20 июня 2015 года
Где-то в России
Это была Россия. Страна, куда мечтали вернуться его дед и прадед. Страна, где были его корни, где был его исток. Страна, которая с каждым днем, прожитым здесь, становилась все более и более загадочной и опасной.
Они въезжали в город по какой-то дороге, перед этим проехав около тысячи миль на машине не останавливаясь. Объезжали крупные города. Сознательно рисковали — в любой момент их могла остановить местная дорожная полиция, называемая здесь странным, трудновыговариваемым названием. Но теперь они были близко к логову. Русский сказал — здесь можно отлежаться и отдохнуть…
А у них не было иного выбора, кроме как верить ему.
Дороги в России были совершенно не такими, как американские, — даже на федеральных случались неровности и выбоины. Придорожной инфраструктуры — заправок, кафе, ремонтных мастерских, складов — меньше раза в три. Машин тоже меньше — но не много, а так они самые разные: японские, европейские, американские, русские. Траков на удивление немного — на их дорогах тяжелых траков больше раза в два, а легких — здесь не было вообще (прим. автора — в США легковой пикап тоже считается траком, как и тяжелый грузовик. Популярность пикапов в США связана с особенностями налогообложения — его можно провести как машину для бизнеса и списывать расходы с налогооблагаемой базы).
Мимо проносились рощи, холмистые поля, небольшие речки, сельские населенные пункты, именуемые здесь «деревня», и небольшие города. Все выглядело не так плохо, как это принято считать в Америке. В придорожных забегаловках продавали сникерсы, кока-колу и местный аналог гамбургеров под названием «пирожки», с самыми разными начинками…
Потом они свернули с федеральной трассы на местную. Узкую, опасную, то резко ныряющую вниз, то уходящую вверх, обсаженную деревьями. Они были уже близко…
Город — название они не знали — встретил их строящимися кирпичными многоэтажными домами, каким-то рынком и чем-то вроде субурба (прим. автора — пригородный район, район частной застройки).
От американского субурба он отличался тесными и узкими улицами, небольшими участками и высоченными заборами из кирпича или профнастила, часто выше человеческого роста — по американским меркам это было безумие, американцы вообще не строят заборов вокруг своих домов. Дома — где они были видны — где были отделаны профнастилом, а где — сделаны из дорогущего красного кирпича. В Америке так никто не строил — слишком дорого и неудобно перестраивать при необходимости. Даже в северных штатах так не строили — просто клали больше утеплителя. А русские — как будто готовились встречать врага на пороге своих домов. Впрочем, из всех крупных государств мира Россия воевала больше, чем любое другое (прим. автора — за всю свою историю Россия участвовала более чем в семидесяти войнах. Как минимум пять из них можно называть Отечественными — это когда Россия воевала против всей Европы или против крупной европейской коалиции стран. Это Ливонская война Ивана Грозного, Война 1812 года, Крымская война, Первая мировая и Великая Отечественная война. Так что ВОВ правильнее называть Пятая Отечественная).
Они проехали мимо приветственного монумента — в отличие от таких же в американских городах, он был сделан в виде архитектурного памятника, и на нем не было ни даты основания города, ни численности его населения, как это было принято в США. Повернули направо, поехали по пути, проходящему по дилерской деревне: с обеих сторон были довольно современного вида автосалоны, продавали «Киа», «Хонды», «Тойоты» и «Форды». Потом въехали в город.
Русский город тоже отличался от американского, и отличался кардинально. Американский город — это скопище небоскребов в центре и одно — двухэтажные пригороды, широко разбросанные по земле. Исключение — это такие мегаполисы, как Нью-Йорк и Чикаго. Здесь же у русских, обладателей первой в мире по площади страны, как будто не хватало земли. Дома, девяти — и пятиэтажные, явно жилые — жались один к другому. Везде развешана яркая, кричащая реклама, почти все первые этажи переделаны под магазинчики, немало крупных торговых центров — но около них микроскопические по американским меркам стоянки — просто удивительно, как русские обходятся с машинами, если нет стоянок. Машины везде — и стоят и едут, стоят и там, где в США за это не миновать крупного штрафа. Кругом желтые большие муниципальные автобусы — в США большинство муниципалитетов сознательно прекратили автобусные перевозки, чтобы не плодить мелкую уличную преступность. Люди ждут на остановках — по виду не сказать, что недовольные. По сравнению с американцами — очень мало толстых, зато много красивых, рискованно одетых женщин и девушек. С небольших палаток торгуют мороженым.
Они внезапно свернули. Попетляв по дворам, где стояли машины, остановились у высокой шестнадцатиэтажки. Русский заглушил мотор, достал ключ из замка зажигания.
— Полчаса, — сказал он и вышел из машины, не слушая ответа…
Повисла тишина.
– *censored*н сын… — сказала Натали, — ты ему веришь?
— А что — у нас есть выход?
Выхода не было.
— Пойду гляну, куда дальше идет эта дорога…
Ефимофф вышел, оставив американку в машине одну.
Русский, как и обещал, вернулся через полчаса. С большой сумкой, которую он увесисто шмякнул назад, в багажник…
— Ко мне приходили домой, — сказал он.
— Как ты это узнал? — спросил Ефимофф.
— Очень просто. Через веб-камеру. Она включается при движении и сбрасывает инфу на нейтральный сервер. Они ее не нашли.
Ефимофф хмыкнул.
— Умно. А там что?
— Посмотри.
Американец поставил сумку себе на колени, дернул молнию. В большой сумке были коробки, очень много коробок. Знакомый дизайн — WOLF, половина Америки покупает тульские патроны для развлекательной стрельбы по выходным. Автоматные и винтовочные патроны. Патронов было столько, что казалось, что ими можно было устроить третью мировую войну.
— Неплохо. И что дальше?
— Купим еды на несколько дней и поедем. У меня есть приличная берлога за городом. Там отсидимся. Потом будем думать, как добраться до границы…
Русский похлопал американца по плечу.
