Глава 4
Группа 14-16Е, в составе пятнадцати курсантов, стояла на плацу под моросящим дождём. Влага крошечными каплями оседала на плотной форменной ткани и неподвижных, полных спокойной уверенности лицах. Лишь облачка пара в холодном утреннем воздухе отличали строй от каменных изваяний.
Напротив, сцепленная стальным тросом, пропущенным сквозь кольца металлических поясов, выстроилась другая группа, только что выведенная четвёркой штурмовиков из кузова армейского грузовика. Двадцать шесть дрожащих, испуганно озирающихся человек в лохмотьях защитного цвета. Руки за спиной. Чёрные, давно не стриженые волосы падают на будто прищуренные глаза. Кожа широких скуластых лиц отдаёт желтизною. Тщедушные, почти детские тела, не дотягивающие и до семидесяти килограммов, сотрясает нервный озноб. От них пахнет грязью. Грязью и страхом.
— Думаю, все знают, кто стоит перед вами, — начал Крайчек, неспешно вышагивая по плацу. — А если не знаете, я поясню. Это, — небрежно кивнул он в сторону оборванцев, — китайские военнопленные. Их батальон сдался, попав в окружение под Харбином. Они очень сильно хотели жить. Так сильно, что предали свою Родину, отказавшись умереть за неё. Хотя, — воспитатель покривился и развёл руками, — не мне судить их. Я ведь не знаю, каково там, в армии красных драконов. Быть может, кто-то из наших гостей согласится поведать о своих тяжёлых фронтовых буднях, и нам станет понятнее, отчего Великий Индокитай не заслуживает такой жертвы? Отцепить, — указал Крайчек на босоногого солдата.
Двое штурмовиков ухватили трясущегося как осиновый лист пленного и, отсоединив от общей связки, подтащили к воспитателю.
— Ну что, дракон, — Крайчек положил свою громадную лапищу на плечо китайца, — как звать тебя?
Стоящая рядом с воспитателем Репина перевела вопрос, издавая непривычные слуху тягучие звуки.
Китаец тут же оживился и пролепетал нечто неразборчивое, активно кланяясь.
— Его зовут — Чжан Юйсян, — пояснила Репина.
— Сколько лет?
— Восемнадцать, — продолжила переводить младший воспитатель.
— Где родился?
— В деревне, недалеко от Гирина.
— М-м, Гирин, я бывал там. Красивые места. Братья-сёстры есть?
— Пять сестёр и два брата.
— Да ты что?! — Крайчек слегка наклонился, чтобы заглянуть «дракону» в глаза. — Вот это я понимаю! Безостановочное восполнение потерь — ключ к победе! У тебя отличные родители, можешь ими гордиться.
Китаец выслушал перевод и снова начал кланяться, боязливо улыбаясь.
— А у самого дети есть?
— Пока всего трое: два сына — близнецы, по году, и дочь, неделю назад родилась.
— Молодец-молодец, — дружески приобнял Крайчек китайца. — Жене часто пишешь?
— Старается отправлять весточки хотя бы раз в месяц, но получается не всегда. Очень любит свою жену, мечтает поскорее увидеть дочь и проведать мать с бабкой. Они живут в соседней деревне. Очень бедно живут. Нужно помогать.
— Похвально. О тылах забывать нельзя. А расскажи-ка нам, Чжан, по какой причине ты предпочёл сдаться? Почему не сражался до конца? Почему не прорывался из окружения с боем?
Пленный опустил глаза и вздохнул, но плечи его расправились.
— Он говорит, что очень стыдится этой слабости, что должен был умереть там, дабы не запятнать честь. Хочет, чтобы сыновья могли гордиться своим отцом.
— Хм, — Крайчек поджал губу и нахмурился, — осознание собственных ошибок — путь к самосовершенствованию. А ты неплохой парень, Чжан, хоть и трусоват. Что скажите? — обратился он к строю курсантов. — Неплохой ведь, правда? И не злой совсем. А? Милашка, — затянутая в перчатку клешня воспитателя легонько потрепала улыбающегося Чжана по щеке и, в туже секунду ухватила сзади за шею.
Блестящий от влаги чёрный кожаный плащ заскрипел, распираемый вздувшимися мышцами.
Китаец, суча ногами и хрипя, повис в двадцати сантиметрах над землёй.
