Конец января

— Вот уж не предполагал, что мне придется услышать такое! — Вице-президент был действительно искренне поражен и не собирался этого скрывать. До сегодняшнего дня он считал, что неуступчивость германского кабинета обусловлена лишь одним — стремлением заполучить кусок побольше в будущем победном пироге. Именно поэтому, в глубине души ничего против столь разумного подхода не имея, он принял приглашение на личную встречу. Аналитики Белого дома были полностью согласны с его предположениями, тем более основанными на их собственном анализе, и после обсуждения с президентом был подобран целый спектр уступок и льгот, на которые США были готовы пойти. Без бундесвера и люфтваффе в ближайшие годы абсолютно точно не обойтись, и это стоило любых денег и любых поблажек. Но теперь вдруг оказывается, что Меркель и Рёслер на самом деле не хотят участвовать в умиротворении зарвавшихся и возомнивших о себе Бог ведает что соседей по континенту, — и вот это было неожиданным и странным.

— Я вырос на книгах Руделя и Меллентина, — сказал он почти с гневом. — Мне и в голову не могло прийти, что германский народ выродился в трусов и…

Филипп Рёслер встретился с вице-президентом США глазами, и при этом неожиданно оказалось, что, несмотря на рост и происхождение, на труса он не похож совершенно, — поэтому Байден замолчал. Профессиональный политик, дипломированный врач и экономист, действующий вице-канцлер Германии не нуждался в переводчике, чтобы понять сказанное правильно. Но при всем этом иметь переводчика в настолько важном разговоре было необходимо, и он потратил еще минуту, прежде чем кивнул, окончательно удостоверившись в том, что расслышал американца верно.

— Хорошо, Джозеф, — сказал он, поднимаясь. — Пойдемте со мной. Мне нужно вам кое-что показать прямо сейчас.

Ехать пришлось минут сорок, потому что полиция не успела расчистить улицы столицы от толп народа. Было воскресенье — с ясной погодой, но слишком теплое, чтобы кататься на лыжах где-нибудь в дальних пригородах Берлина, и еще слишком холодное, чтобы ехать на пикники. Поэтому город и был полон праздношатающихся людей.

В машине Джозеф Байден несколько раз пытался завести разговор, все более и более раздражаясь на идиота-вьетнамца, забравшегося в неполные 40 лет на такой высокий пост и теперь пытающегося играть с ним в какие-то свои игры. Вместо того чтобы сделать все так, как требуют интересы мирового сообщества. Но Рёслер молчал, глядя куда-то в пространство перед собой. Это было настолько оскорбительно, что вице-президент США поклялся себе, что вне зависимости от того, чем закончатся эти нужные, но принявшие какой-то неожиданно бредовый оборот переговоры, на следующих выборах кандидатура Рёслера вызовет уже только недоумение.

— Это здесь.

Кортеж лимузинов остановился на маленькой площади аккуратной немецкой деревушки, с установленной прямо в ее центре некрупной конной статуей какого-то германского принца с саблей в воздетой руке. Сорок минут от занятого правительственными учреждениями района Берлина на хорошей скорости — фактически это была даже не деревня, а просто спальный район для небедных клерков и «белых воротничков» из столичных учреждений.

Вице-канцлер и вице-президент вышли из лимузина, окруженные редким кольцом телохранителей. Несколько туристов и местных жителей, остановившихся при появлении на площади увенчанных флажками представительских «Ауди», защелкали фотокамерами, и Байден, так и не понимая происходящего, машинально помахал им рукой.

— Это деревня Каппесдорф, — негромко произнес Филипп Рёслер. — Вы знаете, я родился не в Германии. Но когда мне было 12 или 13 лет, я провел в этом месте лето, и кое-что, что я увидел, я запомнил на всю жизнь. Вам это тоже стоит увидеть.

Они прошли по вытертым булыжникам в дальний край площади, где под флагштоком с вяло обвисшим германским триколором стояла врытая в землю широкая диабазовая плита. Телохранители придержали туристов, и вокруг образовалось около десятка ярдов пустоты. «Возложение венков? — смутно подумал Байден. — Почему сейчас?»

Вице-канцлер указал перед собой рукой, и вице-президент США опустил взгляд с флага на то, что ему показывали.

— Сейчас здесь живет около шестнадцати тысяч человек, — негромко сказал Рёслер. — В сороковые годы здесь жило тысячи полторы максимум.

Джозеф Байден посмотрел на него, потом снова перевел взгляд на плиту. Фамилий на полированном диабазе было много: по крайней мере, сотни две.

— Это только военные, — произнес вице-канцлер еще до того, как он успел задать вопрос. — В Каппесдорфе не было боев. И ни ваши, ни британские бомбардировщики не сожгли ее в своих налетах — жителям повезло. Просто смотрите.

Байден, морщась от неудовольствия, заставил себя посмотреть на длинный ряд ничего ему не говорящих имен.

