Книга: Штрафники 2017. Мы будем на этой войне
Назад: Пролог
Дальше: Глава II Приговор

Глава I
Примета

Они собрались впятером в этом небольшом уютном баре: все молодые – самому старшему не так давно стукнул «четвертак», – энергичные, поджарые, в хорошей физической форме. По значительному поводу переодетые в парадку. А повод и впрямь знатный: одному из них – Павлу Гусеву, присвоили очередное воинское звание «старший лейтенант».
С самого начала договорились: в банальную пьянку событие не превращать. Потому и закуску взяли нормальную: не каждый же день звание обмывают!
Народу в баре было немного, вечер только начинался. Парни пришли одними из первых и заняли свободную нишу с приятным неярким освещением и столиком на несколько персон.
Динамики музыкального центра выдавали какую-то вполне подходящую для такого заведения мелодию – что-то спокойное, ненавязчивое, когда можно разговаривать, не напрягая голосовые связки и не приникая к самому уху собеседника.
Молодая официантка с любопытством смотрела на парадную военную форму, ладно сидящую на офицерах, и старалась выглядеть привлекательнее, двигаясь плавно, улыбаясь больше, чем требовала ее работа. Однако парням она не понравилась. Была б посимпатичнее, или офицеры – чуть пьянее, обязательно закадрили бы. А так – все в рамках сугубо деловых отношений.
Звездочки, как и положено, лежали на дне двухсотграммового граненого стакана, до краев наполненного водкой.
Павел встал по стойке «смирно» и обратился к командиру роты:
– Товарищ капитан, разрешите обратиться? Лейтенант Гусев.
– Обращайтесь, – ответил ротный.
– Разрешите представиться по поводу присвоения очередного воинского звания – старший лейтенант?
Ротный тоже встал. За ним поднялись остальные, держа в руках наполненные лишь наполовину стаканы.
– Разрешаю, – ответил капитан.
Гусев начал аккуратно пить, стараясь не делать больших глотков, но и не смакуя, чтобы не окосеть раньше времени.
Ритуал предполагал следующее: после того, как водка выпита, звездочки необходимо поймать зубами и положить на каждый погон. Процедура, в общем-то, нехитрая. Другое дело, что не все способны зараз одолеть стакан водки. Но это уже традиция. Хочешь не хочешь, а надо.
До этого дня Павел никогда не пытался глушить водку стаканами. Во-первых, много, во-вторых, ни к чему столь сомнительное геройство. Всегда пил стопками – так, чтобы «нормально пошло», как говорится. А тут пришлось взяться за стакан.
«Традиция», – сказал ротный перед застольем, когда только обсуждалось, где «накрыть поляну».
Приказы в армии обсуждать не принято.
Уже на половине стакана Павел почувствовал, что водка не идет. Более того, лезет обратно. Многовато, черт возьми, многовато! Отчаянно содрогнувшись, Гусев проталкивал в себя горькую обжигающую жидкость, ударившую в нос нестерпимым запахом.
Не выдержав, закашлялся, покраснел, не допив почти четверть стакана. Сипло вдохнул, смахивая рукой выступившие слезы. Мученически морщась, опять начал пить, судорожно сглатывая.
Остатки водки потекли по подбородку и шее. В тот момент, когда звездочки оказались в зубах, новый приступ предательского кашля вырвался из груди. Звездочки полетели на стол.
«Черт, плохая примета», – подумал Павел, одновременно испытывая чувство стыда перед товарищами и командиром.
И, действительно, есть такое поверье: если звездочки в стакане остались либо не легли на погоны сразу после выпитого, носить их недолго. Знает об этом не одно поколение офицеров всех родов войск. Знали и присутствующие. Выражения их лиц оставались нейтральными, но каждый думал именно так.
Окончательно сконфузившись, Гусев подобрал со стола звездочки и положил на погоны, не прикрепляя.
«У остальных, не в пример мне, только по полстакана, им легче, – думал он. – Надо было настоять на стопке. В других ротах так пьют – и ничего».
– Разрешите сесть, товарищ капитан? – просипел Павел.