— Я хочу, чтобы вы запомнили раз и навсегда! — проревел Крайчек, неся трепыхающегося пленника вдоль строя, на вытянутой руке. — Это — враг! Неважно, что он говорит! Неважно как он выглядит! Будь то матёрый головорез, сопливый недоносок, дряхлая старуха — вам нужно знать лишь одно — свой или чужой! Каждый, кто не свой — враг! И каждый враг должен сдохнуть!
Шея извивающегося пленника хрустнула под пальцами воспитателя, и мёртвое тело упало на бетон.
Бывшие сослуживцы Чжана в ужасе отпрянули назад.
— Если встретите его семью, — продолжил Крайчек, указывая на труп, — надеюсь, у вас хватит мозгов, и ваша рука не дрогнет при виде милой узкоглазой мордашки. Эти твари плодятся как саранча, и берут оружие в руки с двенадцати лет. Раньше вам не доводилось убивать, за редким исключением, — взгляд воспитателя чуть задержался на Глебе. — В этом нет ничего трудного. Единственное, что может осложнить задачу — ваша собственная тупость. Но, как показывает практика, тупицы редко дотягивают до выпускного экзамена. Завтра вы примите бой. С ними, — кивнул Крайчек на пленных, чем немедленно побудил тех сбиться в кучу. — Пятнадцать курсантов в стандартной экипировке штурмовика, против двадцати пяти косоглазых недоносков с малокалиберными карабинами. На мой взгляд — слишком щадящее испытание. Забой скота, не иначе. Лично я считаю, что вы достойны большего. Тридцать плоскомордых с их штатной амуницией и оружием — как минимум. И будь оно так, я даже допустил бы пару возвратных потерь. Однако, раз вместо драки нам приготовили бойню, то и оценивать я её буду соответственно. Тяпнуть мясника за руку свинья способна, но оторвать её — никогда! Так что сдадите вы экзамен только в случае, если вся группа будет цела. Иначе, отправитесь кормить общевойсковых вшей! Всё ясно?!
— Так точно! — гаркнул строй.
— Сегодня у вас свободный день. Разойтись!
— Чтоб я сдох! Даже не верится, — Толян, в третий раз проверив крепления брони, отложил жилет в сторону и взял стоящий у изголовья кровати табельный РПЗ. — Уже завтра. Ты подумай, завтра! — руки на чистых рефлексах лязгали железом, превращая пулемёт в набор аккуратно уложенных деталей. — Теперь только дотерпеть.
— Да, — согласился Глеб, обрабатывая шомполом, ствол своего СГК-5. — Лишь бы без накладок обошлось.
— Чего? — хохотнул Преклов. — Там же сплошные недоноски. Я, когда услышал, что этому — как его? — восемнадцать, просто охренел. Думал сначала — дети. Помнишь, в прошлом году пленных турков привозили? Ну, те ещё туда-сюда, на солдат похожи. Жалко, что они нам не достались.
— Снова строит из себя героя? — Волкова кивнула на Толяна и, подойдя к Глебу, провела ладонью по его коротко стриженым волосам.
— Никаких сношений перед боем, — язвительно напомнил Преклов. — Так ведь, командир?
— Именно, — кивнул Глеб.
Наташа хмыкнула, обошла его сзади и, склонившись над ухом, прошептала:
— Я буду убивать быстро. И ты поторопись.
— Как думаешь, — начал Толян, провожая Волкову оценивающим взглядом, — в действующих войсках много женщин?
— Среди штурмовиков — процентов двадцать, а у остальных совсем мало.
— Двадцать, — повторил Преклов и задумался. — Одна на пятерых. Нормально.
— Как и сейчас, — пожал плечами Глеб.
— Ну да, действительно. Чёрт, — Толян отложил ствол пулемёта и вытер руки о ветошь, — учёба заканчивается, а с Волковой так ни разу и не получилось.
— Ни разу? — удивился Глеб.
Преклов вздохнул и сокрушённо покачал головой.
— Зато меня Репина дважды вызывала, — оживился он, вспомнив.
— Всего дважды?! Толян, не хочу обидеть, но ты что-то делаешь неправильно.
— Что я могу неправильно делать? Как там вообще можно что-то делать неправильно? Я ведь… — Преклов нахмурился, глядя на едва сдерживавшего смех товарища. — Да пошёл ты в жопу!
Поднявшись с койки в двадцать минут шестого, Глеб с удовлетворением обнаружил, что группа, практически в полном составе, уже на ногах. Отклонение от графика, не важно в какую сторону, воспитателями не приветствовалось, но сегодня был особый случай, и это понимали все.
