпома снаряд, положил на броню, потом взял второй…
Старпом обернулся:
— Лодка!
Володя поднял голову. Подводников на ходовом мостике и у орудия видно не было. Получив неожиданно отпор со стороны гражданского тихоходного транспорта, лишившись перископа и антенны, подводники сочли за лучшее не рисковать и погрузиться.
Володя подхватил один снаряд, бросился в люк и зарядил снаряд в пушку. Приник к прицелу.
Рубка лодки медленно уходила под воду.
Владимир успел прицелиться и выпустить снаряд, но он прошел выше и взорвался за кормой лодки. А через мгновение рубка лодки скрылась под водой. Конечно, попаданием в перископ и даже в рубку лодку не потопить. Ведь самое главное — прочный корпус лодки — цело. И даже попади он в рубку два или три раза, лодка не потеряет мореходности.
Тем не менее лодку противника они повредили и заставили скрыться, уйти. И корабль остался на плаву и на ходу, хотя повреждения получил.
Володя втащил в башню второй снаряд, доставленный старпомом, и сунул его в ложе боеукладки. Теперь в экстренной ситуации им не придется бежать в трюм, искать ящики со снарядами.
Володя выбрался из танка и закрыл люк.
— Звенит в голове! — прокричал ему старпом. — Я только к танку подбежал, а ты выстрелил. Слышу плохо.
— Пройдет, рот надо было открывать!
Для того чтобы не оглохнуть при выстреле или чтобы от резкого перепада давления не полопались барабанные перепонки, артиллеристы при стрельбе открывали рты. Со стороны это, может быть, выглядело смешно, но сей нехитрый прием помогал сохранить слух. Старпом, человек сугубо гражданский, этого не знал.
— Что? — наклонился к нему старпом.
Но Володя только махнул рукой и направился на ходовой мостик. Его место — у штурвала, к тому же неизвестно, куда угодили снаряды с подлодки, и капитану могла требоваться помощь.
Мостик оказался цел, а капитан — невредим.
— Получилось все-таки? Молодцы! Я уж думал — расстреляет она нас, как в прошлый раз. Не видели, куда снаряды угодили?
— Нет, Федор Савельевич, мы сразу на мостик.
— Тогда к штурвалу, Александр. А я пойду, судно посмотрю.
Как оказалось, один снаряд взорвался в угольной яме, не причинив большого вреда. Еще один разрушил матросский кубрик, никого не убив, потому что кубрик был пуст. Снова требовался ремонт, однако не такой объемный.
Через сутки они добрались до причалов Архангельска, разгрузились — и сразу в Молотовск, на завод, для ремонта.
Володя сразу пошел к капитану:
— Можно мне на берег?
— Ты же три дня назад там был?
— Не три, а четыре. Все равно ведь на ремонте будем.
— Ладно, ступай, но завтра к вечеру чтобы был. Зазноба, что ли, появилась?
— Вроде того.
— Дело молодое, может — сладится. Иди уж.
Володя поблагодарил и пошел в город.
По причине позднего времени магазин был пуст, но Володя помнил и дом, и улицу, где жила Катя, и бодро направился туда. Постучался в дверь.
— Кто там? — Голос у Кати был испуганный.
— Да это же я, Саша!
Дверь сразу же отворилась. Катя стояла в дверном проеме в ночной рубашке и босиком, готовясь ко сну.
— Ты? Не забыл?
— Да что же, у меня такая короткая память?
— Проходи, только у меня, кроме хлеба и чая, ничего больше нет.
— Перебьюсь.
Володя шагнул через порог, закрыл за собой дверь и, обняв девушку, ощутил через тонкую рубашку ее горячее тело. Тут же нахлынуло желание.
Едва сняв куртку и ботинки, он сразу направился в комнату.
— Чай будешь?
— Утром. Иди ко мне!
— Руки сначала вымой.
И правда, с корабля — и сразу в койку. Непорядок!
Володя вымыл руки, заодно и умылся. Разделся донага у кровати, на которой под одеялом уже лежала Катя.
— Вы снова в городе?
— На заводе, ремонтируемся — немецкая подлодка обстреляла. Давай не будем о войне.
После бурной любовной схватки они уснули, обнявшись.
Часа через два в городе завыли сирены воздушной тревоги, и молодые проснулись. Катя сделала попытку выбраться из-под одеяла.
— Ты куда?
— Воздушная тревога, надо в бомбоубежище бежать.
— Лежи спокойно. Немцы если и прилетят, то, скорее всего, мимо пройдут, на Архангельск. Молотовск — слишком мелкая для них цель, если только судоремонтный завод…
Володя ошибся. Высоко в небе послышался заунывный вой моторов.
По случаю войны в городе соблюдали светомаскировку, и темень была полнейшая. Но с высоты было хорошо видно море, оно блестело, берег, контуры города и завода.
Завыли-засвистели первые бомбы — они и в самом деле легли в районе судостроительного завода. Раздалось несколько взрывов.
Только потом вспыхнул луч зенитного прожектора и стали стрелять зенитки — до начала бомбежки они не хотели демаскировать себя.
Громыхнуло еще несколько взрывов.
Потом все стихло. Смолк звук моторов, немцы улетели. Так далеко в тыл они залетали редко, с дальними бомбардировщиками у гитлеровцев было туго. Они, конечно, были, но их было мало. Гитлер не рассчитывал на долгую войну, уделяя все внимание фронтовой авиации — штурмовикам, истребителям, бомбардировщикам ближнего действия вроде «Юнкерса-88» или «Хейнкеля-111».
