Глава 52
Вокруг меня сейчас лежала апокалиптическая панорама засыпанного песком современного города. Небоскрёбы, зияющие чёрными провалами выбитых глазниц. Брошенные и занесённые почти по крышу машины. Покосившиеся электростолбы, на чьих проводах висели скелеты в полуистлевшей форме.
Тихий скрежет раскачивающихся рваных проводов. Шелест гонимого ветром песка. Выстрелы вдалеке. Дрожит раскалённый полуденным зноем воздух. Гудит наполненный идущей откуда-то музыкой воздух. «Black Angels», песня «First Vietnamese War».
Поднимаюсь с горячего песка, роняя с пальцев капли неестественно алой крови. Собственной крови? Чужой крови?
Пошатываясь выпрямляюсь, поднимаю голову… На горизонте торчащий, будто гнилая кость земли, полуразрушенный небоскрёб, окутанный громадными языками пламени.
Делаю шаг.
Делаю шаг, будто бы вспоминая, как ходить заново. Борясь с накатывающей волной тошноты и слабости. Борясь с самим собой.
Делаю шаг.
И тут же ослепительно голубое небо с воем заволакивают взявшиеся совершенно из ниоткуда тучи, цвета запекшейся крови. Всё вокруг затапливает мертвенный багровый свет. Налетевший ветер поднимает песок, заставляя его играть тенями.
Делаю шаг.
Полузанесённые машины на дороге передо мной медленно тонут в песке. Электрические столбы медленно тонут в песке, вместе с повешенными на них.
Вокруг бушует песчаная буря, но я отчего-то её не чувствуя — песок не раздирает кожу до кости, сухой огонь песка не обжигает лёгких.
Делаю шаг.
Скелеты зданий вокруг медленно тонут в песке.
Пульсирует болью раненое левое плечо. На губах кровяной привкус меди, на губах скрежещет песок. Пустыня вокруг меня, пустыня в пересохшей глотке, пустыня в голове.
Дорогу передо мной неторопливо переползает армейская каска. Не просто катится, гонимая ветром, а именно переползает.
Моргаю.
Нет, это всего лишь черепаха…
Привалившись к ржавой дырявой бочке сидит иссохшийся то ли уже скелет, то ли ещё мумия в лохмотьях. Белые кости обнажённых фаланг сжимают воронёную рукоять армейской «беретты».
Плохой выбор, брат. В Ираке этот чёртов песок норовит влезть в любую щель, особенно столь шикарную, как этот безобразный вырез на затворе.
Зачем-то поворачиваюсь назад.
А черепаха-то в камуфляжной песчаной расцветке, с надписью «рождённый убивать» и со значком мира… Хм, разве это нормально? А, плевать…
Я наклоняюсь за пистолетом. С трудом, едва вновь не падая на песок, но наклоняюсь. Подбираю пистолет, с не первой попытки выщелкиваю магазин… Пусто. Немного отвожу назад затвор. В окошечке мелькает золотистое тельце гильзы тридцать восьмого калибра.
Один патрон. На всё.
Пустой короб магазина выскальзывает из руки и летит на песок. Тотчас же лежащий подле бочки скелет начинает погружаться в землю. Быстро погружаться. Оголённые фаланги пальцев скользят напоследок по песку… И неожиданно складываются в кулак, оттопыривая лишь один палец. Указательный смотрит ровно в мою сторону.
Я? Почему я? Причём здесь я?
— Ты ещё спрашиваешь?
Кто… кто ты?
— А кто ты? Кто ты на самом деле?
Я… Что за идиотский вопрос? Я — это я…
— Александер! Ганнери-сержант Александер!
Имя… Когда-то заменившее настоящее, но скверно заменившее — так и не ставшее ни привычным, ни тем более родным.
— У нас был приказ, и мы его выполняли. У вас был приказ, и вы его выполняли. Но что сделал ты?!
Пол… полковник?
— Думаешь, ты тут самый умный? Ты до сих пор так считаешь? В любом случае, контроль над ситуацией тебе уже не вернуть.
Ветер поднимает песок, создавая из него человеческую фигуру. Мгновение, и вместо мешанины песчинок — лицо.
— Мы все просто хотели выжить.
Навстречу мне ковыляет неизвестный солдат — обветренное измождённое лицо, рваная и выцветшая форма американской армии.
Кусок правого бока солдата был вырван буквально с мясом.
— Что?.. Кто ты?
— Одна из жертв, — прошелестел песчинками тот. — Один из тех, кто просто выполнял приказ. Один из тех, кто погиб сегодня.
Солдат прошёл мимо меня и вновь развеялся песком на ветру.
Хочешь сказать, мертвец, что я виновен в твоей смерти? Не дождёшься. В этом виноват ты и только ты. А у меня…
— У меня не было выбора.
— Выбор есть всегда, — ветер на моём пути создал из песка ещё одну человеческую фигуру. — Но ты его упустил.
Ещё один Джи-Ай. Без особых ужасов и кровавого месива, лишь одно-единственное багровое пятно на груди и хромота на левую ногу.
И его я помнил. Это же его тогда…
З-зараза…
— Я… Я не виноват.
— А кто же тогда, если не ты?
Си Джей медленно брёл мне навстречу, волоча по песку за ремень свой «эмрис», который всегда берёг. Грудь Джонсона была буквально разорвана попаданиями нескольких пуль, перемешавших рваную ткань разгрузки с плотью и костями.