– Садитесь, старший лейтенант, – сказал ротный.
Это послужило командой для всех. Офицеры опустились на свои места, потянулись к закуске. Соседи, сидевшие слева и справа от новоиспеченного старлея, принялись прикреплять звездочки к погонам товарища.
Гусев чувствовал, что начинает пьянеть. Он не ел с самого обеда, а целый стакан на голодный желудок да еще с непривычки – то еще удовольствие. Он вилкой натыкал разной закуски себе в тарелку и стал есть, незаметно наблюдая за реакцией товарищей.
Вроде все нормально.
«Ерунда все это, – думал Павел. – Подумаешь, выплюнул звездочки на стол, так что теперь, верить в плохую примету? Не, ерунда, дослужусь до генерала, или я – не я буду».
Словно подтверждая его мысли, ротный произнес, обращаясь к сидящему рядом с ним молодому лейтенанту, командиру третьего взвода:
– Иванов, наполняй стаканы, только не по полной, а как в первый раз. Да вот так. Хм… Товарищи офицеры, предлагаю поднять тару за то, чтобы виновник торжества пил коньяк с генеральскими звездами на дне фужера.
Все загалдели, сдвигая стаканы. А Иванов вроде в шутку сказал:
– Только после вас, товарищ капитан. Ну, вы-то к тому времени уже генерал-полковником будете.
Ротный довольно улыбнулся.
Все изобразили веселье.
«Жополиз. Службу понял. Далеко пойдет, еще и командира обгонит», – подумал Павел, выпивая водку.
Вторая порция пошла значительно легче. Да и головокружение куда-то отступило. Он исподтишка поглядывал на свои погоны, испытывая чертовски приятное ощущение от того, что количество звездочек на них прибавилось.
Веселье шло по накатанной. Музыка гремела, народ сновал по бару. Ротный ушел, сославшись на дела, напоследок наказав, что завтра всем, как штык, быть на разводе. Следом за ним удалился Иванов. Остались только свои, так сказать.
Офицеры расслабились, разговаривая обо всем сразу и ни о чем конкретно. Изредка сдвигали наполненные только на четверть стаканы, уже просто так под «давай», ибо все тосты сказаны, да и не нужны они, особо среди своих.
Постепенно разговоры скатились к главному, что, признаться, беспокоило всех: ситуация в стране. А ситуация была аховая. Нищета в одних регионах, недовольство, митинги, столкновения с полицией, жертвы, разбитые витрины магазинов, горящие на улицах легковые автомобили и относительное спокойствие в других регионах странно переплетались по всей стране, где-то кипя накалом страстей, а где-то опасливо замерев в тревожном ожидании. Одни твердили, что лучше худой мир, чем хорошая война. Другие утверждали, что давно пора все менять, жить так дальше нельзя и невозможно.
Захмелевший Павел слушал своих не менее хмельных товарищей, рассуждавших о возможной войне как о непреложном факте.
– Будет война, я тебе говорю, – твердил лейтенант Косов – командир четвертого взвода.
– Согласен, – приобняв расслабленной рукой плечи Косова, вторил его собеседник – Мирон Давыдов – старший лейтенант, командир первого взвода. – Предлагаю за это выпить.
– Не понял. Ты че, в натуре, хочешь, чтобы война началась? – удивился Косов.
– А мне плевать – война так война. Скажут стрелять, буду стрелять, – ответил Давыдов.
– Даже в безоружных гражданских? – покачал головой Косов.
– Вот че ты подкалываешь? – начал заводиться Давыдов. – Хочешь сказать, что ты не будешь, если попрут на тебя толпой, а тебе прикажут открыть огонь?
– Буду, – подумав, кивнул Косов. – Иначе затопчут.
– Товарищи офицеры, предлагаю выпить, – вернулся к главному Давыдов.
– И закусить, – глубокомысленно изрек молчавший все это время Павел. – А то вы тут устроили угадайку – буду не буду. Прикажут – будете… Мужики, пьем за всех нас!
В который уже раз сдвинули наполненные на четверть стаканы, взаимно ощущая особое единение, что наступает у подогретых алкоголем людей.