— Ты был прав, друг. Извини…
В магазине, напоминающем таковые в европейской глубинке — американцы давно закупались в громадных моллах, небольшие магазины, такие, как этот, просто не выжили, — они купили то, что нужно было на несколько суток. Несколько канистр с питьевой водой, хлеб, консервы, крупы. Покупал все русский; положив продукты в машину, они выехали из города…
Перед какой-то деревней свернули. Там стоял какой-то… трактор, что ли… полностью ржавый. И все это сильно напоминало постапокалипсис.
Они ехали по России. Настоящей, не городской, нутряной. Машину то и дело бросало на ухабах, дорога шла то вверх, то вниз, то ныряла в распадки, то поднималась на холмы. Казалось, ей не будет конца и так и можно ехать и ехать, пока не кончится бензин. По обе стороны дороги тянулись перелески, поля, частью скошенные, частью — с созревающей пшеницей. И никого — совсем, только дорога, грязь, их машина. Ефимофф вдруг понял, насколько Россия велика и насколько она пустынна. Заброшенная, но не кажущаяся враждебной земля. В Афганистане тоже есть пустые места, но там на каждом шагу ты чувствуешь опасность. А здесь…
— Здесь что, никто не живет? — спросил он.
— Почему, живут. Скоро увидим…
Они и в самом деле за очередным поворотом увидели следы цивилизации. Какая-то деревня… населенный пункт. Они увидели копощащийся трактор… но не свернули к деревне, а поехали в объезд.
— Куда мы едем?
— Там есть поселок, — сказал русский, — к нему есть дорога короче, но я не хочу по ней ехать, ясно?
Поселок — видимо, это был поселок довольно дорогих домов — тоже ничем не напоминал те, какие были в Америке. В Америке коттедж на природе ставят так, чтобы на него приходилось, по меньшей мере, полгектара земли… никто не купит, если дома будут стоять один вплотную к другому. Такие поселки тоже есть — но они жилые, а не рекреационные, и расположены рядом с городом. А этот поселок — явно из тех, в которые приезжают на выходные, но при этом здесь большие кирпичные дома, расположенные на очень маленьких по американским меркам участках. Все дома разной архитектуры. Некоторые за высокими заборами, закрывающими вид, — а некоторые нет. В Америке такие дома ни за что не продались бы.
Русский вышел из машины. Молча пошел осматриваться.
— Ты американец? — спросила Натали. — Как ты здесь оказался?
— Так же, как и ты! — раздраженно сказал этот странный парень. — Я офицер военно-морской службы расследований.
— Какого черта тебя сюда послали?
— Я русский. Выходец из русской семьи. Знаю русский…
— Как тебя звать?
— Дэн. Правильно — Даниил, это русское имя.
Они до сих пор ехали молча. Даже не спросили, как друг друга зовут. В любое время ожидали облавы… любых других проблем — но русский, видимо, знал, как ехать.
— Отдай мне пистолет, — потребовала Натали.
Дэниэл вернул ей пистолет. Натали помедлила и… убрала его в сумку. Пока пистолетом невозможно было решить ни одну проблему. Зато можно было создать новые.
— Ты доверяешь ему? — продолжила она.
— Не слишком ли много вопросов, леди?
— Черт возьми, ты американский военнослужащий!
— А ты кто такая?
Натали помедлила.
— Я… можно сказать, что — тоже.
— Откровенность за откровенность, о’кей, леди? Ты наставила на меня пистолет, помнишь?
— Я не знала, кто ты такой… Группа боевого применения — знаешь, что это такое?
— Не припоминаю.
— Бывшая «Дельта Форс». Я оттуда.
— Женщина?!
— Да, черт возьми, как бы это ни било по твоему мужскому шовинизму. И если хочешь знать, я смогу надрать задницу вам обоим, если придется.
— Ему — вряд ли… — заметил Дэн.
— Вернемся к нашему вопросу. Кто он, на хрен, такой?
Дэн помедлил:
— Мы думаем, что он ликвидатор.
— Кто?
Слова «ликвидатор» в том понимании, в котором оно было в русском языке, в английском языке не было. Слово «Liquid» было связано с жидкостью.
— Ассассин, поняла? Исполнитель смертных приговоров, работающий на государство. Тот, кто убирает террористов до того, как они успеют что-то совершить.
— Чушь собачья.
— При мне он убил семь человек. Кавказцев, которые захватили меня в плен и собирались казнить. Меня он не убил. Дал возможность уйти.
— И какого черта ты с ним делаешь?
— Это единственный шанс понять, что же все-таки произошло. Он идет…
Русский молча вернулся за руль. Тронул машину с места…
Они заехали в открытые ворота. Перед ними был шикарный трехэтажный особняк красного кирпича. При особняке был гараж только на одну машину, бассейна — обязательной принадлежности богатых американских домов — не было. Площадка перед домом была выложена брусчаткой, на крыше вместо обычной для богатых домов черепицы — сталь, которая светит так, что больно глазам. Впрочем… это Россия, странностям удивляться не приходится.
— Это наш дом. Завтра-послезавтра уйдем отсюда, — сказал русский.
Они прошли к дому. Русский, пошарив под камнем, достал ключи и отпер дверь. Они вошли в большой, довольно бестолково обставленный дом с высокими потолками. В холле площадью метров пятьдесят висела аляповатая, шикарная люстра, стояли какие-то диваны… общего стиля не было, и не было заметно, что к этому приложил руку хоть какой-то дизайнер. Крутая лестница вела на второй этаж.
— Располагайтесь. Только не мусорите, — сказал русский.
— Ни хрена себе. Ты это на жалованье купил? — спросил Ефимофф.
Русский покачал головой.
— Это не мой дом. Мой — дальше, у самой лесополосы.
— Что? Так какого хрена?
— Соображай. Если кто-то придет — к какому дому он пойдет?
…
— Именно. А мы это увидим. И предпримем кое-какие меры. Не светитесь на улице, и все будет о’кей.