Правее — столбик с географическими названиями.

— Немцы никогда не были трусами, — глухо сказал Рёслер сбоку, увидев, что вице-президент США отвел глаза от черной стены. — Но мы, немцы, слишком хорошо знаем, кто на самом деле выиграл Вторую мировую войну в Европе. Поверьте мне на слово, мистер Байден, ее выиграли не вы… — и после паузы: — Я служил в бундесвере. Я отвечаю за свои слова.

Обратно они ехали в таком же молчании, как и в направлении этой дурацкой деревни, с дурацким даже для европейцев названием. Потерянное время. Хотя, может, конечно, и не совсем потерянное. Скосив глаза, Байден коротко осмотрел профиль соседа, облокотившегося на обитую качественной кожей спинку сиденья бронированного автомобиля. Спокоен, скотина… Добился своего — вывел его из себя, и теперь сидит довольный и по-азиатски спокойный. Объяснил…

Сам ничего не выразив лицом, контролирующий свои эмоции и мимику с эффективностью компьютера, вице-президент США продолжал размышлять. Дышал он при этом глубоко и спокойно, как во время послеобеденного отдыха в выходные — редкие, уже почти окончательно исчезнувшие из его расписания.

Итак, верхушка германского правительства спятила. В прошлый раз, когда они решали судьбу Ирака, предшественники Меркель и Рёслера поступили аналогично — в значении «не поддержали инициативы США, своего главного партнера в мире». Того самого партнера, кому они обязаны вообще выживанием под боком у кровожадного и могучего в те длинные десятилетия середины XX века соседа. Но тогда, в те месяцы, когда готовилось освобождение Ирака, у них были чуть более адекватные причины поступить именно так. Финансово не слишком удачные годы, всплеск социальной напряженности, нарастающий политический конфликт с Турцией… Много глупого для взрослых людей идеализма. Все это было, но тогда в их пользу сыграла просто инерция, политический капитал, наработанный за долгие годы. И не в последнюю очередь — Югославская кампания, когда немцы вложились в военный разгром южных славян с душой и искренностью настоящего союзника. Тогда они даже поиграли со своей конституцией, до этого момента официально запрещавшей германским ВС действовать за пределами территории собственного государства. Именно так поступили теперь японцы — и это тоже имело свои серьезные причины, часть которых может быть весьма полезной, часть просто опасной, хотя дело сейчас не в этом… Но все же потом был Ирак, где Россия, Франция и Германия неожиданно выступили единым, странно слитным политическим фронтом. Никакого значения это в итоге не имело, а то, что дележ иракских нефтяных полей и всего остального прошел без Германии и той же Франции, должно было стать отличным, легко усвояемым уроком. Однако не стало. Почему-то. И теперь явный идеалист, бывший врач Филипп Рёслер бредит, пытаясь совершенно нелепыми аргументами объяснить то, почему именно он не хочет поддержать вырастившую его страну, когда она получает возможность забрать себе тот кусок России, который ей выделят.

«Итак, — повторил про себя вице-президент, продолжая равнодушно глядеть в окно и чувствуя, как дрожь мощного мотора сдержанно наполняет тело теплом. — Итак»…

Черный представительский «Ауди» нес себя по постепенно пустеющим улицам: ветер становился все сильнее. Он обтекал тяжелую машину со всех сторон, по натянувшимся флагам и по лицам торопящихся людей можно было понять, какой он промозглый. Мотоциклист слева поравнялся с тонированным стеклом и тут же снова уплыл назад, когда шофер чуть сильнее надавил на педаль газа. В этой машине было, пожалуй, больше никелевой брони, чем автомобильного штампованного железа, но мотор был усилен до такой степени, что его хватило бы на тяжелый бомбардировщик конца Первой мировой. Это было почти забавно…

Джозеф Байден поднял голову и улыбнулся в первый раз за последние часы. Вице-канцлер поймал его неожиданную улыбку и грустно улыбнулся в ответ. Уже само это несколько разрядило висевшее в салоне напряжение, а несколько малозначащих комментариев, которыми обменялись политики за остаток пути, почти совсем его развеяли. К моменту, когда окруженный редким кольцом эскорта «Ауди» остановился у того же подъезда, который они покинули полутора часами ранее, улыбались уже оба. Рёслер — чуть грустновато, но тепло. Байден — гораздо шире. Всегда приятно чувствовать себя сильнее собеседника. И особенно это приятно, когда собеседник не знает, какая из твоих карт может оказаться следующей в колоде.

