Львов
10 июня 2020 года
Бандеровщина
Львов занимал совершенно особенное место как в изломанной истории современной Украины, так и в истории всего Европейского континента.
Этот город – типично европейский город, в котором, как нигде на Земле, сохранились традиции именной той, старой Европы, не испорченной, не искалеченной, не кастрированной современной толерантностью. Это город, побывавший в составе нескольких государств: Речи Посполитой, межвоенной Польши, Австро-Венгрии, СССР и теперь – Украины. Причем большая часть государств, в которых он был, были империями, и против большинства из них Львов бунтовал. До того как войти в состав великой центральноевропейской державы Речь Посполитая, Львов был центром Галичинско-Волынского княжества, устоявшего под ударами монголо-татар, до этого взявших, разграбивших и уничтоживших Киев и половину Руси. Именно тогда разошлись пути-дороги князей, Данило Галицкого и Александра Невского. История рассудила, кто прав. Русские построили сверхдержаву, в состав которой вошли не только земли Орды, но и многие другие. Галицийское княжество вошло в состав Речи Посполитой, чтобы никогда не возродиться. Но с тех самых пор разошлись пути-дороги народов, обреченных жить друг рядом с другом. И теперь – сцепившихся в смертельной схватке.
Львов имел долгую и славную историю. При Речи Посполитой это был один из красивейших городов страны. При Австро-Венгрии он стал центром борьбы поляков за независимость и одновременно с этим – Лемберг одним из немногих славянских городов Австро-Венгрии получил право делегировать своих представителей в венский парламент. Город неоднократно выдерживал осады и штурмы шведов, русских, крымских татар, не раз под ним были битвы. Львов был едва ли не самым восточным центром иезуитства – Львовский университет был открыт на базе иезуитского коллегиума, и дальше иезуитам проникнуть просто не удалось. В конце девятнадцатого – начале двадцатого века именно в этих краях был нефтяной бум. Мало кто помнит об этом, но современная территория Западной Украины (Дрогобыч) в те времена наряду с Техасом и Баку – была местом, где работали нефтяные качалки и добывали нефть. Причем тогда – такого разнообразия нефтяных месторождений, как сейчас, не было, и это позволило региону, тогда принадлежащему Австро-Венгрии, встать на ноги.
В Первую мировую войну город был взят русскими, но ненадолго. Вначале его вернули австро-венгры, а после развала Габсбургской империи здесь впервые попытались провозгласить независимую Украину. Не вышло. Город взяли поляки и владели им в период между двумя мировыми войнами. При поляках город был одним из важнейших экономических, научных и культурных центров межвоенной Польши.
В тридцать девятом немцы, разгромив польскую армию, передали город Советскому Союзу в соответствии с секретным протоколом к соглашению Молотова – Риббентроппа. Вернулись они сюда через два года в сорок первом. Жители – большей частью радостно приветствовали освободителей и стреляли в спину отступающим советским частям. В городе развернулась массовая охота на евреев, в которой опять-таки принимали активное и доброжелательное участие местные жители. Но немцы сразу показали, что они пришли сюда как господа, а не как друзья, разгромив всю расколовшуюся к тому времени на две части ОУН и посадив в тюрьмы верхушку украинского национального движения. Тех, кто хотел служить немцам, еще до войны выделили, в начале 1941 года сформировали в батальон, который принимал участие в антипартизанских, карательных и истребительных рейдах. Много крови пролили они, в том числе и на территории самой Украины. Это, кстати, было уникальным явлением – нигде, кроме этого места, немцам не удалось задействовать карателей из местных для истребления собственного же народа. Хотя, возможно, они не считали собственным народом тех, кого убивали.
В сорок четвертом город был освобожден советскими войсками. При освобождении – город практически не пострадал, основные операции проходили южнее его. Это стало прологом к долгой и страшной партизанской войне, доселе невиданной. Что-то подобное было только на Кавказе, но, наверное, ОУН-УПА превзошла и кавказских горцев по той изощренной жестокости, с которой она вела свою борьбу. Эти горы, леса в приграничье, этот город – стали настоящим центром сопротивления советской власти, и сопротивление это продолжалось (отдельными акциями) до начала шестидесятых.
В составе СССР город полностью восстановился, в нем было открыто немало промышленных предприятий, производили автобусы, бытовую технику, станки с программным управлением. Были построены миллионы квадратных метров жилья, почти вдвое увеличилось население города. Но несмотря ни на что – Львов остался Львовом. Центром сопротивления – против кого бы то ни было. Достаточно сказать, что бандеровцы, на руках которых была кровь советских солдат, жили в горных селах и в семидесятые, и в восьмидесятые. А по крайней мере один из них дожил до развала СССР и провозглашения независимой Украины.