— А хозяин этого дома?
— Он в отпуске. На море, я узнавал. Я хорошо его знаю. Он против не будет. Это мой хороший друг…
В холодильнике почти ничего не было, в кухонном шкафчике они нашли какие-то консервы, но у них было достаточно собственной еды. Они поели, после чего отправились осматривать дом. Натали была весьма удивлена тем, что бассейна здесь не было вообще никакого. Зато внизу была бильярдная с хорошим столом и финская баня — русские называют ее русской баней, а во всем мире ее зовут финской. Весь дом был построен из кирпича, кладка в два ряда как минимум — оставалось только думать, во что обошелся такой дом. Американцы так не строили, и дело было даже не в том, что в Америке не бывает таких морозов, как в России. Просто американские дома строятся с тем расчетом, что у них есть срок службы, причем небольшой — лет через тридцать-сорок, учитывая прогресс техники и рост общего уровня благосостояния, дом лучше снести и поставить новый, современный. Русские же строили как европейцы, на века, и подсознательно принимая в расчет возможность держать оборону в доме. История России, как и история Европы, — это история войн, в то время как в США их не было почти двести лет.
После обеда — скорее это был ленч, вечерний прием пищи — русский куда-то ушел, сказал, что ненадолго и вернется максимум через час.
Американцы остались его ждать.
Русский, как и обещал, вернулся через час, таща на спине громадный, трехдневный рюкзак и еще в руках — две большие сумки; несмотря на то что они были явно очень тяжелые, нес он их без видимых усилий. Зайдя в холл, он увидел направленный на него пистолет…
— Ты охренела? — спокойно спросил он.
— Имей в виду, я был против этой хрени, — сказал сидевший в глубоком кресле Дэниэл.
— Заткнитесь вы оба, ясно? — Американка была настроена весьма решительно. — Положи сумки в угол. Делай!
Русский с облегчением свалил поклажу. Судя по тому, какой звук раздался, когда сумки коснулись пола, там был отнюдь не мирный груз.
— Что дальше?
— Убери пистолет, пока не поздно! — сказал Ефимофф.
— Заткнись! — Натали не сводила пистолета с русского. — Имей в виду, я тебе доверяю не больше, чем ему. Для меня ты сотрудничаешь с врагом.
— Ты все-таки полная идиотка…
— Заткнись, сказала. Что происходит, парень? И кто ты, на хрен, такой?
— Пошла на…
— Что?!
— Что слышала. Пошла на… — спокойно ответил русский.
— Ты гребаный псих или как?! Вообще-то пистолет у меня. И я хочу получить ответы на некоторые гребаные вопросы.
На самом деле Натали была напугана, и напугана сильно. На ее глазах погибла ее команда в самой страшной из перестрелок, в какие они попадали. Она понимала, что находится в самом сердце враждебной страны, причем страна эта настолько огромна, что просто выбраться из нее — большая проблема. Она понимала, что все пошло не так, и Америка, самая сильная страна в мире, не контролирует ситуацию. И она видела глаза этого русского. Он не боялся ее — совершенно. Она держала его под прицелом пистолета сорок пятого калибра — а ему было плевать на это. Ей не раз доводилось держать человека под прицелом — и это были самые разные люди. В их глазах она видела страх, ненависть, решимость, вызов, даже покорность судьбе. Но никогда она не видела того, что видела сейчас в глазах этого русского. Презрение вперемешку со скукой. Ей казалось, что она — десятилетняя девочка, которая с водяным пистолетом пытается защититься от страшной тени, источника ее ночных кошмаров.
— Положи пистолет, пока не стало хуже, — сказал Ефимофф.
— Хуже, чем сейчас, вряд ли будет, — сказал русский. — Я собираюсь заварить чай. Если хочешь стрелять — стреляй. Посмотрим, как вы выберетесь отсюда без проводника, как пройдете блокпосты. Нас ищут. Они уже пытались меня убить. И не раз. Попробуют еще. Вас они тоже убьют. Потому что вы можете много знать и потому — опасны. Хочешь рискнуть — рискни. Мне давно уже все равно…
И с этими словами русский повернулся и пошел в сторону кухни.
— Стой! Стоять! Стреляю!
Русский, даже не замедлив шага, скрылся на кухне.
— Твою же мать! — выругалась Натали. — Твою же мать, это просто п…ц какой-то!
Служа в специальном подразделении армии США, в спецподразделении первого уровня, единственная женщина среди множества жестких, очень жестких мужчин, она научилась вести себя как мужчина, драться как мужчина, и даже ругаться, когда тебе плохо. Но все-таки она оставалась женщиной, и с этим ничего нельзя было поделать. Впрочем, будь она и мужчиной — вряд ли бы было по-другому. В шахматах был такой термин — цугцванг, когда каждый последующий ход, каким бы он ни был, только ухудшает твою позицию. Усугубляло ситуацию то, что в США люди привыкли играть по правилам и подчиняться — особенно, когда на тебя нацелен пистолет. А в России давно играли без правил.
Ефимофф встал с кресла.
— Дай сюда.
— Какого черта?! Ты вообще на чьей стороне, определись?! Почему ты мне не помог?
— Как именно?
…
— Задумайся над одним очень неприятным обстоятельством, — сказал Ефимофф. — Как вы узнали о месте передачи Мирзаева? И кто были те стрелки, которым было приказано убрать Мирзаева? Пока мы ни на шаг не приблизились к ответу.
— Чушь собачья.
— Пошли… там поговорим.
Они зашли на кухню. Русский уже разливал чай из электрочайника, бросив в большие керамические бокалы по два пакетика чая.
— Все в порядке?! — спросил он.
— Да, — ответил Ефимофф.
— Ни черта не в порядке, — ответила Натали.
— На вашем месте я бы помалкивал, мадам, — ответил русский. — Только потому, что вы женщина, вы все еще живы. Вы дважды угрожали мне оружием — а я обычно не оставляю в живых тех, кто так делает.
