Пролог

Из Конституции Российской Федерации:

Давайте, уважаемый читатель, на минуту представим себя этак в году тридцатом двадцатого столетия. Мы, кто хорошо, а кто лишь в общих чертах, знаем, как развивались события той эпохи. Мир стоял на пороге Второй мировой войны.

И вот, представьте, как мы подходим к какому-нибудь человеку из того времени и начинаем рассказывать ему, какие ужасы вскоре ожидают мир. Миллионные жертвы, глобальные разрушения, концентрационные лагеря, крематории, геноцид, газовые камеры, бесчеловечные опыты нацистских врачей над военнопленными, и прочее и прочее.

Как думаете, что сказал бы человек той эпохи? В лучшем случае он покрутил бы пальцем у виска. Да разве возможно подобное, если мир совсем недавно пережил Первую мировую войну? Никогда!

Нас сочли бы сумасшедшими.

Ну, да ладно. Вернемся в наше время.

Сейчас ситуация весьма напоминает ту эпоху.

Начавшийся в 2008 году мировой кризис очень похож на коллапс 1929 года. Как все мы помним, он привел ко Второй мировой войне…

Некоторые события, имеющие то или иное значение для истории человечества в целом, порой повторяются пусть не в точности, но развиваются по похожему сценарию.

Разве нет?

Воля ваша.

А теперь, уважаемый читатель, давайте перенесемся чуть вперед. В год 2017 – год начала гражданской войны в России.

Центральный проспект запрудила возбужденная толпа. Казалось, весь город вышел сегодня на улицы.

Картина могла напугать любого стороннего наблюдателя: тысячи доведенных до исступления людей, горящие глаза, гневные лица, разинутые в крике рты, над головами торчащие вкривь и вкось транспаранты.

Крики и вопли, сливаясь в нескончаемый гомон, носились по улице и проулкам. Этот нестройный гул пронзали многочисленные сирены полицейских автомобилей.

Стражи порядка в синем камуфляже, сферических касках, с прозрачными щитами и резиновыми палками в руках плотным строем оттесняли поток митингующих от памятника Ленину.

Другие полицейские, повалив выставленные легкие ограждения, ринулись к жиденькой толпе мужчин и женщин, жмущихся на возвышении у памятника и пытающихся хоть как-то руководить беснующейся человеческой массой. Плотный лысоватый мужчина, один из организаторов митинга, что-то кричал в микрофон. Тот сильно фонил, и потому слова сливались с давящим на уши гулом. Разобрать хоть что-нибудь было невозможно, но, казалось, никто и не стремился к этому.

Полицейские налетели коршунами. Легко совладали с почти не сопротивляющимися людьми и, заломив им руки, повели к стоявшему неподалеку «пазику» с зашторенными окнами и открытыми передними дверями. После небольшого обыска задержанных заталкивали внутрь. На протесты стражи порядка внимания не обращали, более того – могли добавить от себя тем, кто начинал артачиться.

Арест организаторов заметили. От основной толпы митингующих понеслось вначале слабое, но быстро набравшее силу: «Позор!!!», «Позор!!!», «Позор!!!»

Страсти накалялись. Удерживать напор толпы становилось все труднее.

И тут произошло страшное: в первых рядах митингующих грохнул взрыв.

Громкий хлопок и яркая вспышка на миг перекрыли вопли и вой сирен, белесое облачко поползло во все стороны, закрывая упавших и корчащихся людей. Многочисленные истошные крики вмиг наполнили сердца паникой, началась давка…

Кто из толпы бросил гранату или самодельную бомбу, пока оставалось неясным, но не потерявшие самообладания стражи порядка понимали – это провокация. Тот, кто ее совершил, знал, что его самого осколками и взрывной волной не зацепит.

Сбитые в панике люди валились под ноги обезумевшей толпы и больше не могли подняться: по ним бежали, затаптывая насмерть.

Кольцо оцепления прорвали в мгновение ока. Дубинки и щиты оказались бесполезны перед натиском тысяч насмерть перепуганных обывателей.

Старлей-омоновец, которого прижало спиной к «пазику», отдавал команды своим бойцам, но те ничего не могли сделать – их, как и командира, закружило в стихийном водовороте толпы. Было бы больше – справились. А так…

Через несколько минут улица практически опустела.