Вообще Украина, в том виде, в каком она была провозглашена в девяносто первом, была просто обречена на беду. Из слишком разных кусков она складывалась. Центром востока страны, его лидером был Харьков – типично русский, многонациональный город-миллионник, часть огромной империи, промышленный центр, который в отрыве от империи существовать нормально просто не мог. Донецк – до двадцать третьего года Юзовка, город, основанный бизнесменом Джоном Хьюзом, промышленником и металлургом, тоже имперский город, сталь которого нужна была огромной стране, раскинувшейся на половину света. Одесса – уникальный город, город мирового наследия, сравнимый с такими городами, как Гонконг, Монако, Нью-Йорк, Сан-Франциско. Одесса не могла быть ни русским, ни украинским городом, Одесса была сама по себе, самоценностью, городом со своей культурой, манерой ведения дел, даже языком. Севастополь – город воинской славы, каменный форпост страшной, непобедимой империи, сухопутный авианосец, контролирующий Черное море. Город, где главным событием года является военно-морской парад. Киев – многонациональный, старый имперский город-миллионник, одна из столиц огромной страны, если брать то, как он развивался в первые два десятилетия двадцатого века, какой строительный бум в нем был, вполне могло быть, что в Киеве проживали бы несколько миллионов человек. И Львов – город, которому, по сути, и надо было быть столицей изначально. Только не Украины, а Галичины. Потому что этот город не мог быть ничем, кроме столицы. И, наверное, все остальные бы как-то договорились. Если бы не Львов.
И – как это ни странно – в том, что Львов именно такой, какой он есть, ему следует благодарить Советской Союз.
СССР оказался беззащитным от полчищ упырей, которых он выносил внутри себя, и бандеровские оборотни в числе самых страшных. Подумайте, ведь все они появились не на пустом месте – значит, кто-то был, жил, помнил, поддерживал огонек костра. Того самого костра, в котором горели евреи Майданека и Бабьего Яра и суждено было сгореть всем нам, если бы не великий русский народ, в страшном напряжении сил сломавший хребет фашистской гадине. Эти люди как-то пережили то, что сейчас считается советской оккупацией, верно? Они совсем не такие, как немцы, в них нет страха, в них не вселяли с детства чувства вины, как в немцев, которые давно уже не настоящие немцы. В СССР – этот кусочек Европы, старой, довоенной и межвоенной Европы, удивительным образом законсервировался, сохранился, пережил свою Европу. Львов – это и есть настоящая Европа. И когда мы перечисляем имена – Гитлер, Квислинг, Муссолини, Хорти, – задумайтесь, а не много ли их. Мы говорим, что фашизм есть мутация, но как она могла зародиться сразу в нескольких странах Европы? Значит, была почва для этого, верно? Значит, были люди, поддерживающие это, и их было большинство. Насколько антифашистской на самом деле была Европа?
Я говорю это для того, чтобы все понимали: никто не застрахован от фашизма, как бы его ни табуировали. Нельзя запретить фашизм, запрещая Майн Кампф. Фашизм – политическое учение, инструмент для решения задач, стоящих перед нацией на том или ином этапе ее развития, и мы не застрахованы от появления фашизма вновь. Ненависть одних и равнодушие других могут снова выпустить зверя на свет.
Львов никому договориться не дал. В современном украинском государстве он занимал неофициальное место запасной столицы страны. Львов – все-таки бросил вызов сверхдержаве, последний раз это было в 1250 году. И все знали, что если что-то и удастся спасти, как только Россия пойдет в наступление, – так это Львов.
Первым, что запомнил Брыш, въезжая в Львов, разудалая песня в придорожном кафе, в котором он остановился подкрепиться. Пела литовская группа «Диктатура», и кто-то молча ел, а кто-то притопывал ногой и подпевал в такт.
Вижу я красное пламя,
Горит Шальчининкайский район,
Бушует огненная чума,
Время поляков истекло.
Близится священная война,
Если будете здесь, не сбежите от чумы,
Не наступит другое утро,
Судьба поляков предрешена.
Кончилось посеянное поляками семя.
Говорит печально надруганное семя.
Поляки все уже повешены,
Зарезанные русские валяются под забором,
Евреи уже горят в печи,
Только настоящие литовцы все живы.
Время навести порядок в Вильнюсе,
Высоко поднять железную руку,
Время для решающего боя с русскими,
Два варианта – и станешь свободным.