Покер Байден любил, как его любил, говорят, покойный адмирал Ямамото — один из самых известных игроков в истории ушедшего за горизонт века. Вице-президент самой могущественной страны мира никогда не играл для чего-то большего, чем просто для личного удовольствия, но не сомневался, что азартный японский адмирал стал бы для него отличным партнером. Но уже не станет — умелый и долгое время удачливый враг Америки сейчас в аду, а там, как предполагается, и своя покерная компания отличная. Президент Обама может думать о собственных шансах все, что он хочет. Джозеф же был в первую очередь именно практиком, реалистом, и он прекрасно знал, куда отправится. За свое многолетнее, непрерывное жертвование всего на благо звездно-полосатого флага, колокола свободы и миллионов тех людей, которые продолжают во все это верить. Даже без такой мелочи, как это маленькое и удовлетворяющее знание, жить было бы чуточку менее интересно, — как есть мясо пресным.

— Полная проверка, — скомандовал он командиру группы своей охраны, вышедшему встретить его в холл апартаментов. — Сверху донизу и крест-накрест. Не мне вас учить. Мы ищем «жучок».

— Есть основания?

Офицер сохранил на лице точно такое бесстрастное выражение, которое Байден старательно сохранял на собственном. Это понравилось ему до такой степени, что настроение окончательно улучшилось. Хорошо быть окруженным профессионалами. Хорошо знать, что ты профессионал. Хорошо, когда твой интеллект и чутье оценены по достоинству, и «свои» ждут от тебя именно такого — резкого поворота в игре, способного переломить ход схватки за контроль над «горшком» — аккумулировавшей мелкие ставки кучкой денег в углу суконного стола.

— Пока нет. И не должно.

Офицер кивнул, — сказанного ему вполне хватило. Он тут же ушел куда-то в тень, и вице-президент, не глядя, сделал вбок стандартный жест: «много, и самый горячий». Блеклый от недосыпания интерн провел его в «малый» кабинет, не оборудованный оргтехникой, но с большим телеэкраном, и подавальщица тут же принесла заказанный кофе. «Вице-президент США, — сообщала кружка. — Только попробуй тронь».

Пульт от телевизора лежал прямо поверх газет, но разворачивать их Байден не собирался. Немецкий никогда не доставлял ему удовольствия, а в оперативность газетных новостей он не верил вообще. К началу второго десятилетия XXI века профессия газетного журналиста изжила себя почти окончательно — как в целом и журналиста вообще. Теперь большинство хоть что-то значащих новостей обнаруживалось не на улицах и фиксировалось отнюдь не в редакциях.

— Мы передаем прямой репортаж из Берлина, где, как вы знаете, в настоящее время проводится плановая встреча президента США Барака Обамы и Федерального канцлера Германии Ангелы Меркель…

Репортерша явно мерзла, — ее черная кожа была покрыта брызгами прилетавшего откуда-то сбоку дождя, а стильный ярко-красный пиджак пошел пятнами в тех местах, где его не защитил перекошенный, рвущийся из невидимых рук зонт.

— Как сообщалось ранее, на проведенной в час пополудни специальной пресс-конференции для аккредитованных журналистов президент США и канцлер Германии сообщили, что им удалось добиться важного прогресса в главной теме переговоров…

«Дура», — сказал вице-президент про себя, с удовольствием глядя на то, как популярнейший политический обозреватель Би-би-си изо всех сил старается не сморщиться. Кофе в находящейся в руке Джозефа Байдена кружке был горячим, и его по-прежнему было много, — это уж не говоря о том, что он был по-настоящему хорошим. Поэтому комфорт ощущался всем телом, — как будто он все еще был в сердцевине теплого и прочного бронелимузина.

— …Таким образом, вопрос о закрытии большинства американских военных баз на территории Германии можно со всей уверенностью назвать решенным. Многомесячный спор о плюсах и минусах этого решения не прекращен до сих пор. Более того, можно предположить, что дискуссия о военных, политических и экономических аспектах этого решения будет вестись еще долго — настолько велико влияние американского военного контингента на расстановку сил в Центральной Европе. Но смена основного района дислокации группировки армии США в Европе с центрального на восточноевропейский, пусть еще не начавшаяся, уже привела к очередному витку обострения отношений России как непосредственно с США, так и с ее собственными восточными соседями…