Повсюду валялись брошенные транспаранты, флаги, растяжки и прочие атрибуты митингующих; ветер гонял по проспекту рваные газеты, листовки, катал опустевшие бутылки и банки из-под пива; кое-где виднелась слетевшая с ног обувь. Зияли провалами разбитые витрины разграбленных, раздерганных бутиков, у обочин сиротливо ютились покореженные легковые автомобили.

А еще остались тела людей, разбросанные в страшном беспорядке почти по всему проспекту. Некоторые стонали, подавая признаки жизни, но большинство лежали без движения. В основном женщины, девушки…

Старший лейтенант сидел на асфальте и, морщась от боли, зажимал кровоточащий правый бок: кто-то из толпы ткнул его ножом или заточкой. Левой рукой достал сотовый, набрал номер и, дожидаясь соединения, тяжело задышал, стараясь унять боль.

– Але… Марина, это я, – произнес он. – Как ты? Нормально? Хорошо. Я? Я в оцеплении… Да, опять. Марина, ты забери Юлечку из садика сегодня сама. Я не смогу, нет, не смогу. Я люблю тебя и дочку… Со мной? Нет, со мной все хорошо… Ты не волнуйся. Я люблю вас. Все, мне пора…

Офицер повалился на спину, раскинув руки. Из расслабленной ладони выпал завибрировавший телефон…

Подбежал омоновец, увидел кровь, выругался:

– Твою мать! Серега, Серега, держись… Не дури, рана пустяковая…

Однако по его тону было ясно – это не так.

Подтянулись другие бойцы. Один из них начал делать перевязку, но остановился, замер, а потом стянул с мокрой от пота головы шлем.

Парни обступили безжизненное тело.

– Серега, как же так…

Делавший перевязку боец подобрал бесконечно вибрирующий телефон, сбросил звонок, но сотовый начал вибрировать вновь. В конце концов, омоновец вырубил его совсем.

Тело осталось на асфальте у автобуса. Трогать его до прибытия СОГ нельзя.

Из салона выдернули лысоватого мужика – того, что кричал в фонивший микрофон. Он испуганно таращился на омоновцев, не понимая, чего от него хотят.

Отключивший телефон старлея боец изо всей силы врезал задержанному кулаком в грудь. Мужик отлетел, ударился спиной об автобус, но сумел удержаться на ногах, затравленно глядя на омоновца.

А тот зло произнес:

– Смотри, тварь! Смотри! Ты такой свободы хочешь?! Смотри, я сказал!!! – Боец схватил мужика за волосы, заставляя взглянуть на хаос, творящийся на улице. – А теперь сюда смотри!!! – Омоновец грубо развернул мужика к лежащему на асфальте телу офицера. – У него жена осталась и ребенок пятилетний! Ты, что ли, кормить их будешь?!

Не сдерживая больше эмоций, омоновец врезал мужчине кулаком по лицу. Тот упал и скрючился, зажав лицо ладонями. Между пальцами обильно потекла кровь.

Боец рванулся к упавшему, но его оттащили товарищи.

– Не связывайся с этим дерьмом, Миха, развоняется опять – задохнемся, – сказал один.

– Обязательно! Я этого так не оставлю, – пробубнил мужчина.

Он уже сидел на асфальте, откинувшись спиной на колесо.

На его светлую рубашку и синие джинсы быстро капала кровь, расплываясь большими пятнами.

– Заткнись, гнида, – презрительно сказал боец.

– Глас народа вам не заткнуть, – напыщенно произнес побитый.

– Ты, что ли, народ? – вызверился омоновец, хватая мужика за грудки, легко вздергивая вверх. – Сука ты продажная, а не народ. Пошел в автобус!

Рывком развернув мужчину к дверям, боец пнул его, заставляя быстрее забраться в салон.

– Слушай, тебя, кажется, на камеры засняли. Закрыть могут, – предупредил бойца другой омоновец. – Сам знаешь, нас теперь козлами отпущения будут делать.

– Плевать, – равнодушно сказал Михаил. – Теперь найти бы того урода, что гранату бросил. И того, кто Серегу пырнул.