Вчерашний день, полный возбуждённых разговоров о грядущем экзамене, завершился непривычно плотным ужином и сигналом отбоя, прозвучавшим на час раньше обычного. Но сон не спешил вступить в законные права. Казарма ещё долго не могла погрузиться в тишину. Время шло и, по мере приближения часа икс, эйфория покидала ещё недавно грезящих боем без пяти минут штурмовиков. То тут, то там раздавались вздохи, иногда мечтательные, но чаще тревожные. Они гулко отражались от стен и поднимались к железобетонному сводчатому потолку, словно невидимые ночные птицы. Лёжа на спине и вглядываясь в темноту между балками, Глеб думал о том, как незаметно, данное шесть лет назад Крайчеком обещание, воплотилось в жизнь. Пугающе незаметно. Месяц за месяцем, год за годом, курсант за курсантом… и от группы осталась лишь половина. Четверо из отсеянных погибли — это Глеб видел сам: один в медицинском кабинете, один на ринге, и ещё двое на учениях. Но что стало с остальными одиннадцатью, он не знал. Они просто исчезли из его жизни, из жизни группы. Не вернулись после вызова к воспитателю, пропали на марш-броске, а отсутствие некоторых и вовсе замечалось только утром. Никто ничего не объяснял и никто не задавал вопросов. Даже между собой. Будто и не было никогда такого курсанта. Сейчас Глеб не помнил даже их имён, только отдельные фамилии, хотя со времени последнего отсева прошёл всего год. Год без потерь, и год, как его назначили командиром отделения.
— Не сварился ещё? — усмехнулся он полностью экипированному Толяну, возвращая на место туалетные принадлежности.
— Пар костей не ломит, — ответил тот, постучав кулаком по жилету.
Бронекомплект БШ-3, именуемый среди курсантов «скорлупой», вошёл в их жизнь не так давно, но весьма прочно. Двадцатикилометровые марш-броски и едва ли не каждодневные сборы на время, быстро помогли создать нерушимый симбиоз среднестатистических статридцати килограммов живого веса с восемнадцатью килограммами армидных волокон, пенорезины, высокомодульного прессованного полиэтилена, титана и легированной стали. Состоял комплект из жилета, защищающего торс, шею и пах, шлема со встроенной гарнитурой, включающей камеру, и бронещитков, прикрывающих конечности: плечи, фронтальные и боковые области бёдер, колени, голени. Каждый щиток, представляющий собой «бутерброд» из многослойной армидной ткани, покрытой снаружи пластиной спрессованного под высоким давлением полиэтилена, имел систему амортизаторов и крепился на жёстком каркасе в сантиметре от тела, практически не нарушая теплообмен и обеспечивая приличную защиту, как броневую, так и заброневую. А вот у жилета дела с вентиляцией обстояли не столь радужно. Тяжёлая, сама по себе весящая двенадцать килограмм, конструкция плотно укрывала туловище со всех сторон, оставляя свободный доступ воздуха лишь к небольшим участкам с боков, на стыке фронтальной и тыльной брони. Амортизационно-климатический подпор — множество пенорезиновых реек, расположенных с определённым интервалом — не сильно облегчал положение. Особенно тяжело приходилось поначалу, когда почти каждый марш-бросок заканчивался двумя-тремя госпитализациями с тепловым ударом. Но сейчас была осень, температура давно уже не поднималась выше десяти градусов, и больших проблем жилет не доставлял. А при мысли о вражеском огне, пусть и из мелкокалиберного оружия, бронекомплект, обычно воспринимаемый как лишний груз, представлялся чуть ли не пуховым одеялом, уютным и совсем не тяжёлым. Даже исчезла зависть к двум снайперам — Волковой и Грюневальд — чья броня была в два с лишним раза легче.
Без пятнадцати семь группа в полной боевой выкладке уже построилась напротив казармы.
Из кабины припаркованного рядом грузовика вышла Репина и, вместо произнесения всеми ожидаемых напутствий, что так удавались Крайчеку, просто, со словами: «По машинам!», откинула задний борт. Дождавшись, когда вся группа разместится в кузове, она забралась следом и коротко обронила в рацию: «Выдвигаемся».