Натали вдруг стало обидно — до слез. В «Дельте» — бывало, что на нее орали, но никогда ее так не принижали.
— Ублюдочный шовинист! — сказала она. — Чертов кретин! Тебе не кажется, что ты просто много возомнивший о себе ублюдок?
— Нет, не кажется, — ответил русский. — Женщин не должно быть на войне. Ты не замужем, угадал?
— И что, на хрен, с того? Мне что — продемонстрировать мостик, чтобы ты в меня поверил? Пробежать марафон? Сбить из пистолета птицу? Все это я могу.
— Это не делает тебя солдатом.
— Да? А что делает человека солдатом? Сколько парней он, на хрен, отправил на тот свет? Знаешь, у меня есть личный счет.
— Поздравляю.
— Но это еще не все. По-моему, в твоей стране родилась Людмила Павличенко, верно? Может, она тоже не была солдатом?
Русский отставил бокал.
— Откуда ты знаешь про Павличенко? (прим. автора — в США хорошо знают Людмилу Павличенко. В 1942 году она была отозвана с фронта, имея на своем счету уже триста девять фашистов, и была направлена с делегацией в США и Канаду. В Чикаго, выступая перед местными бизнесменами, она сказала: «Мне двадцать пять лет. На фронте я уже успела уничтожить триста девять фашистских захватчиков. Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго прячетесь за моей спиной?!» Турне принесло ей бешеную популярность, ей подарили «Кольт» и «Винчестер», а певец Вуди Гатри написал песню, которую так и назвал «Мисс Павличенко». Помнят ее и сейчас; в частности, в одном из сериалов аниме ее фамилией названа одна из героинь).
— Знаю. Она была одним из моих кумиров, когда я ходила в школу. Я знала, что мой отец служит, и тоже хотела служить, но офицеры на базе только смеялись. Им было смешно даже тогда, когда я бегала кросс с солдатами и могла сшибить птицу на лету из малокалиберной винтовки. Но я никому, слышишь, никому не позволяю над собой смеяться! *censored*н сын!
Она была близка к тому, чтобы заплакать. Последний раз она плакала на выпускном, когда парень, на которого она положила глаз, предпочел ей одну крашеную сучку, с которой все было проще.
— Не кричи. Если хочешь идти по этому пути — иди. Можешь считать, что ты немного возвысилась в моих глазах. Теперь, если ты еще раз попробуешь наставить на меня пистолет, я тебя убью. Довольна?
— Ни хрена! Что там произошло?
— Там — это где?
— Не уходи от ответа. Там — это в той мясорубке, которую вы там устроили.
— Я устроил?!
— А кто? Я хочу знать.
Русский вздохнул.
— Можешь мне не верить — но я тоже.
Молчание прервал Ефимофф.
— Ты должна знать некоторые вещи, — сказал он. — Я прибыл в Москву для того, чтобы провести неофициальное расследование случившегося. Я получил приказ сделать это и необходимые ресурсы — меня вывели на оперативный центр американской разведки, выведенный за пределы посольства. Первый же информатор, на которого меня вывели, оказался предателем и привел нас в ловушку. Мое прикрытие просто отправили на тот свет…
— Свежо предание, — фыркнула Натали. Она участвовала в миссиях, совмещающих разведку и боевую работу, и знала, насколько велика вероятность предательства информаторов в тех местах, которые заканчиваются на «-стан». Это особенные люди, не такие, как все… в смысле все те, которые там живут. В США, в Европе… вообще в цивилизованных странах — люди сами принимают решения, на чьей стороне стоять, и если они получили деньги, то их обычно отрабатывают. Но не там… там даже прозападный человек, горячо убеждающий тебя в том, что любит Америку, ненавидит исламистов, может в любой момент переметнуться… даже без видимых причин. Например, потому, что какой-то придурок сжег Коран или снял фильм про Пророка Мухаммеда. Это как у леммингов — зов стаи.
Оказывается, и в России так же. С чем всех можно поздравить… русских, американцев… да всех. Похоже, что надежды девяностых, когда казалось, что новый мир будет одинаковым, подчиняющимся одним неписаным законам и, в общем-то, безопасным, — все это чушь собачья. Полная хрень…
— …вот этот парень меня спас. Если бы не он — знаешь, что бы сейчас было? Я лежал бы в подмосковном карьере с пробитой башкой. Эти ублюдки… среди них был ребенок, и ему дали нож… В общем, мы нашли парня, который, по нашим предположениям, подложил взрывчатку, которая рванула в Лэнгли. Мы изъяли его и допросили. И знаешь, что он, на хрен, сказал?
— Что?
— Что с парнем, который привез гроб… разговаривали американцы. Что гроб привезли уже после того, как из американского посольства прибыли люди, чтобы купить его. И он сам это, на хрен, видел через окно.
— Чушь собачья.
— Да, но мы записали это на видеокарту и передали контактеру из посольства. А на следующий день произошло то, о чем ты и сама хорошо знаешь. И на твоем месте я бы не верил никому. Ни своим, ни чужим.
— Кто был контактером? — спросила Натали.
— Сержант морской пехоты Мэтью Звак из безопасности посольства.
…
— Знаешь его?
— Знаю. Он был нашим наводчиком.
— И наверняка погиб.
— Мой наводчик тоже погиб, — сказал русский, — там, на улице. Но этим все не кончится. У нас есть еще экземпляры записи допроса. Надо выбраться из страны и попробовать пустить их в ход. В крайнем случае — даже слить в Ютуб, тогда они не смогут с этим ничего поделать.
— Почему бы не сделать это прямо сейчас?
Русский показал на Ефимоффа:
— Вот он против.
— Я должен сделать все как надо, — сказал Ефимофф. — Эта информация может нанести вред Соединенным Штатам, если попадет в открытый доступ. Но еще больший вред может нанести, если эти ублюдки останутся безнаказанными. В этом деле замешаны наши. Есть человек, который меня сюда послал, и я должен завершить эту миссию и доставить информацию ему. Он сможет ею распорядиться как надо…
Русский хлопнул в ладоши.