Байден усмехнулся. Россию не любит никто. Но за последние годы она растеряла и тот запас доброжелательности, который оставался по отношению к ней хотя бы у кого-то из европейцев. Самое забавное — что это практически ничего не стоило ни одной стороне. Ситуация была беспроигрышная. Армия США впервые делает шаг через порог казарм стран — членов бывшего Варшавского договора, — и русские возмущены. При этом всем совершенно понятно, для чего США этот шаг делает, поэтому политики Польши, Чехии, Румынии и Грузии возмущены еще больше. Россия не имеет никакого права указывать им, кого пускать на активно строящиеся базы на своей территории, а кого не пускать. Пребывание несущего с собой не только политический вес, но и полновесные деньги «контингента безопасности» — это их личное дело, потому что десятилетия диктата воли Москвы ушли в прошлое. И только тугодумие русского медведя не позволяет тому понять, что эти годы не вернуть уже никогда. Вдобавок это же самое тугодумие не позволяет ему осознать тот простейший факт, что его «выражений озабоченности» и «протеста» ждут с нетерпением. Потому как эти протесты демонстрируют всем ясно и четко — русские понимают только язык силы, больше никакой. И сейчас русские боятся. А более сладкого чувства для сердца нормального восточноевропейца за последние триста лет не придумал никто: ни демократ, ни либерал, ни монарх из последних еще настоящих. Более того, промолчи вдруг русские — и это тоже было бы проявлением их боязни. И к этому тоже все были готовы — с расписанными политтехнологами вариантами «заявлений относительно» и «обращений к». Не понадобилось — хорошо. Этот вариант в любом случае был запасным: было ясно, что обнаглевшие за те же последние годы русские не смолчат и на этот раз. Но он существовал, и это было правильно. У настоящего политика должны быть готовы все возможные типы реакции на любую реакцию своих политических соперников. Кроме самой уж неподходящей к тому, что описывается на страницах газет и комментируется с телеэкранов, — но и это тоже справедливо, потому что иначе не проигрывала бы ни одна сторона. А так не бывает. Потому как та сторона, которая контролирует телеэфир, выигрывает в наши дни все.

— Господин вице-президент…

Командир группы охраны просунул голову в дверь, и Джозефу Байдену на мгновение показалось, что тот прочел мысли на его собственном тепло улыбающемся лице: так демонстративно спокойно бывший флотский «морской котик» оглядел обстановку.

— Да, Вильям?

— Мы закончили осмотр. Извините, что это заняло столько времени, но я счел, что…

— Все верно, Вильям. Все верно. Здесь Европа. Кто знает, кому… И самим немцам, и бывшим «штази», которые могли оставить здесь «жучки» со времен Картера. Еще ламповые, между прочим. И русские тоже. Уверен, они отдали бы треть своего военного бюджета за возможность послушать, что тут говорится.

— Разумеется, господин вице-президент.

Офицер ни малейшим напряжением лицевых мышц не выдал, что удивлен монологом своего принципала, и внимательно разглядывающий его лицо Байден удовлетворенно хмыкнул.

— Позови мне Таню. И приготовь контур по тому кабинету сбоку от моей спальни.

Командир группы охраны, которого вице-президент с самого первого своего дня на должности не называл иначе, как полным именем, исчез. Дверь он плотно прикрыл за собой, но через мгновение она открылась снова. Секретарша вице-президента даже не стала произносить формальные слова: она просто ждала. Джозеф Байден знал, что Таня — это сокращенное имя от грузинского Татана, но у нее оно было полным. Почему-то мода на восточные и даже восточнославянские имена устойчиво держалась в среде афроамериканцев уже лет сорок.

— Третьего секретаря нашего посольства ко мне. В затененной машине. Советника президента по национальной безопасности. Отдельно. Первым я приму того из них, кто появится раньше. Кабинет — тот, который рядом со спальней на первом этаже. Уровень секретности — максимальный.

Почти незаметно кивавшая после каждой его фразы секретарша мягко закрыла блокнот. Затем, выждав короткую паузу в предположении, что он скажет что-то еще, исчезла. Максимальный уровень секретности в приложении к остальной части вводной вовсе не означал того, что теперь Таня должна была переодеться во все черное, намазать лицо зеленой пастой и извлечь из-под узкой юбки верный «магнум». Это просто значило, что кофе приготовить нужно было заранее, его должно быть много, и он должен быть в подогревателе. Заходить в кабинет к вице-президенту было нельзя, даже если сам президент Обама будет гарцевать под дверью на мустанге, размахивая лассо и издавая, что там издает нормальный ковбой, так и не ставший президентом. Предполагалось, что исключением могут стать только поводы, имеющие ранг, аналогичный высадке китайских войск на Тайвань или вторжению Азербайджана в Армению…

Вице-президент снова усмехнулся, — снова своим собственным мыслям, но на этот раз гораздо жестче. Он уже входил в нужное настроение — весело-боевое, как и должно быть в часы, когда затеваешь операцию подобного уровня риска. И сулящую бенефиты такого масштаба. Впрочем, так оно и должно быть — расчет, риск, напряжение политической схватки, месяцы тяжелого ожидания и каждодневной борьбы… За проценты рейтинга администрации, за уступки врагов и союзников, которым всегда надо что-то от тебя… И потом победа. Иначе не бывало.

— Господин вице-президент… Советник сообщил, что будет через сорок минут, в настоящее время у него встреча с группой министров германского правительства. Третий секретарь посольства будет через десять.

— Спасибо, Таня.

Байден проводил взглядом вновь исчезающую за дверью не слишком стройную фигуру секретарши и вернулся к своим мыслям. Первое решение — всегда самое верное. Так обычно верна оказывается самая первая догадка, как бы странно она иногда ни выглядела. Время от времени об этом приходится напоминать себе, но в конце концов так оно и выходит — практически без исключений. Значит, как бы дико ни выглядела мысль, пришедшая ему в голову в те секунды, когда он, злой и раздраженный, сидел в лимузине на обратном пути от той дурацкой могилы… Как бы странно она ни звучала в якобы цивилизованный и несомненно просвещенный XXI век, она была именно тем, что подсказывал ему опыт, даже бессознательный. И она была красивой. Даже своими первыми, самыми пунктирными наметками. Красивой. Элегантной. Как и должна.