— Тарасенко, — позвала Репина, как только машина тронулась с места. — Расстегни сумки, которые у тебя в ногах стоят, и раздай патроны. На СГК по двенадцать магазинов основных и по два к подствольнку, на СВ — по десять, на ПА — по три. И три короба Преклову к РПЗ. Если у кого мозгов хватило набить карманы холостыми, складывайте в пустую сумку, больше вам эти хлопушки не понадобятся. Выполнять.
Закрытый кунгом кузов наполнился металлическим бряцанием.
— У нас с вами примерно десять минут на дорогу, — продолжила Репина. — Даю вводную. Командование отделением поручено курсанту Глену. Против вас будет отряд военнопленных в количестве двадцати пяти единиц. Брони нет. Вооружены полуавтоматическими винтовками тридцатьвосьмого калибра. Задача — уничтожить противника не более чем за два часа. Потери недопустимы. Экзамен проводится в секторе 3Б.
Последняя фраза заставила курсантов отвлечься от раскладки магазинов по карманам, и вытянуть сосредоточенные лица.
В каждом из ранее слышанных рассказах о сдаче экзамена, фигурировали три непременных атрибута — овраг, холмы и макет деревни. Сектор 2А — «Населённый пункт в холмистой местности» или, как ещё его называли, из-за того самого оврага, проходящего по диагонали и вечно наполненного вязкой жижей — «Сырая могила». Эта площадка была всем хорошо знакома и давала колоссальное преимущество снайперам.
Глеб прибывал в полной уверенности, что и в этот раз экзамен пройдёт там же. Уверены в этом, судя по реакции, были и остальные. Тем неожиданнее оказался сюрприз.
Сектор 3А, ранее известный как «Укрепрайон», меньше чем полгода назад был полностью реконструирован. Теперь на четырёх квадратных километрах сравненного бульдозерами грунта выросли очень убедительные «руины», называемые «Плотной городской застройкой» — настоящий лабиринт из «полуразрушенных» зданий и узких улочек, в самый неподходящий момент заканчивающихся тупиком или обвалом. Учения там проводились лишь дважды. И оба раза отделение показало результаты, едва переваливающие планку «удовлетворительно».
— Мы идём в городскую застройку без ручных гранат? — осведомился Глеб.
— Это было бы слишком легко, — улыбнулась Репина.
— Но…
— Отставить. Вы войдёте в сектор с юга, противник — с севера. Одновременно. Никаких карт, никакой навигации. Единственное ваше техническое преимущество над врагом — связь. Проверьте гарнитуры.
Глеб, как и остальные, сунул пальцы под шлем и включил переговорное устройство.
— Звено три, перекличка.
В ответ, дублируя живые голоса, из наушника прозвучало: «Консальски цел. Панарин цел. Ремез цел. Самойлов цел. Фомина цела».
— Звено два.
— Баскевич цел. Гачев цел. Грюневальд цела. Майсак цел. Тарасенко цел.
— Звено один.
— Демидов цел. Волкова цела. Преклов цел. Ульрих цел.
— Глен цел, — отозвался Глеб последним. — Перекличка окончена.
— Камеры включить, — скомандовала Репина, откинув монитор, который тут же разделился на пятнадцать картинок со шлемов подопечных. — Ульрих, Консальски, протрите объектив. Хорошо. А теперь слушаем меня, — изображения со всех камер сменились, демонстрируя лицо младшего воспитателя с пятнадцати разных точек. — Сегодня вам предстоит показать всё, чему вы научились за восемь лет, всё, что вложили в вас инструктора и воспитатели. И это будет нелегко. Ну-ка сотри ухмылку с рожи! — пронизывающий взгляд единственного глаза Репиной вонзился в Преклова. — Думаешь, ты — солдат?! Ты — сопляк непуганый! До сегодняшнего дня вы воевали только с картонными мишенями, да с параллельными группами на учениях веселились! А сейчас по вам будут стрелять! Или, по-вашему, девять миллиметров — ерунда, не стоящая внимания?! Тебе, Преклов, когда-нибудь попадали из такой «ерунды» в горло? Нет? А в лицо? Пуля пробьёт твою башку навылет, и остановится, только размазавшись о заднюю стенку шлема! Не надейтесь на броню. Выбросьте из головы все её характеристики. Действуйте так, будто на вас лишь ХБ. И чтоб никакой показухи! Помните — вы, прежде всего, группа. Одиночки всегда умирают первыми. А самое главное — уважайте врага.