— Прекрасно. А что касается меня, мне надо просто покинуть эту страну. Я уже дважды ошибся. И третьей ошибки не будет…
Ночь провели тревожно. Русский установил дежурство, и хотя для военных это было привычно — все равно, нормально отдохнуть не удалось. Мешали нервы — они конкретно были на взводе…
Крыша этого особняка представляла собой островерхое сооружение, под которым ничего не было — видимо, пытались сделать мансардный этаж, но почему-то бросили на половине. Зато тут было очень большое окно, через которое отлично можно было наблюдать за дорогой, спрятавшись за занавеской.
Дорога была скверной. Раздолбанной и грязной; русские вывалили на дорогу несколько бункеров щебня и прикатали, но даже не потрудились залить это гудроном для связности — как это делают в Штатах те муниципалитеты, у которых не много денег. В итоге дорогу быстро разбили колесами машин, появились ямы, сейчас заполненные водой. Самое настоящее бездорожье. Интересно, почему люди, у которых есть деньги, чтобы купить двух — или трехэтажный кирпичный дом, не могут сделать нормальную дорогу и хоть какую-то планировку местности? И почему это не может сделать местный муниципалитет — если на его территории живут такие богатые люди? Они что — налоги не платят?
Впрочем, может быть, что и не платят… (прим. автора — Натали явно не сильна в российских реалиях. В США и в России налоговые системы очень разные. В США федеральный бюджет наполняется в основном от налогов с юридических лиц, а муниципалитетов — с физических. В России примерно то же самое, но суть в том, что в США налоги на физических лиц больше в несколько раз, а на корпорации — наоборот, меньше, основную тяжесть налогообложения несут граждане, а не предприниматели. Поэтому в США муниципалитеты, с одной стороны, могут располагать очень значительными финансовыми ресурсами, а с другой стороны — они кровно заинтересованы в том, чтобы привлечь богатых людей, да и просто людей строиться и жить на своей территории. В США муниципалитеты и штаты имеют право вводить свои налоги, что в России запрещено).
Она заметила, как из перелеска, который отделял поселок от дороги, выехала машина и остановилась. Машина была русской… белый небольшой универсал. Она не знала, как машина называется, но само ее наличие заставило Натали нервничать. Она «включилась», начала осматриваться внимательнее — и почти сразу обнаружила что-тона водонапорной вышке. Что-то — она не знала что, но опыт заставлял ее предположить, что это хорошо замаскированный снайпер, накрывшийся накидкой.
Она побежала вниз. Русский уже проснулся и пил чай на кухне.
— Снайпер… — сообщила Натали сверху, — или наблюдатель, но скорее всего снайпер.
Русский спокойно отставил в сторону кружку с чаем.
— Где? — спросил он.
— На одиннадцать, если лицом к лесу. Там водонапорная вышка. Я не знаю, просек он или нет. И машина на въезде.…
Из комнаты вышел Ефимофф, зевая. Моментально въехал.
— Что?
— Снайпер у леса. Держитесь подальше от окон…
Русский встал и прошел в комнату. Звякнул молнией сумки.
— Вооружаемся…
В сумках — массивных, из черной негорючей ткани — было три ствола и масса снаряжения. «Калашников» «черной» серии, полноразмерный, с режимом только одиночного огня, прицелом EOTECH с тактической лупой и аж восемнадцатью магазинами к нему — восемью автоматными и десятью пулеметными, длинными, да еще и с чем-то, напоминающим тактический глушитель. Великолепная боевая «СВД», тоже с прицелом US Optics, дающим увеличение до шестнадцати крат, десятью магазинами и глушителем, на вид самодельным. И американский тактический «моссберг 590А1» с пистолетной рукояткой и складным прикладом. А к нему — десять коробок патронов с крупной картечью и три — с пулей.
И это — вдобавок к их двум пистолетам и двум винтовкам.
Ко всему — нож, американский боевой томагавк, русская саперная лопатка, заточенная до остроты бритвы, два рюкзака и две большие сумки, которые тоже можно использовать как рюкзак, если приспичит. Две разгрузки, большие почи — перевязи для патронов дробовика, которые можно носить через плечо, американский навигатор GPS-стандарта и карманная метеостанция Кестраль для снайпера с запасными батарейками. И много, чертовски много боеприпасов ко всему этому — достаточно, чтобы выдержать осаду.
Всего этого хватало для настоящей бойни…
— Господи… — Натали взяла винтовку. Она была неплохим снайпером, в США винтовки Драгунова (прим. автора — удивительно, но это так, в США запрещен импорт снайперских винтовок Драгунова. Единственные, которые там есть, — это либо китайские, сомнительного качества, либо «Тигры», ввезенные до 1994 года, когда на это оружие был наложен запрет (бан). Хорошая «СВД» в Штатах стоит 4–5 тысяч долларов. Именно в бане «СВД» — заложена причина популярности румынской винтовки «дракула», которая внешне похожа на «СВД», но на деле представляет собой «калашников» под винтовочный патрон) были запрещены, но она немало тренировалась с ней в порядке ознакомления с оружием вероятного противника. — Ты что, к третьей мировой войне тут готовился?
Русский улыбнулся.
— Она уже идет. Ты что, этого еще не поняла? Бери винтовку и готовься. Они атакуют не сразу…
Ефимофф подошел, взял «моссберг», подкинул в руках. Со щелчком откинул рукоятку — она тут была какая-то странная, тюнингованная. Видимо, русская.
— Отличная штука.
— Возьми «калашников», — сказал русский.
— Я возьму «калашников», — сказала Натали. — Мне нужна боевая винтовка.
Русский усмехнулся — но ей показалось, что он начал уважать ее немножечко больше…
Оперативная группа была из Башкортостана.