— Думаешь, из-за кого это? — Си Джей прикоснулся двумя пальцами к груди… И тут же рассыпался облаком песка, который моментально подхватил и унёс налетевший ветер.
— Но я… — моя пересохшая глотка с трудом выплёвывала слова, мало похожие на человеческую речь. — Но я ведь просто не успел…
— А как по мне, ты успел сделать всё.
Шею Дойла охватывал багровый кольцевой след.
— Вот только надо ли было это всё делать, садж?
Грег прошёл мимо меня и разлетелся на ветру, а я продолжил брести вперёд.
— Я думал, что… — накатило бессилие на грани отчаянья. — Я просто хотел всех спасти…
— Я помню, как ты меня спас.
Новый силуэт был мне знаком гораздо меньше, но всё же знаком. Ноги агента Махоуни были сломаны, но он всё же умудрялся как-то ковылять мне навстречу.
— Ты же просто оставил меня там. Даже не застрелил, хотя я и просил.
— Ты заслужил это, — на секунду мелькнуло что-то похожее на гнев. Что-то похожее на эмоции… — Заслужил!
— А ты? — агент вспыхнул жадным ярким пламенем от головы до ног, а затем рассыпался прахом.
— А я? — на смену Махоуни пришёл совсем уже мне неизвестный человек… Или как раз-таки слишком известный? — Я тоже заслужил это?
Если цээрушник был просто сильно обожжён, то этот солдат был обожжён страшно. До жути — до самых костей. И он всё ещё горел. Когда воздух добирался до застрявших в плоти частичек белого фосфора, он снова горел.
— Ты ведь даже не понял, что здесь происходит, — солдат распался на ветру.
— Я… я думал…
— Ты слишком много думаешь, — бросил мне на ходу ещё один цээрушник, с дырой вместо левого глаза. — А надо было делать. Делать только то, что приказано. Или действительно спасать всех, включая и себя, и меня.
— Я не успел тебя спасти.
— Да ты и не хотел. Просто стоял и смотрел, как мне вышибают мозги.
Эмоций не было.
Ни гнева, ни вины, ни раскаяния, ни злости. Ничего. Я просто шёл вперёд, не зная, зачем вообще иду.
Я иду, потому что у меня есть ноги. Я умею ходить и поэтому иду?
И ведь это уже не в первый раз. Не впервой мне уже идти по этой дороге. По какой?
— Да, именно по этой.
Из всего города осталась лишь одна башня. Не из слоновой кости, а из бетона и стекла. Чёрная, словно б опалённая стеной огня до самого неба. Причудливо закрученная, будто бы изломанная чудовищными порывами ветра Бури Тысячелетия.
Меня не ждёт там принцесса, которую нужно освободить, но и я не прекрасный принц на белом коне. И дракона или лича, который встанет на моём пути — тоже нет.
Здесь только я.
— Верно, брат — ты такой же, как и мы, — скалится выходящий из песка белый человеческий череп.
Точнее, это не он выходит, а стремительно отступает песок, рушась куда-то вниз. Он сыпется и сыпется вниз. В бесконечность. В бездну. Остаётся лишь белая башня вдалеке, дорога передо мной и багровые небеса над всеми нами.
Уходящий песок обнажает полотно дороги. Это не бетон и не асфальт, а человеческие тела.
— Это те, кого ты «спасал».
Это говорит… кто? Полковник? Или я? Или башня? Багровое небо? Песок?
— Это твои благие намерения.
Верно. Голос прав, кем бы он ни был — вот они мои благие намерения, вот чем я всегда мощу свою дорогу. И вот куда она меня ведёт.
Песок на дороге передо мной уходит вверх вертикальной стеной, а затем всё вокруг озаряет вспышка осветительного снаряда.
Мы говорим, что эти болванки, начинённые «вилли питом» всего лишь приносят свет, но мы лжём. Потому что свет тоже может быть злым и жестоким, потому что свет слишком часто стал пахнуть фосфором.
Огонь охватывает всё вокруг. Горит дорога у меня под ногами, горит песок и сам воздух. Наверное, горю и я.
Или не я? Или ещё не горю? Или уже не горю?
Огонь жадно лижет летящий вверх песок, сплавляя его в единую массу.
Шаг за шагом я иду к громадному зеркалу, преграждающему путь. Шаг за шагом ко мне идёт моё отражение.
Моё отражение?..
Полковник Коннорс смотрит на меня.
У нас хватает общих воспоминаний. У нас много общих воспоминаний.
У нас много общего.
— Выбор, Алекс, — говорит мне полковник. — Выбирай. Ещё раз. Ещё раз!
«Беретта» всё ещё в моей руке. В стволе всего одна пуля. В капризном механизме — кувейтский песок. Шансы, что «беретта» выстрелит — пятьдесят на пятьдесят.
Всё или ничего.
— Я думал, что в этом чёртовом городе моих людей нужно защищать от песчаных бурь, «проклятых», «танго» и предателей-цээрушников… Но я ошибся. Я должен был защищать их от тебя!
Коннорс достаёт из-за пояса «кольт» и наводит на меня.
— Выбор, Алекс. И ты знаешь какой. Ты ведь всё прекрасно знаешь.
— Да… — хрипло произношу я, тоже наводя на него пистолет. — Я знаю.
— Это твоя вина, — говорит полковник.
— Это твоя вина, — говорю я.
Выстрел.
Невельск
28 августа — 26 ноября 2013 г.
Назад: Глава 51
На главную: Предисловие