— Уважать? — недоумённо переспросил Тарасенко.
— Да. Пренебрежение ко врагу можно позволить себе после боя. Пытки пленных, надругательство над вражескими захоронениями, спецобработка трупов с целью деморализации противника — всё это общепринятые нормы в действующих войсках. Но в бою все равны. И пока враг боеспособен, пока он держит оружие в руках, вы обязаны проявлять уважение к нему, не меньше, чем к своему сослуживцу, а может и больше. Те, с кем вам предстоит драться сейчас, воюют уже не первый год. Это опытные солдаты. Да, они выглядят доходягами. Да, они предатели, добровольно сдавшиеся в плен. Но сегодня они будут биться насмерть, потому что другого пути у них нет. И ваша глупая бравада играет им на руку.
Толян насупился и пристыжено шмыгнул носом.
Через пять минут машина остановилась возле трёхметрового железобетонного забора, выросшего вокруг сектора 3А. Вмурованные в массивный фундамент плиты венчались несколькими рядами проволоки, идущей вдоль всего периметра через штыри с керамическими набалдашниками. Широкие сдвижные ворота были закрыты. Четыре штурмовика дежурили рядом, в полной боевой выкладке.
— Покинуть машину, построиться! — скомандовала Репина и тут же перемахнула за борт. — Группа четырнадцать-шестнадцать Е прибыла для прохождения экзамена, — доложила она, когда весь личный состав выстроился шеренгой напротив грузовика.
— Ещё минуту, — ответил дежурный, взглянув на хронометр.
Эту минуту Глеб хорошо запомнил. Именно тогда он впервые осознал, что прежняя жизнь закончилась. Восемь лет их учили убивать, оставаясь при этом в живых. Оставляя в живых. И вот теперь момент настал. Оружие заряжено боевыми. Никаких датчиков на теле, никаких зачётных очков. Игры остались в прошлом, а впереди — бой насмерть. И никто не остановит противника, когда тот будет жать на спуск, целя тебе в голову. И тебя тоже никто не станет сдерживать. Никаких больше «Стоп!».
— Пора, — кивнул, наконец, дежурный, и опустил рычаг на электрощитке.
Створки ворот, дрогнув, поползли в противоположные стороны, открывая проход на арену.
— Смотрите под ноги, там полно растяжек, — легкомысленно обронила Репина вслед группе, будто речь шла о собачьем дерьме, и уже более серьёзным тоном добавила: — Удачи.
Несколько курсантов оглянулись, озадаченные столь непривычным в устах воспитателя напутствием.
Глеб заметил, как расправились плечи впереди идущих и подумал, что если бы это напутствие прозвучало из уст Крайчека, они сравняли бы сектор 3А с землёй, воодушевлённые одним лишь словом. Но Палач первого ранга Виктор Крайчек не удостоил экзаменуемых чести своим присутствием.
Вновь пришедшие в движение створки ворот сомкнулись за спиной.
Группа вошла в сектор по единственной широкой улице, пересекающей его через центр напрямую. Но противоположного конца от точки входа не было видно. Этому мешали несколько завалов из битого кирпича, стоящая поперёк дороги огромная сгоревшая фура и остовы машин — от лёгкого «Лиса» до тяжёлых трёхосных грузовиков, запрудившие проезжую часть и тротуары.
Закопченный раскрошенный бетон и выщербленная кирпичная кладка поднимались по обе стороны «проспекта» хаотичным серо-чёрным нагромождением. Имитация города, подвергшегося ковровой бомбардировке, была настолько детальной, что дух захватывало. Рухнувшие фасады зданий открывали глазу старательно смоделированную обстановку квартир: поломанная мебель; кучи тряпья, свисающего с раздробленных до арматуры перекрытий, будто вывалившиеся из брюшины потроха; бытовая утварь расшвырянная повсюду; битое стекло; книги, шелестящие на ветру опалёнными страницами; и даже россыпи костей с остатками почерневшего высохшего мяса.
Осмотревшись, Глеб привычной отмашкой раздал команды.
— Звено три, сместиться на левый фланг. Звено два — на правый. Продвигаемся к центру сектора. Интервал — три метра. Звено один, следовать за мной. Огонь по готовности. И помните о растяжках. Выполнять.
Скучковавшаяся возле ворот группа моментально рассредоточилась, заняв оговорённые позиции. Все три пятёрки, ведомые звеньевыми, начали движение, растянувшись цепью примерно в шестьдесят метров.