Музыка плыла по бару. От заполненных гомонящими посетителями столиков столбами валил сигаретный дым, исправно поглощаемый вентиляцией.
– Пойду, отолью, – пробубнил Павел, с усилием поднимаясь Из-за стола.
Товарищи вроде как и не услышали его, тыкая вилками в остатки закуски.
Гусев, покачиваясь, дошел до туалетной комнаты, толкнул дверь. Не занято – хорошо. Сделав дела, достал телефон, выбирая из списка номер Оксаны.
Длинные гудки следовали один за другим. Наконец прозвучало:
– Алло.
– Ксю, привет. Ты дома?
– Привет.
Даже в хорошем подпитии Павел почувствовал отчуждение в ее голосе. В этом коротком ответе было все: и нежелание разговаривать, и отвечать, дома она или нет.
– Мы тут с парнями в баре «Старый друг», ну, знаешь такой, да? Приезжай, бери такси, я оплачу, – предложил Гусев, понимая, что это бессмысленно, ненавидя за собственную слабость свое отражение в зеркале.
– Ты уже пьяный?
Все тот же холодно-отстраненный голос.
– Да ну, скажешь тоже! Нормальный я.
– Я так и подумала.
– Не приедешь, значит?
– Паша, мы уже обо всем переговорили, зачем ты начинаешь снова?
– Между прочим, мне сегодня очередное звание присвоили.
– Поздравляю, Паша. Извини, мне некогда.
– Подожди… Подожди… Я к тебе сам приеду.
– Нет, не приедешь.
– Ну… Последний раз поговорим…
Короткие гудки оборвали его на полуслове.
кто-то настойчиво дергал закрытую дверь туалетной комнаты.
Павел открыл щеколду, вышел, пропуская недовольного парня, поспешившего закрыть за собой дверь.
Вернувшись за столик, Гусев увидел устремленные на него глаза товарищей.
– Опять ей звонил? – догадливо спросил Давыдов.
– Мое дело: кому хочу, тому и звоню, – проворчал Павел, бухаясь на место, потянувшись к почти пустой бутылке.
– Что ты по ней сохнешь? Других баб нет?
– Есть, – покорно ответил Павел. – Но мне обидно, что она вот так со мной. Как будто я лох какой.
– Ты когда замуж ее звал, что она ответила? – не унимался Давыдов.
– Что не хочет по гарнизонам мотаться. Молодость у нее одна, второй не будет.
– И правильно, в общем-то. Был бы ты полковником – тогда другое дело. А замуж за лейтенанта можно только по любви. Отсюда, какой вывод, Паха?
– За старшего лейтенанта, – угрюмо проворчал Гусев.
– вот-вот. Ладно, что ты паришься? Станешь генералом, вот тогда бабы сами начнут на тебя вешаться.
– На тебя, вон, и сейчас вешаются, – возразил Гусев.
– Тут вот какая штука, Паха. Бабы сейчас меркантильные. Да, в общем-то, всегда так было. Они ведь в первую очередь вперед заглядывают, о семейном очаге думают. А у тебя какой очаг? Офицерская общага? Поэтому тут любовь нужна. Чтобы, как в омут головой, не думая ни о чем.
– Сам говоришь, что бабы меркантильные, и тут же – про любовь, – не согласился Павел.
– Так ты дослушай сначала, – начавшим заплетаться языком возразил опьяневший Давыдов. – Вот я и говорю. Ты им замужество предлагаешь, не имея ничего за душой. А я их просто трахаю, не напрягая им мозг. Им со мной легко. Поэтому у меня их много. Понял, нет?
– А где тут про любовь и про омут? – подначил Гусев.
Но его перебил Косов, обращаясь к Давыдову:
– А, кстати, как у тебя с этой-то, как ее? С Ирой? Точно, с Ирой. Давай, колись.
– С Ирой? – довольно переспросил Давыдов. – С Ирочкой у меня взаимность.
– Ну-ка, поведай, че там? – ухмыляясь, предложил Косов.