— Наш разговор будет недолгим, Винсент, — произнес вице-президент через 15 минут, когда третьего секретаря посольства США в Германии провели в его кабинет, а формальные представления и фразы закончились. — Но последствия его могут быть настолько серьезны и многозначны, что будут отражаться на мировой политике еще долгие годы после того, как нас не станет.

Третий секретарь посольства, он же полномочный руководитель европейского бюро Агентства Национальной Безопасности Винсент Дж. Симеон, сидел прямо и смотрел на вице-президента. Смотрел он не просто внимательно, а не мигая и даже, кажется, не дыша. Ну что ж, сейчас был его звездный час. Разгром европейских резидентур СССР, Восточной Германии и прочих прокоммунистических государств Восточной Европы стал пиком карьеры его предшественника. Но последовавший за тем «золотой дождь» наград и высоких постов может показаться ничем по сравнению с тем, что достанется этому человеку и его людям в случае успеха всего предприятия. Успехом, который на самом деле почти предрешен, — проблемы могут быть только в частностях.

— Да, господин вице-президент.

Глава европейского бюро АНБ был почти на десять лет младше Байдена, но выглядел еще моложе. Вероятно, последствие профессионально поставленной физической подготовки в молодые годы. То есть чего-то, чего не было у вице-президента, не сумевшего в лучший период своей жизни как следует сбалансировать умственные нагрузки с физическими. Но глаза у него были старыми. Умными, спокойными, выражающими уважение и ожидание, но при этом старыми.

— Что бы ты сказал на следующую вводную…

Он все же сделал паузу, как бы прислушиваясь и к себе, к своим ощущениям, — и к происходящему вокруг.

— Русские готовят операцию по физическому устранению кого-то из членов верхушки германского правительства. Вероятнее всего — вице-канцлера Филиппа Рёслера. Насколько велики у них могут быть шансы на успех?

Секунду высокий человек с серыми глазами старика молчал, а потом осторожно и негромко спросил:

— Как я должен воспринимать эту… вводную?

— Как информацию. Пока непроверенную. Но исходящую из источника, имеющего достаточно высокий уровень доверия, так что мы в любом случае должны воспринять ее серьезно.

— Есть какие-нибудь детали? Дата готовящегося покушения? Средства, которые…

— Нет, Винсент. Только сам факт. Отдельная маленькая деталь — что это может произойти в момент передвижения вице-канцлера в автомашине. Но ничего более. Временные рамки — вероятно, в течение ближайшего месяца, максимум полутора, но все же не в ближайшие дни. Их выборы прошли, им не надо спешить. Хотя это, последнее, — уже мое собственное мнение, ничье больше.

— Моя задача? — сухо поинтересовался специалист по особым операциям во всех их возможных проявлениях — и по всему, что может быть с этим связанным. За зрачками его глаз на максимальной скорости раскручивались барабаны с намагниченной проволокой — не самый современный, но надежный компьютер, намертво принайтовленный к внутренней стороне его черепной коробки начал просчитывать возможные варианты.

— Знаешь, Винсент, — произнес вице-президент уже несколько менее официальным тоном. — Я вполне представляю, что ты обо мне можешь подумать после того, как я отвечу на этот твой вопрос. Что я спятил. Что у меня проблемы с алкоголем. Что я не представляю тонкостей европейской политики. Что я застрял в середине XX века, когда такое было нормальным. Тогда, но никак не теперь. Я все это знаю, можешь не сомневаться. Но ты можешь быть уверен — я знаю и многое другое. Такое, что переворачивает ситуацию с ног на голову. И действую я в любом случае на благо нашего государства, да и всего мира тоже. Поэтому свои личные мысли обо мне можешь придержать для посмертных мемуаров. Я ясно выражаюсь?

— Да.

Более развернутый ответ бывший воздушный десантник давать не стал. Насколько Байден знал из его личного файла, непосредственный командир Винсента Дж. Семиона очень вовремя понял то, что парень слишком умен для того, чтобы орать «Джеронимо!» при десантировании на пулеметный огонь или что-то другое в этом роде. В результате тот попробовал огня в самую меру для того, чтобы проникнуться уважением к людям, имеющим формальное право решать судьбы других. Ум никуда не делся — это было видно. А вот опыта, причем самого разнообразного, стало не просто заметно больше. К своему возрасту Симеон оказался заполнен им по самые зубы.

— Тогда я отвечу. — Вице-президент помолчал еще с секунду, дав себе время убедиться, что выражение на лице собеседника по-прежнему его удовлетворяет. — Я не думаю, что мы способны им помешать.