Звено Глеба двигалось по центру, лавируя между обгоревшими остовами автомобилей и преодолевая глубокие воронки, превратившие дорожное полотно в подобие сырного ломтя.
Шли медленно. Совсем не так, как на учениях. Даже рвавшийся в бой сутки назад Преклов не спешил теперь, а тяжеленный РПЗ в его руках не опускался ниже линии глаз, постоянно обшаривая стволом окрестные руины. Ульрих, шагающий по левую руку от Глеба, обычно невозмутимый, заметно нервничал, то и дело облизывая пересыхающие губы. Демидов — отличник огневой подготовки, поражавший на стрельбище все мишени за время, в которое многие не успевали выбить и половину — сейчас более всего был занят тем, что утирал рукавом испарину со лба, хотя погода отнюдь не располагала к столь обильному потоотделению. И только Волкова не проявляла ни малейших признаков нервозности. Движения её были как всегда точны и лаконичны, а на губах играла едва заметная плотоядная улыбка.
Глеб откинул крышку тактического планшета, закреплённого на внутренней стороне левого предплечья.
— Звеньевые, оценить состояние бойцов. Если нужно, вкатите по полкуба «тормозухи». Преклов, Ульрих, Демидов, даю инъекцию.
— Я в порядке, — отозвался Толян.
— Нет, но через пять секунд будешь, — ответил Глеб и пробежался пальцами по сенсорному экрану.
— Панарин, Фомина, даю инъекцию. Гачев, Майсак, даю…
— Движение на одиннадцать часов! — перебил звеньевого взволнованный, несмотря на только что полученное внутривенно успокоительное, голос Фоминой. — Около пятидесяти метров.
— Количество целей? — спросил Глеб, пытаясь рассмотреть неприятеля в озвученном направлении.
— Две.
— Разведчики. Ещё видишь их?
— Нет. Свернули за угол.
— Движение на десять часов! — прокричал в микрофон Консальски, и тут же в ухо Глебу ударил искажённый динамиком треск автоматной очереди, дублируя звучащий слева оригинал.
— Вижу цель!
— Вот он! Ещё двое! Ещё!
Третье звено уже в полном составе вело огонь по невидимому с дороги неприятелю.
— Консальски, доложи обстановку! — прокричал Глеб, стараясь перекрыть какофонию стрельбы, в которой к треску СГК-5 присоединился резкий стрекот карабинов.
— Около десятка целей засели в здании, дальний левый угол перекрёстка, отстреливаются! Одного сняли! У нас потерь нет!
— Не выпускай их! Постараюсь обойти!
— Принял!
— Баскевич!
— На связи.
— Противник разделился. Ведёшь звено до перекрёстка, занимаешь ближнее угловое здание на своей стороне! Прикроешь нам тыл! Выполняй!
— Принял.
— Группа один, за мной! — выкрикнул Глеб, продублировав приказ отмашкой руки по направлению к центру сектора.
Но не успел он пройти и десяти шагов, как вынужден был нырнуть за ближайший остов машины и сесть на корточки, переводя дух после того, как две пули продырявили обгоревшую жесть в считанных сантиметрах от головы.
— Вижу цель!
Преклов, с пулемётом наизготовку, остановился и дал очередь, превращая угол стены в облако каменой пыли.
Едва стих раскатистый бас РПЗ, как совсем рядом ухнул подствольник — это Ульрих отправил вслед за свинцовым шквалом осколочно-фугасный гостинец.
Глеб резко поднялся из своего укрытия, готовый к стрельбе, но обидчику отомстить уже не успел. Гранатомётный выстрел, сдетонировав, швырнул неприятеля вглубь руин, оставив на месте его правой руки мокрые лоскуты камуфляжа. Очередь из СГК Демидова поставила точку.
— Цел? — Толян бросил короткий взгляд в сторону командира.
— Порядок, — ответил Глеб. — Вперёд!
— Контакт с противником! — раздался в наушнике голос Баскевича, когда до перекрёстка оставалось около тридцати метров. — Десятка полтора целей!
— Свяжи их огнём! Не давай подойти!
— Принял!
Слева один за другим, перемежаясь автоматной трескотнёй, прозвучали четыре хлопка. Из руин впереди ответили несколькими короткими очередями.
— Консальски! — позвал Глеб. — Доложи!