Сами недовольны, так почему их не убиваете?
Не будьте, как свиньи в дерьме, литовцы!
Когда инородцы найдут свое место,
Город наш будет чистым.
Наконец погибнут тысячи русских,
И Вильнюс снова будет только нашим.
Поляки все уже повешены,
Зарезанные русские валяются под забором,
Евреи уже горят в печи,
Только настоящие литовцы все живы…
Было видно, что песня громадянам по душе…
Сам Брыш родился на Востоке и здесь почти инстинктивно чувствовал себя чужаком. Он не жил одной жизнью с этими людьми, у него не было одной с ними истории, кроме страшной и кровавой истории последних лет, когда они оказались по одну сторону баррикад. Его мать не рассказывала ему сказки, какие рассказывали здесь, его дед воевал не в отряде «УПА», а в отряде Красной армии и брал Вену. Ему приходилось напоминать себе, что теперь они – одно целое, один народ. Но само то, что это надо было себе напоминать, грызло изнутри.
Не было покоя.
Понимание того, что они – на одной стороне и теперь уже навсегда, он отрезал путь назад – было. А вот родства, инстинктивного родства с теми, кто родился здесь, с потомками иезуитов, сопротивленцев и ученых – не было.
И с их стороны – тоже не было. В «Крыивке» – среди десятков свежих портретов – не было ни одного русского. Да, их признавали братьями и прославляли с трибун, им даже давали под начало подразделения. Но вот в «Крыивке» их фотографий не было. Что бы они ни сделали – они оставались чужими.
Он все-таки был русским. Пусть и наполовину, но русским. Внуком старшего лейтенанта Советской армии, бравшего Вену. И изменить это при всем своем желании он не мог. Да и желания-то особого не было…
По-моему, самое время кое-что объяснить.
Я не антиукраинец, и эта книга не антиукраинская, хотя и может показаться таковой. Украина – государство, которое еще может состояться, но для этого ему нужно кардинально изменить свою суть, как это смог в 1993 году сделать Азербайджан. Украинское государство не может (и не должно) существовать как государство украинской нации. Оно для этого слишком большое и лоскутное. Фактически это мини-Россия. Украина может состояться только так, как состоялись Россия и США. Как страна, где патриотизм направлен на государство, а не на нацию. Как страна, где разговаривают на таком языке, на каком удобно разговаривать. Как страна, где все граждане чувствуют себя равными вне зависимости от национальности и происхождения. Как страна, где говорят: «приезжайте к нам», а не «не нравится – уматывайте отсюда».
Грубейшая ошибка, заложенная в самой сути государства Украина, в том, что это государство для украинцев. Трагедия – в том, что Украина определяется как «не Россия» – тем самым минимум треть населения отправляется во внутреннюю эмиграцию – последствия по СССР хорошо известны. Украина – во многом рождена усилиями непокорной львовской интеллигенции, но это не повод идти у них на поводу.
Украина – это государство, в котором живут очень разные люди, как чистые, даже химически чистые европейцы (львовяне), так и русские, постсоветские и уже не очень. Строить государство по проекту только одной части украинского общества – заранее обрекать его на распад.
Крым уже потерян. На повестке дня – распад самой Украины. Его подстегивает то, что государство Украина никому не нужно, про него много говорят, но для него никто ничего хорошего не делает. На Майдане – при ПОЛНОЙ и активной поддержке киевлян – в лице срочников из ВВ и «Беркута» – убивали государство. Янукович сбежал, оставив на произвол судьбы государство. Все те коррупционеры, которые сменяют друг друга в кабинетах после очередных выборов или Майдана, подкапывают, подтачивают государство. Государство Украина, такое как оно есть, не нужно никому. И если оно украинцам не нужно, украинцы его и в самом деле потеряют.
Украина может состояться как «другая Россия». Как симфония, концерт наций. Как дружба народов, в котором один народ дополняет недостатки другого, и наоборот. Как государство, в котором во всем хоть немного, но больше свободы, чем в России. Даже если это свобода – говорить по-русски или отмечать 9 Мая. Как государство – мост между Европой и Россией.