На этот раз пауза была недолгой — секунд в тридцать. После их истечения оба набрали в легкие воздуха и улыбнулись. Одно из самых больших удовольствий на свете — владеть той информацией, которой не владеют другие. Тот, кто говорит, что такое приедается, обычно врет. Почему, в каких именно целях — не суть важно. Вице-президент гораздо больше верил себе, а ему за десятки лет работы такое не приелось.

— Это, несомненно, очень интересная… информация. Каковы мои полномочия?

Байден взглянул собеседнику прямо в глаза. Они с разведчиком были достаточно похожи для того, чтобы многое понимать без слов. В конце концов, они много лет с успехом делали общее дело. Теперь оба знали маленький кусочек недоступной другим информации — русские собираются физически ликвидировать Филиппа Рёслера. Бывшего федерального министра здравоохранения, до этого — министра экономики, труда и транспорта в земельном правительстве Нижней Саксонии. С 2011 года занимающего должность вице-канцлера наиболее могущественного государства Центральной Европы, но при этом являющегося точно таким же человеком из костей, мышц и кровеносных сосудов, как и все остальные.

— Определи полномочия себе сам, Винсент. Сейчас у тебя имеется точно такой же пакет информации, как и у меня. Но мне в ближайшие месяцы нужно будет заниматься слишком важными вещами для того, чтобы заботиться о возможных технических деталях. Где русские посадят своих снайперов, почему шофер лимузина Рёслера не догадается объехать перебегающую через дорогу старушку, — да мало ли что. В этом я понимаю слишком мало, чтобы мое мнение играло какую-либо роль для тебя.

Наконец-то Джозеф Байден увидел, как Симеон улыбается. То, что он оказался на это способен, хорошо его характеризовало даже само по себе. Интересно, что за все время, которое оба они провели, занимая свои посты, это была их первая встреча наедине. И сразу — такая. Плюсов от этого обстоятельства было много. Теперь руководитель европейского Бюро АНБ знал, что от него требуется, и Байден не сомневался, что справиться с подобной задачей для него не составит особого труда. Европа давно обленилась, времена «террористических бригад» 70-х ушли в далекое прошлое, и как следует охранять политиков здесь разучились. Но при этом ни одного компрометирующего слова вслух произнесено не было, и при появлении проблем вице-президент сможет искренне и с чувством подтвердить под присягой, что это был просто момент недопонимания. Из тех, которые вполне обычны между не слишком хорошо знающими один другого людьми. Симеон может, конечно, пойти на принцип и заявить, что он не понимает свою задачу, вынудить вице-президента сказать вслух что-то вроде «В наших интересах была бы такая ситуация, когда это покушение удалось бы», — но весь его характер отметал подобный исход разговора. Заняв столь высокий пост, этот человек прыгнул чуть-чуть выше своей головы — и оба знали это прекрасно. Собственно, именно поэтому Байден выбрал сейчас его, а не офицера аналогичного ранга, представляющего в Европе ЦРУ. Так что тот факт, что Симеон и сам отлично понимает, что при выходе ситуации из-под контроля его без колебаний выставят козлом отпущения, — он только к лучшему. Это заставит его быть еще более осторожным и нежным с задачей.

Дальнейший разговор не имел особого смысла: в конце концов, области их компетенции действительно далеко отстояли друг от друга. Специалист по разведке, контршпионажу и специальным операциям мог быть полностью уверен, что вице-президент знает, что делает, ориентируя его в настолько нестандартном направлении; сам же вице-президент мог положиться на его способности. И на здоровый карьеризм.

Вообще, если глядеть со стороны на события последних пяти-шести лет, все отлично ложилось одно к другому. Сначала лицо кандидата в президенты Украины приобрело такой вид, будто его готовят к съемкам очередной серии фильма про «Джокера и Бэтмена». В дальнейшее было выплеснуто столько вранья, что в произошедшем на самом деле до конца разобрались очень немногие. Но какая разница, если (как оно обычно и бывает в политике) правда о случившемся в итоге почти никого не волновала? Что ж, адекватный политик всегда способен выгадать сколько-то процентов избирательного рейтинга даже на собственной ошибке. Вероятно, именно поэтому никто не стал задавать Ющенко вопрос, почему вдруг шарлатаны от медицины сумели обмануть его как какого-то деревенского дурачка. Обещанные омоложение микроинъекциями имеющих неизвестно какое происхождение «стволовых клеток» и бум потенции были получены им в обмен на шестизначную сумму в европейской валюте. Реализовались же они в виде множественных доброкачественных опухолей, превративших кандидата в президенты чуть ли не в урода. Но вопросы о том, откуда у не слишком все же блестящего политика не самой богатой страны такие деньги на личные нужды и почему он оказался таким дураком, так и не прозвучали. В дальнейшие месяцы всех интересовало только то, что такое диоксин и кто, если не русские, могут осмелиться на попытку убийства местного светоча демократии. Потом разговоры утихли, дыры в коже лица уже президента несколько сгладились, и вот тогда русские отравили Литвиненко, несгибаемого борца с тоталитарным режимом и государственным терроризмом. Сделали это они настолько цинично, что треть Европы впала в радиобоязнь, а большинство остальных намертво зареклось когда-либо иметь с русскими какой-либо бизнес, вплоть до торговли шведскими спичками. Зачем русским было убивать в 2007 году человека, продавшего все известные ему секреты своей бывшей родины за много лет до того, и почему это было сделано настолько демонстративно, буквально с дорожкой из хлебных крошек, выложенной в сторону Кремля, — этого тоже никто не спросил достаточно громко. По правде говоря, сам Байден тоже не был уверен, почему именно: на подготовку ответов на эти незаданные вопросы было потрачено достаточно много оплаченного налогоплательщиками времени. Но и подобный результат всех устроил тоже.