Катя и Володя стояли у окна. Далеко, в районе порта, показались проблески огня.
— Вроде горит что-то.
— Без нас есть кому тушить.
Володе не хотелось из тепла, из постели, от женщины бежать в порт.
Утром, после любовных утех, они наскоро выпили чаю с черным хлебом и разбежались: Катя в магазин, а Володя — прямиком в порт.
В порту была суматоха, ощущался запах гари и дыма.
Володя сразу кинулся к судну и почти тут же столкнулся с капитаном.
— Здравствуй, Александр. Слышал уже, что бомбили?
— Весь город видел и слышал. Судно не пострадало?
— Наше не пострадало, а вот на заводе пожар был. Правда, потушили быстро. Транспорт один пострадал сильно и подлодка, есть жертвы.
Услышав про подлодку, Володя изменился в лице, сердце екнуло. Ведь он был подводником до мозга костей, любил он лодки, это было его призванием, как у других людей летать, лечить, петь.
— Федор Савельевич, можно на подлодку поглядеть?
— Не насмотрелся еще? Едва не в каждом выходе встречаемся. Ладно, иди уж, все равно ремонт до вечера не закончится, а то и дольше.
И Владимир отправился к заводскому причалу. По пути увидел один полуразрушенный цех, где рабочие уже разбирали завалы.
У причальной стенки стояла подводная лодка.
Внешне повреждения на «малютке» были невелики. Рубка посечена осколками, вмятина на ней изрядная. Володя присмотрелся — да, и антенна сорвана.
Мимо прошел краснофлотец.
— Эй, земляк, что случилось?
— А сам не видишь? — хмуро бросил матрос.
— Да ведь это ерунда — пробоины на рубке. Лишь бы прочный корпус не пострадал.
— Ты заводской, что ли?
— Нет, матрос с «Софьи Перовской».
— Повреждения у нас на лодке и в самом деле невелики, только четырех подводников сегодня хоронить будем.
— Как же так?
— Осколками на пирсе. Лодка бункеровалась, да заводские дизель регулировали. Бомба рядом взорвалась.
— Да, беда. А как командира вашего найти?
— Он сам сюда идет, — матрос показал на мужчину средних лет в кожаном реглане.
Владимир подошел к нему:
— Здравствуйте! Примите мои самые искренние соболезнования…
— Принимаю.
Командир лодки сунул в рот папиросу, прикурил.
— Ты заводской? — спросил он.
— Нет, рулевой с «Софьи Перовской».
— Что хотел? У меня времени мало.
— На лодке служить! — выдохнул Владимир.
— Доводилось раньше? Есть специальность?
— Нет, — Владимир слукавил. А как сказать правду, если по документам он и близко к подлодкам не подходил.
— Краснофлотец? — капитан-лейтенант окинул взглядом его одежду.
— Нет.
— Насколько я знаю, все суда Севморпути мобилизованы. У тебя бронь должна быть от призыва. Как тебя взять?
— Я же не в тыл прошу отъедаться. У вас четырех членов экипажа не хватает.
— Верно, и взять их пока неоткуда. По закону положено, чтобы тебя военкомат призвал, потом учебка, чтобы ты специальность получил — электрика или торпедиста.
— Война тоже не по закону.
— Тебя же на судне в дезертиры запишут, искать будут, а мне отвечать.
Володя набрался духу: рисковать так рисковать. Он достал из кармана свои документы и протянул их командиру подлодки. Тот взял, просмотрел их и вернул.
— И дальше что?
— Я детдомовский, родни нет. Возьмите меня вместо убитого матроса и по его документам.
Володя волновался — голос осип, губы пересохли.
Командир замешкался, но ответа сразу не дал.
— Тебя же твой капитан искать будет. Был человек — и пропал. В розыск объявят.
— А вы к нему сходите, поговорите. Судно мое недалеко стоит, ремонтироваться будет.
— Ох, втягиваешь ты меня в авантюру. Как бы жалеть потом не пришлось!
Врать так врать, решил Володя.
— Я на заводе раньше работал, хорошо знаю торпедные аппараты, электрику, рулевым быть могу. Не пожалеете!
— Ты же говорил, что не плавал на подлодке?
— Не плавал, но ремонтировал и знаю устройство.
— Это меняет дело. Ладно, дальше фронта не пошлют. Пошли к твоему капитану.
Услышав, что у него хотят забрать рулевого, Федор Савельевич схватился за голову:
— Ты, Саша, побудь в коридоре, мы сами поговорим.
Володя вышел.
Разговор шел сначала спокойный, дальше — на повышенных тонах. Потом наступила тишина. Подрались они там, что ли?
Володя осторожно приоткрыл дверь.
Федор Савельевич разливал из бутылки водку по стаканам. Похоже договорились, сообразил Володя. Осторожно, чтобы не щелкнуть замком, он прикрыл дверь.
Из капитанской каюты послышался голос:
— Саша, зайди!
Володя шагнул в каюту.
— Вот что. Парень ты боевой, я тут коротенько рассказал о тебе. Коли ты рвешься на боевой корабль — так и быть, отпущу. Флоту помогать надо. Только меня не подведи.
— Спасибо, Федор Савельевич! — Володя улыбнулся.
— И вот что еще: документы свои мне отдай. Напишу в рапорте — погиб-де рулевой Александр Оглоблин при бомбежке.
— Спасибо!
— Ты капитан-лейтенанта благодари, умеет он уговаривать. И удачи тебе!