— Мы меняем позицию, уходим левее. Отсюда их не достать. Потерь нет. Подтверждаю уничтожение трёх целей. Как понял?
— Понял тебя. Заходим с фланга, поддержи огнём.
— Принял.
— Волкова, Преклов, — Глеб обернулся к названым бойцам, — держать позицию. Ульрих, Демидов — за мной!
Перебежав через улицу под прикрытием шквального огня звеньев Консальски и Баскевича, троица остановилась возле полуразрушенного двухэтажного здания, тёмное чрево которого оглашалось грохотом выстрелов.
Глеб, обтирая стену спиной, придвинулся к дверному проёму и, быстро заглянув внутрь, отпрянул.
— Длинный коридор. Двери по обе стороны. Вхожу первый, держу проход. Демидов — налево. Ульрих — направо. Зачистка по схеме два. Как поняли?
— Понял.
— Понял.
— Вперёд.
Троица вошла внутрь и моментально рассыпалась. Глеб присел у стены, держа под прицелом коридор, Демидов и Ульрих ввалились в смежные с ним комнаты.
— Чисто.
— Чисто.
Отрапортовали они, возвращаясь, и группа двинулась дальше.
— Звено три, мы вошли в здание, — сообщил Глеб. — Как поняли?
— Понял вас. Постараемся не зацепить.
— Волкова, что видишь?
— Большинство целей на втором этаже, — ответил как всегда спокойный и почти равнодушный голос. — Внизу, в третьем оконном проёме, вспышка.
— Понял тебя, — Глеб краем глаза взглянул на Демидова. — Сколько окон в комнате?
— Два.
— Следующая дверь налево.
Николай кивнул и, стараясь как можно мягче ступать по засыпанному стеклом и бетонным крошевом полу, двинулся к цели. Не заходя в комнату, он сделал два шага мимо дверного проёма, направив внутрь ствол изрыгающего пламя СГК.
— Чисто.
— Чисто, — поддержал его Ульрих, закончивший осмотр помещения напротив.
— Звено два, — негромко произнёс в микрофон Глеб, — доложите обстановку.
Включившаяся на передачу рация Баскевича тут же наполнила динамик возбуждённым и неразборчивым из-за треска автоматных очередей криком:
— …справа, справа отсекай! Вот сука!
— Доложите обстановку, — повторил Глеб.
— Неприятель предпринимает попытки зайти во флаг! Да чтоб тебя! — в ухо снова ударил грохот выстрелов. — Подтверждаю четыре ликвидированных цели! Потерь нет! Только Майсак растяжку со свето-шумовой сдёрнул. Лёгкая контузия. Мать твою! Вот он, за колонной!
Голос Баскевича окончательно потонул в автоматной канонаде.
— Преклов, — позвал Глеб.
— На связи.
— Хватай пулемёт и дуй к третьему звену, их там здорово поджимают.
— Принял.
Появление неприятеля за спиной у проникшей в здание троицы было замечено слишком поздно. Демидов среагировал раньше остальных, развернулся вполоборота, но выстрелить уже не успел. Первая пуля угодила ему в левое плечо, ещё три — зарылась в армидную ткань бронежилета, чуть выше сердца.
Услышав позади выстрелы, Глеб опустил флажок переводчика режима огня в положение «модуль» и, не целясь, послал гранату на звук, после чего, ухватив повалившегося на пол Димидова за эвакуационную петлю, затащил его в ближайшую комнату.
Оставшийся в наполненном бетонной пылью коридоре Ульрих дал длинную очередь в сторону неприятеля и отошёл следом за товарищами.
— Как он? — покосился Карл на Николая, держа дверной проём под прицелом.
— Сейчас выясним.
Глеб открыл планшет и, выбрав боевую единицу, ткнул в пиктограмму с подписью «эпинефрин».
Лежащий на спине Димидов вздрогнул, вытаращил глаза и, хватая ртом воздух, принялся судорожно себя ощупывать.
— Цел, — констатировал Глеб.
В подтверждение озвученного вывода Николай поднялся на ноги и, продышавшись, кивнул:
— Я в порядке.
— Волкова, — включил микрофон Глеб, — какого чёрта ты там делаешь? Нам только что зашли в тыл.
— Они спустились через брешь в перекрытии, — ответила Наташа, ничуть не смутившись. — Трое. Одного я сняла. Не успела доложить.
— Ладно. Как там оставшаяся парочка? Видишь?