Разговор, как это водится в мужском коллективе, окончательно перешел на женщин. Гусев слушал рассеянно, занятый мыслями о разговоре с Оксаной.
«Поеду к ней, – решил он. – Просто поговорю».
– Ладно, парни, пойду я. Завтра вставать рано. К разводу надо в форме быть.
– Можно подумать, нам не надо, – возразил Косов. – Ведь к ней намылился.
– Не твое дело, – огрызнулся Гусев.
– Иди-иди, мне-то что. Тебе Мирон правильно толкует, а ты все одно.
– Паха, не ходи, поехали лучше спать, – предложил Давыдов. – Завтра действительно вставать рано. Я тебя потом с подружкой Иркиной познакомлю. Классная девчонка, Марина зовут. Я, честно говоря, сам хотел было. Да с Иркой еще не наигрался. Так и быть, тебе уступлю. Только не парь ей мозг замужеством, сразу предупреждаю.
– Договорились, – кивнул Гусев. – Ладно, я пошел.
– Вот упертый, – вздохнул Давыдов. – Сам-то дойдешь, нет?
– Дойду.
– Ну, давай. Смотри, на патруль не нарвись. Сам знаешь, время какое. Лучше сразу у бара тачку возьми. Дороже выйдет, зато безопаснее. Деньги остались?
– Есть еще. До завтра, мужики.
– Давай, мы тоже скоро двинем.
Застегивая на ходу шинель, Гусев вышел из бара, отворачиваясь от секущих лицо колючих снежинок. По освещенной фонарями вечерней улице гулял порывистый ветер. Переливалась огнями реклама, по дороге катились автомобили, слепя глаза светом фар.
Вдохнув прохладного бодрящего воздуха, Павел осмотрелся.
– Куда едем, командир? – опустив боковое стекло, спросил таксист – коротко стриженный, молодой крепкий парень в спортивном костюме.
Его серебристая, тонированная «Тойота», красуясь шикарными дисками, стояла первой, неподалеку от выхода из бара.
– Смотря, сколько возьмешь, – вступил в торг Гусев, с легким чувством зависти разглядывая «точилу».
– Договоримся, ценник ломить не стану, – располагающе улыбнулся таксист. – Куда едем?
– Давай в центр, там покажу, – ответил Павел, садясь на пассажирское сиденье рядом с водителем.
Всю дорогу он молчал, размышляя о словах Давыдова.
«Наверное, таким и надо быть, – думал Павел. – Потому бабы его любят. Да вроде и я не размазня, никогда не замечал за собой подобного. А с Ксюхой веду себя, в натуре, как лох. Ладно, сейчас расставим все точки над известной буквой. Хотя, что там расставлять, все уже сказано. И все равно ведь еду. Зачем?»
Рассчитавшись с таксистом, и впрямь взявшим по-божески, Гусев зашел в подъезд серой панельной пятиэтажки. Поднявшись по плохо освещенному – всего две лампочки – подъезду на четвертый этаж, надавил на кнопку знакомо тренькнувшего звонка.
Через некоторое время раздался голос, приглушенный дверью:
– Кто?
Гусев узнал его. Да и кто тут еще мог быть, если Оксана живет здесь одна? Эту двухкомнатную квартиру купили ей родители.
Знать, прав Давыдов: не любит Ксюха его. Квартира-то есть. Уже в общаге ютиться не надо. Войсковая часть Павла сразу за городом, служебный автобус ходит, собирает офицеров и прапорщиков из тех, кто без машин.
Он же не просит, чтобы Ксю прописала его. Прописка у него есть в офицерской общаге. И на метры ее он не претендует. Могли бы жить здесь, как люди. Нет… не любит она его.
– Это я, Ксю.
– Зачем ты приехал?
– Открой, поговорим.
– О чем?
– Просто поговорим. Чего ты?
Спустя растянувшиеся до бесконечности секунды щелкнул замок, дверь приотворилась, на темную площадку легла полоска света.
Оксана была в коротком платье, облегавшем стройную фигуру. Красивые длинные ноги, туфли на высоком каблуке. Тщательно уложенное каре темных волос, неброский макияж, столь любимый Павлом тонкий запах духов.