Ее никогда не существовало — в том числе, что приказ о ее формировании был оглашен устно и никак не проведен. Для прикрытия было организовано частное охранное предприятие, где и числились бойцы, имея полное право иметь при себе служебное оружие — для вида заключали какие-то охранные договора, клиентов выбирали с умом, так, чтобы небольшие группы бойцов были разбросаны по всему городу и имели минимальное время реагирования. МВД крайне негативно относится к частным охранным предприятиям, и этому есть причины — по крайней мере, часть из них представляет легализовавшиеся разборные бригады из девяностых, служащие тем же самым ворам и «бондикам», которые теперь не обирают торговцев на рынке, а владеют сетями магазинов, торговыми центрами и автосалонами. Местные менты пытались сунуться и сюда, но после того, как самых настырных уволили по недоверию — намек поняли и отскочили. Никаких «левых» мыслей не было — просто решили, что у хозяев «федеральная крыша», такое тоже бывало. На самом деле эта группа являлась частью сети, в совершенно секретных приказах известной как Монолит. Это была оперативная сеть, развернутая по всей территории России и имеющая задачей физическую ликвидацию членов исламистского бандподполья и лиц, вынашивающих планы совершения тяжких антигосударственных преступлений, таких, как мятеж, сепаратистское отделение от России, террористический акт. Единственным ее аналогом была сеть Гладио — развернутая в Западной Европе и в таких странах, как Турция, подрывная сеть, подчиняющаяся НАТО и готовая к террористическим актам или организации сопротивления в двух случаях. Первый — в случае временной оккупации территории страны частями Советской армии. Вторая — в случае прихода к власти в стране коммунистического или прокоммунистического правительства.
Зачатки Монолита появились в середине нулевых — когда отстреливаемые, взрываемые, уничтожаемые всеми способами сотрудники милиции и ФСБ в республиках Кавказа по своей инициативе стали создавать нелегальные объединения с целью ответного террора. Методы были грязные, но вполне соответствовали менталитету кавказцев: кровь за кровь. Озверевшие, озлобленные поражением в Чечне боевики не соблюдали никаких законов, джихад они считали индульгенцией, оправдывающей любые зверства. Но когда в ответ на убийства у боевиков начали пропадать родственники, остановились даже они. Правила были простые: ты убил — тебе отомстили. Никто не будет искать тебя в горах — убьют того, кто доступен. Мать, отца, брата, сестру, сына. С тех пор террор на Кавказе пошел на спад, многие вышли из леса, а остались только те, кому терять было совершенно нечего. Но дело не ограничивалось Кавказом. Новые банды появлялись там, где их не было никогда. Башкирия, Татарстан — мусульманские республики. Но кроме этого — Самарская, Саратовская области, Пермский край, Якутия, Ханты-Мансийск, Тюмень. И конечно же — Москва. Златоглавая Москва, в которой было не меньше миллиона легальных и нелегальных гастарбайтеров — мусульман, и в которой пустили корни представители самых разных экстремистских и террористических группировок. После задержания двух групп — одна готовила бомбы в съемной подмосковной квартире, другая собиралась пустить под откос пассажирский поезд, после попытки подрыва на Красной площади в новогоднюю ночь — стало понятно, что стране объявлена война. На уничтожение.
Тогда кавказский опыт стали переносить на всю страну. Безопасного тыла больше не было — война шла везде, невидимая — но от этого не менее страшная. ФСБ и МВД стали строить систему, аналогичную той, которую построили американцы, — но не за рубежом, а в своей собственной стране. Основные звенья системы были те же самые. Аналитические центры — получающие информацию из многих источников, но основой имеющие СОРМ-2, автоматическую систему слежения. Ударные группы — чаще всего бывшие, а то и действующие сотрудники полиции, ФСБ. Когда они уходили со службы — им говорили, в какой ЧОП им устроиться. Выбирали тех, кто прошел Кавказ, потерял друзей, имел личные счеты. Тайные тюрьмы — их устраивали в купленных на подставные документы домах и коттеджах, маскировали под продуктовые и промтоварные базы, организовывали подставные транспортные компании — для перевозки задержанных. Тех, кого подозревали в связях с подпольем, кто вернулся из Афганистана или Сирии, пройдя подготовку в лагере для боевиков (медресе), — хватали, помещали в одну из таких тайных тюрем, допрашивали. Правда, в отличие от США, в России не было своего Гуантанамо. Установив вину задержанных, их уничтожали. Иногда уничтожали даже без задержания, маскируя под разборки или бытовые убийства. Только так пока удавалось держать под контролем ситуацию в стране, в наиболее кризисных ее регионах. Никто не знает — и никогда не узнает, сколько терактов так было предотвращено. Высшую оценку этой деятельности давали сами моджахеды, при первой возможности выезжая на зарубежный джихад и жалуясь, что в России вести джихад невозможно.
Исполнители Монолита никогда не задавали вопросов. Приговоры приходили им по сети, заверенные электронной подписью — они не знали, кому та принадлежит. Никто никогда не задавал им вопросов. Они знали еще телефон — если у кого-то возникали проблемы с правоохранительными органами, достаточно было позвонить по нему — и все проблемы снимались.
Они были опричниками. Самыми настоящими. Собачья голова и метла. Преданность и готовность выметать всяческую нечисть. И никогда не сомневались в правильности того, что делали. К сожалению… наличие таких инструментов… острых — создает… некоторые соблазны. Очень сильные соблазны. И когда такие инструменты находятся в руках не совсем честных людей… происходит беда…
В Удмуртии они никогда не работали, Удмуртия была почти что чистой в смысле террористической угрозы. Несмотря на наличие критически важных объектов — обстановка была спокойной, подполья в республике не было вовсе. Но все когда-то происходит впервые, и когда им сообщили о том, что на территории Удмуртии вскрыта ваххабитская ячейка — они не раздумывая выдвинулись туда. У них были документы на другое имя, несколько кустарно бронированных машин и оружие из числа изъятого на Кавказе и у преступников. По акту оно должно было быть уничтожено — но оно не было уничтожено, и если кто начнет выяснять, что произошло, исследуя выпущенные пули, — то придет к выводу, что имела место разборка ваххабитских банд.
