13 июня 2015 года
Ткварчал. Грузия
— Начали!
Три внедорожника — каждый из них это русский «УАЗ» армейского типа с навесными сиденьями, позволяющими трем стрелкам на каждой стороне машины сидеть подобно десантникам по бокам «Маленьких птичек» (прим. автора — «МН-6», вертолет специального назначения. Так-то в нем четыре места, считая пилотское. Какой-то гений придумал разместить скамьи по бокам вместо пилонов с НУРСами — и теперь вертолет этот может нести шестерых бойцов спецназа и еще тяжелое снаряжение в фюзеляже, например пару пулеметов с боезапасом. Эти вертолеты столь маневренны и легки, что они запросто садятся на крышу здания, чтобы высадить десант. Их использование хорошо показано в фильме «Падение Черного Ястреба»), — разбрызгивая лужи, оставшиеся после прошедшего ночью дождя, приблизились к зданию какого-то заброшенного промышленного строения, сильно похожего на те, в которых вел войну Гордон Фримен. Стрелок-пулеметчик на каждой машине прикрывал десант огнем из пулемета ПКМБ на самодельной турели. Рванули взрывпакеты, место штурма затянуло дымом — но все равно можно было видеть, как черные тени слаженно рванули к проломам и дверям, прикрывая друг друга…
— Пошел!
Внедорожник «Мицубиши Паджеро» начала девяностых катится по стрелковому полигону, который представляет собой искусственный овражек, в котором из досок и картона сделаны мишени. Водитель за рулем, пассажир стреляет из автомата Калашникова, опустив до отказа стекло. Никаких очередей — одиночный огонь в высоком темпе, по четыре-пять выстрелов на мишень, сколько возможно, сколько мишеней находится в зоне огня. Задача — свалить, причем валить наглухо, надежно, чтобы исключить возможность ответных действий или активации пояса шахида.
Вспышка! Под колесом автомобиля — рвется взрывпакет, весь перед автомобиля застилает дымом. Пассажир, а на сей раз и водитель, выскакивают из машины с автоматами Калашникова. Грамотно поделив сектора, они поражают мишени, затем начинают отступать, прикрывая друг друга. Никаких «одиночных в голову», никакого «мозамбикского варианта» (прим. автора — мозамбикский вариант — два быстрых выстрела в тело, куда попадет, навскидку, затем одиночный, контрольный, в голову) — по каждой цели выпускается минимум три-четыре пули, одиночными, в высоком темпе. Все так и есть — в жизни стреляешь во врага, пока можешь, пока тот не падает. Отстрелявшись и сменив магазины, они начинают отступать, прикрывая друг друга.
Несколько человек лежат на песке кругом, нацелив автоматы в разные стороны. Никаких «М4» — у всех автоматы Калашникова разных модификаций, у кого-то обычные «АКМ», у других — сниженного калибра, «АК-74», с которыми бойцы американских специальных сил познакомились в Афганистане. У многих — нет никаких прицельных приспособлений, кроме механических, нет фонарей, тюнинговых цевьев и всего того, что можно увидеть в любом стрелковом клубе крупного города. Это рабочее оружие, может быть, его придется бросать, может быть, покупать на рынке уже на месте — и надо учиться работать с тем, что есть. Зато отличительная черта — магазины имеют метку в виде пары мотков красной изоленты. Боевые патроны, те магазины, где холостые, — обматывают синей.
— Пошли!
Оперативники перебегают к машине, за которой можно спрятаться, оставляют за ней пулеметчика с РПК (прим. автора — американцы после Афганистана почему-то зауважали РПК, морская пехота даже начала получать «М27» вместо «М249» — хоть и скверного, но все же пулемета с лентовым питанием и сменным стволом), сами перебегают ко второй, к третьей, занимая позиции и разворачиваясь для ведения боя. Все это время по целям ведется огонь, опять-таки одиночными и в высоком темпе, никаких очередей, очередями бьет только РПК. Затем стрелки переходят в наступление, идут вперед, постоянно стреляя на ходу. Тактика, не лишенная здравого смысла, — постоянный огонь заставляет противника вжаться в землю, а одиночные — экономить боезапас. Хотя, если с противоположной стороны будет работать снайпер, все резко изменится…
Та же группа отрабатывает отход. Исходное положение — лежа «клином», пулемет в голове. Ставится дым, после чего пулеметчик первым снимается, хлопает по плечу следующего и бежит на новую позицию, уже под прикрытием дыма. Остальные продолжают стрелять. Затем снимается еще один, затем еще…