Выглядела она совсем не по-домашнему, как будто только с вечеринки или собиралась на нее.
– Привет, – с натянутой улыбкой произнес Гусев.
Девушка промолчала.
– Не впустишь?
– Зачем?
– Так и будем в щель разговаривать?
– О чем вообще разговаривать? Все уже сказано.
Из глубины квартиры донесся мужской голос:
– Оксана, кто там?
Укол ревности кольнул Гусева в самое сердце. Спазм перехватил горло.
– Ты не одна? – сдавленным голосом спросил он.
– Не твое дело, – отстраненно ответила девушка.
– Не мое, значит? – спросил Павел, чувствуя, как буря негодования захлестывает разум.
– Уже давно не твое. Я тебе говорила. Уходи, – решительно произнесла Оксана, делая попытку закрыть дверь.
Однако Гусев рванул ее на себя.
От неожиданности девушка вскрикнула.
– Кто там у тебя?! – зло спросил он, оттесняя девушку в коридор квартиры.
Из комнаты вышел молодой парень, примерно одногодка Павла, хорошо сложен, но хиловат мышцами, черные брюки тщательно отутюжены, свободный белый свитер подчеркивает некую бледность лица с утонченными, почти аристократическими, чертами, возмутительно «неуставные» своей длиной темные волосы аккуратно уложены на пробор.
Он с ходу ринулся на Гусева, схватив того за отвороты шинели, выталкивая в подъезд.
– Ты, штафирка! – рыкнул Павел. – Куда заготовки тянешь?!
Хлестким ударом кулака в лицо он свалил парня на пол.
Девушка отчаянно взвизгнула, испуганно прижав к губам руки, замерла в сторонке.
– Вставай, доходяга! – разошелся Гусев, вздергивая молодого человека вверх, держа того за белый свитер, на который уже полилась кровь из разбитого носа.
Тот непроизвольно опять схватился за отвороты шинели, скорее, интуитивно, вряд ли желая что-то предпринять.
Очередной удар в солнечное сплетение и сразу же два хука – с левой и с правой в голову – окончательно вырубили его.
Тут словно очнулась Оксана. Она бросилась к упавшему со словами:
– Сашенька, Сашенька…
– Ах, Сашенька, значит! – в негодовании произнес Гусев. – Вот на кого ты меня променяла!
– Уходи! – с ненавистью выдохнула девушка.
– Ксю, ну ты что?! Ну, ты же видела сама! Он же схватил меня! Ну, зачем он тебе? Ведь нам же вместе хорошо было!
Оксана не обращала на слова нежеланного гостя никакого внимания, заботливо склонившись над скрюченным на полу парнем.
Павел попытался поднять девушку за плечи, но она вдруг отчаянно завизжала, вырываясь.
Привлеченная шумом из соседней квартиры выглянула пожилая женщина. Увидев распахнутую настежь дверь соседки, она испуганно охнула и грузно засеменила, спеша на помощь, причитая:
– Вы что?! Вы что?! Не трогайте их!
– Да никого я не трогаю! – возмутился Гусев. – Вы что тут из меня монстра делаете?!
– Фу! Вы пьяны! – поморщилась соседка. – Как вам не стыдно?! Вы же офицер!
– Вы мою честь не трогайте! Она здесь ни при чем! Вообще не вмешивайтесь, мы без вас разберемся! – продолжал возмущаться Павел.
– Оксаночка! Саша! Господи! – охала соседка.
– Тетя Валя! – сквозь слезы сдавленно произнесла девушка.
– Ксю, ну что ты плачешь? – обиженно спросил Гусев. – Ничего с этим Сашенькой не случилось. Огреб по заслугам, и всех делов-то. Что ты, как маленькая?
– Уходи!!! – истерично выкрикнула Оксана.
– Идите, молодой человек, идите. – Тетя Валя подталкивала Павла из квартиры в подъезд.
Гусев ушел в совершенном расстройстве чувств. Он шагал по улице, подставляя пылающее лицо порывистому ветру с колючими снежинками, не замечая тревожных взглядов прохожих.