В промежутке между президентом демократической и независимой Украины Ющенко и выбравшим свободу бывшим шпионом Литвиненко ФСБ, кажется, отравило в Европе еще двух или трех человек, но их фамилии ему не запомнились. Вдобавок ко всему этому прямо в Москве по тайному и очень быстро ставшему для всех очевидным приказу Путина застрелили известную журналистку Политковскую — бескомпромиссного борца с преступлениями русских на Кавказе. Что ж, можно было только удивляться глупости русских, решивших, что цивилизованные государства спустят им это с рук. Так что теперь мир был вполне готов к новому скандалу — к убийству ими высокопоставленного германского политика. И пусть только попробуют оправдаться! Никто не слушал их мнения в деле Литвиненко, никто не будет слушать его и теперь. Ярость немцев будет тем более оправдана, что Рёслер неоднократно чрезвычайно резко высказывался в отношении внутренней и международной политики современной России. Если бы его слова не расходились с делом, все могло бы быть иначе. Но, как и сама Меркель, он четко разделял социальный заказ общества, требующего резкого осуждения каждого шага русских, и сиюминутную конъюнктуру экономики, все больше и больше зависящей от энергоносителей, а потому испытывающей необходимость ускорения взаимных инвестиций и увеличения объемов товарообмена с той же Россией. Но вот требования уже всего мирового сообщества привести зарвавшихся соседей в приемлемое для всех положение… В ставшее за последние два десятка лет привычным положение разваливающейся на части и переваривающей саму себя обессиленной туши… Вот эти требования общества для него, как оказалось после выборов, значили немного. Теперь Рёслеру пришла пора за это заплатить. А следом за ним — и собственно русским.

Встреча вице-президента с советником президента по национальной безопасности прошла уже в гораздо более мягких тонах. Определив, что именно ему нужно, и аккуратно тронув тот самый камешек, который запустит разгоняющийся вниз по склону оползень, Джозеф Байден почувствовал себя значительно спокойнее. Впрочем, если кто-то полагает, что оползни или лавины запускаются одним камешком, они ошибаются. Даже в природе настоящие лавины готовятся долго — иногда десятилетия. Это природа, ее беспощадная и естественная сила выветривает поверхностный слой почвы на склоне, обнажая почти ничем не удерживаемые камни. Слеживает искрящийся и сияюще-белый поначалу снег в блеклую серую массу, пронизанную ледяными перепонками, и затем подтаивает ее с самого низа. Случайный прохожий, неопытный турист на крутом обрыве — они являются во всех этих случаях такой же естественной частью природы, как ветер или наполняющая воздух влага.

Джозеф Байден посмотрел в лицо советника и вновь тепло улыбнулся. К этому часу обида, оскорбление, нанесенные ему недальновидным вице-канцлером, несколько сгладились. Теперь можно было бы уже просто плыть по течению, если бы не тысячи больших и малых решений, не десятки тысяч дел, которые еще нужно было сделать, чтобы давно созревающий оползень наконец-то пошел вниз: такой же всесокрушающий, естественный и неостановимый, каким он и бывает на самом деле.

— Подготовленный проект заявления для прессы в отношении готовящегося закрытия наших военных баз на территории Германии придется перерабатывать снова… Да, именно в этом свете… Сделать это следует так, чтобы достаточно заметная доля людей смогла сказать про себя «а нас ведь предупреждали». Экономические причины, — бездумие конгресса, вновь сокращающего финансирование, возмутительное равнодушие общества, не понимающего важность сохранения цитадели военной силы в центре Европы… Да, уже сейчас, — я хочу видеть хотя бы основные тезисы. К завтрашнему дню, скажем.