— Да. Их вынесло наружу. Мертвы.
— Сколько ещё наверху?
— Предположительно — четыре. Как минимум один ранен.
— Понял. Конец связи. Консальски.
— Слушаю.
— Мы идём наверх. Обеспечь десять секунд плотного огня по второму этажу, чтоб наши друзья не скучали, а потом сразу рвите к Баскевичу. Пора давить гадов.
— Принял.
Едва стих шум статики, как метрах в тридцати левее одновременно застучали пять автоматов. Прямо над головой, посыпая шлем серой пылью, ухнул взрыв.
Троица, перейдя на бег, миновала коридор нижнего этажа и начала быстро подниматься по лестнице.
Стоящий возле крайнего пролёта и отвлечённый неожиданной активностью атакующих китаец умер первым из оставшихся защитников. Он успел только чуть повернуть голову на звук шагов, когда рой десятимиллиметровых экспансивных пуль вошёл в спину, превратил внутренности в кисель и вышел через грудь кровавым фонтаном. Тело упало вперёд и, прочертив по стене багровую дугу, затихло.
Ещё два стрелка, примостившихся у оконных проёмов в коридоре, умерли спустя секунду после первого. Гранатомётный выстрел с посланной вдогонку очередью оставили после себя два дымящихся трупа на залитом кровью и засыпанном гильзами полу.
— Должен быть четвёртый, — Глеб перешагнул через мёртвое тело и дал подчинённым знак следовать вперёд, взяв на себя прикрытие тылов.
Верхний этаж имел иную планировку. Комнаты здесь располагались только по одной стороне. Дальний конец коридора обрывался пустотой. Крыша тоже была наполовину разрушена. Снаружи доносились неумолкающие автоматные трели и басовитое соло РПЗ, лишь изредка перебиваемые не попадающим в мотив люгером. Звенья смыкались, беря противника в клещи.
— Чисто, — доложил Ульрих, осмотрев первую комнату.
— Чисто, — отчитался Димидов, делая шаг назад из второго дверного проёма.
— Стоп, — приподнял Глеб руку с цевья.
Из третьей комнаты донеслись странные звуки, похожие на те, что вырывались из горла пленного китайца на плацу, но не такие тягучие. Последний защитник цитадели говорил очень быстро. Рубленые фразы перемежались короткими паузами, словно ему не хватало воздуха. Среди вражеской тарабарщины знакомыми были только три слова — «Нет стрелять! Нет патрон!».
— Сдаётся во второй раз? — поморщился Ульрих. — Ну и дерьмо.
— Что он там, интересно, по-своему лопочет? — Глеб подошёл к дверному проёму.
— Он молится, — как гром средь ясного неба прозвучал в наушнике знакомый голос. — Ему страшно до усрачки, поэтому узкоглазый сучий потрох просит своего бога о милости. Окажи ему милость, курсант, организуй встречу с Буддой. Выполняй.
— Есть, господин воспитатель!
Глеб, сам от себя не ожидая, щёлкнул каблуками.
Ульрих с Демидовым, почуяв незримое присутствие Крайчека, моментально подобрались и расправили плечи.
На секунду выглянув из-за косяка и оценив обстановку, Глеб шагнул внутрь.
Китаец сидел на полу, привалившись спиною к стене, и дрожал. Карабин с отомкнутым пустым магазином лежали рядом. Ткань куртки в районе правого плеча и ниже пропиталась кровью. Трясущиеся пальцы теребили клочок бумаги, а губы безостановочно двигались, шепча молитву. Заметив возникшую в дверном проёме фигуру, китаец вздрогнул и заработал ногами, будто надеялся как можно глубже вжаться в стену. Неразборчивое бормотание опять сменилось ломаным русским:
— Нет стрелять. Нет стрелять. Мой воевать конец. Нет стрелять.
— Хм, — Крайчек усмехнулся, глядя на «трогательную» картинку с камеры Глеба. — Ну, что ж. Не стрелять, так не стрелять. Давай, курсант, уважь его, выполни последнюю просьбу.
— Есть.
Глеб сделал навстречу раненому четыре размашистых шага, и тяжёлый армированный ботинок впечатался в искажённое ужасом лицо.
Кости черепа влажно хрустнули, тело дёрнулось и замерло. Из мёртвых пальцев на вымазанный кровью бетон упала фотокарточка. Кто запечатлён на ней, Глеб не рассмотрел. Ему было наплевать.