Отработка штурмовых действий. Два стрелка, совершенно нетипичное вооружение — у каждого русский ПКМ, мощный и легкий пулемет. Они наступают под прикрытием друг друга, залегая за укрытиями, пуская в сторону врага короткие очереди, неуклонно продвигаются вперед. Цель одна и та же — движение и маневр, постоянное огневое воздействие на противника. Конечно, против роты в обороне это ни разу не сработает, но с ней обучающимся и не придется столкнуться. Им придется столкнуться с завшивленными, надевшими полотенце на голову ублюдками, с автоматами «АК» стоимостью пятьдесят долларов каждый, с подпольной мастерской в Дарра Адам Хель и зверским желанием убивать. Крестьянам обычно платят по десять долларов за каждый день, когда они участвуют в войне, подрыв солдата или группы солдат — от сотни долларов до пары тысяч, в зависимости от тяжести последствий и резонанса в прессе. Подрыв бронемашины — несколько тысяч долларов, если кто-то погиб. За несколько лет долгой войны Америка истратила на нее не меньше триллиона долларов и не добилась ничего, кроме смерти долговязого старика с длинной бородой и нескольких десятков миллионов новых врагов, тех, кто готов повторить путь, приведший к 9/11. Этому не видно конца, и кто-то должен готовить смену: новых стрелков. Среди тех, кто находится здесь, можно встретить боснийского серба и бывшего британского работягу, русского и местного, бойца грузинской армии, который решил подработать. В мире не все хорошо, закрываются заводы, падают валюты, вводятся новые ограничения, люди становятся нищими. Но каким-то загадочным образом одна отрасль не испытывает экономического спада и в ней всегда найдется место тем, кто готов поставить жизнь на кон за пару сотен долларов в день (прим. автора — о влиянии войны на экономический спад говорят мало. Но оно есть. Расходы на безопасность все больше и больше, конца этому не видно). Это отрасль войны. Наемники двадцать первого века — их становится все больше и больше, и здесь — одно из тех мест, где их готовят…
— Как грузинские власти смотрят на все это?
Донелли привычно пожал плечами.
— Это хорошие ребята. И знаешь почему? Потому что они не пытаются совместить несовместимое. Они просто знают, что жизнь есть такая, какая есть, и в ней кому-то все равно не повезет. Так что они оставляют протесты правозащитников за скобками и делают вид, что здесь просто стреляют по тарелочкам. О’кей?
— Это твое?
— Мое… — уклончиво ответил Донелли, — и еще нескольких людей. Инвесторов, скажем так. Но управляющий здесь я.
— А инструкторы?
— Местные, русские. Есть парни из ГРОМа и УРНы (прим. автора — ГРОМ — польское спецподразделение, создано по типу британской САС. УРНА — чешская специальная полиция. Эл Эй СВАТ — спецназ полиции Лос-Анджелеса). Есть парень из Эл Эй СВАТ, у него даже мне есть чему поучиться. Сборная команда. Здесь можно достать дешево оружие, боеприпасы, люди не суют нос не в свои дела…
Донелли показал на квартал полуразрушенных зданий, бывших жилыми.
— Впечатляет, верно? Говорят, здесь при Советах жили очень хорошо. Квартира стоила столько же, столько в столице страны. Сейчас любой из нас может купить тут квартиру на жалованье за несколько месяцев.
— Все так плохо?
— Было еще хуже.
От откровенной, бьющей в глаза нищеты полковнику было не по себе. Мрачные, разваливающиеся скворечники, в которых продолжали жить люди, и кто-то считал это домами. Автомобили. Больше похожие на американские малолитражки семидесятых. Разбитые дороги, убогие магазины, почти никакого сервиса — даже спутниковых тарелок, которых в том же Ираке полно, — и то не видно. И все это на фоне потрясающей красоты горных пейзажей и давно умерших или брошенных подыхать промышленных предприятий. Он привык к нищете… но нищета в его сознании намертво была сцеплена с войной. Эти *censored*ны дети не желают жить мирно… и вот почему они живут в нищете. Но тут… в том-то и дело, что войны не было. Люди трудились и жили в нищете. А в паре сотен километров, даже ближе, — черноморский порт Сухуми, высотные новостройки и отели для богатеев. Никто из местных позволить себе там жилье не может. В голову лезла мысль — мы приходим и заставляем их почувствовать себя беднее, чем они есть, жалкими и униженными. Потом они берутся за оружие и мстят нам… за то, что мы такие, какие есть. А мы этого не понимаем.
— Тебя можно, скажем… нанять.
— Нет. — Ответ был простой и прямой.
— Почему?
Донелли усмехнулся.
— Это коммерческое предприятие, мой друг. Я не лезу в политику. А русские тут совсем недалеко, в горах Абхазии есть их базы. Там готовится спецназ, и все это знают. И если они решат вдруг прогуляться через границу — их вряд ли кто-то остановит. Потому что еще двадцать лет назад это была их земля.
— А теперь — наша, — сказал Кокс, в упор глядя на бывшего друга.
Донелли усмехнулся, потрепал собеседника по плечу.
— Рад, что ты сохранил оптимизм, друг. Здесь его не хватает…
Это было вежливым, завуалированным отказом.