Еще — у них было взрывное устройство. Самое обыкновенное, из числа изъятых — но одно из лучших. Что-то вроде пояса шахида — но немного мощнее, в качестве механизма инициации не один, а два сотовых телефона, причем перепрошитых так, чтобы не вызвать преждевременного взрыва. Взрыв в Москве многому научил террористов, они уже точно знали, что спецслужбы используют спецаппаратуру, особенно на Северном Кавказе, посылающую короткие, незаметные для абонента, не приводящие к звонку, но тем не менее способные вызвать преждевременный взрыв импульсы. Причем, если в обычные дни такие импульсы рассылаются на телефоны из списка подозрительных, то при обострении обстановки — на все без исключения. Взрывное устройство было нужно им для того, чтобы казнить террористов. Дело обычное: всех — и живых, связанных, и раненых, и мертвых — сваливают в одну кучу, в квартире или в машине (прим. автора — взрыв 31 декабря 2010 года, когда в Москве в гостиничном номере от подрыва пояса шахида погибла одна из смертниц, другой — это была Мария Хорошева — пришлось бежать из города. По восстановленной линии событий — взрыв произошел из-за того, что на подключенный к поясу телефон пришло рекламное сообщение «С Новым годом», взрывы двух смертниц должны были состояться на Красной площади во время массовых гуляний. Мария Хорошева потом подорвалась на Кавказе, рядом со зданием РОВД), кладут рядом взрывное устройство, с безопасного расстояния присылают эсэмэской «привет». Когда надо убрать одного человека — чаще всего делают укол наркотика, сажают в машину, под сиденье — надколотый бокал с гранатой. Результат в новостях один и тот же — самоподрыв при транспортировке взрывного устройства. Такое было правосудие в России двадцать первого века — но кому жаль выродков, готовящихся подорвать этот же пояс шахида в автобусе… в больнице… в школе… тут я ничего не могу сказать. Стандарт жестокости был задан самими боевиками — и в театральном центре на Дубровке, и в школе номер один города Беслана… и те, кто делал все это, лишь следовали ему.
Они знали, что, противостоя таким образом злу, и сами становятся злом. Однако… после первой же командировки на Кавказ, после первых потерь в отряде как-то перестаешь задумываться об этом. Бытие определяет сознание.
Их было восемь человек, считая снайпера. На границе республики их встретил «наводчик», действующий оперативный сотрудник ФСБ, также входящий в Монолит, — такие были во всех регионах страны как часть оперативной сети. Он, не говоря лишнего, дал им информацию о местоположении ячейки, приличную карту, сопроводил до места — и немедленно уехал. Оставаться он здесь не собирался, он хорошо знал главное правило системы, унаследованное от оперативных подразделений бывшего КГБ. Меньше знаешь — дольше живешь! В его задачу входило блокирование на какое-то время действий полиции и ФСБ в случае сообщения о перестрелке. Не факт, что понадобится — место пустынное. Но ничего нельзя оставлять на волю случая.
Прибыв на место, бойцы разделились. Штурмовая группы — две пары, трое — обеспечивающая и резерв. Снайпер поднялся на единственную точку на местности, с которой можно было эффективно контролировать ситуацию, — водонапорную вышку. Штатное оружие на такое дело нести было нельзя — он располагал длинным охотничьим карабином Мосина с оптическим прицелом и самодельным глушителем. Для таких дальностей — максимум пятьсот метров — вполне надежное оружие, не оставляющее к тому же «подписи». Тоже «изъятыш».
Остальные — начали продвигаться к дому. Осторожно, настолько осторожно, как только это можно сделать в почти безлюдном коттеджном поселке по центральной улице. Снайпер шарил прицелом по окнам дома, на который указали как на цель. Опознать его было довольно просто — островерхая крыша, покрытая кровельным профнастилом кирпичного цвета.
Поглощенный целью, он совершил главную ошибку снайпера — концентрация на цели создала своего рода туннельное зрение, отсутствие напарника не позволяло эффективно контролировать обстановку. Он видел лишь открытую форточку на кухне дома, где находилась цель, но не видел, как в другом доме что-то едва заметное мелькнуло в высоком мансардном окне. Он вдруг услышал звук… похожий на удар молотком по металлу. Сознание зафиксировало его как опасность, но прежде чем он осознал это как удар пули, где-то внизу, по металлу, как следующая пуля ударила его в районе плеча, и он выпустил винтовку. Он понял, что ранен, и ранен тяжело, но ничего предпринять не успел, потому что третья пуля попала в голову, а четвертая — в уже мертвое тело…
Автомат Калашникова — отнюдь не такое неточное оружие, как о нем говорят, отнюдь не «пожарный шланг», из которого можно стрелять по целям в расчете лишь на количество выпущенных пуль. Просто это другое оружие, сильно отличающееся от штатной американской «М4». И им надо уметь пользоваться, как и любым другим. За время GWOT американцы изучили это оружие как никакое другое и научились им пользоваться гораздо эффективнее, чем раньше. Сама Натали прошла курс обучения у самого Криса Косты и знала, что такое «калашников», поэтому и выбрала его. Автомат был явно в хорошем состоянии и в богатой комплектации — а то, что автоматического огня не было, ей не мешало. Наиболее эффективный огонь из «АК» — именно одиночный, в высоком темпе. Утяжеленный ствол тоже добавит точности.
Они расположились на верхнем этаже — русский с одной стороны, она с другой — и с той и с другой стороны были окна. Ефимофф остался внизу, со своей винтовкой и с дробовиком, который в данной ситуации был эффективнее винтовки. Его единственной задачей было — не допустить, чтобы те, кто пришел за ними, ворвались на первый этаж и заняли его.