Или – это тоже честный, хотя и горький вариант – надо расходиться. Пока не льется кровь (хотя уже пролилась), пока Украина не превратилась во вторую Югославию – надо разделяться. Нет смысла издеваться друг над другом. Нет смысла пытаться переделать друг друга – взрослых людей не переделаешь. Надо просто принять решение и прекратить все это. Пока не дошло до того, что уже не прекратишь…
Старый Львов был прекрасен. Ужасен и прекрасен одновременно. Город старой Европы, наверное, единственный, что не отреставрирован для туристов и сохраняется примерно таким, какой он есть. Город, где живут люди. Город, который совсем недавно, до того как все началось, – был признан одним из самых интересных для туристического посещения. Город, в котором работали такие кафе, каких не было ни в Москве, ни в Лондоне. Город, словно проросший из девятнадцатого века в двадцать первый. Ведь девятнадцатый век был по-своему неплох. Век великих дел и свершений. Великих политических деятелей и великих наций. Век, когда сложились и оформились империи, – плюнуть бы в лицо тому, кто скажет, что в империи жить хуже, чем в убогом местечке. Век, когда даже у самой захудалой нации – была мечта о великой стране. Век, когда люди с надеждой смотрели на свет, мерцающий где-то там, у горизонта, – они думали, что это свет истины и мира и не знали, что это – зарево двух самых страшных войн, которые когда-либо видело человечество.
К чему мы пришли сейчас? Нет больше веры, и надежда растоптана сапогами. Обмануты, оболганы и извращены идеалы. Европа умерла – да и мы стоим на коленях, кашляя кровью. Хватит ли сил…
Хватило бы сил…
Встреча была назначена на территории «в/ч 4114», бывшей части Внутренних войск, теперь переданной из подчинения МВД в «СДБ». Теперь этой части там не было, а был какой-то учебный центр, часть здания занимала Секретная часть Провода «ОУН-УПА».
Адрес этого места был – Стрыйская, 146, это в новом городе. Недалеко от здания Львовского автозавода, бывшего автобусного завода.
Брыш оставил машину на улице – внутрь не пропускали. Прошел через детектор, достаточно современный. Просто так его не пропустили – позвонили наверх.
Местный проводник, Василь Скрыпник, он же Крытый, был невысок ростом, лет сорок с чем-то – сколько точно, было непонятно: от сорока до шестидесяти. Худое лицо, заостренный, длинный нос, тонкие, музыкальные пальцы. Он запоминался манерой носить пиджак – пиджак у него был покроем под френч, и он носил его, накинув на плечи, как бурку.
В кабинете у него было пыльно, на столе стоял выключенный компьютер. Радости хозяин кабинета не изъявил, чай-кофе не предложил.
– Как добрались? – хозяин кабинета хорошо говорил по-русски, что было странно в оплоте украинского национализма
– Хорошо, – односложно ответил Брыш и добавил: – Дид передает привет.
– Как он?
– Нас переживет.
Он не мог понять Скрыпника. Тот, кто воевал, не пытается услышать человека, он прежде всего пытается его понять. Это жизненно важно – возможно, с этим человеком завтра придется убивать и умирать, ошибка тут недопустима. А Скрыпника он сразу понять не смог. Тот чем-то походил на старую и осторожную, прописавшуюся в подполье деревенскую крысу, живую только потому, что она обошла все ловушки и все травленые приманки. Не лучшее впечатление.
– Документики ваши разрешите?
Брыш кинул на стол паспорт – он специально носил его в кармане без обложки, чтобы измять. Слишком новый документ вызовет подозрения.
– Русский?
– Есть проблемы?
– Нет, это даже хорошо. Нам как раз нужен человек для русского лагеря.
Хозяин кабинета достал откуда-то из-за стола тонкий планшет, разложил подставку. Однако… Похоже, тут все с двойным дном…
– Куратором программы являюсь я, – будничным голосом сообщил он, вбивая какие-то данные – Срок подготовки сокращенный, девяносто дней. Еще месяц или около того на внедрение. Полагаю, у нас есть год или около того. За это время вы станете командиром СБС.
– Что это такое?
– Скрытая боевая сотня. Это наш язык, не обращайте внимания. Вы идете в… Тюмень. Там у нас остались контакты… еще от Марченко. Он даст вам их. Но подходите с большой осторожностью и не сразу, мы полагаем, что большая часть контактов известна ФСБ. В любом случае – люди у вас будут свои, опирайтесь на них. Но с Марченко вам будет полезно встретиться, он как раз здесь.
…
– Оружие есть?
– Пистолет.
– Получите внизу. С одним пистолетом здесь нельзя. У вас как с жильем здесь?
– Пока нет.
Скрыпник порылся в ящике стола, достал ключи с биркой.
– На Левандовке, отдельный дом. Два этажа. Командиру сотни как раз по чину. В городе лучше не светиться. Дом хороший, от москалей остался…