– Найдем. кто-то обязательно их видел. Не мог не увидеть. На наши камеры они точно попали.

Подъехали судмедэксперты и две бригады «Скорой помощи». Работы им предстояло много.

Совместно с полицейскими они занялись своим скорбным трудом. А «пазик» с омоновцами и задержанными поехал к ближайшему райотделу.

Большой рынок гудел многолюдьем. Он раскинулся на территории бывшего завода, давно приказавшего долго жить. Часть производственных корпусов снесли, часть реконструировали, переделав под торговые комплексы или офисные здания, тем самым подарив им вторую жизнь.

Прилегающую территорию облагородили: выложили плитку, поставили павильончики и навесы.

Когда-то завод принадлежал «оборонке», потом поток госзаказов иссяк, властям стало не до армии и ее нужд. Переналадить производство не получилось, на экспорт выйти не удалось. Как итог – закономерное банкротство, к которому приложили руки все, кому не лень.

Предприятие являлось градообразующим: половина города трудилась в его цехах. После закрытия завода с работой стало совсем плохо. Но люди приспособились, выжили, а некоторые даже сумели прилично заработать на появившихся повсеместно рынках и торговых комплексах.

Этот выходной в начале весны сулил коммерсантам приличные барыши: люди готовились к сезону и закупались необходимым. Людской водоворот кружил по проходам между рыночных рядов, создавая заторы в наиболее узких местах. Покупатели обменивали свои кровные на китайский ширпотреб и такого же качества товары из бывших союзных республик.

И хоть повсюду еще лежал снег – грязный, покрытый коркой из почерневшего льда, солнышко уже припекало по-весеннему, наполняя сердца ожиданием скорого тепла, возрождения природы от зимней спячки.

Мощный взрыв грохнул в центральной части рынка…

Взрывной волной опрокинуло ближние прилавки, раскидало людей во все стороны вместе с кучей тряпья.

Смертельным ураганом понеслись куски рубленых гвоздей, нанося окружающим многочисленные увечья, пробивая насквозь фанерные листы прилавков, дробно хлеща по металлическим стенкам контейнеров.

Серо-черный дым пополз между покореженных торговых рядов, на время укрывая хаос разрушений, корчащиеся и неподвижные тела, кровавые кляксы на стенах киосков и прилавках…

Округа взорвалась истошным визгом и воплями напуганных людей.

Центр рынка очень быстро опустел, лишь погибшие и тяжелораненые оставались там, где их настигла беда – всеми брошенные, без признаков жизни или стонущие, кричащие…

Отхлынувшие на окраины окровавленные, подавленные, а то и возбужденные люди были не в себе, отовсюду доносились нервные возгласы, плач, крики потерявшихся, зовущих друг друга. кто-то уже полез обратно, осознав, что его родственники и близкие остались там…

На подъездах к рынку мгновенно образовалась пробка. Стоящие последними в заторе водители, не понимая причин задержки, нервно сигналили, выходили из салонов, пытаясь понять, что же произошло.

Послышались завывания сирен. Автомобили «Скорой медицинской помощи», МЧС, полиции безнадежно застряли в этой пробке. Врачи и полицейские своим ходом устремились к месту теракта, лавируя в замершем стальном потоке. Многие водители, поставив машины на сигнализацию, бросали их прямо на проезжей части, спешили туда же: кто-то за жареной сенсацией, другие из праздного любопытства, а иные – влекомые желанием помочь, оказаться полезными.

Почти на весь день город поразил коллапс телефонной связи. Операторы просто не справлялись с наплывом звонков. Все куда-то звонили, что-то выясняли, беспокоились за родственников, делились впечатлениями.

Объединяло все эти разговоры одно – война. Идущая пока где-то далеко и вроде как ненастоящая, она оскалила свои страшные клыки и здесь, клацнула ими, ухватила неосторожно подвернувшихся.