Советник с сомнением покачал головой. Те самые «основные тезисы» в общем виде прозвучали к этому времени уже не один раз. Мир был готов к ним и даже, наверное, ждал возможности искренне и с силой возмущаться и требовать. С большей силой, чем обычно, и еще искреннее. Но новый фактор действительно мог повлиять на многое — почти отвыкшее от прямолинейности общество может тряхнуть слишком сильно еще в формально «мирные» месяцы. Война на самом деле уже идет вовсю — как идет она всегда, — но обыватели по обе стороны наиболее важных в эти годы европейских границ не желают об этом слышать. Это, разумеется, их законное право — до срока. Но этот срок уже определен и установлен. И установлен он не только политиками, но и военными. Ведь он завязан на слишком большое количество сопряженных с ним подготовительных действий. Поэтому стремление к его удержанию в хоть сколько-нибудь ограниченных относительно исходного рамках должно являться императивом для любого человека, наделенного не только властью, но и информацией.

В дальнейшие дни до завершения визита президента США в Германию и в ходе последовавшей непосредственно за ним краткой встречи с французским премьером Джозеф Байден вернулся к этой теме только один раз. В содержащем всего одну строчку дешифрованном сообщении, которое ему передал офицер группы связи, говорилось, что предварительные сведения об угрозе жизни высокопоставленного официального лица германского Кабинета подтверждены независимым источником. «Шапка» сообщения не оставляла никаких сомнений относительно его авторства, и вице-президент с удовлетворением подумал, что не ошибся в выборе. Люди, имеющие известные другим слабые стороны, зачастую оказываются более пригодными для исполнения тонкой, сложной работы, чем уверенные в своей непогрешимости и непотопляемости «рыцари без страха и упрека». Просто отлично, что он так точно определил, кому можно такое поручить.

Гораздо больше проблем приносило ему каждодневное общение с президентом, который явно испытывал очередной пароксизм сомнений во всем на свете. Причем он не старался продемонстрировать этим тонкость натуры или что-то еще. Президент действительно был таким, какой он есть. Решения были утверждены им самим и неоднократно обсуждались как до, так и после подписания пакета первичных документов, — но опять начиналась та же история. «Джозеф, правы ли мы? Стоит ли это того, — ведь жертвы будут исчисляться сотнями тысяч, Джозеф… У меня такое ощущение, что это нужно не нам, — что это нужно кому-то другому… Я не уверен, Джозеф».

Вице-президент искоса взглянул в темное зеркальное стекло на свои плотно сжатые губы и сделал вид, что его устраивает все. Каждую минуту своего пребывания в должности президент испытывал такой букет противоречий, что более сложного человека давно срубил бы невроз. Ему хотелось остаться в истории в качестве примера сильного лидера, человека, влияние решений которого в сфере мировой политики будет ощущаться еще многие десятки лет, но при этом он приходил в ужас от мыслей о неизбежных побочных эффектах всего этого. От подсказываемых обширным опытом мыслей о журналистах, редко одобряющих что-то из того, что он произнес. От мыслей о почти каждодневном общении с профессиональными оппозиционерами, смеющими называть себя патриотами Америки, но получающими зримое удовольствие от комментирования его поступков и слов в четко негативном ключе. О политиках, требующих чего-то осязаемого вместо простого исполнения его приказов, на чем он редко когда мог самостоятельно решиться настаивать. О возможных жертвах и о том, как они отразятся на тех строчках, которые будут писать под его портретом в Смитсоновском музее уже через несколько лет. В результате даже одно то, что президент соглашался относительно твердо следовать один раз избранным курсом, требовало массы усилий и времени. От кого? Странный, даже глупый вопрос. От ближнего круга советников и подчиненных, для которых не были тайной все его метания и сомнения. На них и выплескивалось все то, что не попадало в кадр операторов, ловящих картинку для вечерних выпусков теленовостей. Того, что оставалось за рамками напускной бодрости политических обозревателей.

«В своем обращении к французскому народу президент заявил, что в ходе этой краткой встречи был достигнут большой прогресс в плоскости двухсторонних американо-французских отношений. Он выразил уверенность в том, что этап похолодания в области трансатлантического партнерства, вызванный разногласиями по нескольким ключевым вопросам мировой политики, остался позади. В заключение своего выступления президент выразил полную солидарность с французской политикой сдерживания агрессивных амбиций России, стремящейся использовать свой нефтегазовый потенциал в качестве средства давления на своих западноевропейских партнеров…»

В чем президент был безоговорочно прав — так это в том, что жертвы будут. Впрочем, для этого не надо было иметь интеллект Спинозы. Но жертвы бывают всегда — даже в самом благородном, самом нужном движении. Без них в истории человечества не удавалось обойтись пока ни разу. В конце концов, даже Война за независимость, при всей ее глазированной глянцевости в современных учебниках истории для учеников младших классов, на самом деле не обошлась без поджогов, убийств и мародерства. Но результат стоил любого, стоил всего. Любые жертвы, любая вина перевешивалась единственной парой потрясающих по своей завершенности тезисов, которые по непонятной причине никогда до этого момента не звучали в своей законченной форме. Первый: «станет ли мир более безопасным, более спокойным и прогнозируемым без России?», и второй — «способны ли мы в данный момент сделать его таким?»