Монастырь на Валааме. «Построссиянское пространство»

Над Валаамом гремела гроза.

Зимняя гроза. В прозрачном звездном небе приполярной ночи дико сверкали, пронзая горизонт, белые раскаленные молнии, они били в озерный берег – и с металлическим гулом прокатывался над миром гром. Снега и лес на берегах освещало магниевыми вспышками.

В полночь архимандрит Михаил спустился в большую келью под столовой.

Ее обитатели – восемь мальчиков 12–15 лет – не спали. Это Михаил понял еще за дверью по осторожным шепоткам ночного разговора. Он не стал прислушиваться – это было нечестно, никогда он не прислушивался к вот таким ночным разговорам своих подопечных. Он и так знал все их тайны – тайны мальчишек, с детства не знавших, что такое семья, и ставших семьей друг для друга. А в последние полгода вообще стал с ними необычно холоден, многие из братии тайком пеняли ему, что сиротам, да в нынешние тяжелые времена, он уделяет мало тепла. Михаил никак не отвечал на это, даже если разговор доходил до него не стороной, а напрямую слышался за спиной, когда он, прямой и легкий, хотя и немолодой уже, бесшумно проходил-пролетал коридорами монастыря. Михаил никогда не выступал, как полагалось православному священнику его ранга, – он летел.

Когда он вошел, разговор тут же стих, послышалось легкое шуршание, а потом – сонное сопение, которое могло бы обмануть и очень искушенного педагога. Михаил постоял посреди кельи и, решительно подойдя к стене, включил свет.

Семь сонных лиц поднялись с невразумительными звуками с подушек, семь пар сонных глаз удивленно уставились на архимандрита.

Иван Вершинин.

Дмитрий Торопцев.

Петр Новокрещенов.

Сергей Найденов.

Андрей Зеленин.

Тимофей Матусов.

И лишь татарчонок Дильшат – в крещении Данила – Садыков продолжал изо всех сил «спать» и даже высунутой из-под одеяла ногой дернул – мол, сон снится.

– Вставайте, отроки, – сказал Михаил спокойно. – Говорить будем. Час настал для разговора, будет час и для дела.

Неохотный холодный северный рассвет, щедро разливший по снегам алое, встретил мальчишек на пути к катерной станции.

Они шли гуськом, молча, одетые в крепкое, теплое, но неновое. Сухо, морозно поскрипывал рассыпчатый снег под теплыми ботинками. Лица мальчишек были сейчас отстраненными и очень взрослыми…

…Они сидели вокруг отца Михаила – на кроватях и просто на полу. И слушали. Слушали то, что наставник говорил им столько раз и что теперь обретало плоть и кровь, звало и казалось единственно возможным и правильным.

Иван Вершинин. Бывший беспризорник.

Дмитрий Торопцев. Единственный уцелевший сын майора ВДВ – уцелевший после того, как мать и две старших сестры были зверски убиты этнобандитами в г. Москва. Майора ВДВ, которого в миру звали Михаил Торопцев и который стал архимандритом Михаилом.

Петр Новокрещенов. Подкидыш.

Сергей Найденов. Подкидыш.

Андрей Зеленин. Бывший беспризорник.

Тимофей Матусов. Подкидыш.

Данила Садыков. Сын муллы из г. Казань, убитого неизвестными со всей своей остальной семьей «за служение неверным».

– …Никто из вас домой не вернется. Но у России будет шанс. Простите меня, дети мои, за страшный грех, что приказываю вам свершить. Каждый из вас может отказаться, и стены эти сохранят вас и далее…

– Мы не боимся, отче. Благослови…

Восемь склоненных голов, восемь встрепанных сном макушек. Они не видят, как дрожит рука архимандрита Михаила. Дрожат губы. Дрожат глаза – слезы в глазах…

…Теперь вопрос был только в сроке – когда восемь беспризорных мальчишек будут отловлены службами ООН.

И доставлены туда, куда должны быть доставлены. Как кому повезет.

Или – как верили они – как судит Бог.