Потом ехал сначала в дребезжащем полупустом холодном трамвае, хмуро уставившись в покрытое наледью окно, за которым проплывали дома с освещенными и темными окнами, залитые светом витрины магазинов с переливающейся рекламой, проносились машины, слепя светом фар, стояли на остановках припозднившиеся граждане.
Он им завидовал. У них есть, куда идти, и есть те, кто их ждет.
На последней маршрутке, уже ехавшей в гараж, добирался до городской окраины, погруженной в удручающую и тревожную тьму. От конечной остановки пришлось пешком топать к общежитию, удерживая равновесие на подтаявшей днем, а сейчас заледенелой дороге.
Павел чувствовал, что ненавидит себя, Оксану и весь мир.
Зайдя в свою комнату, нашел силы снять парадный мундир, повесить его в шкаф. Подумав, сел за стол, включил электрический, сразу зашипевший чайник. Выпил две большие кружки сладкого чаю, так как начал чувствовать «сушняк» после выпитого в баре. Настроение было ни к черту, происшествие в квартире Оксаны не выходило из головы.
Отмахнувшись от заглянувшего в дверь Косова, завалился спать.
Ночь выдалась тяжелой. Несколько раз Павел поднимался, пил прямо из чайника теплую воду, потом стоял, приникнув горячим лбом к холодному стеклу окна, за которым торчали кривые ветки высокого тополя и горел одинокий фонарь, выхватывая из черноты часть площадки с потемневшим утоптанным снегом перед входом в подъезд общежития.
Ветер продолжал порывисто метаться во тьме ночи, шевеля промерзшие тополиные ветки.
Вдалеке перемигивались огоньки городской окраины еще спящего мегаполиса.
Немного отойдя от головной боли, валился на кровать, забываясь в тяжелой, не приносящей облегчения дреме, пока «сушняк» требовательно заставлял подняться и приникнуть к чайнику.
Минут за двадцать до того, как должен был сработать будильник, в дверь настойчиво и требовательно постучали.
Едва разлепив глаза, Павел бросил взгляд на светящиеся циферки часов в телефоне, лежащем на стуле возле кровати.
В дверь опять забарабанили.
Пришлось вставать. Не удосужившись надеть спортивные штаны, в одних трусах, прошлепав босыми ногами до дверей, Гусев провернул замок, потянул за дверную ручку.
В коридоре стоял толком не проснувшийся комендант общежития в шлепанцах на босу ногу, армейских брюках и форменной расстегнутой рубашке, из-под которой виднелась белая майка, обтягивающая выпирающее брюшко владельца.
Рядом с ним стоял отрешенно-холодный незнакомый капитан из комендантского патруля в ладно сидящей шинели, с новенькой рыжей портупеей с пистолетной кобурой. На погонах и шапке в свете электрических ламп поблескивали растаявшие снежинки.
Поодаль расположились двое солдат тоже в шинелях, но без портупей – лишь положенные по уставу ремни. На их плечах стволами вниз висели «АКСУ».
Павел все понял, хотя еще совсем не представлял ожидавших его последствий.
«Ни хрена себе эскорт!» – подумал он.
– Старший лейтенант Гусев Павел Юрьевич? – спросил капитан отрешенно-холодного вида.
– Так точно, – ответил Павел.
– Вы задержаны по постановлению военного прокурора гарнизона.
Сердце ухнуло в пустоту, и без того нетвердые ноги ослабли. Гусев прошлепал к столу, понуро сел, выпил остатки воды из чайника, беспомощно посмотрел на коменданта.
Тот с виноватым видом пожал плечами, мол, я-то тут при чем?
– Собирайтесь, – потребовал капитан.
Когда его уводили, Гусев увидел, как в коридор стали выходить уже проснувшиеся офицеры. Для них этот день будет таким же, как и другие.
Но не для него. Его жизнь полетела под откос. Павел уже понимал это, но еще не осознавал масштабов своей трагедии.
Назад: Пролог
Дальше: Глава II Приговор