Русский, занимая позицию с «СВД», протянул толстую веревку от одной стены мансарды до другой. Натали, видя это, усмехнулась… прием, которому их учили при охоте с вертолета… парень явно знал, что делает. Сама она соорудила себе позицию из кресла, приняв низкую устойчивую стойку и взяв автомат «вертикальным», дающим больше стабильности хватом. Про себя она решила, что сможет дать два «дабл-тапа», прежде чем эти русские… или кто явился по их души, начнут соображать, что к чему.
Про себя она прокручивала последние инструкции русского. Они были разумны, и их следовало выполнять.
— Эй, парень… — сказала она, не отвлекаясь от прицела, — тебе не кажется, что все, что вы творите здесь, это полный пи…ц?
— Кажется. Но вы творили не меньший последние годы, верно?
— Да… но мы творили это по всему миру. А вы — в своей собственной стране.
— Наша страна для нас — это и есть наш маленький мир. А теперь заткнись и смотри за меткой…
— Вас поняла…
Командиру группы не нравилось то, что происходит. Он не мог понять, что именно — но не нравилось. Обычно они работали в паре со своими оперативниками, которые давали информацию… им тоже было не по душе тратить деньги на суд, а потом на пожизненное содержание имаратовских мразей… да и устрашающий эффект исчезновений людей нельзя было сбрасывать со счетов. Тут же была чужая республика, непроверенная информация… этот парень, который их встречал, он и сам ничего не знал. Заказ поступил из Москвы, как положено… вот только местный коллега сказал, что он ничего в Москву не посылал. Возникает вопрос — а откуда тогда оперативная информация?! По опыту Кавказа — самой полной и достоверной оперативной информацией владели те, кто работал «на земле», дальше — по мере возвышения по командной вертикали количество информации увеличивалось, а качество — в той же пропорции ухудшалось: в РОШ (прим. автора — Региональный оперативный штаб), например, большая часть информации была откровенным бредом. Сейчас они, получается, шли в непроверенный адрес по информации, полученной неизвестно откуда. А это — прямой путь к неприятностям.
С другой стороны — если там и в самом деле ячейка, то даже секундное промедление смерти подобно. Игра идет конкретная, кость в кость. Джамаатовские — они тоже делают выводы… некоторые из амиров носят на себе пояса шахидов круглые сутки, даже спать в них ложатся. Секундное промедление — и мясо.
А что, если инфа левая? И они постреляют совершенно не причастных ни к чему людей?
Это пи…ц тогда будет. Полный.
Он знал, что это скроют; но самый страшный суд, это суд, которым судишь себя. Они не были социопатами, кто-то был в разводе, у кого-то сохранились семьи. Они делали кровавую работу, чтобы их защитить, и не сойти с ума им помогало только то, что они знали — они ведут войну с врагом. Врагом, который не стесняется в средствах. Если же они постреляют «своих» — он знал, что будет. Группа распадется… а кто-то может и ствол в рот сунуть. Самосуд… суд, которым судишь себя сам, страшнее любого суда…
Но отказаться выполнить приказ он не мог.
— Смотрите, куда стреляете… — сказал он, когда группа грузилась в машину. Вторую оставили на окраине — на случай отхода.
— Что это значит? — сказал Равиль, один из стрелков группы.
— То и значит! — вспылил командир. — Головой думай, потом стреляй!
Нервозное состояние передавалось и остальным.
— Поехали…
В автомобиль — «УАЗ Патриот» — они набились под завязку. Машина тронулась, тяговитый дизель легко тащил ее по грязи.
Заборы проплывали рядом, скорость была около тридцати, дорога грязная и ухабистая.
— Подъезжаем…
И тут командир увидел красный кирпич впереди — он зачем-то стоял на обочине, поставленный «на попа». И какой-то камень, который его подпирал сзади.
А если есть сомнения — сомнений нет! Метка!
— Засада, назад!
Водитель резко нажал на тормоз, машина клюнула вперед — и град пуль ударил по машине откуда-то сверху. Переключить передачу он не успел, лобовое забрызгало кровью…
— Слева!
По машине — били чертовски точно, но он успел вывалиться до того, как неизвестный стрелок прострелил и то место, где он сидел. Укрывшись за капотом, он видел, как вывалился Равиль… он сидел как раз за ним… а больше никого. Били слева — сзади — сверху, на семь часов, из высокого третьего этажа коттеджа. Информация в Москве оказалась неточной… а может, и сознательной дезинформацией. Он мгновенно оценил ситуацию: единственное укрытие, с которого можно перейти в наступление, это высокий кирпичный забор на другой стороне улицы. Мертвая зона…
Из машины выбрался кто-то еще.
— Прикрой!
Но сделать они ничего не успели. Потому что камень, который подпирал кирпич, взорвался…
Натали увидела, как резко затормозила машина перед самой меткой.
— Давай! — крикнула она.
За спиной металлом залязгала винтовка… от звука работающей «СВД» пробрало мурашками по коже, но все это было ничто по сравнению с тем, что предстояло ей. Тремя быстрыми выстрелами она пробила то место, где находился водитель… попала или нет, неизвестно, главное, что машина встала. В быстром темпе она продолжила обстреливать машину, всаживая в нее пулю за пулей и пытаясь вырубить как можно больше тех, кто мог в ней находиться. Открылась дверь… но ей было плевать, надо было максимально сократить силы противника, выжимая из неожиданности максимум, а не охотиться за теми, кто уже занял позиции. Русский уже отработал свою цель и находился рядом, в руке его был мобильный телефон.
— Ложись!
На улице глухо грохнуло, посыпалось стекло. IED! У русского вместо «СВД» уже был в руках «калашников», похожий на ручной пулемет с барабанным магазином; он стоял, готовый к бою, посредине комнаты, им должен был воспользоваться тот, кому это будет нужно…
— Черт…
Русский уже стрелял в дымное облако, посылая пулю за пулей.
— Продолжай стрелять! — крикнул он через грохот.
Она выбила магазин, вставила другой и передернула затвор…