К вечеру ведущие всех местных информационных каналов, едва не сотрясаясь от азарта, излагали свои версии происшедшего, то и дело ссылаясь на некие анонимные источники. Наиболее удачливые из журналистской братии раздобыли записи наружных камер наблюдения, запечатлевших момент взрыва. Эти журналисты выглядели триумфаторами, будто лично обезвредили террористов. Они взахлеб смаковали столь громкое событие, неоднократно прокручивая в репортажах те самые записи с того или иного ракурса – вот он, рынок, все тихо-мирно. И вдруг… Бесшумный огненный столб взметнулся на несколько этажей, гибнущие люди, паника, кровь, давка…

Другие телеканалы довольствовались предоставленными очевидцами записями с сотовых телефонов – прыгающие, дерганые кадры, мелькающие испуганные лица, окровавленные тела, хаос разрушений.

Ответственность за теракт никто на себя не взял. Но люди понимали – кто-то не просто создает нервозность, а целенаправленно, с иезуитской расчетливостью сеет панику, нагнетая недовольство правительством, неспособным обеспечить безопасность граждан.

Судя по выпускам новостей, подобное происходило повсеместно. где-то жители и впрямь пошли на митинги, побуждая власти к активным действиям. Эти шествия нередко перерастали в массовые беспорядки и столкновения митингующих между собой и с полицией.

Большинство уже понимало: просто так это не кончится. Надо валить из этой проклятой богом страны, а если нет возможности – затариваться жратвой, солью, сахаром, спичками, лекарствами и молиться тому же богу, чтобы пронесло…

Движение поездов по железнодорожной магистрали парализовали возмущенные беженцы. Они большой толпой демонстративно уселись на рельсы, перегородив оба направления. На этот поступок людей подвигло повсеместное равнодушие властей к их проблемам.

Беженцы непрекращающимся потоком уходили из регионов, граничащих с бывшими среднеазиатскими республиками. В тех краях шла жуткая бойня. С сопредельных, далеко не мирных государств прорвались вечно воюющие радикальные исламисты и устроили кровавую резню, карая «нерадивых» единоверцев, не в должной мере чтущих Коран и Аллаха.

Напуганные люди устремились на территорию России. А здесь их никто не ждал. Всех вынужденных переселенцев надо было где-то разместить, предоставить работу, социальную и медицинскую помощь, устроить детей в детсады и школы, и прочее, прочее, прочее…

Власти оказались не готовы к такой ситуации.

Да и в центре самой России давно уже не помнили спокойных времен – постоянные митинги, демонстрации, столкновения.

А тут еще эти пришлые…

Они вызывали недовольство у всех: какого хрена приперлись, только вас тут не хватало!

И тогда группа наиболее решительных из многих отчаявшихся беженцев пошла на крайние меры.

Диспетчеры вовремя предупредили машинистов, ведущих составы. Движение на многие километры остановилось. К месту стихийного затора начали стягиваться пассажиры одного из застрявших поездов. Выяснив причину задержки, они стали возмущаться и требовать освободить проезд. Уговоры, призывы к совести не подействовали. Беженцы уперлись, в ход пошла грубая сила.

Перебранка и короткие стычки переросли в потасовку.

Прибывшие наряды полиции попытались разнять – да куда там! Пришлось ждать подкрепления, едва-едва сдерживая накалившиеся добела страсти граждан.

Появились местные депутаты – из тех, что постоянно мелькают на телеэкранах, с апломбом произносят умные, и не очень, речи и, разумеется, очень пекутся о благе народа, а на деле – о собственных рейтингах. Вот и сейчас они почуяли возможность заработать политические дивиденды и лишний раз «залезть в телевизор», поэтому загодя прихватили с собой журналистов.

Вальяжных, пузатых и щекастых слуг народа в дорогих костюмах окружили со всех сторон и засыпали вопросами, жалобами, предложениями, требованиями.

Кое-как с участием полиции удалось убедить беженцев освободить магистраль. Поезда с многочасовым опозданием двинулись по назначению.

Депутаты дали несколько интервью с громкими заявлениями и с чувством выполненного долга убрались восвояси, со спокойным сердцем выбросив из головы весь выплеснувшийся на них негатив уставших и озлобленных людей.

Вечером кто-то забросал палаточный лагерь беженцев бутылками с зажигательной смесью. Тушили долго: не хватало воды, пожарные расчеты задержались в дороге. Кареты «Скорой помощи» прибыли с опозданием.

А уже утром толпа возбужденных, полных гнева и отчаяния беженцев шла в стоявший неподалеку город. Шла убивать.